Слева — берег, справа — ночь, Под ногами — ворохи огня. Дым не может мне помочь, Он и сам зависит от меня. «Кроме звёзд» Tequilajazzz
На сковородке шипела яичница с ветчиной и помидорами, в турке варился кофе с сахаром и кардамоном. В кухню вошла сонная Женечка и забралась с ногами на диван. Поёжилась, закуталась поплотнее в махровый халат, но через пару минут всё же встала, прикрыла окно, вытащила из буфета фарфоровые чашки, пачку печенья. — Вот ведь, совсем забыла, в какую рань ты всегда вставал, Анисин. Суббота, шесть тридцать, а мы завтракать собираемся. Не расслабишься с тобой в выходные. — Распорядок дня в пенетициарных учреждениях меня вполне устраивал, — заметил Анисин, снимая с плиты турку и разливая кофе по чашкам. — Зато всё успеваешь. Женя, однако, язвить в ответ не стала, лишь фыркнула и крепко обняла. Замерла на мгновение, прильнув щекой к его груди — и сбежала в ванную. Интересно, неужели её действительно перестали раздражать конкретные факты его биографии? Смирилась? Непохоже на Женьку, но… Главное, Аркадий был счастлив. Анисин всякий раз радовался за сына, когда тот, светясь от восторга — сбылась заветная, детская ещё, мечта! — смотрел на них с Евгенией: родители у парня вот помирились, общаются по-человечески. А теперь и вовсе, того и гляди, до потолка допрыгнет, когда узнает — такое не скроешь, да и зачем, правда — что вот они подумали-подумали и решили снова… Да, снова. Но всё к тому и шло (общение, общение и ещё раз общение, цивилизованное, мирное, повседневное — оно и не такие чудеса делает): встречи у Аркадия дома, занятия да прогулки с Арсением, ремонт, а потом ещё и совместное празднование Нового года… Женечка к тому же в эту ночь так напомнила Анисину грустную, растерянную девчонку, которой была двадцать с лишним лет назад — и в сердце проснулась забытая, дремавшая до сих пор щемящая нежность, а он признался себе, что это всё же любовь… Ведь Женя ему в самом деле и дорога, и нужна. Любая: и ехидно жалящая, и непривычно тихая. Евгении он тоже в этом признался, а она сказала: «Посмотрим». Но целовать себя позволила. Пока Женя думала — а это заняло без малого три месяца — Анисин принялся за ремонт и в её квартире. Всё обновил: и полы выровнял, и стены, и проводку заменил, и сантехнику. Потом и за мебель принялся: что-то нужно было перетянуть, что-то освежить, а что-то и починить. Работа хорошо успокаивала душевную боль. В общем, к себе он возвращался только ночевать, и в какой-то момент этот перевалочный пункт в маршруте «гараж — проспект Жукова, дом тридцать три» стал абсолютно ненужным, так что вчера, повесив в гостиной последнюю полку, Анисин заявил Женечке, что остаётся. И на ночь, и потом тоже. Возражений не последовало. Даже показалось на мгновение, что всё вернулось на круги своя, что это единственно верное решение, ведь когда-то он любил Евгению всем сердцем, и она его — тоже. Наверное. Проснувшись ещё затемно, Анисин долго лежал, слушая Женечкино лёгкое дыхание, ощущал тепло её тела и пытался убедить себя, что это ему и нужно. А сны о Маше — всего лишь эхо несбывшегося. Уже невозможного.***
— Я пока яблок выберу, там с тележкой не развернуться, а ты молока возьми, — попросила Женя. — И кефир посмотри, но только чтоб свежий. — Ладно, — Анисин направился к дальним полкам торгового зала, по пути прихватив киндер-сюрприз для Арсения, пробежался взглядом по товару, выискивая привычные марки и замер, осознав, что блондинка в синем пальто, выбирающая йогурт, не кто иная, как Маша. — Что же вы маркетологам поддаётесь, Мария Сергеевна, — не удержался Анисин. — На дальних полках не смотрите, сроки годности не проверяете. Маша рассмеялась, обернулась, поправила причёску. В ушах качнулись серьги-цепочки с аквамарином, в глазах засверкали озорные искорки. — Неловко как-то всю молочку перебирать, правда. — Порядочные люди этим страдают, да, — Анисин понимал, что улыбается совершенно по-дурацки, но ничего не мог с собой поделать. Он был искренне рад видеть Машу, да ещё такой, немного смущённой, обрадованной неожиданной встречей — ну насколько мог судить, конечно, — и события предыдущих месяцев тут же вылетели из головы. — Но, знаете, надо всё-таки выбирать, что важнее: душевный комфорт или свежие продукты. — Здравствуйте, Слава, — она было подалась к нему, но тут же передумала и, неловко тронув рукав его пальто, шагнула назад, к тележке. — Как у вас дела? — Всё просто замечательно, — от Маши просто невозможно было отвести взгляд. Оказывается, он ужасно по ней соскучился. — Дети работают, внук читать научился. Ходим с ним в бассейн и музыкальную школу, класс аккордеона. Соседей изводим… А у вас как дела? Маша отчего-то смутилась. — Лиза к экзаменам готовится, а я… как всегда. Работаю. Вы, если… — Анисин, я уже тебя потеряла, — из-за стеллажей появилась Женя, сгрузила в тележку пакеты с фруктами и обернулась к Маше. — Здравствуйте. — Здравствуйте. Вы, наверное, Евгения… — Взгляд Маши потяжелел, голос стал жёстче. — Евгения Алексеевна, — подсказал Анисин, и сердце заныло с тревожной обречённостью. — А это Мария Сергеевна. Вы, кажется, лично не знакомы. — Но слышала много хорошего, — Женя оценивающе посмотрела на Машу. — Аркадий говорил, вы адвокат. — Сейчас следователь, — Маша вздёрнула подбородок и сжала губы в тонкую линию. — Муж, наверное, вам рассказывал? — В общих чертах, — отмахнулась Женя. — Вы извините, я, кажется, про макароны забыла, они по акции сегодня. Слава, давай тележку, потом сразу к кассе подходи. Мария Сергеевна, была рада познакомиться. Маша промолчала, отвернулась, взяла с полки первую попавшуюся коробку. — Само как-то получилось, — вздохнул Анисин, словно оправдываясь. — Аркадий зато обрадовался. — Дети — это святое, — пожала плечами Маша. — Всё правильно, Вячеслав Иванович. Логично. — Я ведь так и не извинился, — Анисин подошёл к ней почти вплотную, она встретила его взгляд, прищурилась. — За что? — За то, что я тогда сказал. Ты была права, я — нет. Но мне эта правда поперёк горла встала, поэтому я… — Перестань, — Маша дёрнула щекой. — Всё к лучшему. Да и времени столько прошло. — Почти год, — Анисин перевёл дыхание. — И я даже не попытался… — До свидания, — Маша толкнула тележку и заторопилась к выходу. — Марья Сергеевна! — с болью в голосе окликнул её Анисин. — Если я вам понадоблюсь, только скажите! Я всегда рад буду помочь, вы же знаете. — Например? — она остановилась, обернулась. — Например, машину починить, — упавшим голосом предложил он. — У меня рядом с домом есть отличный автосервис, спасибо. Что ж, друг Анисин, едкий сарказм ты заслужил. Но это лучше, чем если бы тебя и вовсе проигнорировали.***
«Привет, Гаврош», — написал он вечером Лизе. После ужина у сына Анисин отвёз Женечку домой, а сам, внутренне замерев, сказал, что пару дней побудет у себя, потому что так нужно. Женя, верная своим старым привычкам, понимающе улыбнулась и даже не стала спрашивать, что это за нужда такая — да ради бога, милый, кто тебя держит-то? — и Анисин отбыл на холостяцкую квартиру в полном смятении. «Салют, — сразу же ответила Лиза. — Куда вы пропали? С Нового года тишина». Ну они и до Нового года разве что приветствиями раз в неделю перебрасывались, не обсуждать же с девочкой сложные отношения с Машей, что за бред. С другой стороны, а с кем ещё? С Кораблёвым? У того вообще внутренний мир оказался непонятен, богат и на грани катастрофы, здесь и вовсе осторожным надо быть. «Я говорил тебе, что дурак, да?» Лиза, по крайней мере, научилась с приёмной матерью ладить и предугадывать неминуемые катаклизмы. «Ага. Это из-за вас она злая сегодня?» Ну, выводы правильные, только неутешительные, конечно. «Наверное, — Анисин не мог всё так и оставить. — Мне надо с ней поговорить». «Только не звоните, лучше напишите. Через час, когда поужинаем. Я прослежу, чтоб она прочла и заставлю ответить». «Спасибо». «Да не за что. Буду рада, если вы, наконец, помиритесь. Она порой просто невыносима». Оптимистка ты, Лиза. Но попытаться-то стоит, правда?