Я здесь

      — Мистер? Вы не могли бы оживить мою мышку?       Мальчишка протягивал на грязной, поцарапанной ладошке обычную заводную мышь. Поломанную, разумеется. Рейстлин вздохнул: с такими просьбами приходили к нему частенько. На взрослых он шипел и отваживал — его магия не работала по заказу, своих «клиентов» он всегда находил сам, и никогда не ошибался, будь то современная дешевая игрушка или древний манекен с шарнирным заклинившим механизмом. Но детей Рейстлин любил. Неловко, не умея найти с ними общий язык, но любил — им было достаточно, они понимали порой куда больше взрослых.       — Я не оживляю игрушки. Я создаю или чиню вместилища для душ, которые отчего-то потеряли свои оболочки, но хотят вернуться. И не зови меня мистером, мастер или маг подойдет лучше.       Перегнувшись через потертую конторку темного дерева, на которой всегда в изобилии лежали медные, латунные, бронзовые и бог знает какие еще запчасти непонятно от чего, стояла старая чернильница и пустая сейчас жердочка для черного ворона, маг взял с детской ладошки игрушку.       — Зачем ты хотел, чтобы она ожила? Тебе жаль игрушки?       — Да, мастер, — признался мальчик и Рейстлин хотел было вернуть мышь и отослать его, но тот продолжил: — Она ведь могла бегать! А теперь не может... Должно быть, ей очень обидно. И мне... Хотелось бы позаботиться о ней, но я не знаю как. Только вы в городе знаете.       Даламар подлетел незаметно, как всегда. Уселся на свою жердочку, пошатнув ее, маг придержал привычно и посмотрел так, словно советовался. Ворон глянул на мышь в его руке искоса черным глазом, каркнул что-то.       — Я знаю, знаю... — раздраженно буркнул Рейстлин. — Не стоит тратить время по пустякам, когда главная работа не закончена... Это не пустяк, Даламар.       Велев мальчишке подождать, маг ушел в подсобку вместе с поломанной игрушкой, а вернулся через несколько минут с невысоким потертым цилиндром и набором отверток.       — Возьми, — в черной шляпе бегал белый мышонок с розовым хвостом. — Ему нужно, чтобы кто-то заботился о нем. Цилиндр можешь не возвращать. А твоя игрушка...       Заводной механизм был самым простым. Разумеется, собран бог весть из чего, вот и погнулась пружинка, заклинила все... Ловко орудуя несколькими отвертками, Рейстлин не глядя взял с конторки подходящую пружину и вставил на место старой. Несколько раз повернув ключик, он отпустил механическую мышь на пол и та резво побежала прямо к своему хозяину.       — Спасибо, мастер! — мальчишка ускакал с широкой улыбкой, прижимая к сердцу свои сокровища, Рейстлин усмехнулся вслед.       — Вот бы все было так просто...       Даламар каркнул согласно, перелетел на плечо.       — Да, пойдем... — закрыв изнутри лавку, Рейстлин вышел на задний двор, как всегда чувствуя, что при этом сжимается сердце. Пришлось опереться на трость привычно, пережидая, пока схлынет волнение. Во дворе стоял дракон. Не золотой, конечно, как звали его все в городе, где же взять столько золота? Латунный. Он не сиял, лишь блестел матово под редким здесь солнцем, но размеры его, тонкая и огромная работа, которую несколько лет уже вел Рейстлин, внушали уважение. От дракона веяло силой, могуществом... На него днем и ночью с забора таращились мальчишки. Что там, и взрослые, благопристойные леди и джентльмены не могли порой удержаться — чтобы целиком увидеть того, чья гордая фигура возвышалась над домами. Но не это заставляло самого мага раз за разом сражаться с собственным сердцем, выходя во двор. Больше дюжины лет он ловил души. Больше дюжины лет дарил пристанище тем, кто искал его. Больше дюжины лет он чувствовал рядом с собой присутствие одной и той же души... Чего просила и искала она, маг понять не мог, но со временем привык к ее присутствию, научился понимать тонкие колебания собственного настроения — только так она и могла общаться с ним... Даже Даламар посмотрел бы на мага как на сумасшедшего, если бы он сказал ему, что уже несколько лет без памяти влюблен в это эфемерное нечто.       Дракона Рейстлин строил для него. Он всегда знал, какое пристанище нужно каждой душе, всегда исполнял все точно, не позволяя себе ни малейшей халтуры при сборке, чтобы по завершению работы дух мог оживить сделанную им вещь, придать свои черты, стать с ней единым целым: отсюда и родилось популярное в городе заблуждение. Но дракон... Несколько месяцев Рейстлин только прикидывал, что должен собрать. Казалось, будто эта душа не могла выбрать одной формы... Маг даже начинал строить модель человека, но почти закончив, однажды ночью унес ее в подвал, осознав, что поддался собственному желанию. Как хотелось бы, чтобы та была человеком! Рейстлин даже знал, как бы выглядел этот человек — неправильная форма ушей, тонкие пальцы, золотые непременно волосы и четкий абрис губ, к которым можно было бы прикоснуться своими...       Вздохнув, Рейстлин подставил к груди дракона стремянку. Оставалось уже немного... Пусть он и улетит, уйдет от него, как и все другие, пусть для своей души после этого придется изобрести клетку, но он (или она, этого маг не знал) будет существовать. Остальное неважно.       Полил дождь, Даламар с плеча улетел под навес, но Рейстлин упрямо продолжал работу. От разрушительного воздействия влаги каждая деталь была защищена... Кроме самого мага, но кровь на платке за несколько лет даже пугать перестала уже. Когда подошел черед последней пластины чешуи, Рейстлин этого даже не заметил — закрутил все болты и почувствовал, как качается под ногами лестница.       Дракон подхватил у самой земли.       — Ты здесь! — шепнул маг восхищенно, чувствуя, как замирает собственная душа. Работа закончена... На этом — конец и мечте золотой-латунной, и больше никогда не ощутить, не почувствовать этого, другого, рядом с собственным сердцем...       — Сделай еще кое-что, — ответил вдруг дракон, осторожно ставя мага на землю. — Пожалуйста...       Модель человека Рейстлин собирал до глубокой ночи — судорожно, дрожащими руками, но когда та была закончена, ничего не произошло.       — Злая шутка... — все еще не прочувствовав до конца того, что понял, поделился с Даламаром Рейстлин, отворачиваясь от мертвой куклы с отвращением. — Как я мог поверить... Одной душе не нужно нескольких оболочек! Он просто обманул меня, чтобы убраться без помех... А я-то, олух, поверил, думал что знаю его, что чувствую!       Со стола, снесенные тяжелой рукой, с грохотом попадали инструменты, ворон взлетел, возмущенно каркая... Рейстлин, задыхаясь, оперся о стол, чувствуя, как потеря давит на плечи, как подгибаются ноги. Как же он жалок! Он, выдумавший себе любовь, что-то родное и близкое, поверивший в собственную сказку «мастер», чей удел вечно возвращать кого-то к кому-то, самому оставаясь всегда в одиночестве!       — За что?! — голос сорвался, кулак в кровь разбился о твердую столешницу, ворон, забившись на пыльную полку под потолком, подальше от него, покосился испуганным глазом. Рейстлин закашлялся, схватился за столешницу покрепче, чтобы не опуститься бессильно на пол, чтобы не пасть еще ниже, хоть остатки достоинства сохранить перед самим собой и перед, смешно сказать, вороном. Маг хрипло рассмеялся. Перед вороном! К дьяволу достоинство, к дьяволу все... Ничто из этого не имеет значения, последние годы только и имела значение эта его одержимость, а теперь нет и ее, и какая разница, стоя он это переживет или на грязном полу? Мысль принесла почти что облегчение, но опуститься все-таки не дали чьи-то руки.       — Я здесь! Ты даже не представляешь, что сделал, что сумел... Спасибо. Я так долго ждал!       Рейстлин открыл глаза. Да что же это, он что, свихнулся? Настолько все плохо, что даже рассудок не удалось сохранить? Золотые волосы не скрывали слишком длинных для человека ушей, тонкие пальцы погладили по лицу, четко очерченные губы прижались к его собственным — но только на мгновение. Снова предательски подкосились ноги, незнакомец подхватил, усадил на стул.       — Прости, прости что так долго! Это было невероятно трудно: вернуться и драконом, и человеком, разорваться надвое и снова потом все объединить — душу, сущности... Но не трудней того, что ты сотворил! Богом клянусь, мне хватило бы человеческой формы, но ты, упрямец...       — Это ты? — неверяще спросил, перебивая, Рейстлин, и засмеялся. — Не может быть!       Это безумие. Нельзя верить в эту галлюцинацию. Когда она рассеется, это его и вовсе убьет... Но чужие руки не оставляли в покое: то прижимали его к себе, то гладили по волосам, наконец ласково коснулась подбородка теплая ладонь, вынуждая поднять взгляд...       — Какое счастье наконец обнять тебя, и говорить, по-настоящему говорить, если бы ты знал!       Боль в разбитой руке не могла мерещиться. Не мог мерещиться ставший привычным за время болезни холодок внизу груди, в слабых легких...       — Это ты! — маг то ли рассмеялся, то ли всхлипнул, позволяя тому, другому обнять себя, закрыть руками от всего, что не имело значения, убедить окончательно словами, которым верилось, наконец:       — Тише... Все хорошо, я обещаю тебе, теперь все будет хорошо. Я здесь. Я здесь.