it started out as a feeling which then grew into a hope which then turned into a quiet thought which then turned into a quiet word and then that word grew louder and louder 'til it was a battle cry i’ll come back when you call me no need to say goodbye
рылеева заводят в комнату последним. он щурится, после нескольких месяцев в темной камере всё не может привыкнуть к яркому солнцу в окошках. солдаты снимают с поэта кандалы и захлопывают за ним дверь. он протирает глаза руками и замирает, когда видит компанию вокруг себя. — кондратий федорович! а мы уж боялись, что вы к нам не присоединитесь. муравьев-апостол подходит к товарищу и, с той же сияющей улыбкой, которую рылеев запомнил навсегда, ободряюще хлопает его по плечу. сергей ничуть не изменился, только теперь на нем был не офицерский мундир, а обычная рубаха. кондратий не находится с ответом, непонимающе осматривая комнату: столовая, куда его привели, выглядела так, будто в ней решили устроить званый обед. столы накрыты, вино и шампанское стоит подле, а вокруг все, кого поэт уже не думал встретить на этом свете. — его растерянность понятна, сергей иванович. пустите господина литератора к столу, он верно истощал, — павел пестель тоже не изменился, только без мундира выглядел менее устрашающе, чем раньше. он приобнял кондратия за плечо и подтолкнул к столу. — простите, господа, я не понимаю. — рылеев нахмурился, переводя взгляд с муравьева на пестеля. они лишь вымученно улыбнулись. — кондратий федерович, боюсь, понимать тут нечего. это наша последняя встреча. мишель появился откуда-то из-за спины сергея, протягивая в дрожащей руке кубок с вином поэту. он был гораздо бледнее обычного, но его карие глаза не утратили юношеского блеска, которым кондратий когда-то так искренне восхищался. он принял бокал, слабо кивая. вместе с бестужевым они одновременно сели за стол. пестель подошел к ним и пальцем подцепил с блюдца виноградинку: — кажется, его величество решило проявить милость и подарить последнюю трапезу. comme c'est doux! сережа муравьев усмехнулся, рылеев же просто вздохнул, откидываясь на спинку стула. это не сон, как он сначала подумал: это действительно их последний вечер. — сергей петрович! — мишель говорил хрипло, но всё с тем же задором. — во франции всё было бы так же? кондратий вновь замер, когда стул напротив него занял трубецкой. князь не утратил ни капли благородства, несмотря на багровые синяки на запястьях от кандалов. его губы дернулись в нерешительной улыбке, когда он поймал взгляд поэта. — во франции, михаил, мы бы уже висели. я ведь так уже отвечал в прошлый раз, запамятовали? офицеры рассмеялись, занимая последние места за столом. на шестом стуле кондратий увидел каховского, исхудавшего, взъерошенного. петр григорьевич упорно молчал, но выглядел расслабленно в компании старых товарищей. — так вот, как это могло бы кончиться. мы вместе, сидим и ужинаем за парой историй, — муравьев отпил из своего бокала, рассматривая всех вокруг. — а, к черту! — пестель стукнул кулаком по столу. — я не жалею, господа. и будь выбор, всё равно бы пошел по тому же пути. как же вы там говорили, мишель: «шампанского и застрелимся»? бестужев кивнул, поднимая свой кубок: — союз спасения, господа! все, осунувшиеся, усталые, с дрожащими от тяжелых цепей руками, подняли напитки над столом и звонко чокнулись. последним присоединился кондратий, упорно стараясь сглотнуть ком в горле. — господин литератор, ну что же вы! — михаил точь-в-точь повторил жест муравьева, хлопая поэта по спине. спустя столько времени они так и остались единым целым, кто мог бы подумать. — выше нос, mon ami, — все присутствующие знали, что бестужев успокаивает сначала себя, а потом уже рылеева. потому что в заточении петропавловской крепости тихий плач звучит громче любого крика. — я всего лишь… — рылеев на секунду замер, вновь обводя глазами всех присутствующих. на секунду ему показалось, что они вновь в его квартире на набережной, что всё это — кошмар, наваждение. сейчас они вновь будут сетовать на тему власти и наперебой рассказывать последние слухи столицы. павел иванович, как всегда, начнет спорить с муравьевым о гуманности переворота, а бестужев, конечно же, встанет на сторону сергея. каховский изредка будет язвительно комментировать их спор, откупоривая третью бутылку игристого, а сергей петрович. под общую шумиху, он тихо и очень серьезно станет уточнять у кондратия все детали до единой, пока наконец утвердительно не кивнет, поднимая бокал за литератора. ему так бы хотелось, чтобы всё это было правдой. чтобы они вновь оказались там, свободные и гордые, со своими честолюбивыми мечтами и надеждами., но вот они здесь, герои отечества. герои, чьи жизни вот-вот навсегда оборвутся. так сильно хотелось бы всё изменить. — я всего лишь хотел прочесть вам новые стихи! кондратий поднимается со своего места под одобрительные аплодисменты. пусть скоро всему этому придет конец, пусть они лягут в могилу. огонь революции разожжен, и он будет гореть, покуда память о шестерых героях будет жить. [а жить она будет вечно].pick a star on the dark horizon and follow the light you'll come back when it's over no need to say goodbye you'll come back when it's over no need to say goodbye now we're back to the beginning it's just a feeling and no one…