Every breath you take

Его рукопожатие не пахнет ни сердечностью ни теплотой, он и не пытается играть в них на камеру для журналистов и фанатов которых и сегодня, в день репетиций, пруд пруди. C Эрмалем они никогда не были близкими друзьями, но дело даже не в этом, он просто не может себя заставить вести себя иначе, и пусть это выглядит по-ребячески, ему все равно. … Он слишком хорошо помнит каким видит Фабрицио в последнее время, так не выглядят люди написавшие благословенный альбом, обласканный фанатами и, удивительно дело, критиками – потухшие глаза и тихое, глухое отчаяние зреющее раз от раза, которое Фабри пытается скрывать, безуспешно. Никколо оставляет без внимания ставшие уже привычными, в ответ на его беспокойство, дурацкие шутки Фабри о возрасте, они вызывают у него лишь недовольное хмыканье. Фабрицио посмеивается над его серьезностью, шутливо ерошит волосы и обнимает одной рукой притягивая к себе, но Никколо давно не ребенок и так просто с толку его не сбить. - Это все из-за него? – выпаливает он, позволяя себе то чего никогда не позволял раньше – вторгнуться в самую интимную часть жизни Фабри. – Из-за Эрмаля, да? Потому что это очевидно. Ожидаемо застает врасплох, плечо Фабрицио нервно дергается, неосознанным движением он тянется ладонью к шее, растирает кожу поверх чернильных контуров крыльев над Figli di nessuno. Никколо стал иногда подмечать за ним этот новый жест. - Все в порядке, Ник, - натужно улыбается он, не отвечая на вопрос прямо, но это и есть ответ. – Все в порядке. Ник выдергивает его с дивана на концерт в Палалоттоматтику, что оказывается совсем несложно, но не может заставить выйти на сцену вместе с ним. Но там Фабри понастоящему оживляется и светится счастливой улыбкой и гордится за него так как, наверное, не гордится родной отец. У Никколо жжет глаза, он украдкой вытирает их и сожалеет про себя, что следующая передышка нескоро, что в следующий раз они увидятся черт знает когда. … На второй день организаторы мероприятия испытывают его самообладание на прочность и ставят его с Эрмалем Мета друг за другом. Ник делает все, чтобы свести контакт к минимуму, но незаметно, краем глаза, продолжает наблюдать за Эрмалем и раздражаться его жизнерадостности энерджайзера и попахивающим до скрипа зубов фальшью широким, не затрагивающим глаза, улыбкам. Когда Эрмаль устремляется в его сторону, он не успевает увильнуть вовремя и остается на месте, деланно равнодушно пожимая плечами, смиряясь с неизбежным. Эрмаль ловит себя на мысли что жест напоминает ему такой же у кое-кого и его сердце привычно болезненно сжимается. - В чем дело, Ник? Между нами все хорошо? Никколо нахохливается и молчит. Пока не решается ответить, прямым взглядом и колкой репликой в типичной манере выходца из Сан Базилио. - У меня чешутся руки врезать тебе, вот только время и место не совсем подходящие. По твоему это достаточно хорошо? Щеки Эрмаля алеют и он сглатывает, проглотив заодно и язык, что в общем-то ему совсем не свойственно. - Прости, что? – переспрашивает он на автомате, придя в себя. - Ты все понял. Фабри - мой друг и за него я порву любого, и не посмотрю что это ты. Ситуация абсурдная до невозможности и могла бы выглядеть от пафоснонеестественной до нелепой, вот только для Эрмаля она почему-то не выглядит таковой. Двадцатитрехлетний парень, вступаясь за того кто годится ему в отцы и прекрасно справляется со своими проблемами сам, не бравирует красивыми фразами и не рисуется, он такой и есть, вечно лезущий на рожон, говорит что думает и ему плевать даже на то что будь здесь Фабри, ему бы досталось за свою импульсивность с лихвой. Ему всегда за нее достается. - Бицио… он тебе что-то говорил? – голос Эрмаля срывается. Ник смотрит на него с кривой усмешкой, вопиющей «значит это тебя волнует больше всего?». «Ты все неправильно понимаешь», хочет возразить Эрмаль, но не может выдавить из себя и слова. - С чего ты взял? Я не слепой. И он мне ничего не рассказывал, - подчеркивает Никколо, не отказывая себе в желчи, и Эрмаль вздрагивает. - Понимаешь, Ник, все сложно… - Все просто если любишь, - пылко восклицает Никколо Морикони и Эрмаль не может не улыбнуться его юношескому идеализму. Никколо никогда не давал понять, что знает о них, поэтому вот так в лоб – неожиданно. - Эрмаль, тебе пора на сцену, - напоминает он. - Знаю, - небрежно отмахивается Мета, его имя уже объявляют, но он все еще тут, не в силах сдвинуться с места, проваливая попытку объясниться перед мальчишкой которому вроде как ничего объяснять не обязан. - Послушай, Ник, давай после сходим куда-нибудь, выпьем, поговорим спокойно. - Зачем? – Ник по-детски упрямится, но уже знает что уступит, он хочет услышать что ему скажет Эрмаль, очень хочет. С того как шелуха слетела вся эта показушная веселость, Мета выглядит старше своих лет, усталым и уязвимым зеркальным отражением кое-кого засевшего безвылазно у себя в Формелло. - Ладно, - сдается Ник, подкрепляя ответ характерным примирительным жестом и у Эрмаля снова ревниво-болезненное дежавю, этот парень проводит с Фабри столько времени что скоро станет точной его копией. Эрмаль дожидается пока Никколо допоет, предусмотрительно предупредив Марко что планы на вечер меняются. И пусть Монтанари уже давно свыкся с переменчивой натурой Эрмаля, в этот раз он даже не пытается скрыть удивление, а еще - понять что происходит в голове у друга, прожужжавшего ему вчера все уши увиденным живьем давним кумиром, друга ни за что на свете не собиравшегося пропускать его сегодняшнее выступление. Того самого друга который сваливал прямо сейчас не дожидаясь начала. Не оглядываясь, Эрмаль уводит Ника в лабиринт миланских улиц, он знает тихий неприметный бар неподалеку от площади, одно из немногих мест на карте сердца Милана по непонятной случайности остававшихся белыми пятнами для вездесущих туристов. Это одно из его любимых мест в центре по-прежнему ненавистного города и Фабри он не раз приводил именно туда. Холодный ветер доносит им в спину хриплые стинговские отголоски ‘My poor heart aches with every step you take’, но Эрмаль их уже не слышит.