Бесишь.

А я знаю, где ты живешь, куда ходишь по пятницам, и какой кинотеатр твой самый любимый. Откуда? О, дорогой, тебе лучше не знать. Ты же знаешь, что у меня сотни друзей, правда? И ты знаешь про правило шести рукопожатий. Эти два факта мне очень помогли. А ведь когда я тебя спрашиваю напрямую, ты постоянно отворачиваешься, воротишь нос, затем издаешь громкий свой коронный «фырк», и уходишь от меня, уходишь к своему тощему дружку, который постоянно над тобой гогочет и насмехается. Зато с ним ты улыбаешься. Бесишь меня. Бесишь. Выхожу на сцену и перекидываю ремень гитары через плечо. Кручу колки двумя пальцами, звук в усилителе слегка шипит, словно требует музыки. Никогда не отказываю ему в этом маленьком удовольствии. Делаю вдох и подношу лицо к микрофону, начинаю петь свои самые знаменитые песни. Губы почти касаются холодной решетки микрофона. Опускаю глаза вниз, рассматриваю ряд милых крошек, что стоят почти у моих ног. Влюбленные глаза так греют душу и все, что пониже нее. Юра говорил, что иногда надо играть на публику. Произношу одну из строчек совсем уж соблазнительным голосом, затем провожу кончиком языка по холодной мембране, затем облизываю губы, слышу тихий писк. Идеально. Пожалуй, мне прибавится подписчиков, м, да и просмотров тоже. Затем я поднимаю голову к верхним рядам, где находятся столики для особенных, ну, как раньше их еще называли – «святых». Чертов богохульник даже и не смотрит в мою сторону. Обнажаю зубы в грубом оскале, создается ощущение, что меня слышит весь зал, кроме тебя. Я на автомате продолжаю петь, а в внутри кричу, рву, мечу. Бесишь. Из-за закулисья выглядывает лохматая и кудрявая голова, которая, перекрикивая толпу, орет про то, что мне, такому поганцу, надо еще отыграть хотя бы одну песню, чтобы его величеству, королю стендапа, хватило времени на переодевание. Ну, а я что? Мне на руку такие вот его закидоны. Знаю я, как он там переодевается. Ага. С Ильей. Рубашками он там меняется. Увеличиваю громкость на усилителе. Я докричусь. Начинаю петь свою любимую, старую песню, люблю покричать под нее, голос сразу становится таким хриплым. Каким я всегда хотел его слышать, голос. Вот теперь ты разворачиваешься, смотришь на меня свысока, ухмыляешься, наклонив голову. Даже когда ты меня заметил, то все равно. Бесишь. Конец песни, конец Нику Черникову. Нет, ни за что. Я всегда буду петь песни, чего бы мне это не стоило. Сползаю со сцены сразу в толпу, встречаю десятки объективов, направленных на мое лицо. Улыбаюсь, чтобы меня заметили еще больше людей. Меня готовы разорвать, прямо здесь и сейчас. Хватаюсь за знакомый локоть, наиболее адекватный, выталкиваю себя из этого скопища. Бегом, через каждые две ступеньки, поднимаюсь наверх, хватаю с бара стакан с джином и осушаю его. На душе становится легче. Засовываю гитару в чехол и ставлю ее в гримерку, там мою девочку никто не тронет. Теперь я могу снова купаться во славе и наслаждаться цифрами, обещанными мне после очередного выступления. Куплю себе новый компьютер. И камеру. И медиатор. Последний я опять выкинул в толпу. Снова иду к бару, усаживаюсь на высокий стул, слегка сутулюсь, мне так удобнее. Достаю зонтик из стакана и начинаю вертеть в руках, затем раскрываю и закрываю. Очередное тело сменяется, плечом к плечу ко мне усаживаешься ты. Я приоткрываю рот, но ты снова отворачиваешься и флиртуешь с барменшей у меня на глазах. И, несомненно, бесишь. Ломаю зонтик, встаю с места, толкая тебя в плечо. Порчу толстовку своей вязкой жидкостью. Мой любимый PB2Y2 растекается по твоей шее, затекает под толстовку, растекается красно-розовым пятном по твоей белой кофте. Становится до безумия жалко свой коктейль. Беру со стола салфетку и протираю твою шею, покрываешься мурашками, недаром, там ведь, как минимум, три стакана льда. Поднимаю взгляд, пробегаюсь им по твоей шее, которую ты слегка отклонил в сторону. Теперь ты пахнешь апельсиновым соком. Заглядываю тебе в глаза и вижу отвращение, шок, неужто ты так дорожишь этой цацкой? Вскакиваешь с места, расстегиваешь молнию и кидаешь мне в лицо свою толстовку. Чудом я не проливаю коктейль на себя. Твоя толстовка на моем лице. Был бы я фетишистом – наверное, кончил бы на месте. Но я застываю на секунду, вдыхаю твой запах, затем сдергиваю со своей головы твою кофту и кидаю ее куда-то в толпу. Я тоже умею быть истеричной сучкой, не удивил. Но как же ты меня бесишь. Вечер, Питер, сигарета, дым, машины, провода. Закуриваю вторую подряд сигарету и поправляю лямки чехла, в котором покоится моя малышка. Отвожу голову немного назад, касаюсь затылком ее грифа. Порой мне кажется, что она шепчет мне. Тексты песен, музыку, каждый аккорд. Как же хорошо. Облизываю губы, расплываюсь в улыбке, достойной маньяка, хотя, скорее это было похоже на оскал. Я ведь знаю, где ты живешь. За спиной раздается хлопок металлической двери, знакомое короткое пальтишко, весеннее. В отличие от меня, ты знаешь Питер и его погоду. А я в футболке, пиджаке, кепке. И мне жарко от выпитого алкоголя. Как только я начинаю видеть лишь твои очертания в Питерских сумерках, я начинаю свой ход. Ради этого я даже отказался от своей привычки, перестал шаркать. Просто тихо шел. Пальцы в моих карманах никак не унимались, голова была уже заранее опьянена победой. До твоего дома осталась пара кварталов. Серая подъездная дверь и рядом лавочка. Никогда не спутаю ее. Ускоряю шаг, намеренно начинаю шаркать. Силуэт впереди меня, замечая перемены, ускоряется. Нет, голубчик, только не сегодня. Сорваться на бег я могу за секунду. Что и делаю. Хватаю, ты с усилием, по инерции, под моим давлением, впечатываешься в дверь. Наверное, тебе больно. Чехол с гитарой быстро падает с одного моего плеча и устремляется вольной рукой на лавочку. Сегодня можешь отдохнуть, любимая, папочка занят другой игрушкой. Ты пытаешься что-то делать своими культяпками, но меня влечет к тебе запах цитруса. Сцепляю руки в плотный замок у тебя, где-то в районе пряжки твоего ремня, все больше вдавливаю тебя в дверь. Мне нравится твой одеколон, на запах, но не на вкус. Теперь ясно, почему же ты всегда его на шею льешь, словно литрами, блять. Содрогаешься всем телом и пытаешься активнее работать руками. Ну, не сейчас, милый, не сейчас, потом. Твои дергания меня совсем выбешивают, хватаю твои девчачьи запястья и прижимаю к двери над твоей головой. Мне хватает одной руки для того, чтобы держать тебя «в узде». Своими ловкими пальцами я быстро расстегиваю твой ремень и отправляю его в сторону, к гитаре. Ты ведь понимаешь всю серьезность моих намерений? Одной, все той же, левой рукой я расстегиваю пуговицы твоего пальто, запускаю холодные пальцы в тепло, которое исходит от твоего тела, словно какое-то поле. Затем приподнимаю футболку, заползаю туда ладонью, провожу рукой по груди. А тело ведь совсем юношеское, почти как маленького мальчика трогать. Живот напрягся, ты все втянул, так мило. Несмотря на все твои тихие мольбы, никуда я тебя не выпущу. Минус пуговица твоих джинс. Содрогаешься. Вжимаешься в дверь. Не отступлю уже. Пальцы медленно двигаются, со скрежетом опуская язычок молнии вниз. Дрожишь уже всем телом. От нетерпения? Холода? Страха? Припадаю к твоей шее и покусываю ее, не жалея сил. Знаю, что ты совсем не боишься боли, мазохист. Оставляю дорожку из укусов, красных следов после зубов, кровоподтеков от засосов. Рука опускается в твои трусы, провожу пальчиками по твоей чувствительной коже. Затем обхватываю пальцами, провожу по всей длине члена. Вытягиваешься по струнке и запрокидываешь голову. Мое запястье начинает двигаться все быстрее, ты не пытаешься сбежать уже, да и куда там. Свободной рукой я обнимаю тебя сзади, прижимаюсь крепче. Лишь бы чувствовать, как ты дрожишь, точно от удовольствия. Твои ногти с громким звуком царапают сухую краску, долго же ты будешь ее завтра выскребать. А я посмеюсь. Твой голос, похожий на шелест листвы, теперь окреп, ты начинаешь постанывать в голос, извиваясь, одно запястье поднес к губам, крепко закусил. Так давно у тебя не было секса, что ты уже почти на исходе? Как же так. Ну. Почему ты теряешься? Давай, громче. Разбуди соседей, заставь их выйти на площадку, увидеть, какой ты на самом деле грязный. Не все тебе быть милым мальчиком. Наслаждаюсь твоим телом еще минут пятнадцать, ты совсем не выдерживаешь, кончаешь очень быстро, а я убираю руку и слегка брезгливо вытираю ее о твою черную футболку с таким милым месяцем на груди. Нет, я испорчу тебе не только этот комплект одежды. Закуриваю сигарету, не показывая своего морального удовлетворения. Сейчас я просто изнасиловал тебя. Потому что мне так нравится этим заниматься. Выдыхаю дым тебе в лицо, пока ты застегиваешь штаны, просовываешь ремень, тебе неприятно находиться в мокром. Еще бы. Ты просишь у меня сигарету, чтобы привести в порядок свои мысли. Почему бы и нет? Даю свежую, прикуриваю от своей, словно передаю эстафету. Курим молча, чтобы не наговорить лишнего. Я все еще не вернулся домой, а ведь обещался быть раньше. Не держу я своих обещаний в последнее время, понимаю, почему у меня нет нормального секса, почему я кидаюсь на мальчиков. Приду с букетом, попрошу прощения. Всегда прокатывало, так что и сегодня я не исключение. Судя по всему, тебя еще и целовать на ночь придется, а, Руслан? Я не такой плаксивый, беру гитару, вешаю на плечо и разворачиваюсь. Ты издаешь громкий «фырк», снова. Хватаешь меня за запястье и тянешь на себя. Смотрю в твои плаксивые глазки, все-таки целую, взяв одной рукой тебя за подбородок. И, все-таки, ты так меня бесишь.