я тебя любил, но я тебя убил

чёрные-чёрные мягкие волосы; серые, как облака дыма, глаза; тонкие, но такие желанные губы и тело, что хочется взять, подчинить себе и не выпускать никогда на белый, жестокий свет, держа всегда при себе — в этом был весь ты. в своих редких, но колких и остроумных комментариях; в тихом, жутком, таком, что мурашки бегают по спине, но таким любимом смехе; в руках, что были тоньше, чем веточка, и изящных, будто у аристократа, пальцах, с белым фарфоровым личиком, от которого я сходил с ума, умирая каждый раз, когда увижу — во всем этом был ты. настоящий ты. в того тебя я был влюблён, одержим до беспамятства, до дрожи в ногах, до безумия. я любил тебя всего — от кончиков пальцев, до конца твоих темных прядей. я готов был жить ради тебя, готов был умереть за тебя, лишь попроси, подойди поближе, приласкай и поцелуй так, как никто и никогда раньше. только разрешил бы быть рядом, быть опорой, быть единственным, с кем будешь общаться, кого будешь видеть, касаться, любить; с кем будешь делить одну жизнь, квартиру, кровать. позволил бы быть единственным, кто увидит тебя раздетым, кто зацелует и заласкает до беспамятства, кто будет шептать на уши влюблённый ночной бред, кто будет обнимать тебя по утрам и целовать в лоб, перед сном. позволил бы мне быть для тебя всем, и стал бы для меня единственным. но ты не стал. не позволил. не успел.

•

ты был таким холодным тогда. твоя кожа была белее, чем мел, а глаза, лишенные прежней искры, потухшие окончательно, были безжизненней, чем обычно. в них не было ничего — ни тепла, ни обиды, ни страха. н и ч е г о лучше бы в них была злость. лучше бы в них был страх. хоть что-то, кроме мертвого равнодушия и безразличия, что дарил ты мне и при жизни. даже будучи одной ногой в могиле, ты не стал молить о пощаде, не стал просить прощения, не стал кричать. лишь взглянул напоследок взглядом холодным, как твои руки сейчас, и безразлично-серым, как цвет твоих очей, и произнёс: — надеюсь, тебе это поможет. а после я тебя убил. вытащил пистолет, нажал на курок и, не замешкавшись, выстрелил прямо в грудь, прямо в то самое сердце, что ты не захотел отдать мне. ведь если ты не мой — значит и ничей. только вот легче от этого не стало, стало только хуже, ужаснее, мучительнее, невозможнее. стало так плохо, как не было никогда раньше.

•

красные ликорисы прорастали изнутри все больше и больше, смешивались с кровавым кашлем и горькими слезами, что беззвучно капали на лицо и оставляли жгучие следы. прорастали в органах, в ногах, в руках, везде. лицо мое было обрамлено красными цветами, один глаз и вовсе полностью пророс цветком, а боль стала невыносимой. ты ушёл, а боль нет. ты умер, а моя любовь нет. тебя не стало, и скоро я погибну тоже. ведь без тебя я умираю. ведь без тебя я жить не могу. ведь без твоей любви я умру. — прости меня… прости… — шепчу уже на грани безумия, и все тем же огнестрельным стреляю себе в висок, в череп, надеясь, что это поможет вытащить тебя из моей головы. последний кашель и алый лепесток опадает на пол. выстрел и я погибаю. погибаю, от любви к тебе. от несбыточной любви к тебе.