***
Ненормальность бытия обрушилась на ведьмака деталями, так легко цепляющимися за мутантские глаза и уши. Везде были несостыковки, обрывки, неискренность. Геральт в какой-то момент понял, что не хватает чего-то. Это было неловкое, маленькое, почти смехотворное ощущение. То же самое чувствуешь, когда понимаешь, что в собственной комнате что-то лежит не на своем месте. Будто кто-то пришел и переложил книгу по древним рунам на пять сантиметров вбок. Вроде мелочь, а глаз все равно колет. Так и Белый Волк, путешествуя по континенту, ощущал колющий нервы дискомфорт. Порою, устраиваясь на ночлег, скажем, в дремучем лесу или гладкошерстной равнине, ведьмак — не обращая внимания и не задумываясь — стелил две лежанки, почти впритык друг к другу. Механическое действие, на которое не требовалось ни крупицы силы или энергии. Геральт осознавал, что пейзаж неправильный гораздо позже, либо когда ложился спать, либо натыкался взглядом при шнуровке сапог. Что за черт? Почему мест два? И почему он по-прежнему продолжает стелить на две персоны, не находя в этом ничего странного? Было так же нечто подозрительное в этих звонких и пронизанных чувствами песнях о каком-то ведьмаке, что у каждого встречного были на слуху и устах. Геральта из раза в раз цепляло. Давление в легких и голове не отпускало, пока какой-то очередной горлодер не допевал все строки. Ведьмак их знал. Каждую песню, каждую мелодию, каждый, так называемый, «подвиг». Это ведь все о нем было.***
Однажды, когда Геральт навестил Цири в поместье Йеннифэр, которая взялась обучать юную ведьмачку тонкостям чародейства, подопечная призналась наставнику — другу и приемному отцу по совместительству — что видит чудные сны, в которых главный действующий персонаж — витиеватый и переливчатый образ мужчины. На вопрос Волка, кого именно видит Ласточка, та ответила: «Не знаю» с болью от сдерживаемых слез, ей ведь уже пятнадцать лет. Ведьмаки в пятнадцать лет больше не плачут. К тому же, отчего вообще берется это давящая и разрывающая сердце ломка? Кто этот мужчина, и почему он вызывает столь теплую скорбь одним своим темным и неразборчивым силуэтом? Цири даже лица его не видит, так отчего ей тосковать? Геральт хмурится, пережевывает волнение за своего Львенка из Цинтры, грозно сводит брови и не спит до самого рассвета, опасаясь, что непонятный фантом из сновидений дочери посетит и его. Но вот, с чего бы? Другая путаница возникла уже с самой Йеннифэр из Венгерберга. При отъезде, Белый Волк попросил Цири вывести Плотву из конюшен, просто чтобы отвлечь девушку и поговорить с Йен наедине. Геральт некоторое время стоял молча, и чародейка, покорно ожидающая вопроса, сложила руки на груди, невесомо опершись бедром о сосновый косяк. — Ты помнишь, как мы познакомились? — спросил Геральт, глянув на ведьму исподлобья. Этот вопрос уже давно начал терзать мутанта, когда вокруг него заплясали все эти мелкие и незначительные странности, которые никак не хотели поддаваться объяснениям. Мужчина ведь до сих пор не может понять, какого черта он потащился когда-то давно в замок Калантэ на празднество, где ему выпал шанс на ребенка Предназначения. Можно было бы тщедушно списать это на Судьбу или Рок, на призрачную силу, что привлекла его тогда, но это ложь. Ничего такого не было. Ведьмак просто оказался там, впоследствии разрушив проклятие над несчастными влюбленными. Но причина? Мотив? Что было перед этим? Сплошной сизый туман. Йеннифэр ничего не смогла ответить ведьмаку, как-то виновато (?) закусив губу и сморщив лоб. Она не помнила. Был джинн, было чертово желание, была последующая ненависть и налаживание дружественных отношений ради маленькой Цири, подарившей двум нелюдям второе дыхание и шанс искупить грехи прошлого. Но как именно Геральт вышел на чародейку? Что их свело? Ведьма и ведьмак попрощались молча, без ненужных обещаний. Недосказанностей осталось вдруг много, и совсем по другому поводу.***
Перед показавшимся утром поселением ведьмаку довелось в миллионный раз, цокая и закатывая глаза от своей же беспечности, убрать вторую импровизированную лежанку и, скрипя зубами, устроиться на стылой и жесткой земле на ночлег. Под открытым небом. С сопящей кобылой неподалеку и стрекотанием сверчков да лягушек. А затем Геральт начал глухо мычать, подстраиваясь под простенькую и незатейливую мелодию, которая живет в душе каждого мыслящего существа. И, уже накрываясь одеялом дремы, мутант смолк, впрочем, тут же просыпаясь и оглядываясь. Чтобы заснуть ему вновь потребовалось еле слышно «замурчать». Утром, когда погода одарила путника медной тяжестью туч и колкостью встречного ветра, ведьмак въехал в деревню, чистую и опрятную, как подвенечное платье невесты. Люди были непривычно сговорчивы и великодушны. Косо и враждебно на него посмотрели от силы пара человек, тем самым успокаивая расшатавшиеся к стольким годам нервы Белого Волка — он-то уж было подумал, что на это место наложено проклятие. Работка для ловца нечисти нашлась, и хорошо, а то кошель заметно оскуднел. — У нас тут недалёко тропа есть, ведёть к морю, стало быть, в этот-то море и есть хворь! — эмоционально пояснял харчевник, гоняя по искусанным губам самокрутку. — Мы люди простые, незлобивые, гостям завсегдать рады..! — старик за стойкой запнулся, наткнувшись на выразительный взгляд сверкнувших скукой совиных ведьмачьих глаз. — Так воть што… К морю-то, подойти не могём! Сидят там, притаились, бестии певчие, тащат наших, как червяков к себе на дно, и поминай, как звали..! Геральт кивнул и поинтересовался, как часто «тащат» и есть ли приметы помимо «бестии певчие». Как опытному и матерому охотнику, мутанту все было понятно еще со слов «ведёть к морю», но выяснить подробности было… Было что? Необходимо? Но зачем, если он и так понял, в чем проблема? Нахер ему детали? — Ну, дай-ка подумоть… Красивые они, хоть сразу же прыгай, пустоголовый, к ним. Поють-то ка-ак… Ай! Даром, что бабы — с подковыркой все. Заманит тебя на глубину, да ка-ак цапнет! Костей не досчитаешься, — хмыкнул харчевник, облокачиваясь на поверхность стойки и предлагая ведьмаку кружку с пшеничным пивом. — Ты уж это, подсоби, а на счет золотых не переживай! Не обидим. Геральт глубоко вздохнул, принимая напиток и соглашаясь на заказ. «Сладкоголосые девы с акульими зубами, заманивающие пением дураков-крестьян на дно. Чудная бы вышла баллада, да, Лютик?» После собственных мыслей ведьмак похолодел и сжал ручку кружки хваткой утопающего. Кто такой Лютик?***
Ночью, чуть занялась луна, Геральт уже уверенно шел по узкой тропе за деревней, что вела через скупую рощицу и выходила к обширной бухте. Галька, выброшенные на берег водоросли и соленая копоть — все как всегда. Ведьмак немного постоял, перед тем как двинуться дальше. Сердце билось чаще из-за принятых эликсиров, глаза резали сумрак на несколько частей, и отблески звезд танцевали на шелковой черной морской глади. Охотник сделал от силы шага три или четыре, как в тишину ворвался посторонний, пленительный и очаровательный голос. Мое сердце так тоскует Ни к чему мне денег звон. Лишь ведьмак меня утешит, Ведь дороже злата он*. Геральт слушал, крепче сжимая в вспотевшей ладони меч. Он уже слышал ЭТО. Где? Кто ее пел? Из-под воды показалась пара женских голов, все румяные, с глазами завораживающе черными и улыбками белыми. Кожа сирен отливала серебром, а маленькие упругие груди прикрывали лишь липкие от соли и влаги темные волосы. Русалки улыбались, когда ведьмак медленно заходил в воду, кружили вокруг него, но близко не рисковали приближаться. Это не обычная жертва. Это такой же охотник. Да и не просто охотник, а знаменитость! Сирены, дополняя друг друга, хвалили спетую ранее песню, говоря, что полюбилась она им страшно, а встретить героя этих великолепных строк для них как настоящий праздник. — С чего вы взяли, что я тот самый ведьмак? — Геральт внимательно следил за перемещениями пяти русалок, готовясь обороняться при случае. — С того… — …что баллады… — …только о тебе… — …сложены… — Белый Волк. Дальше девы наперебой рассказывали, как любят людских поэтов и бардов, и что счастливы разносить их стихи по свету. Пускай и таким немного кровавым способом. Но всем же нравится! Не нравилось бы — не шли бы как свиньи на морковь. В это время Геральт потерял бдительность. Кто-то воспел его в песнях, а весь мир не помнит. Он не помнит. Сирены ухватили момент и разом набросились на оцепеневшего охотника.***
Геральт озадачен. Что за черт? Кого он не помнит? Белый Волк ненавидит чего-то не понимать. У него есть имя. Лютик. Но кто это блять? Два дня назад он вновь приехал к Йеннифэр, решив взять небольшой отпуск. Что-то странное творилось вокруг него, а в таком настроении ловить чудищ получается из рук вон плохо. Это подтвердят недавно затянувшиеся окончательно тонкие белесые полосы на предплечьях и бедрах — подарки от сирен. В поместье чародейки всегда витала ленивая и уютная атмосфера. «Одомашненная» ведьма больше не гнала ведьмака прочь огненными заклинаниями. И взрывающими, к слову, тоже. Теперь только тихие редкие разговоры, парная забота о Цирилле и наиболее частые ехидные остроты в сторону друг друга. — Кто такой Лютик? — спрашивает Геральт у Цири, надеясь на авось. Она же видела кого-то во сне, может, того самого Лютика? Не зря же он всплыл в голове, когда трактирщик поведал мутанту о проблемах с нечистью в их крае. — Эм… Цветок, вроде, — неуверенно отвечает Цири, заламывая пальцы. Дурная привычка из детства. Геральт вздыхает. Это он знал, но имя в мыслях… оно собственное, а не нарицательное. Что же он имеет в итоге? Имя — Лютик. Род деятельности — очевидно, бард, раз стишки его поют повсюду. Что делал — писал баллады про Геральта из Ривии. Так как Геральт связан с бардом Лютиком и почему никто ничего не помнит? Ведьмак просит помощи у Йен. В конце концов, она чародейка, и в делах внезапной амнезии смыслит больше, чем кто-либо, но ведьма говорит, что сделать ничего не может. Не ее, якобы, профиль. Геральт недоверчиво фыркнул. Одна из ведущих чародеек севера и просьба проверить мозги на наличие заклятий — не ее профиль? Йеннифэр горделиво вздергивает бровь и говорит, что Геральт идиот, и сначала нужно дослушать. Трисс Меригольд из Марибора — хорошо знакомая им чародейка, и первая, кто обучал Цири магии. Меригольд по большей части специализировалась когда-то на целительном волшебстве, поэтому сделать может гораздо больше, чем Йен. Белый Волк прячет призму сконфуженности за смешком и небрежно брошенным: «Спасибо, в долгу не останусь». Черноволосая ведьма только машет рукой. Цири — это то, за что она сама будет в долгу перед ведьмаком. Полностью вычеркивая из памяти инцидент с джинном, который все так же вызывает много вопросов. — К тому же, — Йен заправила прядь волос за ухо, — я рада, что ты смог переключиться на другого, — слова вырвались рефлекторно, будто сказанные много раз до этого и вошедшие в привычку. — На кого? — Геральт подался вперед и впился пальцами в колени. На душе оседали декабрьские снежинки, тут же превращающиеся в лед. — Я… не знаю, — ведьма нахмурилась и разозлилась. Кто-то основательно покопался в голове у чародейки и них всех. А она этого даже не поняла. Блядство.***
Геральт воспользовался услугами телепортации Йеннифэр, которая твердо заявила, что пойдет с ним. Магичке ой как хочется выяснить, кто виноват в их беспамятстве и кому оторвать за это голову. Ведьмак спорить не стал, только наказал хихикающей в стороне Цири следить за Плотвой и не взорвать замок чародейки к чертям в их отсутствие, как случилось однажды. Меригольд встретила давних друзей с улыбкой, впрочем, сразу же поинтересовавшись, что им нужно. Ей, как придворному магу, некогда по пустякам отвлекаться. В комнате чародейки царил полумрак. Воздух был тяжелый, затхлый какой-то. Сама Трисс только недавно вернулась в свои покои после месячного отсутствия, а посторонним в ее обитель соваться строго запрещено. Вот пыль потому и клубится повсюду. Геральт, чувствительный к таким вещам, чихнул пару раз, прежде чем рассказать, зачем они побеспокоили подругу в столь поздний час. — Вы уверены? — немного скептично поинтересовалась Трисс, и, тем не менее, в поисках заклинания нужную книгу она уже достала. — Да, — ответила за обоих Йен, заставляя Геральта сесть на стул. Ведьмак в присутствии двух чародеек — двух его бывших чародеек — ощущал себя донельзя некомфортно и по-мальчишески хотел сбежать в другую комнату. — Что же… — Меригольд кивнула себе и подошла к подруге с раскрытой книгой, — мне понадобится твоя помощь. Геральт, глядя на женщин снизу вверх, вдруг почувствовал пробежавший по позвоночнику холодок. Все это больше напоминало личный допрос с пристрастием. А потом казнь. На поверку все так и оказалось в каком-то смысле. После пары произнесенных Трисс слов Геральт буквально отключился от мира, сосредоточившись на металлической хватке вокруг головы. В затылке закололо, и ведьмак потерялся где-то в темноте, скрючившись от боли. В пустоши тьмы носились искореженные воспоминания. Часть из них была идеальной, яркой и понятной, а другая — вся в каких-то помехах и шумах. Будто от него что-то прятали. Геральт пытался уцепиться хоть за один юркий хвост мыслей, но они бежали, как муравьи, и сильному ведьмаку оставалось только рычать. В какой-то момент перед ним замер на пару секунд один старый, почти бесполезный маленький жизненный эпизод, где он сидел в таверне, погруженный в свои думы, в то время как отовсюду до него доносился чей-то глубокий соловьиный голос. Скорее даже оттенок голоса. Это была песня… Кто-то пел, но различить ничего не выходило. Ни слов, ни того, кто выступал. Эта движущаяся картинка задержалась недолго, после чего уплыла так же быстро, как все прочие. Геральту она вдруг показалась такой важной и необходимой, что он помчался за ней вслед, но, ожидаемо, с места не сдвинулся. В чувства его привела кружка воды, беспардонно вылитая на голову. Белый Волк резко вдохнул и подскочил, рассерженно озираясь по сторонам. Его прервали на самом ответственном моменте. Разгадка была так близка… — Спокойно! Это была я, — Йен показала руки, в одной из которых, на указательном пальце, болталась пустая посудина. С края срывались прозрачные капли. — Ты был прав. Это магия лишила нас воспоминаний. Кто-то стер из них человека. «Бард. Лютик. Не просто человек», — отрешенно подумалось Геральту, отчего ведьмак чуть не застонал вслух от распирающего яростного отчаяния. — Но это сделал не маг, — продолжила Йен, ставя кружку на стол. Рядом с ней в ожидании замерла и Трисс. — Остаточная магия такая же, как у… — ведьма вздохнула, — это Святой Грааль. — Я думала, что Грааль дарует бессмертие и силу, — Трисс задумчиво склонила голову. — Я думал, что это миф, — тяжело фыркнул Геральт, все еще отходящий от ментальной «взбучки». В ответ он получил лишь укоризненные взгляды. — Вы серьезно? — Грааль исполняет любое желание испившего из него, — сказала Йен как ни в чем не бывало, — сказка ложь, да в ней намек… — усмехнулась чародейка. — Можно ли отменить это желание? — спросил Геральт, быстро свыкнувшись с мыслью, что большая часть услышанных им когда-то легенд и мифов оказывается правдой. — Можно, — Йен вдруг стала мрачной, — если уничтожить чашу. — Нельзя уничтожать Святой Грааль! — воскликнула Трисс, по-настоящему ужаснувшись. — Вы хоть представляете, сколько желаний было загадано за тысячелетие? Большая часть из них напрямую влияет на мир. — А нельзя загадать отмену желания, испив из чаши? — ведьмак сцепил кисти в замок и оперся о него подбородком. — Нет. «Святой Грааль себе не перечит», — хмыкнула Йеннифэр, — к тому же, отменятся не все желания. Только за последние сто лет. Мера безопасности, скажем так. Кто-то убрал Лютика желанием, и у Геральта встает вопрос: достаточно ли важен ведьмаку забытый человек, чтобы рисковать из-за него миром?***
Прошла неделя. Геральт ходит как дворовый облезлый кот по замку. Всех сторонится и бесшумно появляется в комнате, вызывая в Йен раздраженную дрожь. Мутант думает. Думает, думает, думает. Он заебался думать. Кому могло прийти в голову загадать у Грааля исчезновение обычного барда? Неужели Лютик был кем-то, кто способен перейти дорогу или насолить кому-то очень влиятельному? Если он пел о похождениях Геральта, то это уж скорее ведьмак ненароком затащил его в какое-то дерьмо. Получается, он виноват в исчезновении Лютика? Геральт даже не знает, как бард выглядел. Как вел себя, что любил, какой у него был голос и почему он решил связаться с опасным ведьмаком. А главное, как сам Белый Волк допустил что-то подобное? Подвергать человека риску — это не то, что прописывает ведьмачий кодекс. Геральт глядел в бездну за окном и неторопливо пил вино. Йеннифэр ему спасибо не скажет, но сейчас откровенно все равно. В груди глухо пульсирует рана от неизвестности. Пустоты и судорожной нехватки знания. Почему? почему почему почему почему почему Геральт рыкнул и, допив остатки, швырнул кубок куда-то в стену. Такая злоба отдавала острым чувством дежа вю. А может это все вино? В дверь комнаты громко постучали. Ведьмак прикрыл глаза, выдохнул и расслабился в кресле. — Заходи. В мгновение, когда ведьмак открыл глаза, перед ним на корточках сидела Цири, успокаивающе поглаживая напряженные до сих пор предплечья мутанта. Они сидели в тишине до самого рассвета. Иногда Цирилла начинала дремать, сложив руки и голову Геральту на колени. Тогда ведьмак ласково перебирал серебряные пряди длинных девичьих волос, гадая, не виновен ли Лютик в его Предназначении? Если да, то не жалко и мир пошатнуть ради барда. Ведьмачка вдруг разлепила веки и мутными от сна зелеными глазами серьезно посмотрела на Волка. — Он поет. Я не вижу его… Только неясный образ. И голоса не слышу, но точно знаю, что он поет. Красиво. И знаю, не забудь мы его, то ужасно бы тосковали. Геральт говорит себе — плевать. Охотник аккуратно перекладывает Цири к себе на кровать, укрывает одеялом и легко улыбается, говоря беззвучное: «Спасибо, Львенок». Ему нужно найти Йен и узнать, как найти Святой Грааль.***
Можно было бы посмеяться с того, как, оказывается, легко найти призрачную чашу из легенд. Достаточно получить зачарованный чародейкой компас, и провести почти полмесяца в пути, следуя не меняющей положение стрелке. Ведьмак не забывал в дороге выполнять свои жизненные обязанности, перебив с особым энтузиазмом сотни разношерстных существ. Иногда Геральт останавливался в трактирах и, спокойно попивая эль — сверля при этом взглядом лежащий перед собой компас — неосознанно в голове подпевал песням, что голосили чуть ли в каждом королевстве. Не всем, а только тем, которые откуда-то знал сам. Хотя, уже не тайна, откуда он их знает. В один из дней, что близился к завершению, Геральт с Плотвой набрели на небольшую пещеру, окутанную лианами дикого винограда. Компас в руке ведьмака будто бы взбесился. Стрелка пошла кругом, совершая полный оборот за жалкие миллисекунды. Белый Волк понял — он на месте. Оставив кобылу снаружи, мутант осторожно зашел в черноту, не дожидаясь, пока сработает эликсир для ночного видения. Его била дрожь нетерпения. Лютик, кем бы он ни был, вызывал в нем совсем человеческие переживания и чувства. Это… подстегивало, что ли. Каменистая тропа вела куда-то вглубь. Медальон с волчьей пастью молчал, но на всякий случай ведьмак обнажил серебряный меч. Плутать пришлось прилично, удивительно, какие лабиринты оказались прямо под землей, но в конце концов Геральт вышел в небольшой зал округлой формы. По центру находился выступ, который окружал небольшой ров. Позади возвышения из стены бил миниатюрный родник. На выступе стояла простая позолоченная чаша. По размерам она не уступала обычному королевскому кубку, а вот по убранству явно отставала. Ни россыпи драгоценных камней, ни рисунков, ни витиеватых ручек. Это как-то… разочаровывало. Геральт подошел к чаше и заглянул внутрь. Сухо и пусто. Спрятав меч обратно в ножны, ведьмак аккуратно взял Грааль в руки. Мутант изучал его глазами, размышляя, кто был тут до него. Сердце покалывало, а руки уже зачесались в желании впечатать кубок в землю. Геральт медлит еще минуту, после чего замахивается и со всей своей нечеловеческой силы бьет чашу о выступ, на котором та мирно покоилась некоторое время назад. И вспоминает. Все о Лютике. О прожитых вместе годах и пройденных испытаниях, включающих в себя охоту на монстров и ссоры по поводу и без. О том, что бард и впрямь так важен ведьмаку, что и любовь перестала казаться такой недосягаемой и невероятной. Она была вот здесь, рядом, ходила вприпрыжку и горланила песни обо всем и ни о чем. Возвращаются запахи, принадлежавшие менестрелю, жар от биения его сердца, которое всегда трепыхалось как рыба на суше. Вновь ощущается дикий, необузданный инстинкт быть рядом с человеком, который остался рядом вопреки всему. И также Геральт вспоминает, что Лютик погиб, защищая Белого Волка от удара в спину. Крестьянин с вилами… Вспоминает и то, что сам нашел Святой Грааль и загадал не чувствовать боли. Чаша посчитала, что, никаких воспоминаний — и есть лекарство от пожирающей душу пустоты. А отсутствие воспоминаний у всех — никаких сочувствующих взглядов и напоминаний — снова лекарство от боли. Геральт падает на землю. Прикрывает глаза. Зарывается пальцами в волосы. Лютик улыбается ему в грезах. Ведьмак слышит его смех и певчие нотки. Чувствует тепло от фантомных касаний барда. Скучает по его заботе. Тоскует по любви, что создал для него менестрель. Геральт ударяется затылком о каменистые выступы в стене. Потом еще и еще. Ему нужно лекарство от боли. Иначе он нарушит последнюю просьбу Лютика, когда тот захлебывался кровью. — Береги Цири. Сказав это, Лютик весь как-то вытянулся. Ослабевшая рука менестреля, в последний раз огладившая скулу ведьмака, расслабилась и упала барду на живот. Геральт поднялся с места. Сделал глубокий вдох и выдох. Надо же, так въелся в подкорку сознания, что Белый Волк, даже не помня, все равно помнил. Ему нужно что-то. Желание. Желание от боли, которой удавится и самый сильный непоколебимый ведьмак. Впрочем, давно не непоколебимый. И был ли?***
Во снах Цири Лютик продолжает петь. Иногда она его слышит. Иногда — нет.