Одержимость

Дробный перестук в висках и никакие заклинания не в силах унять эту боль. Эту мигрень. Эту заразу… С.А.Б.Р.И.Н.А — змеиным шипением нечестивого одобрения. Выжженным на глазной сетчатке призывом. Как же он ненавидит ее дерзость… Зацепиться за всполохи костров, как за спасительную нить… слишком тонкую, чтобы выдержать это натяжение. Сдержать это притяжение… Резкий выдох через ноздри, пальцы крепче сжимают кубок до краев наполненный красным вином. Правда, ведьма прекрасна в ночь своего совершеннолетия? — Зельда улыбается, подойдя к нему, берет за руку. Переплетает их пальцы. Она ждет ответа. Оценки. Ровной и бесстрастной… профессиональной. В конце концов Сабрина не первая ведьма отмечающая ночь своего «ведьмовского совершеннолетия». Все ведьмы и колдуны через это проходят. Так отчего же он решил, что она — исключение?  — Уже выбран колдун, который… который… — покажет ей все прелести интимной жизни? Будет касаться ее нежной кожи своими бесстыжими, пальцами? Сорвет церемониальное красное платье с изящной фигурки? Сабрина прыгает через горящий костер. Собравшиеся аплодируют ее ловкости. Девушка смеется, высоко запрокинув голову. Нереально-синими глазами смотрит в чернеющее небо. Дьявол, защити от распространившегося внутри жара… Как же ей идут оттенки красного! Зельда улыбаясь смотрит на любимую племянницу. Гордится. Умиляется. И отвечает, небрежно, не подозревая, какой эффект имеют ее слова: Конечно. У нашей Брины море поклонников… — она указывает пальцем чуть в сторону, — вон тот. Николас Скрэтч, с готовностью посвятит ее во все… мм… детали… Ах, юность! Пальцы крепче смыкаются на набалдашник резной трости из черного дерева, когда проклятый юнец отлипает от широкого дуба и направляется к кострам. Направляется к Сабрине… Ненавистная девчонка… вообразить нельзя, сколь часто она путала все его планы, мешалась под ногами и бросала вызов… Всегда. Даже просто проходя мимо… оставляя после себя горький аромат полыни и ненавистного, оскверняющего тьму этого места, ладана… У отца Блэквуда, как у всякого уважающего себя Темного, была аллергия на ладан. Он весь чесался и отчаянно хотел изгнать из себя эту, светлую мерзость,. Отчаянно желал избавиться от, слишком светлой для этого мира Сабрины…, От ее образа в его зеркалах. От ее издевательского хохота в его жарких снах. Он горел в них… пылал от страсти в грезах. А теперь пылает наяву. Смертные назвали бы это, лихорадочным бредом, когда лежишь с температурой в сорок градусов и мерещится всякое…, Блэквуд же не знал, какое этому дать определение? Он стиснул руку Зельды так, что та вскрикнула. Он силился найти якорь в этой необыкновенно-интересной, зрелой женщине. Он твердил про себя, что жаждет плотских утех с ней… С любой другой ведьмой в академии… но только не с Сабриной Спелман. Он не сошел с ума… нет-нет. Жалкая попытка самообмана рассыпается пеплом, как только Она оказывается рядом и устремляет непостижимую синь своего взгляда на него. Бросает ему вызов. Снова. — Отец Блэквуд, вы свяжете нас в эту ночь? Говорит Скрэтч. Она молчит, с так легко угадываемыми злыми искорками во взгляде смотрит на него… Ненавидит? Не доверяет? И правильно. И верно… — Конечно. Получается холодно и бесстрастно. Присутствующие верят в эту лживую сдержанность. — Подойдите ближе… — стараясь не вдыхать наполонивший пространство вокруг аромат ладана, он делает надрезы на их запястьях и подставляет чашу… Туда стекает по тринадцать капель крови. Николаса. И Сабрины. Смешав их с вином, он, как того требует обычай, чертит алые полосы на лбах Сабрины и Николаса. Как же хочется вогнать острие спрятанное в трости прямо в глотку сладостно улыбающемуся колдуну… Зеленый, неопытный сопляк, да что он может ей дать? Чему научит? Ярость клокочет внутри и готовится выплеснуться наружу… Но нет. Он не позволит себе потерять контроль. Не сейчас. Не при свидетелях… — Благодарим вас, отец Блэквуд… Всего лишь обязательная для этого ритуала благодарность. Только лишь предусмотренный протоколом поцелуй руки темного первосвященника… От Скрэтча… И от юной Спелман… Венок из черных роз опоясывает ее голову, блики от костра играют в волосах… Алые губы пугливо и спешно касаются его кожи… И токи прошибают его с головы до пят… Желание жгучее и необузданное дает о себе знать, предательски напрягая непослушную плоть… Он выдыхает облегченно, потому что младшая Спеллман не имеет привычки смотреть вниз…она всегда ходит с гордо поднятой головой и ей нравится видеть лицо собеседника… — Через несколько часов они станут единым целым… Журчащий ручьем голос довольной Зельды над ухом. Возникает мысль, уединиться с ней в кабинете, так чтобы разом покончить со всей этой нелепой ситуацией… Но обернувшаяся Сабрина чей зовущий (черт-черт-черт) взгляд через плечо он поймал, сминает все его намкренья. Фаустус Блэквуд понимает, что эту жгучую, убивающую страсть, эту похоть не уймет никто, кроме нее… Это будет незабываемая ночь взросления, моя строптивая ведьмочка… ** Он нервно вышагивал по кабинету, заложив руки за спину и то и дело смотрел на часы. Остался час. Полчаса. Десять минут… Зельда мирно спала в глубоком кресле, уверенная в том, что проводит эту, страстную ночь, с ним. Снотворные зелья творят чудеса… Расстегнув пуговицы на белоснежных манжетах, он вышел в коридор и, с невозмутимым видом направился к крылу, где Она ожидала своего, темного принца,. Впрочем, Фаустус пребывал в уверенности, что, темный король, может принести куда больше радости… Одурманенный Скретч пускай довольствуется серыми грезами. Эта ночь принадлежит только ему и Спелман. Он ждал момента, когда сможет выбить из нее всю дерзость… и этот момент настал. Насвистывая незамысловатую мелодию и уже предвкушая грядущее развлечение, он доходит до заветной комнаты. Поворот ручки — и он внутри. Поворот ключа в замочной скважине — и их больше никто не сможет побеспокоить. Она стоит спиной к нему — глаза завязаны красным шелком, как того требует обычай. — Ник? — произносят ее алые губы, растягиваясь в приветливой улыбке, — ты опозд… Его указательный палец легко проходится по ее щеке, прерывая на полуслове. Блэквуд наслаждается моментом. Ее замедлившимся дыханием. Ее нервно раздувающимися ноздрями, уже уловившими характерный аромат горького одеколона и терпкого табака. Руки Блэквуда умело спускают алое платье с ее белоснежных плеч. Пальцы проходятся по спинным позвонкам сверху-вниз. Он любуется россыпью мурашек, что появляются на ее спине… Ей холодно или страшно? А может и то и другое? Она напряжена и буквально оцепенела от неожиданности. От невозможности этой ситуации. — Что за шутки? — спрашивает, и тут же вздрагивает, потому что Блэквуд, изголодавшимся вампиром, приникает к ее шее. Прикусывает-прокусывает нежную кожу, так что появляется тоненькая струйка крови… Блэквуд с каким-то звериным рыком слизывает ее. Сабрина морщится от боли и, срывая повязку с глаз, резко оборачивается к нему. — Вы?! — такое неподдельное удивление в этом светлом взгляде… Будто и не призывала его к себе там, у костров… чертовка. — Но… Где Ник?! — Нет никакого Ника, — утирая ее кровь с подбородка, жестко заявляет Блэквуд, — есть только ты. Я. И эта ночь, Сабрина. Она обходит его по широкой дуге, явно косясь на дверь. — Вы сошли с ума? — пытается натянуть обратно сползающее платье, когда он оказывается рядом, перехватывает руки, прижимает к стене… — Есть немного, — признается доверительным шепотом. Пальцы с длинными ногтями больно впиваются ей в подбородок. — И виной тому ты, чаровница. Сабрина смотрит в его темные глаза и различает в них свое отражение. Читает как раскрытую книгу полыхающее кострами безумие… Судорожно ищет выход, пока руки первосвященника настойчиво ползут по внутренней стороне ее бедер, скользкими змеями. Тяжелое дыхание и затуманенный похотью взгляд говорят, что он ее уже не отпустит. Это — насилие… — выдыхает, вопреки разуму все же силясь отстраниться. Убежать. — В этой Академии -; не такое уж редкое явление… Его голос изменился, стал более глубоким… теплым? Она силится отключить сознание того, что пальцы Блэквуда уже проникли в нее, что он двигает ими в определенном ритме, внимательно, жадно, ловя реакцию. Тело не обманешь… Щеки ведьмы заливает румянец… Ей становится жарко. Умелый любовник, Блэквуд был участником не одной оргии… но нигде с ним не случалось такого явного безумия, зацикленности, одержимости кем-то… — Хватит… — просит… о, эта сладкая просьба, сорванная с ее губ. Аромат гадкого ладана забивает ноздри, заставляет почти умирать от удушья, однако он продолжает настойчиво терзать ее губы, заглушая колкие слова оскорблений и проклятий. В какой-то момент она дергает пуговицы на его рубашке, так что те рассыпаются по полу. Белая ткань летит туда же. — Отец Блэквуд, — пытаясь отдышаться, в последний раз просит она, хотя заранее знает ответ… — Фаустус, Сабрина. Для тебя — Фаустус… Она по стене сползает на пол, увлекаемая его сильными руками. Было бы глупо пытаться сопротивляться… она бы выглядела, как муха, попавшая в сети к пауку… Сабрина Спеллман не привыкла быть жертвой. И потому, она не издает ни звука и только терпит неприятные ощущения внутри, когда он входит в нее резким движением, смотрит сверху, пытаясь уловить страх, слезы или мольбу во взгляде. Но видит только свое отражение. Свой… проигрыш? Он понимает, что не насытился одним визитом. Одной ночью. Таким способом… «Я не дам свою душу, лишь плоть, — говорит ее взгляд и улыбка на искусанных губах. С.А.Б.Р.И.Н.А — змеиное шипение возобновляется. Становится невыносимо-сильным… Зараза. Он ненавидит ее внутренний стержень. Он любит ее неоспоримую силу и способность противостоять. Противиться. Бросать вызов. — Зверь насытился? — бросает ему, натягивая махровый халат. Нет. Нет. Зверь изголодался еще сильнее… Она подходит к нему, шлепая босыми ступнями по полу и, привстав на цыпочки, целует застывшего Блэквуда. Сама. — Когда-нибудь это спалит вас… Фаустус. А я буду смотреть и наслаждаться. Милая улыбка на Ангельском лице. Он всегда боялся Ангелов… Спелман — его гибель. Но Фаустус ничего не может поделать со своей одержимостью ею.