*
Она рядом, после похорон, на следующее утро — всегда. Он видит её периферическим зрением, её бледную бесформенную фигуру, тень с родным лицом, и она шепчет ему своими обескровленными губами: «Патрик, Пат, это не твоя вина». Ложь. Он появился на национальном телевидении и сказал правду, и за это у него отняли то единственное, что он когда-либо любил. Патрик Джейн всю свою жизнь видел мёртвых и разговаривал с ними, не делая из этого большой тайны. Он всегда говорил правду, ведь так было проще. Всё, сказанное им в адрес убийцы, зовущего себя Красным Джоном, этой жалкой, ничтожной пародии на человека, этого монстра из плоти и крови, — всё было правдой до последнего слова. Правда стала его смертным приговором.*
— Вы на самом деле экстрасенс? — спрашивает Ван Пелт в их первую встречу, как и все остальные до неё. Он засовывает руки в карманы, пожимает плечами и с улыбкой (введение в заблуждение и отвлекающий манёвр) отвечает: — Экстрасенсов не существует.*
Покойники имеют свойство задерживаться на этом свете. Это тайна, которую раньше он готов был кричать на всех углах, но сейчас… Сейчас. Покойники имеют свойство задерживаться на этом свете, и он отводит свой взгляд, нарочито поворачивается к ним спиной и смотрит на живых людей, пока глаза не начинает жечь. Он мечется, заваривает чай, теребит в ладонях что попало, сует руки по карманам. Он строит нелепые предположения и высказывает их в виде откровенно глупых теорий, пытаясь заглушить голоса мёртвых своей бессмысленной болтовнёй.*
Он повсюду неизменно носит с собой блокнот. Каждая запись внутри начинается со слов «Дорогой Джон», и всё содержимое страниц насквозь пропитано злобой, ненавистью и даже чем-то сродни глубокой привязанности. А как иначе можно назвать пять лет, проведённых в погоне за призраком? «Дорогой Джон, — начинается строка, и далее следует перечисление всей той правды, которую он никому не расскажет. — Я знаю, что твой отец сделал с тобой. Я знаю, чего твоя мать так и не сделала. Я знаю, что ты не можешь нормально спать. Я знаю, что моя жена прошептала тебе перед смертью. Я знаю, кто убил того мужчину, эту девочку, ту женщину. Я знаю, кто сделал это. Я знаю, где ты в четвёртом классе зарыл собаку своих соседей и где шесть лет спустя похоронил девочку, хозяйку этой собаки. Я знаю». Он никогда не перечитывает написанное и никому не позволяет увидеть. Лисбон как-то раз спрашивает у него, что это за блокнот. Он лжёт.*
Вот список той лжи, которую Патрик Джейн говорит каждый день: — Экстрасенсов не существует. — Он не видит мёртвых. — Он не пытается покончить с собой. — Его не съедает всё это живьём изнутри. — Он не лжёт. — Ему всё равно. Он добавляет этот список к себе в блокнот.*
Дорогой Джон, Смотри, в кого ты меня превратил. Ты гордишься собой или тебе страшно?*
Ригсби повсюду ходит со своей покойной матерью. Когда он садится за стол, согнув свои длинные ноги под невероятным углом, она зависает у него за спиной, положив ладони ему на плечи, будто тем самым пытаясь укрыть от чего-то. Джейну хватает пяти минут и двух вопросов, чтобы разобраться, в чём дело. Но вплоть до появления отца Ригсби, пьяного в хлам и обвиняемого в убийстве, он ни словом, ни жестом не упоминает об этом.*
Дорогой Джон, Мой собственный отец был почти таким же ублюдком, как и твой. Единственное различие в том, что мой знал, что нуждается в моих талантах, чтобы выжить.*
— Джейн! — во весь голос кричит Лисбон, напуганная и измождённая. — Джейн, чёрт побери, где ты?! — Здесь! — отзывается он, склонившись на грязном цементе и держа в руках свидетельницу, готовую в любой миг запачкать своими внутренностями его новые туфли. Лисбон стреляет за угол и, не выпуская оружия, падает возле него на колени. Одной рукой она тут же достаёт телефон из кармана, а второй — целится из пистолета в том направлении, откуда пришла. — Это было глупо, — злится она, набирая 911. — На её месте сейчас мог бы быть ты! — Ничего со мной не случилось бы, — заверяет он. Его жилет весь насквозь промок и окрасился в красный. Он ненавидит этот цвет. Лисбон отдаёт оператору приказы по телефону и вешает трубку. — Ты об этом не знал! — рявкает она. Он знал. Все предыдущие жертвы убийцы, сейчас обступившие их полукругом и монотонными голосами умоляющие свидетельницу жить, жить, жить, предупредили его об этом. Он слабо, едва заметно улыбается ей, чувствуя, как девушка истекает кровью у него на руках.*
Его дочери исполняется семь лет, девять лет, двенадцать. В его воспоминаниях она по-прежнему остаётся малышкой, нетронутая временем вплоть до тех пор, пока он наконец не понимает, что та девушка, какой она могла бы быть сейчас, не имеет ничего общего с этим радостным, лопочущим младенцем, который нет-нет да всплывает у него в поле зрения. Он снова оплакивает её, исписывает последнюю страницу блокнота и сжигает его. А на следующий день покупает новый.*
Дорогой Джон, Однажды я найду тебя и заставлю до последнего слова сожрать всю ту правду, которую я никогда никому не говорил, пока ты наконец не захлебнёшься ею. А потом выстрелю тебе в лицо.*
За Лисбон тянется целая вереница преследующих её покойников: напарники, возлюбленные, те, кого она убила своими руками. Их было меньше, когда он только начал с ней работать. Сейчас их количество увеличилось в три, в четыре раза, и порой по синякам, глубоко залёгшим у неё под глазами, он понимает, что она сама сомневается, стоило ли оно того. — Может, тебе пора её отпустить, — в самый разгар собрания предлагает его жена, сидя на телевизоре в углу. — Я уже отпустил, тебя, — шёпотом отвечает он, не обращая внимания на выразительно приподнявшую брови Ван Пелт.*
С Чо в каком-то смысле общаться легче всего. Он твёрд как камень, неприступен как скала, непоколебим как океанские глубины. Он находится в гармонии с самим собой, или что-то очень похожее на то, потому что никто из покойников не стоит у него за плечами, никто не оберегает его и не проклинает. Он просто существует, сдержанный, замкнутый, необщительный. И Джейн иногда подсаживается к нему в офисе и вдыхает его запах, медленно и методично, до тех пор, пока образ его жены не потускнеет и не развеется, пока в ушах не затихнет смех его погибшей дочери или крики их нынешней жертвы. — Ты странный, — из раза в раз повторяет Чо, косо поглядывая на него, но не сказать чтобы имеет что-то против. — Угум, — пожимает плечами Джейн. Он закидывает ногу на ногу, постукивает пальцами по столешнице и наконец говорит: — Я заварю чай. Будешь? Чо кивает и ближайший час не произносит ни слова.*
Дорогой Джон, Говорят, невозможно достоверно определить, скольких людей ты убил, косвенно или собственноручно. Но я знаю. Я знаю, потому что каждый из убитых тобой приходил ко мне по ночам и нашёптывал свои секреты мне на ухо. Твои секреты. Я знаю тебя, потому что сто двадцать три человека рассказали мне, кто ты такой.*
Бывает, что он даёт маху и смотрит на какого-нибудь призрака слишком долго, позволяя ему отвлечь себя до такой степени, что фактически выпадает из реальности. Лисбон, Ригсби и большинство незнакомцев в такие моменты одаривают его жалостливыми или, наоборот, раздражёнными взглядами. Чо вообще не поворачивается к нему, лишь подпихивает в бок, пока он вновь не очнётся. Ван Пелт пару раз моргнёт — это её и выдаёт, — после чего упорно избегает смотреть в ту точку, куда он уставился. Среди всех остальных она больше всего напоминает ему о его жене — своей мягкостью и одновременно силой духа, твёрдостью характера, скрывающейся за ласковыми, застенчивыми улыбками, а также склонностью никогда никому никогда не отказывать. КБР не для таких, как она. Ей бы пойти в учителя, в медсёстры — куда-нибудь, где она могла бы дарить жизни, а не ломать их. Но она сама выбрала для себя такой путь, и Джейн вовсе не собирается ей перечить. Порой сложно не говорить людям, как им следовало бы поступить, только потому что он знает, однако от живых он может требовать не больше, чем от мёртвых.*
— Это ведь правда, не так ли? — произносит Ван Пелт, стоя в дверном проёме на пороге его скромного убежища на чердаке и разглядывая стену, увешанную фотографиями с мест преступлений и зацепками, зацепками и фотографиями. — Что? — уточняет он, не поднимая взгляда от блокнота. «Дорогой Джон…» — Ты экстрасенс, — отвечает она и без приглашения заходит внутрь. Хотя почему без приглашения, из всех людей кому-кому, а ей здесь всегда рады. Он награждает её проницательным взглядом. — С чего ты это взяла? Она пожимает плечами и присаживается на подоконник. Родись она птицей, то была бы совой. — У меня есть глаза. Ты не особо хорошо… прячешься. Решив не дожидаться ответа или неизбежно последовавшего бы отрицания, она тут же спрашивает: — Кого ты видишь, когда?.. Она смотрит себе за плечо, чуть левее от того места, где стоит отец — выпрямив спину, с гордостью во взгляде. Джейн откладывает ручку и улыбается. Мгновение спустя она, кивнув, улыбается в ответ.*
Патрик Джейн лжёт и говорит правду, но исключительно в письмах к человеку, которого однажды хладнокровно убьёт. Иногда бывает так, что он не делает ни того, ни другого и лишь сидит с улыбкой и хранит молчание. Чо тихо сидит возле него, а Ван Пелт, ни секунды не колеблясь и не сомневаясь, улыбается в ответ. Вокруг них то и дело появляются и исчезают в небытие, но по-прежнему терпеливо ждут тени их погибших. Джейн выдыхает.