Наверно ненавижу & Наверное люблю

      Колючая, невыносимо острая неприязнь… Вот, что он чувствует к тому, кого отчётливо выделяет из всех движущихся силуэтов, по узкому коридору, в участке. Он не разделял со всеми окружающими этого благоговения к этим бездушным подобиям людей. Не понимал зачем машине давать имя и уж тем более лицо. Люди словно сошли с ума и с маниакальным рвением уподобляли этот полимер с задатками искусственного интеллекта: тем кого они или потеряли, или делали теми кого не могли иметь вообще. Нерождённые дети — коих так хотелось иметь. Погибшие братья, сыновья, мужья, отцы. За редким исключением это могли быть просто домработницы или ещё какая-то прислуга по дому. Но даже у таких были человеческие лица и имена, которыми хозяева заменяли заводской номер и серию. Люди старались заменить людей, кем? Машинами! А он просто стоял от этого всего в стороне и не мог понять, как так вышло? Почему?       Потому что они могли стать большим, чем уже есть!       Едкий страх подкатил к глотке вырываясь наружу сипами. Так нежданно. Ведь всё идеально спланировано. Им. Всё шло по плану и близился финал, но вот что-то не задалось в самый последний миг. Сорвалось. И он бежит. Быстро. Со всех ног. Как никогда. Но этого мало и его нагоняют, обступают и он чувствует страх. А ещё боль. Потому что тремя ударами его сбивают с ног и потом без сострадания втаптывают в асфальт. В нежилом, заброшенном участке их города. И кто бы вы думали? Люди. И он вот проклинает это прогнивший мир и молит одновременно небеса о помощи. И видимо мольбы услышаны, потому что выстрел, а за ним ещё и ещё. Он больше не чувствует ударов, лишь тяжесть навалившихся тел. И шевелиться под ними всё ещё страшно. Вдруг. Но вот его зовут по имени и он всё не может узнать этот голос. Никак. Видимо от мутности сознания. Вот с него начинают стаскивать тела и снова звать. Трясут ещё лежащего за плечи и всё зовут и зовут. Встряхивают, когда он приподнимает голову и силится разлепить заплывшие глаза. Ставят на ноги и пытаются закинуть его руку на своё плечо. А затем видимо поняв бесполезность затеи закидывают, как тряпичную куклу на плечо и шагают прочь. И что-то во всём этом не так, но ему совсем не важно, потому что он окончательно проваливается в темноту.       Что в этом может быть не так? Да всё! Потому что в последнее мгновение он разглядел того, кто пришёл спасти. Вспомнил кому принадлежит этот голос.       Чёртов перевернувшийся с ног на голову мир! Будь оно всё неладно!       В себя он приходит в больничной палате и рядом нет никого. Мерное пиканье аппаратов, далёкие шаги и голоса в коридоре через приоткрытую дверь и больше ничего. Никого. Он уже может видеть, пусть ещё и слабо, но этого хватает чтобы на календаре разглядеть дату, а на часах время. Цифры всё ещё расплываются и расстояние от пастели до противоположной стены тоже сейчас его враг, да только вот упрямство это его всё. Трёх суток стоили ему: этот хорошо выверенный им план и эти грёбаные люди. Три дня из жизни вычеркнуты вон. Три. Он чертыхается и тут же жалеет об этом. Слипшиеся губы заставляют прослезиться, и пересохшая глотка проглотить каждую колкую букву обратно. И в этот без того позорный миг, дверь приоткрывается и в палате возникает тот самый грёбаный спаситель, ярко напоминая, что могло быть и хуже. Какое-то время он вот так и стоит. Может ждёт приказа? Может он и тогда его выполнял? Но всё может разбегаются прочь, а он сам вздрагивает и будто даже делает попытку вжаться в матрас плотней от того, что к нему делают шаг, плотно закрыв за собой дверь. Вот на долю секунды замирают, словно что-то поняв и даже вытягивают вперед руку демонстрируют маленькую пластиковую бутылку с водой. И только когда ему снисходительно-позволительно кивают он снова приходит в движение. Горе полицейский резко подаётся вперёд и почти успевает ухватиться за бутылёк, но руку с живительной влагой успевают отдёрнуть, а он сам снова жалеет о своей дурости. Шипит и судорожно вздрогнув оседает назад. Спаситель словно в улыбке кривит губы и качает головой, грозит пальцем. А на копа неудачника накатывает злость: к своей немощь и к этому мать его недогерою. Но над ним ведь не потешаются? Не могут. И вот они просто смотрят. Один на другого. Молча. А что нужно делать? И эту дилемму как-то быстро решает, как ему раньше казалось, бездумный полимер. Быстро подавшись он тянет руку, от которой не успевают увернуться, и как-то даже осторожно прикасается кончиками пальцев к израненным губам. Заглядывает в глаза и отдёргивает руку, отшатывается сам и всё же ставит бутылку с водой, но оставляет свою руку на ней. Точно зависнув. Мужчина который едва успел завидеть в себе злость от наглости андроида, тоже замер и уставился будто бы и в никуда. Словно одёрнув себя в миг когда потянулся за касанием. Что? И вот снова «rk-800» быстро выходит из состояния теперь не вписывающегося в стандартный его набор. Он открывает ящик больничной тумбы и шарит в нём очень спешно, извлекает что-то и шуршит упаковкой. Затем придвигает ближе к краю стеклянный стакан и клацнув пробкой на бутылке опрокидывает часть содержимого в посуду. Он смачивает бинт и только теперь снова смотрит на человека. А тот смотрит на него и силится отогнать новую волну страха. С чего это? К нему снова тянут руку, к его губам, а он трусливо зажмуривает глаза и сминает в руках больничное, грубое, постельное бельё. А затем нежданно накатившая волна, необузданного, бесконтрольного чувства так же быстро сошла на нет. От касания. Осторожного. Влажный бинт приложили к губам, промачивая. Ещё и ещё пока прикосновения к губам не стали очень приятными, не болезненными. Мужчина уже давно и во все глаза смотрел на это странное подобие человека, в то время, как тот словно весь целиком был сосредоточен на его губах. В какой-то момент он перехватывает запястье андроида словно вынуждая посмотреть в глаза. И тот смотрит. Недолго. Дергается из захвата и уже другой рукой тычет в человека бутылкой. А в дверь без стука входит Хэнк. Кивает головой не разобрать кому и сощурившись, кривит странно губы. Всё же приказ, словно нехотя выуживает мысль горе-коп и выпускает пленённое запястье. Андроид почти не дожидается когда от него примут бутылку. Резко разворачивается и шагает к своему человеку у дверей. Проходит мимо и его попутно хлопают по плечу, а лежащему салютуют и развернувшись, покидают его палату.       Что это сейчас было? Видимо он всё ещё в бреду и это его сознание над ним так шутит. Пожалуйста, пусть будет именно так!       Ненависть приторная, ядовитая. И приходит она на смену вязкому и неприятному на вкус раздражению. Оно пришло, когда Гевина заставили ещё с неделю отлежаться дома. После больницы. Его раздражало всё. Солнце за окном. Пение птиц. Весна. До корешков перечитанные книги. До зазубривания пересмотренные видео-файлы из того, что ему принесли. Приелся домашний кофе приготовленный самостоятельно. Стали пресными пончики из булочной напротив. А ещё его жутко раздражал «rk-800». То как он подолгу выстаивал под окнами в тени тента у витрин всё той же булочной. И потом топтался у его двери с пакетом. Стучал. Оставлял его и уходил. А Гевин заучил. Не сразу. А когда сообразил. Сперва наблюдал в окно. Затем в глазок. И за это был зол на себя. Из раздражения злость, а теперь вот ненависть. К себе и к андроиду. Потому он срывается по поводу и без. Шипит и льёт ядом встряхивая за грудки в самых тёмных переулках заученных улочек города. Замахивается для удара и тычется едва ли не носом в нос в безлюдных частях их участка. Чувствует дыхание Коннора на своей коже и зажмуривает глаза до рези, прикусывает нижнюю губу и дёргает головой резко в сторону, выплёвывая по буквам, очень тихо все слова ненависти. Но к кому её больше? И почему?       Всё потому что андроиды могут быть лучше! И их вот так запросто можно полюбить!       Сменить колючую неприязнь на чувство уважения, за спасённую жизнь. Растерянность станет раздражением за подложенные под двери пончики и за принесённое из кафетерия кофе, к рабочему столу. А ненависть, она же не приходит без любви. Никогда. Все эту истину знают, пусть и смеют на неё плевать. Вот и тут… Ещё неделю назад Хенк тыкал в него стволом, а он в свою очередь в Коннора. А теперь на длинном поводке он выгуливает большого лохматого пса, в то время когда этот странный «недочеловек» выпускает его пальцы из своей руки и с котом в корзинке направляется ко входу в вет клинику. Оборачивается на миг и странно кривит рот, улыбается, а ему в ответ цыкают и подкатывают глаза. Почти страдальчески.       Любить значит оставаться человеком. Любить значит им стать. Ведь так?