Безграничное добро, сострадание и милосердие

Каждый раз во время секса у Кроули внутри борются два противоречивых желания. Одно — налечь сверху, прижаться как можно теснее, обнять, обхватить и окутать, вжаться лицом в шею или плечо. Чтобы ощущать всем телом, чтобы каждое мгновение осознавать, что Азирафель — рядом, близко как никогда, принадлежит ему полностью. Другое — напротив, отстраниться, подняться на вытянутых руках. Чтобы смотреть. Чтобы сходить с ума от того, как хорош ангел под ним — со стыдливо зажмуренными глазами, с горячечным румянцем на скулах, с выражением мольбы в сведенных уголком бровях. Такой невинный и такой порочный одновременно. Прямо сейчас, впрочем, с отрывом лидирует желание номер один. Кроули упирается локтями в подушку над плечами Азирафеля; обе руки — под головой ангела. Обвиваются вокруг шеи, словно опасные змеиные кольца, но, конечно, не причинят ни малейшего вреда. Азирафель знает это. И млеет в объятиях, сладко всхлипывая всякий раз, как член демона размеренно входит в тело. Ему мало. Мало этих плавных движений, тщательно выверенных так, чтобы поддерживать возбуждение на грани пика, но не дать перелиться через нее. Скоро он не выдержит и попросит больше, сильнее, жестче. Перешагнет через свое смущение, отринет благочестие. Оба знают, что и то, и другое — уже давно не столько проявления ангельской природы, сколько игра, негласно утвержденное между двоими соревнование. Кто окажется сильнее на сей раз: искуситель или праведник?.. Азирафель не против проигрывать; похоже, он даже находит в этом некое особенное удовольствие — но, соблюдая правила состязания, всякий раз держится до конца. Кусает губы, зажимает себе рот ладонью. Сейчас своей рукой ему не дотянуться. Поэтому он просто отворачивается, утыкается лицом в плечо Кроули, стонет в него, не разжимая губ — и тут же, будто в полузабытьи, покрывает россыпью коротких умоляющих поцелуев, на последнем легко прикусывая кожу. Кроули и сам держится из последних сил. Но не сдается. Он должен услышать эти просьбы, должен одержать победу и сегодня. Однако именно сегодня волей неведомого случая все идет совсем не по плану. Азирафель поднимает колени выше, обхватывает его бедра сильнее, нетерпеливо дергается навстречу — и очередной толчок приходится не под тем углом. Прямо в ту особо чувствительную точку, которую Кроули намеренно задевал лишь мельком. Взвыв, ангел рефлекторно сжимает зубы у демона на плече. Боль расплескивается по нервам, смешивается с ощущением подступающего оргазма в кипучую, взрывоопасную смесь. Заставляет запрокинуть голову и замереть, зашипеть сквозь зубы на вдохе. Ангел под ним испуганно распахивает глаза, пытается сказать что-то. Но поздно. Рыкнув, Кроули подаётся вперёд, затыкает ему рот поцелуем — и размашистыми движениями втрахивает его в постель. Азирафель вскрикивает, бьётся, царапает ему спину. Все это длится лишь несколько секунд. Обоим хватает, чтобы кончить так бурно (по крайней мере за себя Кроули мог в этом вопросе поручиться), как не было даже в их сумасшедший первый раз, когда счастье обладания друг другом заставило забыть обо всем на свете. — Дорогой, я… — выдыхает Азирафель первым делом, как только способность связывать звуки в слова возвращается к нему. Он тянется к плечу Кроули, который лежит возле него на спине, тяжело дыша и блаженно улыбаясь. Робко касается меток на коже. Кроули нехотя переводит взгляд с потолка на собственное плечо. Два красновато-розовых пунктирных полумесяца. При одном воспоминании о том, как он их получил, в паху будто снова тяжелеет — хотя по факту, конечно, на такие рекорды не способно ни одно человеческое тело. — Я имею в виду… Прости за это. Мне очень жаль, это были такие… внезапные ощущения, и я просто не успел… — Ангел, ну не неси же ты херни! — не выдерживает Кроули, устав от потока кажущихся абсурдными извинений. И, несмотря на нежелание шевелиться в такой момент, приподнимается на локте. Заглянуть в лицо ангела, попытаться понять: он действительно такой прекраснодушный идиот, или прикидывается? — Ты что, так ничего и не понял?.. Мне нравится боль. М-да. По тому, какое выражение проступает на лице Азирафеля — удивление в сочетании с едва ли не ужасом, — Кроули делает вывод, что вариант номер один куда ближе к истине. Он вздыхает и укладывается обратно, поворачиваясь на бок лицом к ангелу, заведя руку под голову. И принимается разъяснять терпеливо: — Не любая боль, конечно. Мне нравится получать ее от того, кого я хочу. Она… усиливает ощущения, если сказать по-простому. Что-то вроде острой приправы к блюду. Вообще это довольно распространенная практика и среди людей, это называется… — Нет-нет, дорогой, я в курсе! — кажется, наконец справившись с шоком, Азирафель поднимает ладони. — Я читал «Венеру в мехах». И слышал о том, что у фон Захера-Мазоха были… эм-м, последователи. — О, гораздо больше, чем ты можешь себе представить! — Кроули смеётся, умиляясь наивности любовника. Секундой раньше он задавался вопросом, почему все это время — с тех пор, как они с ангелом делят постель, — даже не вспоминал об этой своей склонности. Конечно, последний опыт был слишком давно, а с Азирафелем чертовски хорошо и без всего этого — так что по сути просто не было повода. Но теперь он понимает, что настоящая причина — в самой ангельской сущности Азирафеля. В его светлой, благодатной, любвеобильной природе. Было просто невозможно вообразить его сознательно причиняющим боль какому бы то ни было живому существу. Ключевое слово — «было». Потому что теперь ангел, сам того не желая, подал своему демону идею. И лучше ему до поры до времени не знать, чем она обернется. *** — Кроули! Ты с ума сошел! Я не могу тебя бить! Кроули возбуждается от одного вида Азирафеля, такого взволнованного и растерянного, прерывисто ловящего ртом воздух — к слову, ещё полностью одетого. В отличие от самого демона, что стоит перед ним босым и голым до пояса, в одних своих облегающих брюках. И демонстрирует на раскрытой ладони тонкий и длинный черный стек. — Да ладно тебе, ангел! Разве это называется «бить»? Разок-другой вытянуть поперек хребта — что тут такого? Поверь, от этого ещё никто не умирал, — Кроули усмехается, следя за неподдельным страхом во взгляде Азирафеля. Он даже отшатывается на шаг назад, как от ядовитого насекомого, когда Кроули протягивает ему девайс. — Нет! Нет-нет-нет, и даже не думай! Я не нанесу тебе вреда. Даже такого, от которого, кхм, не умирают, — Азирафель хмурится, складывая руки на груди. Кроули закатывает глаза. — Какой ещё вред? От него даже следов не остаётся, смотри, — он берет стек в руку, легко стегает себя по предплечью другой, — видишь? Все абсолютно безопасно. Создано исключительно для удовольствия. — Я все ещё не понимаю, какое удовольствие может быть в боли. Все живые существа стремятся ее избежать. То, что ты предлагаешь… Это абсолютно противоестественно, нездорово, неправильно… — Но я этого хочу, — перебивает Кроули жарким полушепотом. Коротко облизывает губы и внутренне ликует: в голосе Азирафеля явственно слышно сомнение. Его взгляд бегает по сторонам и по полу, стараясь не касаться стека в опущенной руке демона. Кроули подаётся ближе, привлекая к себе внимание. И старается скрыть хищный огонь в глазах за выразительной мимикой. — Очень хочу. Мне стоит попросить тебя получше? Хочешь, встану на колени? Это будет очень даже в тему… — Нет! — теперь ангел почти паникует. Вспомнил, наверное, сцены из этой несчастной «Венеры», где главный герой валяется в ногах у властной женщины с кнутом, и его душу сжигает любовь пополам с ненавистью. Змий старательно подавляет ухмылку. — Кроули, перестань! Я не могу! — Мо-о-ожешь, — тянет демон вполголоса. И наощупь находит руку Азирафеля, мягко касается ее, поглаживает ладонь. Вкладывает в нее рукоятку стека — так, что пальцы машинально сжимаются вокруг нее, и ангел даже не сразу осознает, что все же взял в руку орудие для противоестественных утех. А когда осознает, вздрагивает. Но бросить его на пол уже не решается. — Пожалуйста, ангел. Ради меня. Или мне всё-таки начать… — на мгновение на лицо Кроули все-таки прорывается хищная ухмылка, — пресмыкаться? Кроули слышит главное. Азирафель дважды сказал «я не могу». Но ни разу — «я не хочу». Кроули давно знает, что его ангел далеко не так безгрешен, как его рафинированные, стерилизованные, идеальные, и именно по этой причине абсолютно омерзительные сородичи. Кроули готов биться об заклад, что Азирафелю как минимум интересно попробовать. Другое дело, что признаться в этом даже себе было бы крахом. Проигрышем всухую в очередном раунде этой борьбы, ведущей начало от сотворения рода людского. Дело оккультного существа — строить козни и ловушки, дело эфирного — противиться скверне со всем возможным рвением. То, что Кроули сходил с ума по своему ангелу шесть тысяч лет, никогда не мешало ему исполнять свою партию. Смея надеяться, что эти чувства взаимны, он не мог тем не менее не отмечать, что и Азирафель играет свою роль исключительно искренне. Правила не менялись ни разу. Ничего не изменилось по сути и теперь, когда они начали совместно предаваться еще одному восхитительному земному греху. — Нет, только не это! — Азирафель поднимает брови в отчаянии. Он оказался как минимум меж двух огней. А если учесть его собственные порочные мыслишки — то и вовсе между трёх. И он сдается. Тяжело выдыхает, опуская голову. — Хорошо. Твоя взяла. Но учти, что опыта в таких вещах у меня ни малейшего. Думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь. — Неважно, — Кроули выпрямляется с широкой улыбкой, торжествуя. — Это совсем не сложно. Просто попробуй. Он отступает и разворачивается к стене, прислоняясь к ней, опираясь на шершавую серую поверхность согнутыми в локтях руками. Как недавно — на постель, в которой ангел впервые укусил его. Теперь он не видит Азирафеля. Только слышит его взбудораженное дыхание. И, после паузы — нерешительные шаги. Азирафель приближается вплотную. Повисает пауза. Наконец лопаток касается — нет, не стек, а теплая ладонь ангела. — У тебя удивительно красивая спина, — констатирует Азирафель каким-то потерянным голосом. Кроули прикрывает глаза, медленно выдыхая под ласковыми поглаживаниями. Ангел борется с собой. Это видно даже без взгляда на его лицо. И возможно, именно потому, что основная часть действия происходит в воображении, настолько распаляет похоть и обостряет предчувствие. — Просто сделай это, — глухо отзывается Кроули с неожиданным даже для себя нетерпением. Ладонь исчезает. Раздается стук каблука: Азирафель отступает на шаг. Примеривается, берет замах. Долгая пауза заставляет нервы дребезжать расстроенными струнами. И наконец слышен свист и щелчок. Спину от лопатки до ребер наискосок обжигает огненной полосой. Кроули не ожидал, что будет сразу так. Он захлёбывается воздухом, выгибается всем телом, не выдержав, сдавленно стонет. О, ангел явно вложил в этот жест всю решимость, которую накопил за последнюю минуту. Честно выполняя условия сделки, не размениваясь на полумеры. Плохой, плохой ангел… восхитительный, идеальный Азирафель. — Боже!.. Кроули… — над ухом раздается отчаянный полушепот, грудь под жилеткой и рубашкой приникает к напряженной спине, руки блуждают по плечам. В правой все ещё зажат стек, который от избытка чувств даже забыли отбросить. — Это было слишком? Я же знал… я же говорил, что не могу, не умею… Судя по голосу, Азирафель чуть не плачет. Кроули очень хочет нервно рассмеяться в ответ, но давит это желание. — Тихо, ангел. Тш-ш. Оставь в покое Всевышнюю, у Неё полно других забот, кроме как наблюдать извращённые сексуальные практики, — Кроули не оборачивается, но уверен, что Азирафель милейшим образом заливается краской после этих слов. — Все нормально. Продолжай в том же духе. Было хорошо. Просто… немного неожиданно хорошо. — Я буду аккуратнее! — Не вздумай! Азирафель молча сглатывает и снова отходит на шаг. — Ты же говорил, что эта штука не оставляет следов! — раздается его возмущенный голос. Кроули беспечно пожимает плечами: — Соврал чуть-чуть. Совсем немного, заметь. Крови ведь нет?.. Ангел издает какой-то нечленораздельный звук с невнятной интонацией. Кроули уже собирается продолжать уговоры — но в этот миг получает ещё один удар. Ничуть не слабее, а может даже и жёстче, чем предыдущий. Азирафель… разозлился? Да не может быть! Шипя от резкой боли, Кроули попутно едва не задыхается от восторга. Посеять гнев в сердце пресветлого творения Господня — да ещё выражаемый таким путем… вот это и правда удача! Но стоит Кроули настроиться на горячее продолжение, как за спиной снова звучит голос с лёгким оттенком недовольства: — Ну что, достаточно? Мы договаривались на «разок-другой». — Ангел… — Кроули разочарованно стонет, возводя очи горе. — Не будь таким занудой! Это была фигура речи! Продолжай, ну же. Когда хватит, я скажу. Повисает тягостная пауза. — Хорошо, — наконец бросает Азирафель в тишине. И в его голосе звучит неожиданная твердость. От этой решимости, от мысли о том, как напряжённо сдвинуты сейчас брови ангела, как уверенно рука сжимает стек, у Кроули бегут мурашки вдоль позвоночника. И тут же появляется ещё одна идея. — Только, — он поспешно поднимает палец, не оборачиваясь, — одно условие. После того момента, когда я начну просить остановиться, ты нанесешь ещё три удара. Ровно три. Запомнил? — Кроули… — и снова нечитаемая интонация с придыханием. То ли порицание, то ли страх, то ли… возбуждение? — Ну, смелей, — Кроули расслабляется, понимая, что победа за ним, и позволяет себе усмешку и подначку: — Представь, что караешь недрогнувшей дланью грешников и нечестивцев… — Прекрати богохульствовать! — Азирафель явно снова хмурится. Кроули не особенно понимает, при чем тут Бог, но улыбается, довольный эффектом. — Молчу, молчу, мой ангел, — мурлычет он. И поводит плечами, чуть выгибается, всем видом изображая наигранную покорность и готовность принять справедливую кару Небес. И Азирафелю ничего не остаётся, кроме как взяться за дело. Щелчки стека звучат в тишине, нарушаемой лишь сдавленными шумными выдохами. Один, второй, третий. Кроули опасается спугнуть ангела, и потому сжимает зубы, сдерживает стоны. Выгибает шею, утыкается лбом в сложенные руки, стискивает кулаки. И наслаждается каждой секундой. Пульсирующим танцем боли — то вспыхивающей пламенем, то медленно затухающей. Узором жгучих полос на спине, что стали ложиться крест-накрест — в местах пересечения отзываясь особо яркими уколами. И больше всего — ощущением власти. Власти Азирафеля над ним. Той жесткой, лишённой сомнений уверенности, с которой каждый взмах четко выверен по силе и попадает точно в цель. И вместе с тем — и в первую очередь, и в этом нет противоречия — собственной власти над ангелом. Кроули знает, чего стоит Азирафелю каждый удар. С каждым замахом руки тот ставит под сомнение свои идеалы: не просто все то, во что верит, а все, через что определяет себя и свое место в мироздании. С каждым ударом разносит все это вдребезги. И ощущает — Кроули знает, Кроули чувствует! — удовольствие, пугающее своей неуместностью и новизной. Ангел ломает себя. Ради него, демона Кроули. Ради его прихоти. Может ли быть в этом мире большее доказательство преданности? Кроули чувствует, что плывет. Мысли и ощущения путаются. Тело вздрагивает и корчится, стоны уже не удается сдержать. Возбуждение достигает предела. Если не прекратить сейчас — возникает в сознании последний разумный довод, — неизвестно, чем все закончится. Быть может, это будет пугающе. Быть может, настолько, что навсегда отвратит ангела от него. Кроули осознает, что ещё немного — и спина начнет превращаться в один сплошной кровоподтёк. Он выдержал бы и больше — но понимает, что игры пора заканчивать. — Ангел… — голос хриплый, полный жутковатой чувственности, — достаточно. Хватит. Размеренный, ритмичный свист стека в воздухе прекращается. Снова пауза. Теперь в ней — только два дыхания, шумных и прерывистых, не в такт прорезающих тишину. Кроули не оборачивается, не поднимает головы от напряжённых рук. Ждёт. И дожидается. Раз. Сильнее, чем все до этого? Или так только кажется?.. Под зажмуренными веками вспыхивает фейерверк; Кроули вскрикивает в голос, уже не стесняясь. Два. — Азирафель! Хватит, пожалуйста, остановись. Прошу тебя… — откуда-то появляются слезы на глазах. И не понять, что они означают. Обычную человеческую реакцию на страдания человеческого же тела… или ту запредельную меру доверия и благодарности, которую демон не испытывал ещё никогда, ни к одному живому существу. Три. Раздается глухой стук. Кроули рывком оборачивается. Азирафель стоит перед ним с опущенными руками. Он бледен как полотно. Его глаза расширены, губы трясутся. Где-то рядом на полу валяется злосчастный стек. Если то, что испытывает Кроули к Азирафелю в этот момент, не есть высшая степень любви — то что тогда?.. Кроули буквально набрасывается на него. Стискивает в объятиях эти напряжённые плечи, впивается в эти дрожащие губы, толкается языком в рот, поддерживает под затылок, не давая отшатнуться. Будто хочет выцеловать, высосать бессмертный дух из человеческой оболочки, будто надеется вобрать ангела в себя, присвоить целиком. На короткий миг он отстраняется — и видит в затуманенных глазах Азирафеля восторг. Чистое, не обремененное никакими лишними смыслами ликование. Только теперь он понимает, как ждал Азирафель именно такой реакции. Как хотел оказаться в грубых, почти болезненных объятиях, в полной власти демона. Оплатить, искупить все, что делал минутой ранее. Когда причинял страдания, невзирая на просьбы о пощаде. И испытывал от этого — как легко мог понять Кроули в первую же секунду объятий — отнюдь не только моральное возбуждение. Кроули вдавливается своим каменным стояком в пах эфирного создания. Получает в ответ полузадушенный вскрик, и шипит от восхищения. «Это только начало, мой ангел, — думает он, пока яростно целует Азирафеля, срывает с него одежду, толкает к постели. — Это ещё разминка. В следующий раз ты получишь усмиренного покорного демона, готового удовлетворить тебя любыми способами — и посмотрим, как ты будешь метаться. Посмотрим, насколько хватит твоего благочестия, прежде чем ты не выдержишь и сам возьмёшь меня. В следующий раз ты прямо во время секса будешь смотреть на эти полосы. Каждую секунду будешь осознавать, что сделал. А дальше… человечество, слава Сатане, изобрело множество способов пощекотать нервы в постели. Ты перепробуешь их все на мне. Я это устрою. Не будь я Змий из Эдема. И тогда райский сад уж точно больше не понадобится никому из нас».