Мэнни и инструменты

      Мэнни почти тридцать, и он никогда не жил с родителями - это счастье досталось его старшей сестре. Теперь у неё семья - двое смешливых мальчишек, крошечный домик в пригороде, работа со свободным графиком и никакого мужа на горизонте. Его дед выращивает овощи, а по выходным они обедают вместе - дед в старом скрипучем кресле, инструменты, ходики на стене, Мэнни, и всякому понятно, кто именно тут лишний. Но иногда, словно и не было всех этих лет, вечером тянет разжечь камин и попросить рассказать ещё одну сказку, про любовь гордого кецалькоатля и рдеющий на белом крест, пока дед не начал кряхтеть, жаловаться на поясницу и намекающе смотреть на дверь.       Мэнни почти тридцать, а единственная выпечка из женских рук, что он пробовал - работа булочницы из углового магазинчика, почти ровесницы деда. Иногда она с его стариком встречаются глазами, и в такие моменты Мэнни очень старается не думать, что бы было, если дед женился на ней - белой, обеспеченной, свободной. Нет, Мэнни не чёрный, всё гораздо хуже, но здесь об этом не принято говорить вслух. Как и о том, что симпатичная владелица строительного магазинчика через улицу никогда не станет хозяйкой в его доме - доме, которого нет.       Мэнни почти тридцать, он живёт в мастерской и ночами дрочит под одеялом, сдерживая стоны и вздохи, чтобы не разбудить инструменты. Он помнит, что случилось, когда сдержанность оставила его, и эта память сбивает ритм, стирает удовольствие, оставляя лишь удовлетворение. Такое же, как после проделанной работы.       Чёрные глазки инструментов закрыты и хочется верить, что они мертвы и холодны, как куски железа, а он - свободен и одинок, но его сторожа недовольно ворочаются на подушке - дыхание, храп, позвякивание, и рука всё быстрее скользит по члену - когда же это закончится?       - Не думай Мэнни, расслабься и дыши, - так говорил ему шаман перед посвящением, а потом была боль, неприятное горячее, льющееся по ногам и темнота, подступающая всё ближе. Тогда он зажмурил глаза, сказал себе, что всё - сон и вправду заснул, а когда проснулся, то был уже - Мэнни и инструменты были с ним, а зад саднило пару часов, пока он не забыл об этом, мастеря первый ящик для своих ребят - так он называл их в самом начале, пока не понял что к чему - заснул, чтобы снова и снова не вспоминать ночами.       И это оказалось очень удобно - не вспоминать. О красавчике-итальяшке, учившем его танцам, а научившем совсем другому в тесноте гримуборной под тягучее завывание танго.       - Это танец страсти, - говорил он, и вправду был горяч, хотя Мэнни не особо было с кем сравнивать. Это потом появился Джон в ковбойских ботинках, Джон, напрочь влюблённый в лошадей и ветер в лицо, женившийся на белой и выставивший Мэнни из своей постели в вечные друзья-приятели.       А потом явился дед и отвёл его к шаману, чтобы тот лечил. И он вылечил, и дал работу рукам и уму, а ещё дал надсмотрщиков, наказав им позаботится о Мэнни, одев их железом и пластиком. Мэнни старается не думать о том, кто они, особенно тогда, когда пытается кончить.       Его руки липнут к члену, а потом к одеялу. Инструменты недовольно ворчат во сне. День Мэнни заканчивается, как заканчиваются все его дни, с того самого первого и навсегда.