clebard

Антон был не мажор. Да, многомиллионная корпорация, да, может позволить себе купить вещь любой стоимости, купить даже человека (они ведь такие продажные), но он не мажор, пусть и один из самых богатых в школе. Всё состояние принадлежало отцу, а Шастун не мог себе позволить выкидывать на ветер чужие деньги. Покупал себе обычные вещи, потому что не видел никакого смысла (моды или же красоты) в обычной футболке за пятьдесят тысяч, ходил в фаст-фудные кафе и уплетал там бургеры и пиццы, что аж за ушами трещало, потому что мишленовские рестораны скучные и туда нельзя в драных джинсах и огромных кофтах, а мидии на вкус — сопли, как и на вид. Антон был… Простым? Обычным, не похожим на богатого сыночка в норковых пелёнках. Он был простой, без выебонов. Имея американское гражданство, он почему-то напоминал чисто воронежское быдло, нежели нью-йоркского воспитанника престижной школы, Антон не гнался за тупыми понтами, не задирал нос. Он постоянно среди таких людей и его, блять, тошнит от них, от их наигранности, от их высокомерия, от их надменности, от того, что они ничего не стоят, хотя их страховка говорит другое, от того, что они пустышки, хотя строят из себя центр Вселенной. Они выглядят для Антона жалкими, беспомощными перед этим миром, несмотря на количество нулей на банковских счетах. Антону это не объясняли, не говорили, не посвящали, ни родители, ни в школе, но откуда-то он знал. Знал, что здоровье не купить, знал, что не найдёт на полке самого большого и роскошного магазина счастье, сколько не ищи, ведь ему не приклеили ценник, знал, что верности в покер-клубах и на важных бизнес-вечеринках нет, знал, что секс можно купить всегда и везде, и сколько захочется, а любовь… А любовь нет. Она тоже входила в список того, на что ни у кого на планете не хватит разноцветных бумажек, будь то доллар, евро или фунт. Антон знал и понимал, но приходилось соответствовать окружающему обществу. Ходить на тусовки своих одноклассников, устраивать свои, обсуждать или хотя бы слушать о новой марке машины s-класса, показывать, что ты такой же, потому что если ты будешь выделяться, ничем хорошим эта затея не закончится. Шастун видел таких, которые стали некими изгоями. Вернее, с ними просто не контачат, они словно под отдельным куполом. Антон знал, что если попадёт к ним под этот купол, то ему попадёт от отца и сильно. Мужчина… Хотя Антону он кажется роботом, просто делает бизнес, горбатится на лучшее будущее для себя и семьи. Семьи по документам. Потому что никакой семьи на самом деле нет. Андрею важно, что о нём говорят другие, какую картинку его коллеги и враги видят перед собой в новостных газетах/сводках. Для всех, кто знает Андрея, его семья идеальна, дружна, самая понимающая и любящая. Главное, что на поверхности, а то, что у матери любовник, отец не замечает, или не хочет замечать, то, что Антона он видит два раза в день (зачастую и меньше), не замечает тоже, ведь как вообще можно замечать кого-то или что-то, когда на твоём столе новый договор на девять нулей. Антону уже всё равно, его будущее расписано по годам и минутам в них, его судьбу решили, теперь он просто живёт, без цели, без мечты, без любви, без запрета на любые свои выходки. Ведь что бы он не сделал, отец не вышвырнет его без копейки на улицу, потому что второго наследника нет.

***

— Антон, твой новый шофёр подъедет через двадцать минут и будет ждать у входа. Я бы, конечно, хотел, чтобы остался Виктор Дмитриевич, но после твоих шокеров в сидении автомобиля, сломанных тормозов и прочих поступков он наотрез отказался. — Антон прыснул, вспоминая раскрасневшееся лицо водителя с двадцатипятилетним стажем. — Вот ты смеёшься, а мне ему приходится теперь психотерапевта оплачивать. Между прочим, он десятый по счёту, кому после тебя нужно лечиться. — А я тебе ещё до него говорил, что не инвалид и умею ходить. И до Петра Игоревича, и до Николая Михайловича, и до… — Я всех помню. — Перебил отец, и сын уткнулся нечитаемым взглядом в его зелёные глаза. Такие же, гены, чтоб их. — Ты сам не устал от новых людей? — Хмурый, отрицательный кивок. — И я объяснял тебе. До школы тридцать пять минут, ты будешь тратить своё время для сна. К тому же, мы далеко не бедные, что подумают люди, увидев, как мой сын идёт пешком? Другие вообще сами на машинах, а ты ни разу не ездил сам. — Антон продолжал молчать, тупо смотря на отца. Мужчина замолчал, ожидая ответа, но вскоре понял, что никто ему говорить ничего не намерен. Андрей вздохнул, цепляя пальцами ручку кружки. — Это не обсуждается. Тебя будут возить. Антон не отвечал, понимая, что эта идея глупа. Аргументы отцу не нужны, факты тоже, ему вообще ничего не нужно, кроме статуса, пацан уже просёк. Антон знал, что его точку зрения этот человек не примет, поэтому и не пытался ничего изменить. А смысл? Щас снова что-нибудь придумает, и новый водила отправится до Тагила. Это был единственный способ хоть как-то победить упёртого отца. Нет, Антону не нравилось подставлять своих водителей, но когда он просил уволиться, при этом предлагая другое вакантное место, они отказывались. Тогда Антон считал, что это уже их ошибка.

***

Даже поиском водителя отец не утруждал себя, а доверял выбор помощнику, в следствие чего совместно с сыном сам сейчас шёл знакомиться с новым подчинённым. За забором уже ждали. Антон разбирается в марках авто, но ему уже плевать. Кабриолет, джип, грузовик, да хоть карета с лошадьми, его ничего не поразит. Рядом с дверью водителя стоял молодой мужчина, в чёрной рубашке, такого же цвета выглаженных джинсах и ботинках (ноябрь всё-таки, а не май месяц), на руках, сцепленных в замок, кожаные перчатки коричневого оттенка и под цвет им кобура на плечах. Он именно стоял, потому что ты можешь забыть о работе, если лениво опираешься на капот и так неуважительно приветствуешь того, на кого работаешь. — Здравствуйте, — Начал Андрей, кивнув головой. Мужчина слегка напрягся, что не ускользнуло от стоящего рядом Антона, лениво рассматривающего очередного личного таксиста. Волнуется. Оно и понятно. Ничё-ничё, дальше-больше, ещё наволнуешься. — Как Вас зовут? — Да-а, даже это Антона не удивляет. Действительно, зачем заранее узнавать имя человека, который возит твоего сына и носит с собой табельное. — Доброе утро. Попов Арсений Сергеевич. — Спокойно ответил мужчина. — Извините, Арсений Сергеевич, а сколько Вам? — Спросил отец, делая в голове свои личные заметки. — Двадцать шесть. — Чуть кивая, отвечает Попов. — Не слишком ли Вы молоды? — Возможно, но я вожу с восемнадцати лет. Пока никто не умер и в ДТП не попал. — Шастун старший ещё раз прошёлся взглядом по новому человеку и вздохнул. — Что ж, прекрасно. Это мой сын — Антон, — Парень отсалютовал с кривой улыбкой, даже не посмотрев на мужчину, ведь наблюдать за косяком птиц в небе куда как интереснее. — Вы будете отвозить его на занятия и забирать с них. Ну и отвозить туда, куда ему нужно. Но если он попросит отвезти его в другой город под предлогом какой-то важной для моего бизнеса встречи — не верьте. — Антон хмыкнул, не замечая, как по нему скользнул заинтересованный взгляд. — Не переживайте, с ним всё будет в порядке. — Да Вы не первый так думаете. — Хохотнул Андрей и направился в сторону дома.

***

Антон не спеша начал обходить машину, чтобы сесть, но Арсений, более расторопный, уже дошёл до двери со стороны пассажира и открыл её перед парнем. Шастун притормозил лишь на секунду, как будто чем-то озадаченный, хотя перед ним и все до этого открывали двери, и быстро забрался внутрь. Обычно пацан ездил на заднем, так как там места больше, а Антону оно нужно — его спина начинает болезненно ныть, если он долго едет в одной позе, а сзади можно лечь, к тому же там безопаснее, нежели рядом с водителем. Но сегодня, так как с этим человеком Шастун едет впервые, делается исключение. То, как мотор заводится, почти не слышно, что непременно плюс, машина плавно трогается с места. — Слушай, Арсений, а какой у тебя стаж работы водителем? — Начал разговор Антон. Во-первых, в тишине ехать он не хотел, как и слушать радио, а во-вторых, хотелось бы что-нибудь узнать о нём, что могло бы пригодиться. — Водитель — в маршрутке, я — шофёр. С восемнадцати лет. — Повторил так же спокойно Попов, не сводя глаз с дороги. — То, что ты сказал моему отцу, я слышал. — Антон хмыкнул, крутя кольцо на большом пальце. — Я имел ввиду, сколько ты уже проработал шофёром, — Он сделал ударение на последнем слове. — А не со скольких ты за баранкой. — Официально пять лет. — А неофициально? — Все предыдущие работодатели оставили обо мне исключительно положительные отзывы, не вижу смысла говорить о чём-то ещё. — И всё же, что же значит «неофициально»? — Продолжил Антон, не обращая внимания на реплику. — Думаю, тебе до этого не должно быть никакого дела. — Ответил Арсений Сергеевич столь же мягко и плавно, как и крутил руль. Антон закусил изнутри щёку. — Ну и ладно, ну и не очень-то и хотелось. — Если бы Шастун присмотрелся, то увидел бы, как едва заметно приподнимаются уголки губ, но он смотрел в окно. — По какой причине решил сменить прежнее место работы? — Спустя двадцатиминутное молчание пацан вновь начал обрабатывать своего шофёра, ибо ничего конкретного не узнал. — По причине… — Попов задумался, стоит ли что-то рассказывать, в конце концов это не для детских ушей. — Бизнесмен нанял меня в качестве шофёра для своей жены, а она… Слишком уж распущенно себя вела. — И тебе это не нравилось? — Ни капли не удивившись, задал он вопрос. — Мне всё-таки платили не за то, чтобы я с ней спал. Это было бы глупо, её муж достаточно непростой человек. — Ну ясно, и ты испугался за свои яйца. — Сделал вывод Антон; на такой прямой текст шофёр никак не отреагировал, ибо, да, чего уж таить, это правда, и такое своевольное нестеснительное поведение абсолютно стандартно для детей, чьи родители живут с размахом. — И что, больше работодателей у тебя не было? Только этот чел? — Нет, я работал ещё у троих. — Антон всё ещё смотрел исключительно в окно, но Арсений Сергеевич из-за его монотонного тона, излишнего спокойствия и расслабленности казался таким… Неживым, запрограммированным на выполнение своих обязанностей и только, ненастоящим. Конечно, Антон понимал причину, мужчина явно профессионал, а они эмоции всегда скрывают, таковы правила. — Что же тебя заставляло увольняться? Или увольняли тебя? — А не слишком ли ты любопытный? — Он осторожно останавливается на красном светофоре. — Интересно. — Пожимает парень плечами, мол, а что такого? — Интересно просто так или интересно узнать компрометирующие меня факты? — Арсений Сергеевич медленно повернул голову в сторону Шастуна, и тот, заметив движение боковым зрением, сделал то же, только сейчас встречаясь наконец взглядами. Еба-ать… Твои глаза, чё, омывали воды с острова Бали? Его глаза действительно поразили Антона. Светлые, большие, окружённые чёрными ресницами, чистые, совершенно без вкраплений других цветов, один лишь голубой оттенок, поблёскивающий от попадающего в салон через стекло утреннего света. Такие глаза, блять, только у ангелов бывают, но никак не у людей. Антон чувствует, как перестаёт дышать то ли от того, что не знает, как ответить, то ли от пробирающего до костей взора. — Интересно просто так. — Антон постарался тихо выдохнуть уже начавший колоть легкие углекислый газ и продолжил делать вид, что всё в порядке, он не понял никакой предъявы в заданном ему вопросе. Арсений надавил на педаль, начиная движение, всё ещё не сводя глаз с пацана, но когда скорость стала слишком большая, вернул своё внимание на дорогу. — У тебя внешность для телика. Киношки всякие, сериальчики, программки. Внешние данные для «Голливуда», не для обычного водит… Шофёра. — Заговорил Шастун спустя минуту, снова созерцая едущие впереди машины. Конечно, они ведь интереснее, чем ты. — Антон, я знаю причины предыдущих уволившихся работников. — Никак не реагирует на, вроде, комплимент, размеренно говорит Попов, включая поворотник; Антон вздрагивает, когда его имя разрезает воздух; от него оно звучит не как от других; ему не нравится? — Хм, значит уже просветили, да… — Будто сам себе говорит Антон. — Что ж, оно и к лучшему. Давай так, ты уходишь по собственному, я устраиваю тебя на другую должность с зарплатой не меньше, лады? — На этот раз Шастун сам смотрит на Арсения Сергеевича. Тот поворачивает голову в сторону паренька, секунду смотрит в его глаза и отворачивается. — Нет. — Безэмоционально отказывается шофёр. Антон пару раз моргает. Нет? В смысле нет, если ты уже знаешь, что было с другими? Ты еблан? — Уверен? — Уточняет Шастун, кардинально не понимая логику мужчины. — Я не боюсь тебя и твоей глупой фантазии. — Арсений улыбается заметнее, специально, чтобы Антон точно видел. — Мой ответ переосмыслению не подлежит. — Думаешь, ты один такой до пизды стойкий, а все остальные говно на палочке? — Усмехается Шастун. Ты, сука такая, ещё и лыбишься? Ну мы посмотрим, как будешь дальше зубами сверкать, шофёр, блять, хуев. — Именно так. — Он кивает, останавливаясь за несколько метров от входа в школу, снимает блокировку с дверей. — Я приеду за пять минут до окончания последнего урока, если что-то случится — позвони. — У меня нет твоего номера. — Хмуро отвечает Антон, открывает дверь и выходит из машины. — Уже есть. — Антон закатывает глаза. — И, Антон, — Парень вскидывает брови, ожидая продолжения. — Было бы лучше, если бы ты обращался по имени отчеству. — Шастун растягивает губы в ухмылке. — Базара ноль, Арс. — Из него вылетает смешок, и Антон хлопает дверью, направляясь ко входу. Арсений Сергеевич ещё две минуты смотрит вслед длинной фигуре, заводит машину и уезжает.

***

Арсений ждёт. Ждёт уже вторую неделю, когда Антон предпримет хоть что-нибудь, из-за чего либо уволят его, либо сбежит он сам. Арсений заинтересовался работой у Андрея, когда ему позвонили и первое, что сказали: «Всё, что было до — опытом вождения считаться больше не будет». Позже, при личной встрече, помощник разъяснил всю ситуацию и рассказал про Антона. Что-то Арсения зацепило; что-то внутри просило поставить свою подпись в договоре, где чётко прописано, что никто не несёт ответственности за его психическое и физическое здоровье. Арсений подписал. Работать шофёром скучно, пусть и пару раз в жизни были перестрелки. Каждый день просто отвозить людей уже наскучило Попову, но платили-то отлично, и он продолжал. А когда узнал про некоего Антона, мечтающего избавиться от всех своих водителей, понял, что упускать такую возможность нельзя. Арсений чувствовал, что в этот раз будет что-то интересное. И не ошибся. Когда до Арсения дошло, к кому он устроился шофёром, вопросы о непростом поведении мальчика отпали сами собой. Мужчина решил, что это просто зажравшийся сопляк, которому мало машины и нужен вертолёт. Именно таким он видел Антона — наглым, вредным, капризным, хамоватым собственником, низким и крупным. Но, встретив пацана в реале, все выстроенные предположения рухнули. Худой, даже чересчур, высокий, даже повыше Арсения, а он совсем не метр с кепкой, и… Отстранённый? Незаинтересованный? Он не смотрел ни на Арса, ни на машину, ему, блять, птицы были интереснее. И тут Арсений понял — он не такой. Антон не похож на других. Было видно, как ему всё надоело, но не потому, что ему было мало того, что имелось, а просто… Просто, видимо, хотелось чего-то попроще, менее пафосного. Обычной крепкой семьи, где нет лжи и есть настоящая любовь и внимание. Конечно, птицы интереснее, птицы лучше, птицы свободнее. Вон они, летят куда захотят, поклевали зёрнышек и отправились дальше. Вместе отправились, стаей. Арсений не жалел, что согласился на эту работу, к тому же давненько он не слышал русской речи, да ещё и с нецензурщиной, но его порядком настораживала бездейственность со стороны Антона. А Антон тем временем думал. Думал о том, что Арсений самый молодой из всех прошлых водителей, самый неразговорчивый, самый тихий, самый похуистичный, ведь когда Антон вылетел из дома злой, как собака, под недовольные возгласы отца, он ничего не спросил, а просто повёз в школу, самый непонятный, с самой идеальной репутацией, самый скрытный… С самыми голубыми глазами… Самый красивый… Арсений очень красивый, а Антон не хотел этого признавать. Антон чувствовал, что хочет узнать о нём больше, но не для какой-то конкретной цели, а просто так. Действительно, чисто для себя. Пацан чувствовал, как крепло желание, тянувшее к мужчине. Он наблюдал за ним через зеркало во время поездок, просто смотрел, запоминал, изучал, выделял что-то для себя. Арсений ощущал пристальный взгляд, но ни разу не смотрел в ответ, только на дорогу. Антон просто хотел… Общения с Поповым? Ну да, обычного общения. Арсений напоминал такого… Родного человека. Звучит как бред, и так оно на самом деле и есть, Антон понимал, что долбанный водитель, которого уже скоро и след простынет, не может быть родным, никак вообще, но интерес к нему не погасал. И Антону это не нравилось, он пытался думать о слабых местах, но каждый раз возвращался к глубине оттенка глаз и… Злобно бил одну из подушек.

***

Эта среда была хмурой, пасмурной и самой что ни на есть осенней, но дождя не было ни в прогнозе, ни на улице, а это значило, что запланированный футбольный матч между школами состоится на улице. Перед уже собранным и готовым к победам Антоном привычно открывают дверь в тёплый кожаный салон. Внутри тихо играет какая-то, несомненно великая, классическая композиция и пахнет сладко, но ненавязчиво, аромат довольно тонкий. Арсений привычно молчит, хотя голову распирает от незаданных вопросов. — Ну, может, ты хоть спросишь, почему я в спортивной форме? — Не выдерживает Антон давящей тишины (пусть радио и работает) и молчания, переводя взгляд на зеркало, куда тут же смотрит и Попов, создавая зрительный контакт. — Почему ты в спортивной форме? — Размеренно вопрошает Арсений Сергеевич, периодически посматривая на дорогу. Антон цокает, закатывая глаза, и Попов готов убиться, потому что ловит себя на мысли о том, что ему нравится, как парень выглядит в этот момент. — У меня игра сегодня. А моему отцу похуй, хотя я не первый год прошу его прийти. — Антон не знает, зачем говорит следующее предложение, оно… Само вырывается. Арсений не дурак, сложить два и два в состоянии, но он хотел задать вопрос и совсем не расстроен, что его вынудил это сделать сам мальчишка. Попов также понимает, что и Антон не дурак, любой бы догадался про игру, но он захотел услышать вопрос от Арсения. Что странно, ведь ему должно быть плевать. — Думаю, он слишком занят. Деньги с небес не падают, чтобы всё это было, ему приходится много трудиться. — Абсолютно поучительским тоном разъясняет Арсений Сергеевич, будто думает, что Антону пять и он не соображает. — Да лучше б не было… — Громко хмыкнув, пробубнил себе под нос. Арсений услышал, но виду не подал. — Хочешь, я приду посмотреть? — Говорит Арсений прежде, чем успевает обдумать. Что ты? Придёшь посмотреть? Ну-ну. Молодец, Арс, пять тебе с двумя плюсАми. У Антона от удивления приоткрывается рот, а глаза, блеснув нескрываемым удивлением, не могут оторваться от зеркала. Арсений…? Мне показалось? Он изъявил желание прийти? Сам? Не отец приказал ему? Хотя он бы не приказал. Никому не приказывал, потому что забывал по истечении пяти минут. Никто до тебя не хотел приходить. Никому не было интересно. Да и тебе, я уверен, до пизды, ты сказал это из вежливости, ёбанная интеллигенция. Антон моргнул один раз, второй, резко отвернул голову в сторону окна и сомкнул свои губы, чуть поджимая. — Делай, как считаешь нужным. — Глухо послышалось в ответ. Арсений едва заметно кивнул, но не Шастуну, а самому себе. Неужели ты правда так одинок? Ты правда считаешь, что нет тех, кому не плевать?

***

Арсений не очень разбирается в футболе, он даже, можно сказать, профан. Не понимает он этих волнений, когда до окончания матча пять минут и подаётся решающий мяч, не понимает радости, которую шлифуют алкоголем, когда кто-то всё-таки да забивает в ворота противника, не понимает этих шапочек с дуделками и хот-догов с колой, да даже в правилах почти не шарит. И тем не менее сидит сейчас на одной из трибун в своём обычном пальто, скрывающем оружие, и следит за гоняющими от одного конца поля к другому фигурами, одна из которых выделяется сильнее всех. Стоит повторить, Арсений не знает всего, не знает и малой части, не знает каких-то лайфхаков, финтов, выигрышных подач, но ему думается, что Антон лучше их всех. Арсений видит его больше не из-за роста, ему кажется, парень единственный превосходный игрок, кажется, что у того у единственного есть талант, а остальные так, на любителя. Арсений не знает чувства, когда ты стоишь победителем на поле, но знает, Антон счастлив, когда на него налетает обезумевшая радостью команда, сшибая с ног, и от его широченной улыбки витающий холод растекается теплом в теле, и незаметно для всех уголки губ поднимаются, пока глаза всё ещё прикованы к раскрасневшемуся восторженному лицу. Незаметно для всех, но предоставленной секунды до падения на землю Антону хватило, чтобы увидеть. Через тридцать минут шумная компания выходит с территории школы и каждый разбредается по своим машинам, кто-то отправляет водителей домой, кто-то своим ходом уже едет в назначенное место празднования победы. Антон стоит у ворот и громко что-то обсуждает, параллельно пытаясь выхватить машину Арса глазами, чтобы понять, как незаметнее свалить, но тут на его плечо опускается чья-то рука, и Антон уже даже знает, чья именно. Два друга смотрят Шастуну за спину, отвлекаясь от его матерной тирады о непутёвых пасах некоторых из команды. — Ребят, я потом вас догоню. — Вынужденно прерывается Антон и поворачивается. — Поздравляю с победой, — Мягко начинает Арсений своим неизменным размеренным тоном, слегка улыбаясь, ну как слегка, Антон думает, что это у него спазм лицевых мышц такой. Самый, блять, красивый спазм из всех существующих. — Ты отличный игрок. — Заслуга всей команды, не только моя. — Да, но ты лучше. — Разумеется. Поехали. — Он направился в сторону машины, сделал несколько шагов и обернулся, не замечая рядом с собой никаких телодвижений. Арсений Сергеевич вопрошающе поднимает брови. — Я договорился отпраздновать c пацанами, ты езжай, куда тебе надо, я до дома доберусь. — Я знаю, что ты понимаешь, я не оставлю тебя здесь, не пущу ни к кому без разрешения отца и тем более не позволю добираться самому неизвестно откуда и неизвестно каким образом. К тому же, я сообщил твоему отцу прекрасную новость, поэтому праздничный обед уже начали готовить. Тебя ждут дома близкие. — Антон очумело поднимает брови и хлопает глазами, через секунду взрываясь смехом, даже наклоняясь чуть вперёд, что означает: сказанное — максимальная абсурдность. — Какой же ты смешной, Арс. Близкие? Ты имеешь в виду кровных родственничков? Да, ты работаешь без году неделя, но ещё не понял ничего? Моему отцу похуй, обед, может, и готовится, но за круглым столом я буду один. Меня так уже наёбывали два раза, когда я совсем пиздюком был и на лучшее надеялся, больше такого не повторится. Отец знает, что я набухаюсь, поэтому и втёр тебе хуйню про то, что кто-то меня ждёт. — Посыпал Антон словами, периодически посмеиваясь. Лицо Арсения не выражало ничего, он тупо смотрел на парня, кажется, не моргая вовсе. — В этот раз будет по-другому, — Антон, усмехаясь, кивнул. — В любом случае… — Арсений быстро оказался рядом, позволяя себе осмеливаясь обхватить тёплой ладонью острый локоть и потянуть за собой к машине. — Эй, ты не ахуел ли, Арсений Сергеевич?! — Орёт Антон, упираясь всеми силами, коих после игры осталось не так уж и много, поэтому Шастун проигрывает в схватке и оказывается на заднем сидении тут же заблокированной машины. — Моя задача — доставить тебя после матча домой, и я это сделаю. — Произнёс Арсений, заводя машину, выруливая на дорогу. — Ёбанная сука, я тебе, блять, ещё покажу. — Совсем тихо, по большей части беззвучно шевеля губами, кряхтит Антон, удобно забрасывая ноги на сидение, а голову откидывая на окно. Арсений решил не отвечать. Дома, за тем самым круглым столом, до отвала заставленным разным видом блюд, Антон ковырялся в еде, думая о том, что напротив него самого сейчас не хватает главного человека. Арсений должен был сидеть с ним, его матерью и отцом. Антон понятия не имеет, почему с появлением Арсения не только в семье, но и в нём самом начала происходить какая-то хуйня.

***

Антон не спал, полночи рыская в документации отца и компьютерах информацию про Попова. Самое паршивое — он ничего не нашёл. Никакого компромата, всё чинно-благородно, ни судимостей, ни нарушений, ни одного, н и о д н о г о, блять, штрафа. Либо Арсений хакер и удаляет записи с камер, а полицейским даёт взятки, либо настолько невъебенно ахуенный. А Арсений пиздец ахуенный, не без сожаления признаёт Антон неизвестно в какой по счёту раз, пролистывая чужие фотографии. Нет, он не завидовал, нет, не подозревал его в обмане, нет, не обвинял в хирургическом вмешательстве, нет, не злился на его идеальность, вежливость, аккуратность, терпимость и прочие ебучие достоинства, Антон просто… Просто не мог догнать, откуда Арсений такой вылез. Такой с выглаженными джинсиками, обтягивающими стройные ноги и подтянутые бёдра, перчаточками своими, прилизанной чёлочкой, с шекспировским английским без акцента, с ростом своим почти как у Шаста, со слишком графской грацией для хуева ш о ф ё р а, с этими своими «я всё знаю, я тебя не боюсь», с блядски-ровным-бархатным-ебучи-плавным голосом, с всратой никому не сдавшейся хрипотцой, с зубами своими отбеленными, потому что, если и они сами по себе от природы-матушки такие, это, блять, конечная, с улыбочкой своей, прожигающей в плохом смысле слова, со своими «хочешь, я приду, посмотрю», с тупыми ресничками кукольными, с глазками-кристалликами, как водичка в сраном горном озере. Антон видит перед глазами призрачный образ, и в животе неприятно сводит. Шастун списывает всё на голод. вот нахуй ты такой, а? — Тебе же, если не в кино, так в порнухе точно, красавец херов. — Раздражённо шепчет Антон, за каким-то хуем отправляя некоторые снимки на свою электронную почту. Арсений бесит Антона, сильно-пресильно. Антон в душе не ебёт, как к нему относится Арсений, но совсем не хочет думать и верить, что ему всё равно. Пацан не хочет представлять, как не занимает совсем никакое место в его черепной коробочке, как он думает о нём как о мальчике, которого просто нужно возить туда-сюда, как в его жизни присутствует тот единственный человек, получающий огромную кучу его внимания, как он работает, чтобы осчастливливать подарками кого-то близкого, как Антон для него — сын влиятельного миллионера и больше н и ч т о. Арсений бесит Антона до самого рассвета. Был бы Шастун деревенским парнем, сказал бы, что засыпает с петухами, но на самом деле засыпает он с прозвонившим будильником. Андрей не знает расписания сына, поэтому, не встретив Антона на завтраке, не волнуется, думая, что парню ко второму. Или к третьему, ему не важно, он уверен, что прогуливать наследник не будет, в связи с чем преспокойно отправляется по делам, не зная, что Арсений Сергеевич уже тридцать минут ждёт с другой стороны дома. Мужчина злится, пока Антон сопит в подушку, Арсений сжимает челюсти, не понимая, где носит несуразную длинную палку. Его в любом случае предупредили бы, ведь всегда шофёров предупреждают, но Попов поздно вспоминает, что отец Антона знает точно лишь день его рождения и… Всё. Спустя ещё час ожидания, Арсений плюёт на всё и идёт в дом. Дверь, как и ожидалось, открывает горничная, проливая немного света на сложившуюся ситуацию. — Так Антоша ещё не спускался. — Говорит низкого роста женщина в длинной юбке, белой футболке и широком фартуке, а затем ведёт к лестнице, объясняет, как дойти до нужной комнаты. Видимо, у них хорошие отношения, раз она зовёт его таким образом. Значит нет в нём этой херни, когда бешеная разница в количестве денег позволяет относиться к такому же человеку как к тряпке, о которую можно вытирать грязную обувь, значит для него все равны, значит, что он умеет ценить и благодарит за тяжёлый труд. Арсению нравится, как звучит. Антоша. Но он не может позволить себе обращаться так же, он на работе, а Антон — задание. Ужасно звучит. Сердце сжимается по-другому, не как ежедневно. Арсений хочет быть уверенным, что всё в порядке, ничего не произошло. Арсений хотел бы войти. Просто так, будто он полноправный хозяин дома. Но правила говорят стучать, и он повинуется, потому что по-другому не может. Потому что по правилам он только Антон, никак не Антоша. Ему не открывают. Перепутать он не мог, вторая дверь слева одна единственная. Арсений оглядывается, подмечая, что никого рядом нет. Он знает, что не должен, знает, что не имеет права, знает, что запрещено, знает, что вообще-то некультурно, знает, что неэтично, и потому открывает дверь, ступая за порог. Спит. Лежит, завернувшись в одеяло, и спит. Арсений чувствует сначала легкость и возобновившуюся стандартную работу своего сердечка, а затем злость. Снова. Но срываться он, опять-таки, не может, зато подойти и растолкать — да, чем, собственно, и занялся. — Антон, — Он трясёт плечо, чуть наклоняясь. — Антон, проснись, — Он трясёт ещё раз. Ноль реакции. — Антон, — Зовёт уже обычным голосом. — Проснись же, Шастун. — Идите нахуй… — Бормочет, словно пьяный, пытается перевернуться на другой бок, но его хватают за плечи и трясут сильнее. Любому терпению есть конец. — Антон Андреевич! — Громче выражается Арсений, а Шастун впервые слышит настолько повышенный тон своего водителя. — Проснись немедленно! — Парень хмурится, начинает вырываться и бить ногами под одеялом. — Да чё доебались-то? Кто, нахуй? — Антон разлепляет глаза, щурится от яркого света и пытается сфокусировать взгляд. Когда изображение прекращает плыть и двоиться, наступает тишина со стороны обоих. — Арс? — Хрипит Антон, хлопая глазами. — Мне снится что ли? — Могу ущипнуть, чтобы до тебя дошло. Ты прогулял уже два урока, немедленно вставай и собирайся. — Отчеканил мужчина, выпрямляя спину и смотря на пацана сверху вниз. — Бля, в пизду школу, ебал я в рот, я уснул в пять, отъебись. — Он рухнул спиной на кровать, тяжко вздыхая и закрывая лицо рукой. Арсений стоит, круглыми глазами пялясь на валяющееся под одеялом тело, и не знает, что в таких ситуациях стоит делать. Но идея приходит столь же внезапно, как и осознание, что так было нельзя. Попов хмыкает, наклоняется над телом, сдёргивает пуховое одеяло и отбрасывает в сторону. Арсений старается не смотреть, да что там не смотреть, не пялиться, но это тяжело, это очень тяжело. Сердце опять выбивается из стандартного ритма, и Арсению это не нравится. Антон стонет, поднимаясь в сидячее положение, и смотрит на водителя покрасневшими глазами. Светлые волосы торчат куда хотят, губы распахнуты, потому что вдыхаемого через ноздри кислорода не хватает, и всё, что на теле — нижнее бельё. — Тебе делать нехуй? Поехал бы домой, забил хуй на меня, и встретились бы завтра, нет, блять, надо подняться, разбудить и заставить пиздорить в школу. Обоссаться, прости Господи. — Антон поднимается на ноги, быстро растирая лицо руками. — Вот чё ты такой правильный хуй, а? А-а, — Он махнул рукой. — Похуй уже… — Антон подбирает одеяло, бросает на кровать и начинает застилать. Почти как скелет… Красивый… Его бельё слишком удачно обтягивает то, куда смотреть нельзя, и вообще по всем правилам приличия нужно было давно выйти, но Арсений всё ещё стоит в комнате, смотрит и сглатывает накопившуюся слюну. — Ну чё-ё-ё, — Тянет Антон и поворачивается, смотря на Арсения. Антон думает, что либо ему спросонья кажется (а значит надо бы покреститься), либо Арсений всё это время смотрел не в окно. Эта мысль загорается слишком ярко. — Арсений, может ты пораскинешь мозгами, и мы никуда не поедем? — Антон подходит близко, между ними сантиметров пятнадцать, не больше. Арсений стоит с каменным ебалом, как и обычно, ни один мускул на лице не дрожит, но глаза выдают. Глаза выдают всегда и всех. Нет, он не бегает взглядом по комнате, пытаясь задержать на чём-то внимание, он смотрит прямо на Антона, но пацану всё видно. Зеркало, прозрачная дверь, как хотите называйте, но Антон видит в голубом цвете замешательство и растерянность. — Серьёзно, можем остаться дома, никто ничё не узнает. — Старается сохранять спокойствие, а внутри как будто током ебашит от близости и собственных сказанных слов. Шаг назад Арсению даётся с трудом. — Одевайся, Антон. Я попрошу сделать тебе в дорогу горячих бутербродов. — Привычно безразлично отвечает Попов и выходит из комнаты. — Сука, как же так… — Антон скалится, чуть впивается ногтями в кожу.

***

Арсений плохо спал с того дня, говорил ещё меньше, ограничиваясь приветствиями и прощаниями. Антон и его тело не выходили из головы. Его глаза, отражённые в зеркале заднего вида, периодически изучающие Попова, добивали. Арсений каждый раз ощущал, как его колошматит, если Антон рядом. Постоянно. Беспрерывно. Внешне он оставался невозмутим, внутри ураган бушевал без остановок. Руки начинало трясти, внимание не хотело концентрироваться на дороге, а путалось в светлых волосах. Такого Арсений на своём веку ещё не испытывал. Понимать, что тебя тянет к мальчику — то ещё удовольствие. Осознавать, что тебе за такое как минимум влепят срок, как максимум — ты больше не будешь нуждаться ни в работе, ни в средствах проживания, потому что Андрей обычной тюрьмой мелочиться не станет. К психологу идти глупо, пить тоже, самокопание недоступно, потому что парнишка везде — в каждой хромосоме, в каждой вене, в каждой клетке, уютно пристроился и сидит не нарадуется. Арсений пытается отвлекать себя чем только можно: это и книги на английском, и стихи наизусть, и кроссворды, и клубы, и бары, и театр, и что только ещё возможно, лишь бы отвлечься, лишь бы не думать о нём. Антон смирился. Долго пялил в одну точку, задыхался от выводов в три ночи на полную луну, но смирился. Прийти к сию умозаключению было сложно. Заковыристо петляя в своих мыслях и восприятиях, он дошёл до стандартного — проебался. По всем фронтам. Въебаться в мужика в столь юном возрасте — достойно кубка лоха всех лохов, коим Антон себя теперь и считал, потому что, когда вся ситуация становится яснее, чем небо в летний день, думать о чём-то другом просто невозможно. Думать не о том самом, когда гормоны отплясывают «Сальсу» и без весны за окном, невозможно. Ещё один главный урок, который уяснил Антоша.

***

Школьную форму Антон ненавидел, но поделать ничего не мог, пять дней в неделю всё же приходилось соблюдать дресс-код. Со всеми своими заморочками Антон забыл про наступившую пятницу и очередную вечеринку века у одного из одноклассников. Если бы не оповещение из календаря, прямо как у деда старого, так бы и сидел Антон дома, обплёвывая потолок. Нежелание мотаться из школы домой, переодеваться, только потом ехать к этому самому другу-однокласснику-ещё-одному-левому-чуваку домой, генерирует идеальный план по экономии времени и… Глупому, тупому несуразному совращению обольщению. Отец Антона на такие мероприятия всё-таки отпускает и, видимо, верит наслово, что неприемлемого поведения и в помине не будет, отпускает и с ночёвкой, но отвозить к друзьям и забирать от них же всегда должен водитель, никаких других вариантов, собственный ход не допускается. Антон чувствует себя маленькой злющей собачкой на поводке, которую отпускают бегать без ошейника на пустой полянке хоть весь день, но, заметив поблизости другую шавку, тут же сажают обратно на цепь и не дают приблизиться ни на метр. Антон привык, смирился. Поэтому частенько сбегал от прежних водителей, и если не в другой дом, то в другой город, очень сильно урезая такими поступками всю их заработную плату. В этот раз Андрей обо всём осведомлён, а значит Арсений тоже. На памяти самого Антона, он ещё никогда в жизни так сильно не ждал последнего звонка с урока. На всех парах запрыгивая в открытую Арсением дверь автомобиля, он просит сразу везти его на тусовку. Ехать около часа, без учёта возможного попадания в пробку, Антон думает, лучше момента и не выпадет. Он тянет петельку чёрного рюкзака, не спеша, медленно раскрывая рюкзак, звук молнии заполняет салон и кажется очень громким, но быстро стихает. Приготовленные вещи уже ждут, но доставать их Антон не спешит. Он начинает с обуви: надоедливые туфли соскальзывают со стоп, затем оказываются небрежно кинутыми на соседний автомобильный коврик, вместо них достаются конверсы, которые пока что просто валяются под ногами. Окольцованные пальцы опускаются на выглаженный воротник белоснежной рубашки, принимаются расстёгивать маленькие пуговички, которые из-за своего размера поддаются не сразу, но всё же с третьей попытки освободить горло получается. Арсений до последнего не хотел знать, что там творил сзади Антон, но, оправдываясь необходимой проверкой безопасности, мужчина смотрит в зеркало и тут же жалеет об этом. Голубые глаза впиваются в неожиданно открытый участок кожи и движение кадыка. Спокойное до этого сердце сначала останавливается, а затем начинает гонять кровь в несколько раз быстрее. Чёрные зрачки увеличиваются, наблюдая за плавным скольжением длинных тонких пальцев на дорожке пуговиц. Кто-то сигналит, это, и только это, заставляет Попова вздрогнуть, отвернуться и начать наконец прерванную езду. Антон вопит про себя, радуясь, что идиотская затея работает, но не позволяет себе выдать и части восторга. Пацан расправляется с последней пуговичкой, заводит края рубашки за спину и откидывается на сидение, принимаясь за запястья. Пуговицы на них ещё меньше, времени на них уходит вдвое больше, но это только играет на руку хозяину вещи и выводит шофёра из равновесия куда сильнее. Выглянувшее из облака солнце словно решило добить Арсения, осветило всю проезжую часть, пуская лучи и в его машину, точно на еле виднеющийся пресс парня, отчего короткие светлые волоски начали блестеть, напоминая россыпь блёсток, а небольшая тёмная дорожка стала более заметной. Выдыхать у Арсения получалось через раз, а то и через два, внутренности активно сдавливало, тело напрягалось сильнее, вспотевшие руки сильнее сжимали руль, а Шастун даже ещё не снял ничего, лишь приоткрыл обзор. Но одетым он оставался недолго, пуговицы были повержены, и хлопковую ткань сначала приспустили с плеч, теперь полностью оголяя ключицы, а затем Антон завёл руки за спину, высвобождаясь из тесного плена уже окончательно. Пацан скомкал рубашку, откинул её, совсем ненужную, в сторону, и перешёл к ремню, начиная осторожно его расстёгивать, не потому что вещь жалко, потому что хочется растянуть удовольствие, подольше чувствовать это витающее напряжение, эту безысходность, ведь Арс не может ничего предпринять, в его власти лишь смотреть, нельзя даже трогать, и это доставляет Антону неимоверное удовольствие. Он думал, что у Арсения Сергеевича может кто-то быть, но по плотно сжатым губам и тяжело вздымающейся груди он убеждается, что, по крайней мере на данный момент, он весь тонет в богатом мальчике, едва успевая не попасть в аварию, и что юное худое тело явно привлекает, если не сказать хуже. Парень не спешит абсолютно, греется под солнышком не меньше пяти минут, но, к сожалению, солнце вскоре скрывается, а собачка на ширинке скользит вниз. Антон поднимает бёдра и опускает брюки вниз насколько может, а это значит — на уровень колен. Дальше он проклинает свой невъебический рост и длиннющие ноги, раскорячивается во все возможные стороны и позы, так что в какой-то момент в зеркале Арсений видит не лицо, и даже не торс, а пятую точку в чёрном белье, но стянуть до конца всё никак не может. Хотя, конечно, может, конечно, он знает, как лучше лечь, чтобы избавиться от вещи, но зачем, если за рулём сидит такой ахуительный помощник, который лишний раз дёрнуться боится, чтобы напряжение между ног не стало сильнее. — Арс, — Тянет жалобно Антон, совсем невинным, без возможного подтекста, детским голосом, а Арсений, помимо этого, слышит шлюху, прикидывающуюся девственницей. Парень вытягивает длинную конечность и направляет прямо к коробке передач. — Помоги, а. — Я за рулём. — Чуть охрипшим, то ли от долгого молчания, то ли от вырисовывающихся сзади картин, голосом откликается Арсений, а у Антона мурашки от него грызут под кожей. — Тебе сложно, что ли, штаны с меня снять?! — Обиженно восклицает Антон, действительно напоминая ребёнка, и выглядит именно так, будто сам и не слышит, как это звучит. Арсений хочет врезать ему за такие выкидоны, но держится, потому что нельзя. Зубы стискивает до боли, скулы сводит, пытается отвлечься на боль, когда обхватывает рукой щиколотку и резко дёргает штанину. Антон опускает ногу на пассажирское, сгибая в худой коленке, дожидаясь, когда Арсений проделает то же с другой. — Вот спасибо, и не сложно, правда? — Антон садится в прежнее положение и смотрит в зеркало, надеясь поймать взгляд Арсения, но встречает полное игнорирование, хмыкает и тянется к рюкзаку. Из самого большого отделения, куда всё еле впихнулось, Антон вытягивает белую лёгкую футболку, не очень широкую, но и не совсем узкую, лениво натягивает на тело. Из маленького отдельного кармашка музыкальные пальцы достают три серебряные цепочки, разной длины и плетения, осторожно застёгивают каждую на лебединой шее, пару раз поправляя. Не исключено, что Антон может продолжительный период находится на улице, поэтому на всякий случай берёт с собой толстовку цвета экрю с капюшоном, но надевать не спешит. Тут же достаёт и светлые драные джинсы, настолько идеально подходящие по размеру, что и не зажимают в тиски и подчёркивают, что надо. Залезает с ногами на сидение, вернее закидывает наполовину ноги, и надевает нижнюю часть своего «костюма» для вечеринки. Белые шнурки завязываются бантом и запихиваются как можно глубже по бокам в кеды, чтобы не мешать и не выглядеть аляписто. Антон вовремя прекращает своё занятие, мимоходом смотря в окно и замечая в нескольких метрах нужную цель. — Останови у аптеки. — Просит юноша, закрывает рюкзак и закидывает одну лямку на плечо, уже готовясь выйти. — Зачем? — Просто и очевидно, это нереально бесит Антона, потому что знает, потому что уверен — Арсений Сергеевич не остался спокойным, он не мог после развернувшегося представления, но Антон не знает, как тяжело дался мужчине даже этот скупой сухой вопрос. — Конфет от кашля себе куплю. — Выплёвывает Антон. Машину останавливают на свободном парковочном месте напротив входа. — Если ты вздумаешь сбежать, помни, сам я бегаю быстро. — Выдаёт Арсений Сергеевич, открывая Антону дверь. Пацан стонет, возводя очи к небу и отдаёт честь, направляясь к аптеке. Спустя пять минут Антон надувал пузырь из жвачки и фоткался на неизвестно откуда взявшийся и как уместившийся в рюкзак полароид, доставая противным щёлканьем и Попова, постоянно обхватывая его плечи и поднося камеру чуть ли не вплотную к лицу. Куча смазанных нечётких кассет валялась на дне рюкзака, а само устройство мужчина отнял и почти выбросил в окно, но вовремя опомнился. Его и так переёбывает, а тут он ещё в загривок дышит.

***

Арсений кончил в руку, остановившись на обочине. Этот убогий цирк вызвал слишком много всего, довёл до недопустимого. Но мужчина ничего не мог поделать. Ни когда Антон переодевался, ни когда выстанывал его имя. Которое, к слову, по мнению Арса, только и придумано, что для стонов. Арсений не любил любовь. Он уже обжигался, ему хватило. Он ненавидел влюблённость. Но ненавидел не само чувство, а его внезапность, появление. Всегда невовремя, всегда не в тот момент, всегда не в тех, всегда, когда не нужно, не до этого. Тебя не спрашивают, ставят перед фактом, а дальше как хочешь, так и пляши, судьбе глубоко всё равно, она своё дело выполнила. Вот и сейчас. Осознание всё такое же внезапное, всё такое же ненужное, всё так же не с тем и не в тот момент. Сделать ничего нельзя, и Арсений понимает это. Голова шла кругом от количества выпитого, никаких вразумительных спасающих мыслей не появлялось, да и как они появятся, если всё, о чём думаешь, — зелёные глаза и тонкие щиколотки в руках, наверняка шикарно смотрящиеся на плечах. Арсению тяжело принять это, но придётся. Через несколько часов нужно будет снова делать вид похуистичного водителя и пытаться держать себя и свои мысли под контролем, что сейчас невозможно сделать даже под холодным душем.

***

Остановив машину, Арсений покинул салон, намереваясь заплатить за бензин, забывая о том, что нужно было заблокировать двери. Антон спешно вылезает на улицу и несётся к уже подъехавшему такси, которое отвезёт до нужной станции. Он не может не поиздеваться над ним, не может не сыграть в старую добрую «найди меня, или пиши завещание», не потому что хочет избавиться от Арса, а потому что хочет увидеть хоть какую-то реакцию, потому что показушное спокойствие уже в печенках. Поезд до Бостона совсем скоро, Антон просит таксиста прибавить газ. Арсений бьёт по рулю несколько раз, проклиная день, когда согласился на эту работу. Он не знает, что делать и куда идти. Он не боится за свою шкуру, которую сдерут живьём, если с пацаном что-то случится, он боится за Антона, потому что не уверен, что сможет сдержаться, когда доберётся до этой двухметровой палки.

***

Присланное селфи с билетом в руке, выставленным средним пальцем и высунутым языком говорит только одно — он действительно в поезде до Бостона. Арсений вжимает педаль газа и мчит на всех порах, собирая все светофоры, фиксирующие превышение скорости и уже заранее мысленно открывая все вскоре отправленные штрафы. Возможно, Андрей уже в курсе, что Арсений Сергеевич проебал его сына, а, возможно, нет, и ещё есть пара часов в запасе. В ответном сообщении хочется отправить минимум сотню оскорблений и это только цензурных, но вместо этого короткое: «Зря», и разъёбанный айфоновский экран. Весь самоконтроль летит к чертям, потому что где искать Антона, Арс не имеет ни малейшего понятия, а найти его надо быстро.

***

Знакомства разные нужны, знакомства всякие важны. Давний друг отслеживает местонахождение по номеру и диктует нужный маршрут. Антон в одном из переулков, одетый слишком легко для осенней погоды, с сигаретой в зубах, направляется вниз по лестнице, ведущей к набережной. Вода всегда расслабляет его, помогает собраться с мыслями, а сейчас это как никогда кстати, он дрожит, но не от холода, не знает, когда и где будет поджидать Арсений, домой не хочется, к нему — тоже не очень, парень впервые стыдится такого своего поступка и расстроен из-за безразличности в сообщении. Антон думал, получит в ответ хотя бы несколько предложений с восклицательными знаками, но он получил одно слово. Лучше бы вообще не писал, чем так. Разве показалось? Разве вот ваще ничё у него не ёкнуло? Может, он и не поехал за мной, уволился и съебал нахуй от такого еблана, как я. Антон поднимает глаза от ступенек и видит впереди Арсения, призывно открывающего дверь с мордой кирпичом. Шастун останавливается на секунду, но всё же доходит до авто и с обречённым видом залезает в салон, выкидывая сигарету в сторону. Арсений зол. Арсений хочет ударить его, обматерить, послать на три буквы и обнять, потому что всё хорошо, не пострадал, но… Ничего из этого. Он снова не блокирует двери, занятый своими взрывающимися мыслями, и, садясь на своё место, тут же слышит хлопок двери. Антон бежит со всех ног к набережной, в ушах шумит и он не слышит, как за ним бегут след в след. Он оглядывается через пару метров и видит, как мужчина пытается его догнать. Антон занимается футболом, да и вон какие ноги, бегать может до заката, и может убежать, но зачем, если можно другое… Антон останавливается, в двух метрах от него тормозит и Арсений, дыша через рот. Антон хочет от него эмоций, хочет хоть что-нибудь весомое. Антон сокращает расстояние и тянется к губам, но мужчина соображает слишком быстро, и всё, что успевает Антон — мазнуть языком по приоткрывшимся губам. Хочешь… Ты тоже хочешь! Но этого хватает, чтобы вытащить из кармана ключи от машины. Антон отстраняется, держа в поднятой руке трофей, и широко улыбается, разворачивается и со всей дури швыряет его в воду.

***

Специально вызванный человек привозит точно такие же ключи, прося быть в следующий раз более осторожным, Арсений укоризненно смотрит на Антона, спокойно доедающего пирожное и допивающего остатки зелёного чая, парень не реагирует, смотрит отвлечённо по сторонам, изучая неоригинальный интерьер, словно и вовсе не при делах. Арсений убирает ключи в карман, забирает сдачу, и они покидают один из столиков кафе, в которое зашли по желанию Антона. Пока парень отправляет в рот мятную жвачку, Арсений снимает со спинки стула рюкзак и замирает, ощущая, как неожиданно пальцы юноши подтягивают растрепавшийся галстук. Попов переводит взгляд с рук на зелёные глаза и молится, чтобы не уволили. Арс хочет быть рядом. Хотя бы в качестве шофёра. Антон выходит первым, сияя победной ухмылкой.

***

Машина почти подъехала к воротам большого дома, слишком большого для семьи из трёх человек… Хотя ещё же прислуга. Руль плавно крутится, за окном только начинают собираться сумерки. Антон отстёгивает ремень безопасности и поворачивает корпус тела в сторону сидящего сбоку мужчины. Водитель не реагирует, но чувствует непрерывный сверлящий взгляд. Молчит, потому что не знает, что сказать, да и не может. Он вообще должен молчать и возить, как прописано в одном из пунктов договора. — Арс, — Позвал Антон, на что шофёр заметно приподнял брови, давая понять, что слушает. В последние дни он слушает всегда. — Почему ты поехал за мной? — Мальчику интересно, мальчик хочет услышать признание не как «я тебя люблю», а как «я волновался», мальчик знает, что этого не будет. — В каком смысле? — Он немного повернулся, но тут же снова обратился к дороге. — В здравом. — Хмыкнул в ответ Антон. — Потому что моя задача — доставить тебя домой в целости и сохранности. Неважно откуда. — Что я, посылка какая, доставлять меня… — Бубнит Антон, исследуя профиль мужчины. Светлая кожа, даже капельку бледная, чернющие волосы, создающие редкий контраст с большими голубыми глазами. Понятно, почему та баба захотела его. Такого трудно не захотеть. Слишком моделька, но не приторно-сладкий, горечь добавляют постоянное огнестрельное и хладнокровность. Кофе с молоком? Нет… Может, со сливками? Какая разница, Антон не любит кофе, а вот его, похоже… — Ты понял, о чём я. — Отвечает Арсений Сергеевич. У Антона губы покалывают от близости и он осторожно проводит по ним большим пальцем с надетым кольцом-змеёй, как будто невзначай, просто так. Попов видит боковым зрением, сжимает руль сильнее, прогоняя про себя мало известное стихотворение. — Боялся потерять работу? Эта причина? — Попробовал ещё раз парень. — Никогда не боялся этого. — Не любит говорить, уходит от вопроса, вроде отвечая, а вроде нет. Антон очень рискует, рассчитывая на взаимность, понимает, что всё-таки может ошибаться, понапридумывать себе всякого, а сердце чужое может быть уже занято. Бегает туда-сюда, от одной догадки к другой, пытаясь решиться. Он пододвигается ближе, запястье кладёт на обтянутое чёрным плечо, локоть на сидение, оставляет достаточное расстояние между лицами, но всё равно недопустимо близко. Антон чувствует, как мужчина напрягается и дышит медленнее, осторожнее. — Причина ведь я, Арсений? — Тянет, словно издевается. — Я не как твоя работа, не как сын человека, от которого зависит твоя зарплата и дальнейший карьерный рост, — Говорит, даже тараторит. — А я как… Парень. — Заканчивает, выдыхая задержанный для храбрости воздух окончательно. — Скажи это, дело во мне? — Антон придвигается ещё чуть ближе, как это позволяет их расположение. — Я ведь волную тебя? — Он опускает ладонь на чужое колено, тянется к ушку и кусает кожу за ним, оттягивает зубками, быстро, чтобы не успели прервать задуманное, всего на секунду прикрыв глаза. Шастун видит, как губы Арсения приоткрываются, чтобы скомкано выдохнуть. — Я веду машину, Антон, отодвинься и пристегнись. — Низко, из-за непонимания происходящего, отвечает мужчина. — Если это отказ, то корявый. — Произносит Антон в районе ушной мочки, скользя кончиком носа по всегда гладкой коже у виска. Арсений увеличивает скорость, добивая оставшиеся пару метров и тормозит у нужного забора. Он дёргает за локоть, отрывая от себя юношу в сторону, тот покачивается от неожиданности, округляет глаза, словно его незапланированно выдернули из транса. — Ты не можешь делать так. — Серьёзный тон не нёс за собой чего-то вразумительного, наоборот, плохие мысли разбушевались ещё сильнее, а это тихое придыхание на каждом слове совсем добивало, прогоняя всякую логичность. — Как? Так, как тебе хочется? — Приподнимает он брови. Пытается спровоцировать, вытащить больше эмоций. Антон уверен, что Арсений не такой простой и спокойный, что в нём есть что-то необычное, нестандартное, и парень хочет это, но водитель не поддаётся. — Немедленно домой. Ты должен быть уже там. — Он отпускает локоть, старается не зацикливаться на сказанном парнем, иначе сорвётся. Потому что мальчик прав, в самую точку, одиннадцать из десяти. Антон тянет уголки губ вверх, и Арсений не понимает по какой причине, он не сказал ничего комичного. — Думаешь, я идиот? Отец улетел в Токио три часа назад, а я написал ему, что задержусь. Меня никто не ждёт, но, поверь, даже если бы я не написал, он бы не заметил моего отсутствия. — Меня не касается. — Спустя пять секунд отвечает Арсений, смотря прямо в зелёные глаза напротив, стараясь убедить парня в своей правоте. — Правильно, потому что тебя касаюсь я. — Антон не даёт времени подумать, среагировать, стирает оставшееся расстояние долгожданым поцелуем. Антон так и знал, на вкус Попов ещё лучше, ещё желаннее, чем в самых смелых фантазиях. Арсений хмурится, пытается отстраниться, двигается назад, но Антон следует за ним, сжимает чужую коленку длинными пальцами и с заметным удовольствием посасывает нижнюю губу, другой рукой отстёгивая его ремень. Арсений соврёт, если скажет, что сердце бьётся в груди, а не в горле, что ему не нравится, что он продолжает чувствовать кончики пальцев и они не окаменели. И, да, конечно, конечно, он отвечает, не может не отвечать. Попов не помнил поцелуя ярче, лучше, эмоциональнее, чем сейчас с Антоном. Странное влечение, непонятно откуда взявшееся, играет злую шутку с водителем. Антон ощущает это большое расстояние между телами, даже огромное для тех, кому сильно хочется больше, поэтому он кладёт горячие ладони на чужие плечи и, не отрываясь от губ, покидает пассажирское, забирается на слегка разведённые в стороны коленки. Арсений шумно выдыхает, чувствуя на себе вес, но ему не тяжело, ему приятно. Приятно от того, как он давит и пытается усесться удобнее, чуть не убившись макушкой о крышу, прижимается к телу, терзая несчастные бледные до сейчас губы, но уже постепенно начинающие розоветь. Арсений хочет себя контролировать, но руки сжимают худую талию, и в голове только и мысли о том, какие прекрасные выпирающие косточки под одеждой на ощупь. Антон проводит кончиком языка от уголка рта до середины губы, в желании углубить поцелуй, двигает от постоянно нарастающего желания бёдрами, пытается вжаться в пах сильнее, слышит тяжёлый выдох, свидетельствующий о правильности необдуманных действий. — Стой, прекрати, — Прерывисто хрипит голос, от которого внутри органы сжимает спазмами, и в этот раз Антон осознаёт, что дело не в еде. — Неправильно. Нельзя. — Неправильно бухим за руль садиться, — Антон качает бёдрами вновь, вырывая тихий мужской стон под собой. — Это можно. — Антош, слезь, не надо. — Вылетают слова быстрее, чем Арсений успевает подумать. Антон замирает и даже, кажется, перестаёт дышать. Мир за пределами машины сразу становится ненужным, лишним, исчезнувшим. Потому что его никто так не зовёт из родителей, потому что он слышит в голосе неподдельную заботу, переживание и теплоту, всё то, что не слышит в других чужих голосах. — П-повтори. Назови так ещё раз. — Прерывисто шепчет он, совсем не двигаясь, а это совсем не радует Арса, как он думал. Только хуже стало. — Антоша. — Также тихо выполняет просьбу водитель, чуть дёргая уголками губ. Ведь правда имя красивое. — Мне нравится. — Шастун выдыхает в приоткрытые губы и сразу утягивает в долгий поцелуй, не углубляя, просто сминает податливые губы, не зная чего больше — нежности или страсти. Парень поочерёдно берёт чужие запястья в руки и снимает неудобные, как ему кажется, перчатки, отбрасывая на соседнее сиденье. Арсений прижал бы его ближе, прошёлся бы губами везде, где можно, раздел бы и наслаждался неповторимой красотой, но он снова отрывается и сдвигает оседлавшего его парня вперёд от себя, потому что в голове глупые мешающие правила, повторяемые голосом оставшейся совести и немножко разума, та самая часть, которая ещё не растаяла от прикосновений. — Лучше прекратить сейчас, чтобы потом не возникало проблем. — Тишину, заполняющуюся только шумными вдохами и выдохами, не хочется нарушать, поэтому водитель говорит всё ещё тихо. Ну, и ещё потому что дыхание сбилось. — Какие, блять, проблемы, о чём ты вообще… — Вымученно говорит Антон, не в силах даже создать вопросительную интонацию, ему ненужные разговоры до пизды. Парень отпускает плечи и смыкает ладони на запястьях мужчины, убирает со своих боков в стороны и двигается обратно, снова ближе, ему не нравится быть на расстоянии, пусть и незначительном. Антон поднимает таз, случайно соприкасаясь с Арсением кончиками носов, и опускается вниз, как будто насаживается, проходясь по чужой эрекции своей, и сам же едва слышно стонет. Шастун не останавливается, а делает так ещё раз, сразу же, между лицами нет и сантиметра, жалкие миллиметры, которые только дразнят. — Разве не хочешь меня? — Дышит парень в губы. Голубые глаза фокусируются на Антоне, и он видит, они всё ещё чисто-голубые, но всё равно медленно застилаются пеленой, за которой уже не видно ни правил, ни запретов, ничего, кроме образа напротив. Всё ещё держит руки водителя в своих, не давая касаться себя, и чтобы ненароком не отстранил его вновь, чувствует, как вены и связки под кожей напрягаются, выпирают, из-за того что ладони сжимаются в кулаки, и постоянно повторяет одно и то же: поднимается, опускается и трётся, не быстро, растягивая сладкую истому, но достаточно, чтобы не было и секунды для возможности оттолкнуть. Но Попов явно не собирается этого делать — откидывается на спинку сиденья, опускает и голову, начиная дышать через рот, потому что кислорода становится недостаточно много, но шофёр и не хочет дышать свежим воздухом, ему нравится спёртый, в котором есть дыхание парня на коленках. Ответ не нужен, и так понятно. Арс всё же выпутывается из оков окольцованных пальцев, обхватывает горячими ладонями спрятанные за джинсовой тканью ягодицы и осторожно двигается навстречу, время от времени прикрывая веки от наслаждения. Шастун накрывает губы мужчины, передавая не меньше половины собственного жара, ощущая на своих губах влажный язык, приоткрывает рот, пропуская его в себя, прогибается в спине от покалываний на нёбе, от круговых движений кончиком по зубам и дёснам; правая рука зарывается в волосы, не длинные, но и не короткие, чтобы их нельзя было удержать между пальцев, а другой парень спускается вниз по сидению, находит нужный рычаг и, надавливая собой на Попова, опускает сидение полностью назад, теперь оказываясь в горизонтальном положении. Антон опускается на шею, на доступный небольшой участок, - очень многое скрывает чёрная рубашка - но руки заняты оглаживанием боков и бёдер, им пока не до пуговиц на воротнике. Парень проводит языком по заметной венке, чуть дует на влажный след и припадает губами, втягивая светлую кожу, покусывает и снова лижет, не отстраняясь. Арсений переносит одну руку на светлую макушку, пропуская волосы через пальцы, массируя подушечками кожу головы, но когда Антон кусает слишком больно, проходится и ногтями, вызывая стон наслаждения. Мальчик просовывает палец под воротник рубашки, оттягивая его насколько возможно, и проскальзывает языком под ткань, ощущая, как водитель сглатывает. Шастун отстраняется от покрасневшего участка и довольный смещает голову в сторону, присасывается к коже под линией челюсти, задевает носом мочку и принимается за новую метку, всё это время не переставая имитировать движения секса. Но вскоре Арсу надоедает быть снизу, и он отрывает совершенно точно переусердствовавшего над его шеей паренька, переворачивает их, наблюдая под собой растрепавшиеся волосы, припухлые губы и блестящие зелёные глаза. Они у мальчишки действительно блестят, несмотря на то что за окном давно не день и свет в салоне такой же как на улице, если не темнее. Попов хватает правую ногу мальчишки под коленом и закидывает себе на пояс, опускается к лицу и утягивает в мокрый звучный поцелуй, вжимаясь в промежность. Тесно в машине, тесно в облегающей давящей сжимающей одежде, тесно на несчастном сидении, особенно с их ростом, зато так всё воспринимается по-другому, более остро и ново, на кровати, конечно, удобнее будет, но это так скучно и банально и так невозможно, потому что до его комнаты они не дойдут, сгорев до тла от переполняющего желания, и к тому же работники явно неправильно воспримут громкие мужские стоны. Антон жмётся ближе, закинув руки на шею, чувствует, как всё тело словно бьют маленькие разряды тока, а губы такие влажные от смешанной слюны, что голова кружится. Антон стонет в поцелуй, прерывисто, то громко, то тихо, получает укус в нежную кожу и ответный рык. Арсению нужны эти развязные поцелуи и стоны, нужен этот извивающийся в его крепких руках худой высокий мальчик, нужно дышать через раз и сходить с ума от неправильности, нужно вылизывать аккуратный рот языком, ему он нужен, весь, полностью, прямо сейчас. Антон опускает одну руку на галстук, тянет эту удавку вниз и встороны, ослабляя, и, на секунду прервавшись, стаскивает ужасно мешающий предмет гардероба, откидывая куда-то, принимается расстёгивать пуговицы, подключая уже вторую руку. Некоторые поддаются не сразу, отчего парень хочет их разорвать, но терпит, и постепенно спускается всё ниже, открывая всё больше новых мест для будущих засосов. Свои Попов тем временем рассыпает по тонкой лебединой шее, совсем не слабые, а яркие и большие, создавая какую-то галактику, недовольно морщит нос, когда украшения мешаются. Мужчина скользит руками по талии и, захватив края футболки, тянет выше и выше, полностью снимает и сбрасывает то ли на сиденье, то ли на коврик. Следом отправляется и чёрная рубашка водителя, нетерпеливо сдёрнутая длинными пальцами, скрывающая до невозможности красивое тело, усеянное родинками-созвездиями на груди, плечах и, скорее всего, спине, но там их парень пока что разглядеть не в силах. Мальчик возвращается к излюбленным губам и тянет Арсения за шею, заставляя полностью лечь на себя. Между разгоряченными телами нет пространства, они полностью касаются друг друга, кожа к коже без каких-либо препятствий, Антон чувствует чужой пресс на своём впалом животе и приятный выбивающий из лёгких весь воздух груз тела мужчины. Мужчины, не девушки, не женщины, не друга, не сверстника, не совершеннолетнего парня, который скорее как подросток, а именно мужчины. Антон лежит и млеет под взрослым самостоятельным мужчиной, который старше, опытнее… Сильнее. И он хочет испытать на себе эту силу, потому что представлять её уже надоело. Антон отрывает от себя Арсения, но только чтобы переместить его губы на шею, откидывает голову и стонет от слишком откровенных мыслей и твёрдого, упирающегося в бедро. — Нам нужно остановиться. — Шепчет Попов, проходясь языком по ушному хрящику. — Нахуя…? — Еле как выдавливает из себя Шастун, вцепляясь в кожу короткими ногтями. — Хотя бы потому что это называется растлением несовершеннолетних. — Тихо поясняет мужчина, водя носом по линии скулы, слегка улыбаясь. — Мне недавно исполнилось восемнадцать. — Услышанное в корне меняет дело, хотя Попов уже давно понял, что, даже если бы парень согласился прекратить, он бы не смог прерваться. — Поздравляю. — Улыбается мужчина и тянется за очередным поцелуем. Арсений приподнимается и скользит руками к застёжке джинсов, осторожно пощипывая кожу на боках. Молния расстёгивается с характерным звуком, и Антон приподнимается над сидением, чтобы было удобнее снять надоевшую ткань, а перед ней обувь, свою и чужую. Попов успел триста раз проклясть весь мир за предоставленные неудобства, но всё-таки справился с задачей и теперь усыпает грудь юноши мелкими поцелуями. Арс очерчивает языком ореолы затвердевших сосков, водит руками по ногам и гладит округлые коленные чашечки, скользит к рёбрам, где оставляет несколько засосов с каждой стороны и кусает обтянутые кожей косточки. Антон, пребывающий явно в каком-то астрале, мелко подрагивает и сбивчиво дышит, пытается запомнить каждое прикосновение и поцелуй, но их так много, что кажется, будто он оставляет их по всему телу одновременно. Парень перебирает чёрные волосы между пальцев, но резко останавливается и сжимает их, потому что Арсений уже дошёл до резинки белья, опаляя кожу тёплым воздухом при выдохе, и неспешно провёл носом по внутренней стороне бедра, вдыхая запах молодого тела, а после поцеловал затвердевший орган через мягкую ткань, оставив мокрое пятно. — Арс… — Простонал Антон тихо и потянул за волосы наверх, чтобы снова поцеловать. Губы захватывают мужчину в сладкий плен, а руки, бывшие ещё секунду назад на голове, спускаются вниз, оглаживая мягкие нежные бока, прямо к неудобному ремню, который забирает время, ибо расправится с ним дрожащими пальцами быстро не получается, но очень скоро поддаются и молния с пуговицей. Когда до Арсения доходит, он отвечает на поцелуй медленнее, Антон чувствует, как хмурится и пытается как-то помешать, но брюки водителя всё равно оказываются где-то под сидением. — Зачем тебе я, Тош? — Спрашивает Арсений, касаясь своим носом его, и убирает его руки, блуждающие по прессу, по обе стороны от головы, крепко держа за запястья. А ведь браслеты никто не снимал, они больно врезаются в тонкую кожу и в синеватые вены, но Шасту нравится. Вот оно, единственное на что он тратил много денег, не задумываясь, — украшения. Кучи побрякушек заваливали стол, тумбочки, комоды, они были везде, на полу и под кроватью, кольца разных форм, с камнями и без, с резьбой и самые обычные, какие легко найти в любом магазине, браслеты, драгоценные и из кожи, цепочки, тонкие и изящные и крупные, как у крутых рэперов. Парень падкий на красивые цацки, он совсем не считает, что это глупо и только для девушек, потому и готов тратиться по полной, да, не доволен, что спускает много папочкиных денег, но поделать со своей, вроде как, зависимостью ничего не может. — У тебя столько друзей, других мальчиков… С кем ты был несколько часов назад? — Ревность колет, очень неприятно знать, что он мог быть с кем-то совсем недавно и сейчас преспокойно ложится под другого человека, бесстыдно целовать и стонать, выгибаться и раздвигать ноги. Арсений понимает, такой возраст, хочется всего, со всеми и сразу, и это нормально, он сам таким был, но это так больно, знать, что ты просто будешь временной игрушкой для того, от которого сердце бесится в груди. — Какие, нахуй, другие… — Выдыхает Антон, чуть ёрзая под мужчиной. — Если я уже несколько недель только тебя, блять, хочу… — Арсений приоткрывает в изумлении рот, большими глазами смотря на покрасневшее лицо под собой, и хрипло, кажется будто болезненно, стонет, от разливающегося внутри тепла. — Арс, мы же уже почти… Разденься, наконец… И меня раздень до конца… — Хрипло не просит, а даже приказывает Антон, хотя отдавать приказы точно сейчас не в его положении. Арсений стонет, отпускает чужие запястья, а свою ладонь кладёт на твёрдый орган, плотно сжимает его, проводя по всей длинне, и потирает круговым движением мокрое пятнышко, заставляя пацана под собой заскулить, а ткань намокнуть ещё сильнее. — Твой отец убьет меня, если узнает об этом. — Шепчет он в раскрытые губы. — Не узнает. Мы ведь не скажем. — Лепечет Антон в ответ и проводит языком по его нижней губе. И мужчина снимает последние преграды, так же отбрасывая куда-то в сторону, ни о чём не заботясь. Он опускается на парня полностью, кожа к коже, и они ловят ртом стоны друг друга, когда члены соприкасаются. Арсений утягивает Антона в пошлый поцелуй и двигает бёдрами, чтобы немного потереться о член мальчика своим. А у Антона всё кружится и пестрит яркими красками от этих касаний и причмокиваний губами. Попов отстраняется, но не сильно, и подносит свои пальцы к ещё более пухлым розовым губам, чем некоторое время назад. Да, так, конечно, в первый раз делать очень не очень, но мужчина даже и не рассчитывал на подобное. Да, представлял, но не надеялся. — Нет, Арсений, — Запыхавшимся перевозбуждённым голосом шепчет юноша. — Я, конечно, с радостью пооблизываю и твои пальцы, и твой член, — Арсений чувствует, как колени дрожат на последнем, оно и ясно, милый и невинный на первый взгляд мальчик говорит, что согласен отсосать в любой удобный момент. — Но там… — Он замолкает, бегая взглядом по лицу сверху, такому затуманенному желанием, с горящими от возбуждения глазами и влажным распахнутым ртом, и не выдерживает, накрывает чужие губы своими, не менее пошло целуя, проталкивая свой язык в его жаркий рот, тут же сплетаясь. — Там в рюкзаке… — Продолжает Антон, на секунду оторвавшись и махнув ладонью в сторону, но сразу же начинает новый поцелуй, цепляясь за чужую крепкую шею. Арсений тянется рукой к левой стороне заднего сиденья, но не может что-либо найти, и ему приходится отстраниться, чтобы отыскать нужную вещь. Парень же тем временем покрывает крепкое, но не перекаченное, тело новыми поцелуями, оставляя после и небольшие засосы. Арсений находит рюкзак, вытаскивает из наружного отделения смазку и новую запечатанную коробочку презервативов и возвращается со всем этим набором в обратное положение. — Это ты так конфеты от кашля покупал? — Арсений, блять, трахни меня уже. — Шипит Антон, в нетерпении ёрзая по сидению. Потому что поцелуи и лёгкие касания это хорошо и приятно, но надолго этого не хватает. И мужчина не медлит, выдавливает холодную смазку и, чуть растерев её, проникает средним пальцем в тугое кольцо мышц. Антон давится воздухом, ожидая, видимо, не такой резкой перемены, но не отстраняется (да и если захочет — не сможет) и пытается расслабится. Арсений двигает пальцем, слегка сгибает его внутри парня, не спешит, чтобы не сделать больно. Шасту не приятно и не мерзко, просто какие-то новые непривычные ощущения, боли нет, но пацан пока не совсем понимает, как от этого можно получить наслаждение. Вскоре добавляется указательный, и это уже чувствуется больше. Да, неприятно, но Антон старается отвлечься на сосредоточенные голубые глаза. Уже ясно, что Антон не первый, но ему плевать. Правда плевать, кто там был до него, или сколько их было, какая разница, если всё это именно было, и мужчина сверху точно не принесёт кучу неудачных и негативных моментов в силу накопившихся опыта и практики, как могло бы быть с кем-то другим… Фу, нет, не могло бы. Антон даже думать об этом отказывается. — Арс… — Я думал, ты не как нетерпеливые избалованные дети. — Всего лишь боюсь, что ты так долго не вытерпишь… Ау! — Вскрикивает Антон после своих слов от резкого добавления третьего пальца. Теперь очень даже похоже на боль, но идти назад уже невозможно. Арсений припадает губами к шее, стараясь отвлечь, но рукой двигать продолжает. Мягкие стеночки плотно обхватывают пальцы, постепенно растягиваясь, и мужчина видит, как парень жмурится, но поделать ничего не может, без этого никак. Он сгибает и раздвигает пальцы, пытается найти нужную точку, но пока безрезультатно. Антон, кажется, пытается получить хоть какой-то кайф, шумно дышит, облизывая пересохшие губы, и Арсений на секунду прикрывает веки, чувствуя, как живот стягивает узлом от предвкушения того, как мальчишка скоро будет стонать во весь голос от реального наслаждения, от того, что он правда будет его трахать, и Попов понимает, что и правда сам может не выдержать столь долго ожидания, кончить только от грязных фантазий, прямо как подросток, потому вытаскивает пальцы с характерным хлюпаньем, и тянется за синей упаковкой. Антон снова ёрзает от неприятной пустоты внутри себя и ждёт, потому что больше ничего не может. Кроме как скользить глазами по мужскому телу и вздрагивать от осознания, что этот мужчина сейчас только его, только с ним, и, боже, блять, да, большой. Страшно? Нет, ибо какой вообще страх, когда он такой ахуенный над тобой, а в голове только желание прикоснуться. Что Антон и делает, пока Арсений открывает пачку и цепляет упаковку презерватива зубами, протягивает руку и проводит худыми пальцами по всей длине, надавливая большим на головку. Попов закусывает нижнюю губу, но короткий хрип всё же вырывается, и Антон, заворожённо смотрящий на капельку смазки, переводит своё внимание на лицо мужчины и слегка улыбается. Арсений с трудом втягивает воздух и убирает нежную ладонь с холодящими кольцами в сторону, раскатывает презерватив, добавляя смазки, и снова полностью опускается на тело под собой. Он пару раз скользит между двух половинок, отчего парень нетерпеливо елозит по сиденью, оттягивает ягодицу в сторону и толкается вперёд, чувствуя, как головка плавно проникает внутрь. Антон распахивает губы и задерживает дыхание от новых ощущений, а в следующую секунду громко вскрикивает и впивается ногтями в чужую спину, потому что Арсений вошёл резко и до конца, чтобы не причинить больше боли в дальнейшем. Шаст пытается дышать нормально, но получаются только сдавленные вдохи и выдохи. Попов не двигается, даёт привыкнуть, хотя сдерживать себя труднее с каждой секундой. Он целует щёки, виски, губы, веки, всё подряд, до чего может дотянуться, старается заглушить боль, понимая, что это не сильно-то и помогает, но всё-таки. Когда Арсений чувствует, что парень более-менее расслабился, медленно начинает двигаться, вырывая хриплые вздохи снизу. В Антоне неимоверно тесно, даже чуть больно, но это приятная боль. Двигаться не так просто и легко, он сильно обхватывает мужчину внутри себя, но ещё через парочку мгновений становится лучше. В Антоне жарко и узко, слишком прекрасно, чтобы верить в происходящее, но укусы на плечах и ключицах, что продолжает оставлять парень (просто потому что не ему одному должно быть больно), заставляют верить. Антон чувствует его внутри, каждый толчок, как он сжимает ягодицы до синяков, которые обязательно останутся, со всей силы сжимает его руками. Шаст тянется к губам, и ему отвечают пылким поцелуем. Пацан снова исследует чужой рот, тихо гортанно постанывая. Понемногу до мальчика доходит это пьянящее чувство наслаждения, пусть и с дискомфортом. Эти мокрые губы, чужое тёплое тело на тебе, сильные руки, пошлое хлюпанье и совсем неадекватные небесные глаза… Это всё зажигает в тебе что-то неповторимое, потому что Антон уверен, что ни с кем подобного ещё не было. — Быстрей… — Хрипит он мужчине в губы и тут же запрокидывает голову от резких движений, шумно выдыхая. Арсений меняет угол входа пару раз, и Антона всё-таки гнёт дугой. Он откровенно стонет, пытается прийти в себя, понять, что это было такое яркое и неожиданное, но не успевает, потому что Арсений снова повторяет это, сам получая не меньше удовольствия. Антон мечется по сидению и вздрагивает каждый раз, когда головка члена ударяет по комку нервов, разливая наслаждение по всем клеточкам. Волосы у обоих взмокли, некоторые пряди прилипли ко лбу, но это никого не волнует. Антон пронзительно стонет, и у Арсения нет желания затыкать его поцелуями, он слишком долго и сильно хотел это всё слышать. Попов медленно выходит почти до конца, отчего Антон горько скулит, как побитый щенок, но потом снова проникает внутрь по самое основание, вынуждая пацана чуть ли не визжать от чувства заполненности. Так и надо, чтобы мужчина имел его в своей машине на опущенном сидении, так и надо, чтобы он шлёпал его и оставлял засосы, так и надо, чтобы мальчишка царапал его грудь и спину, так и надо, чтобы они идеально подходили друг другу, так и надо, чтобы он был старше, и они целовались до посинения губ, так просто надо, для них просто не может быть по-другому. Арсений двигается всё быстрее, резко входя и выходя из податливого тела юноши, рычит ему на ухо, утопая в нескромных стонах, наплевав, что их могут услышать и поймать. Антон опускает руки на его бёдра, сжимает их, и сам двигается навстречу, устанавливая нужный темп. — Арс… Арс… — Парень не может остановить себя, имя так и срывается с губ в отчаянных стонах. — Антон… — Отвечают ему на ушко не менее пошло и кусают за мочку. — Антон… Тоша… Стёкла машины потеют, по окнам скатываются маленькие капли, становится всё темнее, но они всё ещё видят глаза друг друга. Движения становятся рваными, не попадающими под установившийся темп. Арсений обхватывает истекающий естественной смазкой член и быстро водит по нему рукой, приближая обоих к финалу. Мужчина входит сильнее и глубже, салон наполняется похабными, бесстыжими шлепками. Антон выгибается так, как ещё никогда в своей жизни, и одной рукой сжимает в кулак чёрные, как ночь, волосы. Арсений кончает, когда в очередной раз слышит, как особенно вульгарно Антон выстанывает его имя, а секундой позже пачкает и себя, и мужчину спермой, чувствуя пульсирующую внутри плоть. Арсений медленно выходит из подрагивающего тела, падает на бок, ибо места почти нет, и тяжело дышит, как и парень рядом. Он тянется рукой в произвольном направлении, натыкается на какую-то из их скиданных тряпок и протирает обоим живот и грудь, после снова куда-то отбрасывая; стягивает презерватив, завязывает и кидает в сторону. Сейчас, спустя долгие минуты после дикого оргазма, мозг начинает проясняться, сейчас приходит осмысление. — Я… Блять, так ахуенно. — Прерывисто нарушает почти тишину Антон. На самом деле тело болит просто пиздец, но ему правда ахуенно. Как не было ни разу. Он с трудом переворачивается, кряхтя от болящей задницы, со спины на бок, освобождая больше места, и закидывает одну ногу на Арса, а руками оплетает его шею и притягивает к себе. Арсений обнимает Антона за талию, прижимаясь вплотную, и отвечает на поцелуй, сил сопротивляться нет, да и не хочется. Голые тела ощущают друг друга, пытаются запомнить каждый изгиб. Антон лениво сплетается языком с Арсением, чуть покусывая, когда ладони мужчины сползают с талии на ягодицы и оглаживают кожу, притягивая ещё ближе, хотя уже, кажется, некуда. Антон прекращает терзать чужие губы, просто смотрит в голубые глаза и глупо улыбается, слегка поправляя растрёпанную чёлку кончиками пальцев. Арсений тянет уголки губ вверх, Антон знает, что за этим последует. — Я должен был остановиться. Так было нельзя. — Антон продолжает улыбаться. — Можешь повторить это миллион раз, ничего не изменится, и я знаю, что ты не жалеешь. — Тебя так хотелось… — Выдыхает Арс, признавая полное поражение, и закрывает глаза, утыкаясь носом в чужую шею. — Надеюсь, этот глагол есть не только в прошедшем времени? — Продолжая улыбаться, тянет Шастун. Арсений поднимает голову и снова целует парня. — Понимаешь же, что остаёшься на ночь у меня? Мне… Слишком мало… Я не смогу тебя сейчас никуда отпустить. — И что ты скажешь? — Скажу, что очень поздно, ездить в темноте опасно, поэтому ты ночуешь у нас. Никто не спросит, Арс — отца нет, у него работа, у матери любовник, ей есть, чем занятся. — Хорошо. — Кивает Попов с улыбкой. Горничная постелит в гостевой, но простыни смяты так и не будут, потому что Антон уведёт Арсения в свою комнату, где его снова и снова будут втрахивать в мягкую и широкую кровать, сбивая уже на ней всё постельное бельё. Арсений знает, что так нельзя, что это может закончится очень и очень плохо, но разве он может устоять перед этой худой фигурой в побрякушках и зелёными глазами. Они уедут. Антону не нужно ничего от отца, он просто сбежит, и Арсений, конечно, сбежит за ним.