Per aspera ad astra

Говорили, что Хексберг собирались присоединить к Дриксен в последние дни месяца Осенних Молний 99 года Круга Ветра, в годовщину исторической битвы, пустившей на дно дриксенский флот триста лет назад. Но, отловив и повесив десятого шпиона, тогдашний министр обороны счел, что юбилей — юбилеем, а удача любит быстрых. Ситуация повторялась в точности: короткая стычка на юге, спешное возвращение талигойского флота… Только в этот раз он опоздал. Хексберг уже захватили, с большими потерями, но быстро. Талигойский адмирал пустил себе пулю в лоб, а 15 день Осенних Волн в Дриксен объявили днем военно-морского флота. Первые лет пятьдесят, пока были живы родные и близкие погибших, в этот день тихо поминали в семейном кругу. Зато потом правительство решило, что в Дриксен недостаточно праздников, и отмечать стали с размахом. И не только на флоте. Самые пышные торжества проходили в столице, внушая гражданам гордость за страну, предков и так далее. Моряки, настоящие и будущие, проходили маршем по четырем главным проспектам Эйнрехта, встречаясь на площади возле Ратуши. Затем начинались народные гуляния. Официально участием в марше награждали лучших из лучших. На деле же выбирали бравых и светловолосых — для красоты. В Академии только и разговоров было, что о предстоящих торжествах. В числе счастливчиков оказались Олаф, Шнееталь, Бермессер, Цвайер и даже Бюнц, хотя последний и с натяжкой не входил в число отличников. На последнюю неделю все они были освобождены от занятий и целыми днями тренировались на плацу. На лекциях и семинарах говорили сплошь о любви к родине, чему Ротгер был несказанно рад. Спать под пламенные речи — святое дело. Сотни марикьяре спешно приводили город в праздничный вид, работая с утра до поздней ночи. Берлинга как всегда пожадничал, взял участок побольше, а это означало, что шансов успеть у них нет. Два раза Ротгер чуть не вывалился из люльки — заснул со шпателем в руках. По ночам навязчиво снился один и тот же кошмар: по свежей краске расползаются трещины и штукатурка разлетается по всей улице, будто от взрыва. Не раз и не два приходили чиновники. Стучали кулаками по лесам, требовали закончить как можно скорее. Одним Берлинга делал солидное лицо, на других — отлаивался. А ещё требовал у Ротгера отпроситься с занятий «по болезни», обкладывал в шестнадцать этажей Филиппа и других, но делу это не помогало. Рассвет пятнадцатого Осенних Волн Ротгер встретил под мостом через Эйну. От воды тянуло холодом и руки коченели даже в перчатках. Краска на бетон ложилась медленно и сохла плохо. Одно неверное движение — и стирается, намертво въедаясь в одежду. В десяти бье от него на таком же карабине висел Филипп, с другой стороны моста — Берлинга и Пауль. Еще трое красили перила наверху. Закончить удалось всего за полчаса до прохода марша. На набережной уже скапливался народ. Пришлось затянуть под мост карабины и оставить там, убрать их категорически не успевали. — Молодцы, — сказал Берлинга, когда они выбрались на набережную и как один стянули печатки, пытаясь согреть замерзшие руки. — Теперь домой… Стон облегчения был ему ответом. — Пожуете, выпьете шадди — и бегом обратно. Надо доделать освещение на двух улицах, Ольгерда и Бруно, до темноты как раз успеем. — Да ты издеваешься?! — возопил Ротгер. — Какое, к закатным тварям, освещение, я не спал двое суток! Тут же его сильно толкнули в спину и, обернувшись, Ротгер увидел мордатого дрикса в тельняшке. — Я тут два часа назад занял, ты, фрошер недобитый. — Как ты себя ведешь, Густав! — возмутилась старуха из-за его спины. — Молодые люди, вы не могли бы освободить наше место? — Прошу прощения, — Берлинга подхватил возмущенного Ротгера под руку и поволок прочь. — Не слушай ты этих гусей, они сейчас все ненормальные. Давай, пошел домой, и чтоб как марш пройдет — все были на Ольгерда как штык. Ругаться не осталось сил. Ротгер вяло махнул рукой и потащился догонять остальных. Он им сделает. Он такое освещение сделает, что весь Старый город сгорит к Леворукому этим же вечером, грот-мачту всем в задницу… Темнело удивительно быстро. Гораздо быстрее, чем удавалось разобраться в проводке. Хотелось высмотреть в толпе знакомых: Олафа, Руппи или, может, Бермессера, хотя представить его высокомерную физиономию среди празднующих горожан было сложновато. Мелькнул неподалеку Зепп — или показалось? Ротгер закрутил последний винт и устало присел на стремянку. Наконец-то. — Эй, крабий сын, уснул что ли?! — заорал Берлинга, громыхнув ключами по дверце щитка. — Готово, нет? — Да готово, готово. Запускай уже. Если не заработает, он сдохнет прямо тут. Они все сдохнут. Спустя несколько мучительных секунд спираль в фонаре начала медленно нагреваться, разгоняя сумерки. Сил не осталось даже радоваться. Ротгер сполз со стремянки и потащил ее в подъезд, возле которого уже собирались остальные. — Ну всё, крабьи дети, свободны, — Берлинга вытер пот со лба. — Завтра у всех выходной, послезавтра возвращаемся на объекты. Можете пить, гулять и веселиться. Филипп широко зевнул и потянулся. — Честно, сейчас бы я заснул даже в постели Гудрун. — Шадди выпей. — в самом деле, проспать такой праздник просто-напросто глупо. — Тошнит уже от твоего шадди. Рабочие жилеты отправились в подсобку вслед за стремянкой, однако вид семи помятых марикьяре все равно оказался далек от праздничного. Упоминание Гудрун натолкнуло Ротгера на мысль. — Это от растворимого тошнит. Пошли, напою настоящим. — Денег в кошельке было не так уж много, но друзей угостить хватит. — Гуляйте, молодежь! — Берлинга — неслыханное дело! — сунул Филиппу одну из своих карточек. — Считайте, что сверхурочные. Нежданный подарок сразу поднял всем настроение. Распрощавшись с Берлингой, вся компания отправилась за Ротгером в ту самую шаддийную, где они когда-то сидели с Бермессером. В самом деле, почему бы и нет? Наверняка ведь ни один из них даже не пытался туда зайти. На сцене перед Ратушей играл военный оркестр, но его почти не было слышно в людском гуле. Вокруг мелькали бесконечные лебеди — на куртках, шапках, рюкзаках, дамских сумочках, флагах, воздушных шарах… Моряков виднелось на удивление мало, в основном почтенные бюргеры с женами и детьми. Мелькнула знакомая тигриная морда, помахала лапой и тут же растворилась в лебедино-людском море. — Нам сюда. Ротгер завернул под знакомую вывеску, но ему неожиданно преградили путь. — Мест нет. Вот ведь незадача! Хотя неудивительно — при такой-то толпе. — Ничего, мы на вынос возьмем. Охранник в темно-синей старинной форме и не подумал уступить дорогу. — Там очередь. — Да что ты с этим фрошером церемонишься? — с ближайшего уличного столика поднимались двое с лейтенантскими нашивками. Лицо говорившего раскраснелось от выпитого — и определенно не шадди. — Притащились на наш праздник как к себе домой, да еще лезут в приличные места. — Улицу иди подметай, задница марикьярская, — хохотнул его товарищ, показывая неприличный жест. Кулак впечатался в морду лейтенантика, отбрасывая его обратно на стол. Тут же плечо как клещами стиснули — охранник собрался вышвырнуть от нарушителя спокойствия на улицу. — Грабли убери, не в огороде! — Филипп схватил охранника за свободную руку, выкручивая запястье. Плечо освободилось, зато налетели лейтенанты — теперь уже вдвоем. — Топи фрошеров! — заорал краснорожий бюргер и тоже полез в драку. — Дриксен верит своим морякам! Шестеро против толпы — немного, их смяли бы в пять минут, но сначала мешали столики, а когда выбрались на свободное место, уже прибыло подкрепление. Не только команда Берлинги гуляла этим вечером. — Наших бьют!.. За соберано!.. За кесаря!.. Райос!.. Ротгер молотил кулаками направо и налево, выкручивал руки, ставил подножки — а дриксы все лезли и лезли. Так же, наверное, чувствовал себя его знаменитый тезка в прошлом Круге, только сейчас помощи ждать было неоткуда. Сколько бы ни было марикьяре и талигойцев, гусей все равно окажется больше. Тем хуже для них! Вот тебе, сволочь! Белобрысая рожа шарахнулась назад, зажимая разбитый нос. В тот же миг прилетело по почкам, Ротгер развернулся было, чтобы найти обидчика, и в это время его дернули за рукав. Щеголять бы Олафу Кальдмееру синяком под глазом, но верный Руппи успел отбить ротгеров кулак в сторону. — Каких закатных тварей ты здесь ловишь? — Олаф выглядел непривычно встрепанным и злым. — Райос поднял, курсант? — Сгинь ты к Леворукому, — устало попросил Ротгер. Спорить не было никакого желания. Что он понимает, дрикс несчастный! — Пойдем отсюда, слушай. — Да отстань ты от него, — рядом вынырнул Бюнц в разорванном мундире. — Все эти предатели одним дерьмом… Ээ, я тебе сейчас! — последнее относилось к незнакомому марикьяре с ножкой от стола в руках. Сзади крикнули на кэналлийском, предупреждая, Ротгер едва успел увернуться от летящего в голову кирпича. Когда он повернулся, Олафа и Руппи уже не было. «Ну и кошки с ними!» — думал Ротгер, вкладывая всю свою ненависть в очередной удар. Это он-то предатель! Гуси заносчивые! Святоши эсператистские! Хорошо быть правильным и хорошим, когда ты свой… — Это ты мне сказал?! Сам сдохни, сволочь! Тощий дрикс отступает под его напором, но тут же налетает другой. А по щам не хочешь?.. Марикьяре никогда не будет своим среди гусей. Шаг в сторону, и вежливость облезает с местных снобов, как чешуя с рыбы под умелыми руками тетушки Юлианы… Да куда же вас столько! Перед глазами рассыпались звезды. Боли Ротгер не чувствовал, только веселую злость. Гусей больше? А марикьяре сильнее! — За соберано! Отомстим за Хексберг!.. Их понемногу теснили в ближайшую улицу. Плохо. Прижмут — точно не выбраться, задавят. — Эй, гуси недощипанные! Только впятером на одного горазды? Под ноги неожиданно подвернулось что-то мягкое, Ротгер едва не упал. Марикьяре, не знакомый, но нужно вытащить — затопчут же, уроды закатные! Тело оказалось неожиданно тяжелым. То ли ноги подгибались от усталости? Что-то мокрое заливало глаза. Вспотеть умудрился? В такой толпе, пожалуй, запаришься! Отбиваться свободной рукой было трудно, удавалось только отпихивать особо настырных гусей. А они все лезли и лезли. В конце концов, Ротгер просто рухнул вместе со своей ношей под стену какого-то дома. Сейчас они немного отдохнут и пойдут дальше. Должны же эти кошачьи гуси когда-нибудь кончиться. Перед глазами трепыхалось невнятное марево. Пришлось зажмуриться. Ничего этого нет. Они просто напились на радостях и сейчас спят на набережной Эйны. Точно, набережная, иначе почему так холодно?.. В глаза ударил яркий свет, и Ротгер ошарашенно заморгал. — Чувствую себя падальщиком, — признался Бермессер, пряча в карман телефон. — Грифоном, реющим над битвой в поисках свежего трупа. Вокруг царила оглушительная тишина. Марикьяре, которого так упорно спасали, куда-то делся. Хорошо, если сбежал, а не уволокли. Хотя тогда бы забрали и самого Ротгера. — И много… удалось найти? — Знакомый марикьяре у меня единственный. Не считая того светловолосого мутанта, но его я не видел. — Его зовут Филипп. Голова отчаянно раскалывалась. Хотелось уснуть или сдохнуть, а лучше и то, и другое сразу. — Сказал бы, что рад знакомству, но место больно неподходящее для любезностей. — Обычная улица, — буркнул Ротгер и начал медленно подниматься, придерживаясь за стену. — Ощущение такое, будто мне вышибли мозги, но они застыли по дороге. — Вряд ли, больше похоже на кровь. Голова не кружится? Его все-таки поддержали под локоть. Ротгер подавил истерический смешок. Разорится, бедняга, на салфетках. — Молодые люди, куда идем? — полицейский подозрительно переводил взгляд с гуся на фрошера и обратно, не в силах осознать такое сочетание. — Моего друга едва не убили в этой толпе, — процедил Бермессер. — Могу я отвезти его в больницу самостоятельно? — А дойдет? — на мрачной физиономии полицейского отразилось сомнение. — Моя машина на набережной. Полицейский отошел к коллегам — те как раз поднимали с брусчатки гусиную тушу с лебедем на куртке. — В какую больницу? — простонал Ротгер, с трудом переставляя ноги. — Тюремную? — А если заражение? Обязательно продезинфицировать и наложить швы. — Берлинга зашьет, он умеет. Только больниц ему сейчас и не хватало. Завтра полиция оправится от шока и начнет шерстить их в поисках пострадавших. Точнее, свидетелей и обвиняемых. Бермессер не стал спорить. Медленно, шаг за шагом, они тащились к набережной. Хорошо хоть, ничего не сломано, но синяки тоже не один день заживают. — Как я выгляжу? — они в очередной раз остановились передохнуть под фонарем, и Ротгер повернул лицо к свету. — Отвратительно. — Да понятно, что не Гудрун. Синяков много? Бермессер только скривился презрительно, как тогда, в их первую встречу. Есть в этом мире постоянство, а то Ротгер уж засомневался было! — Затрудняюсь ответить. Могу дать салфетку вытереть кровь, тогда станет понятнее. — Салфеток не хватит. Похромали дальше. Даже если синяков не окажется или их удастся быстро свести, как показаться в Академии? Тот же Олаф доложит Бабушке Штарквинд — и прощайте, мечты о море! Хотя сейчас Ротгер скорее желал Академии сгореть вместе с Бабушкой и всеми курсантами. До чего глупо вышло! Набережная оказалась засыпана ровным слоем мусора — бутылками, фантиками, бумажными стаканами, и даже флагами с лебедями. Патриоты называется! Неподалеку стояло несколько полицейских машин. — Осталось перейти мост. Знакомый «Зильбер» маячил неподалеку. Ротгер и не представлял, что может настолько обрадоваться этому кошачьему ведру с гайками! Бермессер не был бы Бермессером, не постели он на сиденье пакет. И не вручи Ротгеру пачку влажных салфеток с требованием вытереть «хотя бы руки». Быстрее было сделать, чем спорить. Несколько минут спустя «Зильбер» уже выруливал на проспект, давя колесами хрусткий мусор. — Куда? — Улица Марге-унд-Бингауэра. — разлепить глаза оказалось невыносимо трудно. — Я покажу. — У меня навигатор. «Зильбер» притормозил, но быстро набрал скорость. Ротгеру показалось, что прошло несколько минут, когда его легонько ткнули в плечо. — Куда дальше? Одинокий фонарь едва освещал знакомые здания. — Туда. Еще два дома. Заходить хотя бы в подъезд Бермессер отказался. Ждал возле крыльца, когда жертва его милосердия свалится на руки матерящемуся Берлинге, а потом тихо ушел, будто и не было его. Потом Ротгер наконец уснул и больше ничего не помнил.