Ветер не заберёт

Дом стоит на отшибе, ближе к лесу. Говорят, колдун любит уединение, но кто потерпел бы проклятого в шаге от собственного крыльца? Дверь открывается бесшумно, но половицы под его ногами протяжно скрипят, будто приветствуют гостя, волнительно замершего на пороге. Диппер осматривается, старается зацепить взглядом каждую деталь обстановки — не упустить бы чего важного, когда дело дойдёт до описаний. Дом просторный и неопрятный. Паутина клубится в углу, протекает крыша — тяжёлый и душный запах палёных трав мешается с гнилостным душком, от которого поневоле становится дурно. Стопка книг свалена прямо у двери, а под потолком свисает костяной амулет, который Диппер не может рассмотреть тщательней — зрение от частого чтения в тусклом свете свечей уже давно потеряло остроту. Он знает, что в доме у колдуна не следует трогать вещи без позволения, но не может сдержать любопытства и осторожно тянется к талисману. — Руки лишишься, — доносится голос — ленивый, насмешливый. Он звучит откуда-то из дальних комнат, и Диппер, вздрогнув, пугливо отходит в сторону. Он идёт на голос, с трудом сдерживая волнение. Знает — его просьба дерзкая, а колдун известен дурным нравом. Просьбы-то выполняет, спору нет — но плата всегда больше той, что просящий готов отдать. Потому-то святой отец и запретил ходить к колдуну, хоть и говорит на проповедях, что не может быть ведьмовства среди праведных. Говорит, чудак этот — всего лишь травник, лишившийся рассудка в наказание за жизнь не по божьим заповедям. Прихожане кивают, осуждающе цокают языком — но в минуты нужды всё равно приходят за помощью. Колдун сидит за столом, низко склонив голову. Длинные волосы он заплёл в тяжёлую, толстую косу, которую перекинул через плечо. Он высок и строен, одет во всё чёрное; перед ним на столе раскидана целая россыпь мелкого хлама — камни, высушенные цветы, девичья заколка, осколки стекла. Он не поднимает взгляд на Диппера, но улыбается краешком рта и, когда тот подходит ближе, в центр стола вверх рубашкой кладёт единственную карту Таро. — Чего же ты застыл — никак язык проглотил? — усмехается колдун. — Говори уже, чего хочешь. Денег? Любви? Сбежать в большой город или получить столько удачи, чтобы оттягивала карманы? Дипперу не нужны ни любовь, ни деньги. Их маленькая деревня, затерянная среди дремучих лесов, ему дороже всех городов на свете, а купленное счастье не стоит медной монетки рядом со счастьем приобретённым. Диппер взволнованно прижимает к груди любимый дневник и делает шаг вперёд. — Возьми меня в ученики, — выпаливает спешно и тут же бледнеет — колдун всё-таки поднимает голову и внимательно смотрит ему в глаза. А потом смеётся. У Диппера немного кружится голова от запахов благовоний, трав и гниющего сруба. Колдун нестерпимо красивый, совсем не похожий на здешних мужчин. Говорят, он живёт на свете четвёртый век, но кожа у него гладкая, взгляд — ясный. Таких белых волос Диппер не видел ни у кого прежде, и ни у кого не видел таких необычных прозрачных глаз. — Ты разве не знаешь? За каждую услугу я требую плату, — колдун скалится, и Диппер невольно делает шаг назад, когда тот поднимается из-за стола. — И твоя просьба будет стоить дорого, ой как дорого. И без того говорят, что я предлагаю нечестные сделки. — По-моему, не бывает нечестных сделок, — шепчет Диппер в ответ. Колдун подходит ближе, и его невольно — от смущения ли, от страха — бросает в жар. — Бывают плохо обговорённые условия. Колдун снова смеётся. Его рука, обтянутая перчаткой, тянется к Дипперу и убирает с его лба прядь волос. Он даже склоняется к юноше, чтобы лучше рассмотреть его родимое пятно, которое тот прячет за длинной чёлкой. — Не самая глупая мысль, — улыбается колдун. — Ты — меченый звёздами и мог бы стать хорошим учеником. Однако признаюсь честно, я несколько удивлён — ко мне впервые приходят с подобной просьбой. — Что значит — меченый? — Это значит, что ты будешь мне полезен. Он смотрит на Диппера, и тому кажется, будто колдун видит его насквозь. Его пронизывающий взгляд смущает сильнее прежнего, как если бы он стоял здесь раскрытый полностью, без одежды, но он же странным образом придаёт смелости. Диппер упрямо вскидывает подбородок, добела стискивает пальцы на дневнике: он ведь пришёл как раз за тем, чтобы его видели. Чтобы слышали, наконец, невидимого и неслышимого прежде. Чтобы узнали и поняли страсть к познанию, которая овладевает им пуще иных страстей. Пускай колдун травник, пускай колдун — шарлатан, или пускай его душа впрямь отдана дьяволу: колдун знает больше других людей и может научить его многим вещам, которых не знают приходские учителя. Которых нет в книгах, что сестра иногда присылает из города. За которые ничего не жалко отдать, что бы ни попросил. — Ты умеешь лечить болезни, с которыми не справляется лекарь, — тихо, но очень твёрдо говорит Диппер в ответ. — Ты угадываешь будущее и можешь заглядывать в прошлое. Пусть даже я никогда не смогу так же — я хочу узнать, как ты делаешь подобные вещи. Хочу следовать за тобой и изучать всё это. Хочу оставить после себя исследования, которые расширят границы познаний. Мы договоримся о цене, но если откажешь мне, лучше сразу наложи самое зверское из своих смертельных проклятий, потому что я не отступлюсь — буду приходить к тебе каждый день, раз за разом… Длинные пальцы в чёрной перчатке обхватывают его подбородок и тянут вверх. Диппер вздрагивает — в выражении лица колдуна ему чудится что-то жёсткое и озлобленное. Пусть даже сразу спрятанное за улыбкой, оно сохраняется тенью в смешливом взгляде. — На столе лежит карта, — говорит колдун — и глаза его будто слегка теплеют. — Возьми её и скажи, что видишь. Убрав руку, он не поворачивается к Дипперу, который послушно следует указанию. На карте он видит трубящего ангела; скорбно сгорбившиеся люди под ним в молитвенном жесте складывают ладони, но мольбы их едва ли достигают ушей ангела, облик которого суров и беспристрастен. Диппер отвечает: — Суд. Колдун осклабившись, оглядывается на него. — Вот как, — цедит он — и голос его вздрагивает от ярости. — Что ж, пускай будет, как суждено. Я исполню твою просьбу, раз ты так этого желаешь. Книга в твоих руках — для собственных записей? — Я записываю туда всё важное, что узнаю, — кивает Диппер, радостный и ещё не верящий толком собственному счастью. — Скажи, когда я смогу начать? И что ты хочешь взамен? Прозрачные глаза колдуна темнеют, будто лицо его накрывает непроглядная тень. — Ты сам узнаешь момент, в который нужно будет возвратиться сюда, — отвечает он, помедлив. — Что до моей цены: пиши обо мне, ученик. Пиши, не пропуская ни строчки, ни слова — пускай этой истории не будет конца. *** Колдуна сжигают через день, на рассвете. Небо ещё серое, с леса тянет сырым туманом — Диппер идёт за туманом, усталый и сонный после бессонной ночи под звёздами, положение которых зарисовывал, лёжа в траве на лесной поляне, — и тревожно вглядывается вдаль. В столь раннее время деревня обычно спит, и непонятное оживление кажется дурным знаком. Диппер видит — несколько мужчин волокут кого-то, связанного, в сторону от домов. Поняв, кто это, он задыхается от ужаса и срывается на бег. Но что он способен сделать? Колдуна крепко привязывают к шесту, что водружён в груду хвороста, отрезают его тяжёлую косу. Колдун в ярости скалит священнику кровавые зубы, и тот бледнеет, и крепче сжимает Писание. Список прегрешений длинный: дьявол излечил смертельно больного ребёнка, но забрал его мать и отца, дьявол подыскал завидную невесту для юноши, что был дурен собой, да спалил их дом, погрёб их заживо под пылающим срубом. Дьявол погубил все посевы и разорил человека, просившего о долгой жизни, дьявол наслал на деревню заразных крыс, дьявол овладел диким зверьём в лесу, дьявол забрал душу каждого, кто приходил за сделкой… — Мы раскопали могилы несчастных, погибших по твоей воле, прости нас, Господь, — говорит священник, и Диппер в отчаянии смотрит на колдуна — взгляни же на меня, взгляни, подскажи, что сделать, чтобы остановить это. — И мы увидели, что все эти покойники были до костей изъедены разложением так, будто их телам было не меньше сотни лет! Колдун смеётся и сплёвывает кровью ему в лицо. — И что с того? — хохочет он. — Они сами продали тела и души. Я беру лишь то, что моё по праву. Сожги меня, святой отец — я и за то возьму свою цену! Когда огонь по сухому дереву добирается до его тела, он захлёбывается исступленным жутким смехом. Сгорает коса, отсечённая и лежащая у его ног, вспыхивает чёрное одеяние. Он смеётся и воет истошно, рвётся из пут. Чернеет и лопается его кожа, крик срывается хрипом из сожженного горла. Колдун — Уильям, спаси Господь его душу — умирает так долго, будто огонь вовсе не способен сожрать его. В его широко распахнутых глазах Диппер до последнего мига видит пляшущие языки голодного пламени. Рассветный туман пахнет гнилью и жжёными травами. Пепелище чадит горькой и едкой гарью, даже когда его присыпают землёй. Колдуна не хоронят, много чести — обугленные кости, что остались от тела, кидают у леса, чтобы их растащили звери. Ночью Диппер тайком собирает кости в мешок и закапывает под крыльцом старого дома, что стоит, опустевший, на отшибе. Сюда наверняка заявятся совсем скоро, когда развеется ужас перед предсмертным криком проклятого. Растащат всё, что отыщут, разграбят и уничтожат наследие, которому нет цены. Дом смотрит слепыми окнами, и вид его напоминает Дипперу, как ещё недавно колдун, знающий многое и сулящий ему невозможные знания, смеялся, глядя ему в глаза. Диппер входит в притихший дом — половицы уже не скрипят под ногами. Он тщательно собирает все книги и записи, которые может найти, забирает амулет, висящий над дверью (глаз, вырезанный из старой пожелтевшей кости, в ладони кажется тёплым и будто живым), не медля, складывает в сумки сушёные травы. Напоследок он ссыпает в карман камни, что раскиданы по столу, и смотрит на карту, смятую в гневе: ангел, вершащий суд, всё ещё строг и яростен, но люди под ним уже не возносят мольбы — и рыдают, объятые адским пламенем. *** Первым умирает священник. Узнав об этом, Диппер проглатывает нервный смешок — что же Бог не помог ему? Священника хоронят в закрытом гробу, потому что вид его тела, изломанного и прогнившего до кости, слишком ужасен. Диппер знает это, потому что платит гробовщикам и целую ночь проводит у мёртвого тела, зарисовывая его искажённые страхом черты. Он постепенно переселяется в дом, который местные обходят стороной. Сначала его пытались разграбить, но ничего не нашли; пытались сжечь, да огонь не взял сгнившую древесину. Дом продувается всеми ветрами и шепчет разными голосами из тёмных комнат. Сказки о былом, мысли о будущем — Диппер записывает в дневник всё, что слышит. Однажды ночью кровать в спальне колдуна продавливается, будто кто-то садится рядом, и запах гари ядом забивает нос. Дышать невозможно, и Диппер вскидывается в полусне, но незваный гость смеётся ему на ухо, ледяными пальцами вплетается ему в волосы, тянет за них — и Диппер видит его обожжённые пустые глазницы — за миг до рассвета. Поначалу никто не знает, что он живёт здесь — но это невозможно скрывать слишком долго. Но кладбище разрастается — два, пять, десять новых надгробий, и деревня стынет насквозь, продуваемая всеми ветрами. Деревня гниёт. Гниют посевы, заживо гниёт скот. Диппер приходит на очередные похороны, и ему смешно до слёз, потому что его сторонятся пугливо — боятся смотреть на него, боятся стоять близко. Книги колдуна полны сказок. Они говорят про Страшный суд и про бога, что был сожран огнём — и про дьявола, что сожрал его. Они говорят о юноше со звёздной меткой, что хранит все истории, говорят о конце всего света, говорят о цене людских слабостей. Они говорят столько, что жизни не хватит, чтобы познать их полностью. Диппер переписывает каждую сказку — дневник становится толще, и в нём не заканчиваются страницы. Его отражение в зеркале смотрит за него прозрачными глазами. Смеётся — на местном кладбище не хватает места для новых могил. Диппер прижимает дневник в груди и кончиками пальцев касается щеки того, кто глядит из зеркала. Это его лицо, но оно принадлежит не ему. За окнами поднимается ветер — однажды он сровняет деревню с землёй, однажды он уничтожит всё былое, и останутся лишь истории, которые будут помнить. Диппер продолжает писать о том, чему стал свидетелем. Он пишет о том, что видел во снах — что звёзды, постепенно стекающие к горизонту, поют ему, и что шепчет на ухо человек, который склоняется по ночам над его кроватью и горячечным жаром обжигает щёки. Ветер страшно воет за окнами — он уносит всё и не трогает лишь его одного. *** Дом стоит на отшибе, в самой чаще. Говорят, Летописец любит уединение, да и кто посмел бы подойти к нему ближе, если вокруг него — кладбище, и воют голодные ветры, и ночью среди деревьев мёртвыми огнями полыхают костры, на которых исступленно рыдает кто-то? Никто не смеет. Легенды ещё живут.