Навсегда

— Черт, а теперь эта идея уже не кажется такой уж правильной, чувствую себя полным идиотом, но раз уж решил, надо сделать, ведь правда? — Геральт вздохнул, поправив камеру, из-за чего ненадолго выпал из кадра, но быстро вернулся. — И прекрати реветь. — Мужчина обратился, глядя точно в камеру, когда как в помещении кроме него никого не было. — Я точно знаю, Юлиан, что сейчас ты заливаешь слезами клавиатуру моего ноутбука, просматривая эту запись, — беловолосый улыбнулся, но как-то устало, вымученно, ему и правда тяжело было делать эту запись, еще тяжелее было не показать подкатывающую боль. Прошло полтора года с тех пор, как Геральту на очередном плановом обследовании в клинике сообщили, что у него неоперабельная опухоль мозга. Новость буквально вышибла его из привычной жизни, врачи давали всего полгода, максимум два — при условии, что прямо сейчас он начнет проходить курс химиотерапии. Впервые в жизни Белому Волку стало по-настоящему страшно, но не от того, что он скоро умрет, а скорее от того, как он жил. Когда он выходил из кабинета врача, воспоминания буквально мелькали перед глазами, хорошего в них было мало. Сирота, выросший в приюте… Геральт рано научился защищать себя, уже ближе к выпуску в их не слишком благополучную компанию попал Юлиан, мальчик-цветочек, или Лютик, как прозвали его девчонки. Белоголовому же было просто интересно, отчего этот мальчишка из благополучной семьи связался с ними, с детдомовскими, тем более, что почти все в их компании были, по сути, на пороге колонии. За Геральтом уже к тому времени прочно закрепилось прозвище Волк, Лютик умудрился исковеркать его до Волче, что несказанно бесило поначалу, потом он просто смирился и стал игнорировать мальчишку. Это удавалось ровно до тех пор, пока на очередной вечеринке, если можно это так назвать, слегка перебравший Юлиан при всем честном народе не признался в симпатии к Геральту, реакция ребят не заставила себя ждать. Над Лютиком в тот день насмехались все, кому не лень, а белоголовый так и не смог ничего ответить стоявшему напротив него, напряженному — точно струна — Лютику, и тот сбежал, больше в их компании его не видели. Поговаривали, что в тот день парень попал в больницу, авария вроде, но Геральт больше не искал с ним встреч, правда и забыть так и не смог. Геральту было восемнадцать, Юлиану всего пятнадцать. Мужчина отвлекся от воспоминаний, тряхнув головой, и вновь посмотрел в камеру. — С тех пор, как мы снова встретились, я много чего сделал или сказал… Разве что так и не попросил у тебя прощения за то, что тогда позволил им смеяться над тобой, хотя ты и просил не извиняться, это нужно мне. Я хочу отпустить это чувство вины, потому что не знаю, сколько еще мне осталось. Не думаю что много. Но тебе не стоит огорчаться из-за этого, потому что рано или поздно это произойдет. Надеюсь, я запишу это видеообращение задолго, потому что хочу еще очень многое тебе сказать лично, а не так, смотря в объектив, а это… Это просто напоминание для тебя, что я всегда буду рядом, — он посмотрел куда-то в сторону, и, кажется, вновь погрузился в воспоминания. Геральту двадцать три, кто бы что ни говорил, ему удалось вырваться из того сценария, что ему пророчили все, кому не лень. Он актер, возможно не слишком известный, но все же его узнают. Однажды, при посещении детского дома, он замечает девочку лет десяти, она чем-то напоминает его самого, белые волосы, и абсолютно загнанный, дикий вид. Он забрал ее спустя два месяца. Цири оказалась прекрасным ребенком, он полюбил ее как родную дочь. — Передай Цири, что она моя любимая дочка. Я не часто ей это говорил, мы вообще не часто говорили с ней на подобные темы. Не оставляй ее, она сильная, но ей очень нужны близкие люди, чтобы и дальше оставаться такой. Юлиану двадцать семь, он живет обычной, по его личным меркам, жизнью, когда в нее тайфуном вновь врывается Геральт, он не извиняется, не говорит о любви, он просто делает все, чтобы заполнить собой всю его пустую, как оказалось на деле, жизнь. Прошло всего несколько месяцев, и Юлиан уже не мог представить свою жизнь без обычно хмурого Геральта и его приемной дочери. Это счастье оказалось недолгим, и столь же хрупким, как тонкое стекло. А когда оно разбилось, больно было так, словно это самое стекло он ломал голыми руками, даже не вынимая осколки. В один вечер его Белый Волк рассказал, что смертельно болен, Юлиан был настолько зол, почему-то посчитал, что Геральт всего лишь врет, и он ударил его, именно тогда приступ боли случился впервые на глазах у Лютика, и это было страшно. Обида и злость отступили сразу, остался лишь ужас. Юлиан и представить себе не мог насколько что-то подобное может быть страшно. — Я очень многое хочу сказать тебе, Лютик, странно что это прозвище так к тебе прикипело, хотя ты, наверное, и правда похож на цветок. Скажи я тебе это в лицо, ты бы меня ударил, хотя, наверняка бы улыбался при этом, ты так стараешься казаться сильным, прости, что вернулся в твою жизнь, а теперь опять ухожу. Жаль, что в этот раз уже точно навсегда, надеюсь, ты меня за это не возненавидишь. Хотя, ты слишком хороший человек для этого чувства. — Геральт вновь улыбнулся в камеру, как-то мечтательно и тепло. — А еще я надеюсь, что хоть иногда ты будешь меня вспоминать, и не будешь плакать. Тебе слезы совершенно не идут, так что улыбайся чаще. Все будет хорошо. Сегодня я был у врача, он сказал, что опухоль задела центр памяти, скоро я начну забывать все, что мне дорого, и все, что я люблю, постепенно, не сразу, но я надеюсь, что уйду раньше, чем забуду тебя и Цири. Лютику двадцать девять, он и его приемная дочь Цири стоят у свежей могилы, у девушки сегодня день рождения, ей девятнадцать, она поступила в университет, и сейчас вместе с Юлианом пришла на могилу Геральта. Этот день они всегда проводили вместе, она не хочет нарушать традицию, он умер полтора месяца назад, дома, он и правда забыл почти все, но до последнего дня Белый волк помнил их. Свою семью.