Гостеприимство

85 год Бытия Васильков на Киевских холмах в этом году уродилось немало. Крупные, мясистые, они протягивали к солнцу лохматые фиолетовые лапы и чуть шевелились под налетающим озерным ветром. Инга шла неторопливо, выбирая самые большие, чтоб лепестки не меньше, чем с ладонь. Борщ из них получался наваристый, жирный, а что синий — так у кого он другой-то? Красный разве что в княжеском тереме подают. Идти приходилось осторожно, раздвигая цветы на уровне груди: васильковые лапы легко ломались, а едкий сок не отстирывался неделями. Или, скажем, срезая приглянувшуюся головку, сломаешь хоть один лепесток — вся работа насмарку: цветок истечет синей «кровью» и высохнет раньше, чем донесешь его хотя бы до дому, не то, что до кастрюли. Придерживая ладонью стебель, Инга медленно, напоминая себе обязательно наточить к следующему разу тупой нож, срезала очередную головку и ловко кидала в корзину за спиной. Червеньское солнце припекало голову и открытые плечи. Хотелось пить. Инга вскинула голову, прикидывая расстояние до ближайшего Дерева. Раскидистый каштан — ствол руками не обхватишь! — цеплялся в склон широкими корнями совсем недалеко. Под ним можно отдохнуть, напиться воды из каменной чаши, любуясь на развалины добытийного монастыря и блестящее внизу бескрайнее Подольское озеро. Звенели стрекозы. Над васильками плыло, колыхаясь, жаркое марево. Инга удивленно моргнула: марево становилось все плотнее, вот уже вместо каштана впереди мутная пелена, будто в глаза воды налили. Голову напекло? Инга потянулась было рукой ко лбу и вздрогнула: в пелене появился силуэт и через миг на склон шагнул высокий человек. Васильки едва доставали до широкого пояса темно-коричневой одежды странного покроя. Незнакомцы один за другим выходили из марева и, не оглядываясь по сторонам, выстраивались в две шеренги. «Как на княжеском параде», — подумала Инга. Она стояла, не шевелясь: корзина почти полная, пригнешься — рассыплются васильки, а борща на весь хутор наварить надо. Головы пришельцев были повернуты в одну сторону — и оттуда навстречу им шагнул еще один в коричневом. Марево за ним исчезло, и от золотых пуговиц по василькам разбежались смешные солнечные зайчики. Человек поправил на пальце кольцо с желтым камнем (поймал отблеск себе в глаз, поморщился) и величественно кивнул остальным. — Вольно, господа. Голос у пришельца был глуховатый, негромкий. И говорил он понятно, а не как тот приходимец, что явился из Европейского ледника прошлой осенью. Люди, между тем, начали оглядываться по сторонам и заметили Ингу. — Здоровеньки булы, панове, — Инга бесстрашно шагнула навстречу, все равно ведь не убежишь. Пришельцы переглянулись между собой. Человек в костюме с золотыми пуговицами кивнул без улыбки и взглядом велел говорить другому, попроще. Тот учтиво поклонился. — Здравствуй, панночка... панянка? — Та яка ж панянка? — Инга рассмеялась в ответ. — Панянки в теремах сидят. Кто-то хмыкнул. — А далеко ли терема? Проводишь нас? Инга еще раз осмотрела незнакомцев с ног до головы. То ей вначале с перепугу великаны привиделись, а так — обычные люди, хоть и одеты по-иному. Ни дубинок у них, ни ружей с саблями. — А вам зачем? — все-таки решилась она спросить. Если разозлятся — бросать корзину и бежать, эти на склонах с непривычки все ноги себе переломают. Сколько уж лет впитывает земля развалины прошлого, растворяет в себе, сколько люди уже по хуторам таскают, и все равно то и дело натыкаешься на камень, железо или яму. Пришелец улыбнулся в ответ. — Наша делегация прибыла к вам с дипломатической миссией. Инга склонила голову на бок и нахмурилась. — Мы гости, а не враги, — недовольно пояснил главный. Остальные уже разбрелись кто куда: рассматривали васильки, стрекоз, один поднялся к каштану, а этот с пуговицами так и стоял, куда вышел из марева, словно боясь пошевелиться. — Тогда ласкаво просимо, панове. Инга осторожно поклонилась в пояс, как требовал обычай, стараясь не рассыпать васильки. Не получилось: тяжелый цветок с хлюпом шлепнулся на макушку и покатился в траву. На ухо сбежала теплая струйка — теперь не отмыться, засмеют! Тихонько вздохнув, Инга поправила ремни на плечах и махнула рукой в сторону хутора. — Идемте, только обережнише тут. Добытийного много. — Добытийное — это что до Бытия было, — объясняла Инга дорогой. — Давно, уже и старики не помнят. Тут был огромный... как хутор, только совсем большой... — Город? — любезно подсказал пришелец. Инга кивнула, и они разошлись, обходя железный скелет. Железо не протухает, оно сыпется мелкой рыжей трухой, с дождями впитываясь в землю. — Ага, — кивнула Инга, когда они сошлись вновь, — везде были каменные терема и железо, а потом всё развалилось, пришлось хутора строить. И камней тех не осталось — земля их ест. Пришелец удивленно оглянулся на главного, но тот внимательно смотрел под ноги и вообще делал вид, что не слушает. — То есть как? — А вот, дывиться, — вроде бы ушедший в землю обломок легко перевернулся, открывая склизкий край. — Ось так, растворяет и ест. Любые камни, так что хаты из глины роблять, а терема из дерева. А если надо жернов или шось таке, тогда в горнице держат, повыше... А вот и пришли. Хутор Марьинский с двух сторон защищали холмы, а с третьей — большая железная дуга. Невысокая, ниже хаты, она все равно хорошо закрывала дома от пронизывающего озерного ветра. В отличие от обычного железа, дуга не рыжела и не сыпалась. Говорили, что до Бытия здешние люди зачем-то врыли тут огромное колесо. Низ его земля съела, а остальное повалилось на бок — вот и получился у хутора Марьинского железный плетень, на зависть соседям. Жарким днем на единственной хуторской улице не было ни единого человека. Сторожевые кошки спали в тени собственных будок, уткнув голову в лысые по летней поре лапы. Мухи с остервенелым жужжанием атаковали кучу перепрелого навоза, рядом с которым валялась перевернутая тачка. Пришельцы разом сморщили носы, Инга рассмеялась. — Почекайте тут, я за братом схожу. Он в теремах всех знает. Гости обреченно сгрудились посреди улицы. Они уже расстегнули свои костюмы, а некоторые и сняли их вовсе, оставшись в рубашках из тонкого беленого полотна; и только главный по-прежнему сверкал золотым шитьем и утирал пот со лба. Дворовая кошка Инга — тезка — на скрип калитки поднялась и брезгливо отряхнула по одной перемазанные в песке лапы. Инга мимоходом, не нагибаясь, погладила мокрую от жары шкуру между ушами. В хате было прохладно. Инга с облегчением пристроила в углу корзину с васильками и окликнула брата. — Дома! — отозвался из горницы Клим. Брат служил в теремах писарем, но сидеть там не любил, таская грамоты домой. Сейчас он склонился над берестяным свитком, списывая в него из книги. — Там паны пришли. Клим удивленно обернулся, глядя, как сестра роется в платках, выбирая получше. — Какие паны? Из теремов что ли? — Нет, другие, просят их к теремам отвести, я обещала, что ты поможешь. — Гости? Много? Воды поднесла? — Клим поднялся из-за стола. В хату незнакомцев звали редко — мало ли что, но обычай требовал приветить, чем получится: угостить, поднести воды, одарить, чем найдется полезным... — Забыла! — выдохнула Инга и, схватив кружку, бросилась на улицу. Если кто из соседей уже заметил и напоил гостей сам, им с Климом до следующей весны поминать будут! Гости разбрелись вдоль плетней, ища, где потенистей, и негромко переговаривались между собой. На звяканье ведра обернулись — Инга поспешно отстегнула ворот колодца, спеша скорей набрать воды. Из хаты вышел Клим с еще тремя кружками, поставил их на пенек у колодца, потом в пояс поклонился гостям. — Здоровеньки булы, панове. — И вам здравствовать, хозяин. — Проходьте, будьте ласкавы. Клим взялся за ворот колодца, кивком велев Инге открывать калитку. Кошка у будки дружелюбно фыркнула, приветствуя гостей. — Она добрая. Вода переливалась и сверкала в ведре, провожаемая жадными взглядами гостей, и Инге стало окончательно стыдно. Первую кружку Клим поднес главному сам. Тот поблагодарил величавым кивком и медленно отпил глоток. Остальные внимательно наблюдали. Инга с Климом удивленно переглянулись, а гость улыбнулся тонкими губами и чуть прикрыл глаза. Инга зачерпнула вторую кружку, и все стали подходить по очереди, смакуя обжигающе холодную воду. Ведро скоро опустело. — Спасибо, хозяин, панянка. — Нема за що, — по обычаю поклонился Клим, пряча усмешку. Еще бы, сестру панянкой назвали! — Я провожу вас, куда вы хотите. Инга все-таки забежала в хату за платком — спрятать позорно синеющее ухо — и увязалась за гостями. До теремов было недалеко, через рощу. Червень — самое благодатное время. В лесу цветет земляника, ягоды у нее горькие и невкусные, их только кошки и едят, а вот цветы сушат на зиму. На солнце они собираются в желтые комочки, пахучие и до невозможности сладкие. Стоило прихватить корзину! Впрочем, гости шли быстро. Инга сначала пряталась за деревьями, потом один из шедших сзади окликнул ее — и Клим не возразил. Они с главным шли первыми, плечом к плечу, и не разговаривали. Навстречу попались девчонки с Водяного хутора — тот стоял выше по холму, чем Марьинский. Тамошние гордились деревянным теремом, строившимся, говорят, еще до Бытия, и задирали нос. На Ингу девчонки и не посмотрели, а вот гостей проводили внимательными взглядами. Потому что первым шел главный, застегнутый на все свои золотые пуговицы, остальные-то давно были в рубашках, паны как паны. Пели птицы, за верхушками деревьев сияло ярко-голубое небо — красота! Роща не то, что хутор, тут прохладно, пахнет листьями и хвоей. Не зря, когда строились, тащили лес издалека, здесь рубить — только портить. Терема стояли среди лип, двухэтажные, с фигурными наличниками, с крутыми скатами. Каждый конек венчал пятилапый резной лист каштана — оберег. Возле княжеского терема стояли железные добытийные статуи: трое богатырей в княжеском платье зорко смотрели по сторонам, оберегая юную панянку. Девушка, не старше самой Инги, широко раскинула руки в свободных рукавах, будто желая взлететь лебедью. Толстые дубовые бревна подпирали тяжелые фигуры, не давая земле поглотить их. По случаю дневной жары у теремов было пустынно, только огромные, не чета хуторским, сторожевые коты встрепенулись лениво, навострив уши в сторону гостей. Клим легко взбежал по широкому деревянному крыльцу и исчез внутри — терема, как и хаты, не запирались. — Хорошо вами правят? — спросил у Инги давешний знакомец. — Не жалуетесь? — Та разве ж они правят? — удивилась Инга. — Кто хочет, в батраки сюда нанимается, а на хуторах сами живут, как придется. — А налоги? То есть дань, оброк... Ответить Инга не успела. Дверь терема распахнулась, и на пороге показался князь Кир. Кир был самым суровым из троих князей, но хуторские девицы вздыхали по нему через одну. Широкоплечий богатырь сам обучал молодых воинов в дружине и попадал из лука в глаз птице. Волосы и борода сияли на солнце, и золотая нить на вышиванке тускнела в сравнении с ними. Князь милостиво кивнул на поклон Инги и обратил орлиный взор на гостей. — Ласково просимо, панове. Кланяться в пояс князь, вопреки обычаю, не стал, наклонил голову только — и получил в ответ сдержанный кивок от пришельца с золотыми пуговицами. — С добром ли, с худом ли, у нас гостям всегда рады. Здалеку ли прибыли почтенные паны? — Достаточно, — согласился пришелец. — Не беспокойтесь, завоевательских планов мы не имеем и посетили вас с сугубо мирными целями. Князь широко улыбнулся и предложил дорогим гостям заходить в терем. Инга тенью скользнула следом. В горнице навстречу вышла княгиня Леля. Высокая и статная, она ступала, как плыла, в свободном платье из небеленого полотна, расшитом, как и у князей, золотыми узорами. Говорили, что вышивает она сама, а вот кухонных дел совсем не знает, только зря ругая теремских поварих. — Угощайтесь, гости дорогие. Широкий рукав крылом указал на расставленные по столу кружки с яблочной водой. Капельки стекали по запотевшим глиняным стенкам, Инге немедленно захотелось пить. В этот раз гости не сомневались: пили и хвалили гостеприимных хозяев. Князь и княгиня радушно улыбались в ответ. Клима всё не было. На всякий случай Инга забилась в дальний угол, за высокий комод и наблюдала оттуда. — Розташовуйтесь, панове, спочиньте з дороги. Однако вести гостей по горницам не спешили. Все расположились на лавках вдоль стен, только главный с князем и княгиней устроились в деревянных креслах. Инга любовалась вычурной резьбой. В княжеском тереме она оказалась впервые, раньше не приходилось как-то. Лавки и столы из светлого дерева украшены богато расшитыми рушниками, кувшины и разномастные глечики расписаны тонко-тонко, наверняка добытийные, сейчас и не делают таких. По стенам — картины. На одной Инга узнала Лавру. Белые нарядные церкви, золотые купола сияют в небе. В прошлом месяце они с Климом ходили туда, за три холма, принести князьям большую книгу. Монахи и весь лаврский хутор строили деревянную колокольню, чтобы перенести на нее купол со старой, которая все больше уходила в землю. Из церквей с картины осталась одна, самая большая, земля ее не трогала почему-то, только дождь смыл всю краску, оставив рыжеватый камень. Монахи рассказывали, что когда-то колокольня Лавры соперничала высотой с Железной панянкой. Сейчас та панянка — огромная, умаешься обходить! — лежала на соседнем холме лицом вниз. Как и ограда Марьинского хутора, она не рыжела, и ковали со всех хуторов откалывали с нее куски железа для плугов. Про Лавру князь Кир не говорил, он показывал гостям другое: каменную улицу и терем с острыми куполами. Позади терема мягкий свет выхватывал из тумана дымчато-зеленую церковь. По улице шли люди, прикрываясь от дождя черными грибами. Инга таких никогда не видела. — Здесь был очень красивый город, — вторила княгиня Леля. — Много церквей и высокие терема из камня. Жаль, что почти ничего не осталось, разве только названия. На месте этой церкви сейчас Андреевский хутор. Главный внимательно смотрел и слушал, поджав губы в ниточку. Князь нет-нет, да и косился на него с беспокойством. — А озеро наше, Подольское, до сих пор ядом исходит, — пожаловалась княгиня, показывая на соседнее полотно. Темно-синие деревья на холсте, и правда, будто виднелись из-под воды. — Широкое оно, далеко тянется... а раньше там люди жили. Инга поежилась. Говорили, что по осени, когда замирает ветер и озерная вода становится похожей на зеркало, в глубине можно увидеть старый город. Он совсем как настоящий, только вместо людей по улицам скользят непонятные тени. Не то рыбы, не то призраки... Пока разговаривали, солнце ушло за деревья, и в горнице стало пасмурно. Князь перестал сиять золотом, шитье на рубашке поблекло, и Инга разочарованно вздохнула. В животе давно уже урчало от голода, и у гостей наверняка тоже, но приглашать к столу их не торопились. Князь Захар вкатился в горницу, принеся с собой запах жареного мяса и медовухи. — Здоровеньки булы, гости дорогие! — круглое лицо его сияло щербатой улыбкой. — Не утомил ли вас брат мой князюшка? — Ваш брат и княгиня — прекрасные рассказчики, — вежливо ответил главный. Инга вспомнила, что гости так и не представились. Равно как и хозяева. Братьями они не были, разве что троюродными, в теремах вообще много было родичей. Вот Щур, самый молодой и нелюбимый из князей, приходился Захару племянником. Князь Кир поднялся, поводя затекшими плечами. — Прошу к столу, панове. У кого-то громко буркнуло в желудке, и Захар расхохотался. Ингу, разумеется, за ломящийся яствами стол не позвали, но и не гнали тоже. Князья будто и не заметили, как она устроилась на лавочке в темном углу, с любопытством принюхиваясь. Хозяева не поскупились на угощение. Дымились горшки с настоящим красным борщом, блюда с галушками. Расписные глечики сметаны придавали столу праздничный вид, что уж говорить о кувшинах с серебряным орнаментом. Сладкий дух медовухи перебивал остальные запахи, от него кружилась голова. Худой, долговязый Щур вошел в горницу и, оглядев гостей с ног до головы, поклонился, перегнувшись в поясе, как сломанная ветка. На него почти не посмотрели. Ноздри пришельцев раздувались, впитывая вкусные запахи, князь Захар суетился вокруг, следя, чтоб каждому досталось место. Князь Кир усадил главного из пришельцев по правую руку от себя. Княгиня Леля лебедью скользила вдоль лавок, разливая по тарелкам ярко-алый, блестящий жиром борщ. Щур затворил ставни и зажег свечи, как того требовал обычай. Свечи — почет гостям, хозяева показывают, что в доме праздник. — За здравие, панове! — князь Кир по обычаю предложил гостю поменяться с ним кубками. Пришелец одобрительно кивнул и попросил кубок князя Захара. Тот с усмешкой отдал. В горницу тихо скользнул Клим. Улыбнувшись, потрепал Ингу по плечу и присел рядом, незаметно сунув в руки кусок теплого хлеба. — Щур аж в Золотоворотинском был, пришлось бежать, — шепнул брат. — Принимают честь по чести. Инга кивнула, торопливо жуя. Хлеб у князей такой вкусный или с голоду кажется? — За здоровье княгини! Леля ласково улыбнулась гостю, чьи золотые пуговицы блестели и переливались в свете свечей. Под ее пристальным взглядом тот осушил кубок до дна, хотя первый, как заметила Инга, пригубил едва-едва. — Расскажите, гости дорогие, откуда пришли, с чем пожаловали? Князь Захар крякнул, закусил соленой малиной и приготовился слушать гостей. — Не знаю, знакома ли вам теория параллельных миров, — главный с тревогой посмотрел на князя Кира, тот вежливо оскалился в ответ, вгрызаясь в куриную ногу. — Наши приборы позволяют путешествовать по мирам, для этого существует отдельное ведомство при правительстве. Миры описываются, вносятся в реестр, при соответствующих условиях завязывается обмен или торговля... Инга честно вслушивалась в каждое слово, но понимала едва ли половину. К тому же за столом шумели: за стуком ложек глуховатый голос различался с трудом. — Мы хотим узнать о вашем мире и готовы рассказать о своем всё, что вы пожелаете. Старшие князья переглянулись между собой. Княгиня плеснула медовухи в опустевший кубок гостя. — Наш мир! — князь Захар пьяно фыркнул. Когда успел только! Кубок с медовухой меж тем оставался полным. Не пили и Кир с княгиней Лелей, а вот Щур на другом конце стола уже порывался научить гостей родным песням. — Наш мир — киевские холмы с хуторами да озеро! Пойдешь на закат — ледники до самых морей, Европейскими их называют. На восход за озером, говорят, живут люди, да кто через ту отраву сплавает? На север — ядовитая пустыня, на юг — соляная. И мы посередь, вот тебе и Бытие. — Ще не вмэрла Украины ни слава, ни воля... — голос у Щура был звонкий, но противный. Как пальцем по мокрому зеркалу. — Насколько я понял из рассказа вашего брата, произошла катастрофа? Вы знаете, что это было? — Плохо было, — сумрачно ответил князь Кир. — Мелкие войны на востоке втянули большие государства, а там — засуха, голод, эпидемии. У нас вот плотину снесло, не от взрывов даже, от старости... — Запануемо ми, браття, у своий сторонцииииии! — тянул Щур. Соседи подпевали, кто во что горазд. Медовуха легкая, но на пустой желудок валит с ног. — А началось всё с таких, как вы! — визгливо крикнул Захар. Железная вилка вонзилась в куриное крыло с громким хрустом. Инга вздрогнула, а гость только брови приподнял удивленно. — Вы, вы, — усмехнулся князь Кир. — То я воина не разгляжу! Обернувшись, Инга поймала взгляд брата. Тот внимательно следил за князьями: за руками их, не за лицами, — Я разжалован за неполное служебное соответствие и уволен из армии, — сухо ответил гость. — С флота, если быть точным. Вы знаете, что такое флот? Захар пьяно расхохотался. — А что это такое? — шепотом спросила Инга. — Я тебе показывал корабли в книге, помнишь? Флот — те, кто на кораблях служит. — Клим мечтательно вздохнул. — Жаль, что у нас не построить таких. Вода Подольского озера не трогала каменные дома на дне, но быстро разъедала дерево. Между тем князь Кир поднял тост за мир между мирами, и княгиня Леля опять проследила, чтобы гость выпил до дна. На другом конце стола выли хором: любимая Щурова песня состояла всего из одного куплета, ее запомнили быстро. — Ще не вмэрла Украиииииины... — Скучно, — призналась Инга. — На пирах всегда скучно. Хочешь домой? — А ты? Клим покачал головой. — Хочу посмотреть, чем все это закончится. Ты им веришь? Ответить Инга не успела, ее окликнула княгиня Леля. — Подойди сюди, дивчина. Вблизи княгиня не казалась такой уж красавицей. Под оленьими глазами залегли тени, плохо замазанные белилами. К вискам бежали тоненькие морщинки, пятна румянца на скулах от жары и медовухи казались болезненными. — Ты с Марьинского? Сестра Клима? — Дивчина гарна, — Захар раздвинул в улыбке жирные, блестящие от масла губы. — Да, княгиня, — дальше полагалось рассказывать, и Инга рассказала, не дожидаясь очевидного вопроса. — Я у развалин Михайлова монастыря васильки собирала, а гости прямо на холме появились. — С неба? — ласково уточнила княгиня. — Нет, просто замутнелось в воздухе, и они вышли. — Из васильков ведь борщ варят? Не испортились бы, — от сочувственной улыбки Инге стало не по себе. — Да и стемнеет скоро. Не к лицу дивчине одной по ночам гулять, пусть брат тебя проводит. Ее все-таки выгоняли! Да еще вместе с Климом, значит, и спросить будет не у кого. Но с княгиней не спорят. — Отведи сестру до хаты, Клим, — князь Кир привык командовать дружиной, и голос его легко перекрывал шум застолья. Гости пьяно заозирались, замахали руками, прощаясь. Осталось поклониться в пояс всем сразу и уйти. Инга не поднимала глаз, а брат на пороге задержался, оглянувшись на пришельца, так и не расстегнувшего ни одной золотой пуговицы. — Он мне кивнул на прощание, знаешь, — поделился Клим, когда они выбрались из душного терема. Солнце уже скрылось за лесом, только вершины берез горели алым, невозможно ярким огнем. У соседнего терема дородный пан отвязывал на ночь кошку. Получив свободу, та потянулась, разминая лапы, и неторопливо пошла к ближайшему дереву. Когти натачивать: кора дерева на высоте чуть выше Ингиного роста была уже содрана, глубокие царапины плакали смолой. — Васильки, поди, Ганна прибрала, ей борщ-то сегодня варить, — вздохнула Инга. Хотя выгнали ее все равно не поэтому, что за дело княгине до хуторского борща! — От медовухи люди дуреют, будто не знаешь. Обидят тебя, будешь потом дитину ростить да объяснять всем, что на гостей любовалась, — раздраженно сказал Клим. Он тоже злился, что его прогнали. В лесу стремительно темнело. В сумерках страшно, а как солнце уйдет подальше, трава засветится синим, будет далеко видать. У развилки на Водяной хутор Инга остановилась. — Зажди, посмотреть хочу. Травинки «зажигались» медленно, будто нехотя наливаясь изнутри небесной голубизной. Издалека казалось, будто по земле ползет светящийся ковер. В это время все замирало: дневные насекомые и птицы уже попрятались, ночные пока боялись вылезти из нор. Далеко-далеко постукивал дятел, да шумело лениво Подольское озеро, подмывая изъеденный берег. И беззвучно тянулась навстречу яркая, на глазах синеющая волна. Красиво и жутко. Дотянулась, пропустила дорогу и поползла дальше вверх по склону. В роще стало светло. Инга обернулась к брату. Лицо в синеватом свете казалось бледным и каким-то неживым. — Як мрець жахливый. — На себе глянь, — усмехнулся Клим. — Не хочу я до хаты, — со вздохом призналась Инга. — Пойдем обратно, а? Судя по выражению братниного лица, поглядеть, чем закончится веселое застолье, ему хотелось не меньше. Проводит Ингу, а сам обратно побежит. — Всё равно ж я пойду. — А вдруг там случилось что? — нахмурившись, Клим поглядел на дорогу в сторону хутора и махнул рукой. — Ладно, пошли. Они повернули обратно. Над головой прошелестела большая птица. Присела на дерево, пощелкала из коры чего-то и кубарем скатилась в траву — там вкуснее. Клим с Ингой сами не заметили, как разогнались почти до бега. Вроде и ничего интересного впереди не ждет, а ноги сами несут по дороге. Траву у теремов повытоптали, зато у каждого крыльца росли стрелки иван-чая. Они слабо мерцали малиновым, бросая на бревна отсветы и тени, как от костра. Светились глаза бродивших там и сям кошек, хорошо, что охраняли они не от людей. У княжеского терема Инга чуть не наступила на свежеобглоданный крысиный скелет. Из-за плотных ставень не просачивалось ни лучика света. Поди пойми, легли или нет. — Жди за углом, я проверю. Инга скрючилась на маленьком пеньке, пристроив голову на сруб. Хотелось спать, она уже жалела, что вернулась обратно. Сейчас бы вытянуться на широкой, укрытой батькиным тулупом лавке и заснуть в обнимку с мохнатым рукавом. Клим смеялся, а ей нравилось. От рукава пахло родным. Она успела задремать, когда ставень над головой распахнулся. Понесло перебродившим мёдом и потом, Инга поспешно скатилась с пенька под самую стену. — Не вздохнуть, — пожаловалась княгиня Леля. — Ничего, скоро выветрится, — отозвался Щур сиплым голосом, где не было ни хмеля, ни давешнего веселья. — Ничего не будет, в нашем озере даже кости растворяются через пару дней. Скрипнула дверь. Судя по тяжелой поступи, в горницу вошел князь Кир. — Так будет проще, — сказал он. — Клим? — в голосе княгини слышалась улыбка. Инга съежилась. — Нешто помочь вернулся? Клим не ответил — кивнул, наверное. — До озера путь неблизкий, — недовольно сказал Щур. — А если кошкам? Кости в мешки — всё легче. Снова тяжелые шаги князя. Теперь он стоял у самого окна, и можно было слышать размеренное дыхание. — Нельзя, потом не отучим. — Надо как Захар предложил: в ледник, да таскать по трое за ночь. Кто искать-то будет? Прийшли та ушли. — Сестра-то не разболтает? Инга навострила уши. Она все никак не могла понять, о чем речь. — Она будет думать то же, что и все, — тихо ответил Клим. Следующие слова княгини напугали Ингу до дрожи в коленях: — Начнем с главного? Захар с ним кубками менялся, сон-травы не подсыпали, еще услышит чего. — А ты ступай потише, — огрызнулся Щур. — Лучше пусть заснет покрепче, мы как раз с остальными управимся. Князья ушли, оставив ставень открытым. На железном окоеме колыхались блики — луна всходила из-за деревьев большим, обкусанным снизу блином. «Может, гости спьяну рассказали что-то плохое? Что хотят нас завоевать, угнать к себе в батраки? Оскорбили княгиню? Чем они заслужили смерть?» Инга сидела, закусив манжет вышиванки и смаргивая непрошеные слезы. «И Клим. Он не мог так просто согласиться, какие бы богатства князь не обещал. Значит, это все правильно?» Перед глазами стояло спокойное лицо главного из пришельцев. Он боялся пьяной удали князя Кира, но верил в княжеское гостеприимство, иначе не пошел бы к столу, и людей своих не пустил. А его обманули. Инга решительно встала, едва не стукнувшись макушкой о ставень. Окно открыто, но про терема она знает только то, что гостей всегда селят внизу. Верх терема целиком и полностью принадлежит хозяевам, туда не пускают чужих. Гостей было много. Пока всех... Инга всхлипнула. Пока со всеми справятся, она успеет найти главного и сказать ему правду. Невеликий с виду терем казался Инге бесконечным, пока она кралась вдоль стены, тихонько стуча в каждый ставень. Стукнуть — и спрятаться. Князья не обратят внимания, а если и обратят, не до того им сейчас, за каждым хорьком охотиться. — Уааааау! — тоскливо и нудно проорало вдали. Инга вздрогнула. Говорили, что кричат либо в озере, либо за ним. Над водой далеко слышно. — Уаааау! — надрывалось, — Уааааау! Холод пробрал до костей. Далеко оно, близко, живое чудовище или неупокоенные души? Никто не знал, и от этого было еще страшнее. Когда позади скрипнул ставень, Инга чуть не закричала от страха. Унимая колотящееся сердце, она заставила себя обернуться. В оконном проеме мелькнуло что-то белое. Мягкая земля скрадывала шаги. Сколько человек в комнате, можно определить по дыханию, как ни стараются убийцы, не могут же они не дышать совсем! Особенно князь Кир и князь Захар, этих издалека будет слышно. В горнице было тихо, и Инга отважилась заглянуть: чуть приподняв голову над подоконником и тут же спрятавшись обратно. Над широкой периной смутно белела рубашка, а на спинке кровати что-то поблескивало — уж не золотые ли пуговицы? Но князей там не было точно, поэтому Инга отважилась заглянуть еще раз. Человек на перине вздрогнул и повернулся к окну. — Подойдите сюда, — шепот прозвучал громко. Пришелец беспомощно вгляделся в темноту — Швидше! — Что случилось? — тонкие губы скривились в неуверенной улыбке. Как объяснить почти незнакомому человеку, что если он не сбежит немедленно, то умрет? Так, чтобы он в самом деле решился сбежать? — А скажите, — Инга смотрела на пришельца снизу вверх, цепляясь за наличник, — князьям есть за что вас ненавидеть? Гость не задумался ни на секунду, и это убеждало в его правоте лучше всяких оправданий. — Я старался не давать им повода, — в голосе слышалось неподдельное удивление. — Тогда пойдемте отсюда, будьте ласковы. Вас убить хотят. — Откуда вы знаете? — на строгом лице пришельца не было доверия. — Но я слышала, вот только что, — отчаянно прошептала Инга. — Мы с братом решили вернуться обратно, я сидела под окном и слушала. Их нарочно усыпили! Пойдемте! — Вот почему блокиратор не подействовал... Подождите, я оденусь. Гость двигался медленно, как во сне, просовывая руки в рукава, берясь за пуговицы. — Швидше же! — шепотом крикнула Инга. — Я должен разбудить моих людей. В горле встал неуютный ком. Инга сглотнула его и пробормотала. — Поздно. К ним уже князья пошли. Лицо пришельца было бледным, как свадебный рушник. Дрожащими руками он застегнул последнюю пуговицу и только после этого полез в окно. — Пойдемте на хутор, к нам. Только тыхише! Вместе они прокрались вокруг терема к дороге, и тут позади них скрипнула дверь. Инга, сама не сообразив, что делает, толкнула пришельца на землю и, как могла, загородила его от крыльца. Со свету могут не заметить. На крыльцо вышел Клим. Даже не вышел — вывалился, белый, як тот мрець, с которым Инга его давеча сравнила, хотя травы вокруг не было, а иван-чай подсвечивал снизу малиновым. Закрыв дверь, Клим медленно сошел с крыльца и только после этого заметил сестру. — Пойдем до хаты, — прошептал он через силу. Инга неловко дернулась, не зная, что делать, но гость тем временем поднялся на ноги. Клим только рукой махнул и бездумно двинулся вперед. Скоро они убыстрили шаг, а потом почти побежали. Остановились только у поворота на Водяной, переводя дух. Гость осел на траву, одной рукой держась за горло, другой вытирая мокрый лоб. Дышал он так хрипло, что Инге стало его жалко. Глупость придумал князь Кир, разве воины такие бывают? — До хаты нельзя, — сказал Клим, внимательно разглядывая свои руки, голубые от травяного света. — К нам на хутор придти могут, вы же днем там были. — Давайте мы вас обратно на холм проводим, к Михайловскому? Просто вернетесь в свой мир. Гость пытался что-то сказать, но получалось только хватать ртом воздух. — Думаешь, князья там не будут караулить? Кир, тот точно быстрее нас добежит. — Не... надо... — пришелец наконец сумел отдышаться. — Туда — не надо. Это... из любого... места можно. — Тогда давайте скорее. Могут догнать. Инга закивала, соглашаясь, и гость кое-как поднялся с земли. — Только... Под внимательным и серьезным взглядом Инге стало не по себе. — Вас могут заподозрить в соучастии... Мне не удалось спасти своих людей, но хотя бы вас могу попытаться. Я достаточно богат, чтобы обеспечить вам все необходимое в своем мире. Клим глухо рассмеялся. — Я сейчас видел, как режут спящих. Ваших людей. И не сделал ничего, чтобы помешать. — А вы могли что-нибудь сделать? — голос пришельца был спокоен. Будто ему все равно! — Нет, но... — Боюсь, это прозвучит не слишком благородно, но собственная жизнь важнее бессмысленного героизма. Я рассказывал об этом вашим убийцам-князьям, вы могли слышать. Меня выгнали с флота за то, что кое-кто посчитал трусостью. Хотя моя геройская гибель не спасла бы ни единой душой больше, равно как и ваша сейчас. Поэтому я повторяю свое предложение. Вы и ваша сестра будете жить не хуже князей. Клим растерянно посмотрел на Ингу. — Я не хочу быть князем. — А кем хотите? Ученым? Воином? Исследователем новых миров? Это опасно, но интересно. — Там настоящие корабли, — сказала Инга. — Помнишь? И брат согласился. Он с детства мечтал быть воином на флоте, а на Подольском озере не построить флот. Он настолько привык, что сестра во всем следует за ним, что даже не спросил ее согласия. А Инга и не возражала. Она молча, в самый последний момент, уже видя разноцветные каменные терема и высокие мачты, шагнула назад. Почему-то казалось, что Клим поймет и не вернется за ней. А дело было не в поросших мясистыми васильками холмах. Не в Лавре с ее поверженной Железной панянкой, не в развалинах Михайловского монастыря, не в решетчатой вышке, что сама собой зажигалась по ночам на дальнем холме. Инга любила киевские хутора, но могла без них жить. Просто в конце лета с промысла вернутся родители. Их должен кто-то встретить.