Real dreams

And I'm back with the madness I got nothing but dreams inside Сознание возвращается болью, тряской и шумом, в плечо вцепились чьи-то пальцы. Дышать невозможно, в горле засохшая корка, перед глазами плывёт. — Тошия, Тошия! — в родном голосе плещется паника. — Да вызовите же вы скорую! Врач? Нет-нет, не надо. Я хочу умереть или вернуться туда, где был счастлив. Закрываю глаза, погружаюсь спасительную темноту… Радуга. Наша жизнь как радуга. Зелёный цвет в ней — наши прогулки по весенним улицам, когда молодая листва шуршит от лёгкого ветра, а ты расстёгиваешь кофту, потому что жарко. И солнце такое нежное, что хочется под него подставлять всего себя и греться, отогреваться. — Тошия! Ну о чём ты там мечтаешь? Пойдём скорее! Парень хватает меня за руку и тянет через перекресток, пробираясь через волну людей, спешащих навстречу. Он лавирует между ними, выбирается на тротуар и совсем не спешит останавливаться. Я лишь иду следом, рассматривая тёмную макушку, не выпуская теплую чужую ладонь. Юта… До сих пор дыхание перехватывает от накатывающих чувств. До сих пор до конца не верится в это счастье, в твой положительный ответ. День, когда ты сказал мне «да», был фиолетовым, слепяще-ярким. Он был неожиданным, взорвался цветом вокруг блеклой обыденности, а я ведь почти смирился со своими безответными чувствами, пусть и не мог остановиться. Маленькая одержимость: — Я все равно буду любить тебя, Юта. — Тогда не оставляй меня никогда, пожалуйста. Тебе было трудно принять мои чувства и себя самого, но я помню облегчение в твоих глазах и легкую улыбку, помню тепло твоих сухих ладоней, которые сжимали мои, влажные и дрожащие. Я никогда этого не забуду — как и осеннее золото первого рассвета в нашем общем доме. Твоё тихое сопение и россыпь отросших прядей волос на подушке прочно отпечатались где-то внутри. Наши зимние вечера были непередаваемо теплыми, несмотря на холод за окном. И я знаю, виной тому не сваренный впервые глинтвейн, не тёплое одеяло, из-под которого не хотелось выбираться, а ты и твои горячие руки, от прикосновения которых мир окрашивался багряными красками. Где-то на черте сознания периодически маячит пугающая мысль, что это всё сон; но если это так, то я готов не просыпаться, готов проспать всю жизнь — и не пожалею об этом ни на секунду. Ищу какой-нибудь подвох, но не нахожу его. А потом приходит боль. — Вы знаете, возвращение — очень тяжелый процесс. И никто не даст гарантии, что он будет в порядке, что все станет, как прежде. Мията не реагирует на слова врача, ему до чертиков плевать на все. Только поникший вид Тамомори отзывается гулкой болью где-то в районе солнечного сплетения: это не его Юта. «Его Юта» исчез, как вчерашний сон. Безболезненный, такой безопасный — обычный шлем виртуальной реальности, обнаруженный в его квартире после вечеринки в честь дня рождения. Заброшенный, забытый, но в один момент вдруг попавший под руку. «Почему бы не потратить пару часов на то, чтобы расслабится?» — Ваш друг не хочет возвращаться в обычный мир. Полиция, конечно, проведёт проверку, откуда взялся этот запрещенный аппарат, но сути это не меняет. Он, — врач задумчиво вертит в руках злополучный шлем, — создает мощнейший эффект погружения в утопическую картину мира индивида и блокирует все болевые ощущения, как физические, так и психологические. Им спасают неизлечимо больных и психически неуравновешенных, но зависимость от него колоссальная, нужны определённые назначения и контроль. Организм Мияты почти не пострадал, через неделю он сможет вернутся к работе, но мы ещё долгое время будем наблюдать его психологическое состояние на стационаре и отпускать только с ответственным человеком. — Я люблю тебя, Юта. Тамамори слегка поджимает губы. Не потому что ему надоело или раздражает, нет. Это просто печаль. Ведь его ответ никогда изменится. — Спасибо, Маччи. Спасибо? Кошмар личного масштаба. Тошия бьётся об него, как головой о стену, и не может пробить. Эти воспоминания совсем блеклые по сравнению с теми, что он получил. Да и вся реальность — мутная, размытая, серая. Цвета не хотят возвращаться, да и были ли они? — Ты знаешь, что это Тамамори тебя хватился, поднял всех? Ты должен быть благодарен. И ещё — он беспокоится, не доставляй ему хлопот. Тошия привычно молчит: он знает всё, пусть ему и никто ничего не рассказывал. Сколько разговоров было услышано, когда все думали, что он спит. Но он пока ещё не понял, найдёт ли он в себе силы, чтобы быть благодарным. Юта приходит в очередной раз вечером. На лице тень усталости. — Тебе не обязательно приходить, тем более после тяжелого дня, — голос после длительного молчания сиплый. Тамамори от неожиданности вздрагивает. — Тебе надо отдыхать, обо мне позаботятся, не беспокойся. — Маччи? Похоже, от удивления слов нет, и Юта просто облегченно смеётся, с чувством сжимая пальцы Тошии: — Я рад снова слышать тебя. Возвращайся, пожалуйста, к нам поскорее. Реальный Юта очень похож на Юту из «того мира», когда улыбается. Боль накатывает знакомой волной, заставляя выдохнуть случайное: — Я скучал… Все меняется. Усиленная терапия и посещение репетиций, широкие улыбки, громкий смех и море энергии. Юта не верит: слишком все рафинировано. Он видит, что это игра. Он помнит Тошию, и всегда видел за подобной бравадой капельку грусти, но сейчас его маска слишком плотная. — Возвращайся, — он ловит Тошию у стола с напитками, сжимает его руку чуть повыше запястья, удерживая. — По-настоящему, а не просто делай вид. Стакан летит на пол, взрываясь фонаном оранжевых брызг и осколков: — Я не могу так просто. Голос спокоен, в нем металл и вагон сдержанности. — Почему? — Потому что я был счастлив. — Что? Что сделало тебя счастливым там? Что там было по-другому? — Разве ты не понял? Это… Этого нельзя говорить, зачем? Это заставит его грустить. — Не важно. Не только Тама требует откровенности. Его свобода теперь равняется его честности. — Там было всё так же. Тот же самый мир, только мои чувства наконец-то стали взаимными… Я понимаю, что это был сон, всего лишь моя фантазия. — Больше не хочешь умереть? Это ведь и есть твоя боль. — Я… могу победить себя. Могу справится со своими чувствами. Я узнал, что такое счастье, это не каждому дано. И еще… если я исчезну, Юта будет переживать. Не хочу этого. Я так люблю его улыбку. Буду делать всё, что в моих силах, чтобы радовать его. — Ты готов смириться? — Да. Мне кажется, человеческие желания безграничны — никто и ничто не сможет удовлетворить их полностью. Ещё один шаг назад. Или вперёд? Непонятно, но врач вполне доволен результатом: — Я могу позволить ему пойти домой на все выходные, но опять же — он не должен оставаться один. Юта кивает: кажется, он окончательно стал опекуном Мияты. — Маччи… А давай пойдём ко мне? Кто ему откажет? Мягкая футболка с длинным рукавом, свободные мятые брюки: такой домашний, уютный и тёплый, немного взъерошенный. Непривычный. Хочется взять за руку и не отпускать. Хочется просто наблюдать, просто быть рядом. Воспоминания о чудесном мире блекнут рядом с Ютой, и больше не хочется умирать, лишь замереть в этом моменте. Какое-то кино фоном на экране, блики на стенах, ощущение сытости и спокойствия. Когда Юта откидывается на спинку дивана, Тошия созревает к небольшой вольности — и укладывается на его колени, лишь потом уточняя: — Можно? Тамомори машет рукой — как хочешь, — и молчит, пока титры не начинают мелькать на чёрном экране. — Ты знаешь, я действительно испугался. Хотя сначала подумал, что ты меня игнорируешь почему-то или занят, но потом запаниковал. Особенно когда увидел тебя в этой штуке и пульса почти не было. — Прости… — Это не твоя вина. Просто… не оставляй меня больше, пожалуйста. Мията ловит руку Юты — прикосновение разливается тёплой волной; переплетает их пальцы, не чувствуя сопротивления, прижимает к своей груди. Наверное, так чувствуется его сердцебиение, но это не важно. Он готов показывать, что ему не всё равно, что он жив и готов бороться. If I can live through this I can do anything