Содом в моей голове

      — Итак, — многозначительно начала психолог, спустившись из глубины мрачного кабинета к кремовой софе, на которой я успел столь комфортно расположиться. Ее длинные светлые прямые волосы, необычайно тонкие, словно вуаль, колыхались при ходьбе. На островатом носу, идеально подходящем худому вытянутому бледному лицу, поблескивали узкие стеклышки очков. Женщина заняла место рядом, отчасти даже слишком близко, будто намеревалась сидеть, нависнув надо мною. — Процедуру Вы знаете: начинайте потихоньку погружаться в сон, вслух описывая все, что видите, любой приходящий на ум образ.       — Хорошо, — кивнул я и опустил веки.       Привычной темноты за этим не последовало. Лишь белоснежные дымные клубы разлились под веками, проникли в череп через глазницы и заволокли там все, вытеснили лишние мысли, часто мешающие мгновенно заснуть. Как оно и бывает, тело запаниковало, вспомнив про отсутствие опоры под ногами, но не вздрогнуло, отдалив сон, а поддалось невидимому строптивому течению. Оно вынесло из непроглядной белизны, потащило сквозь само пространство. Вокруг мелькали знакомые когда-то — очень давно — сельские пейзажи: пышные летние деревья, одетые в салатную из-за направленных на нее ярких лучей листву, одноэтажные каменные деревенские домишки в бело-розовом меле, вечно оставлявшем на одежде следы, стоит опереться на с виду чистые стены… Интересно, как там наш дом?.. В чужих руках, должно быть, выглядит паршиво…       Я загрустил, припомнив реальность, сосредоточился на истинных воспоминаниях так основательно, что не сразу заметил, как стремительно стали темнеть кроны проносящихся по бокам деревьев. Я погружался в чащу, где солнца было априори меньше в разы. В чащу подсознания…       В какой-то момент невидимая сила, тащившая меня на своем горбу, не справилась и швырнула на болотно-зеленую траву. Я покатился по ней кубарем, упал на спину, раскинув руки и ноги. Над головой было свинцовое небо, бурлящее, зловещее, заряженное из последних сил сдерживаемым электричеством. Вокруг должен был бушевать ветер, но мрачные бетонные улицы слева были пусты и тихи, полуразрушенный опустевший мегаполис — мертв, а справа — темно-нефритовая лесная чаща служила непреодолимой стеной для двора, в котором я оказался. По левую руку от сумеречного переулка, частично перегороженного брошенной полицейской машиной, паразитом распространялся грязный мокрый асфальт, теснил траву, поглощал ее. Всего секунда — и подо мной уже был грубый камень, сумевший захватить весь небольшой дворик и замерший у стоящих вплотную друг к другу деревьев. Тишина давила на уши, мозгу требовалось больше информации любого рода; я принялся озираться и далеко не сразу приметил трех человек, коих — готов поклясться! — мгновение назад в этом дворике не было.       Лишенные одежды, они сидели на асфальте. Молодой человек касался его ягодицами, бедрами и ладонями, прильнувшие к нему с обеих сторон девушки — хрупкими коленями. Я не вглядывался в женские черты, мое внимание всецело захватила мужская фигура. Привлекательное лицо обрамляли лоснящиеся темные волосы, скрывали уши и лоб. На тонких губах цвела холодная полуулыбка. Редкие движения сочились медовой тягучестью, манящей и въедливой. Обнаженное тело, несмотря на заметно проступающие контуры мышц, не убавило в изяществе, пластичности. Светлая кожа словно светилась; девушки прижимались к ней жаркими губами, ласкали длинными тонкими пальцами, но, похоже, никакие их действия не могли заставить действительно красивого незнакомца оторвать взгляд от меня, как и мой взор от его тела — и сверлящей сознание полуулыбки…       В мгновение ока возле него осталась всего одна возбужденная мартовская кошка, в то время как мои руки за спину рывком завела вторая. Я опустил лицо, зная, что увижу чужие пальцы, сковавшие мои предплечья, но, к огромному удивлению, обнаружил собственную наготу. Мышцы окаменели от напряжения — тело силилось избавиться от нереалистично крепкой хватки, чтобы преодолеть те несчастные несколько шагов, разделяющие меня и обольстительного негодяя. Наши тела идеально подходят друг другу… Я глядел на него неотрывно, точно это могло помочь мне освободиться. Женские губы одарили поцелуем мою шею, следом — плечо, снова и снова, однако внутри ничего не колыхнулось: будто капли дождя разбиваются о кожу, не более того.       Отпусти меня!       Я по-прежнему был удерживаем на месте, но загрохотал асфальт, крупные куски его поднялись в воздух и со страшным скрежетом врезались в стоящую неподалеку машину, смяли металл как фольгу, оторвав авто от земли и зависнув с ним в полуметре!       Спокойно: иначе так ты все тут разнесешь!.. Необходимо было срочно переключить железнодорожную стрелку осознанного сна, пока ярость не вырвалась из-под контроля, и я подумал о том, что по-любому перетянет одеяло на себя — чисто за счет нереалистичности и извращенности. Все присутствующие — плоды подсознания, — как и я, смотрели в просвет переулка, ожидая автобус. Мимо по улице без звука промчался полицейский микроавтобус. Не то… С небольшим временным промежутком возник образ куда интереснее…       Для моего взгляда не существовало преград: сквозь бетон, невзирая на растущее между мной и автобусом расстояние, я видел стучащие в стекло ладони, отбеленные паникой девичьи лица. Салон заполняло живое темно-фиолетовое нечто, больше растение, чем животное. Оно обволакивало скованных ужасом пассажирок крепкими щупами: те змеями проскальзывали под одежду, напористо натягивали трещащую ткань до предела. Материал лопался! — обнажал кожу, но не это требовалось хищным лозам: их притягивало тепло человеческого тела, тот максимум, что оно могло дать. Бесконечные извивающиеся конечности зверя, покрывшего весь салон автобуса, раздвигали ноги жертв, толкались во влагалища не поодиночке, а парами-тройками, распирали влажную плоть, прерывали отчаянные крики, затыкая также сначала рты, потом — горла, пробирались без остановки все дальше, чтобы в результате пронзить по кишечнику тело насквозь…       Мое внимание оказалось сильнее привязки ко двору с недоступным красавцем: очередной полет сквозь пространство перебросил меня на сиденье автобуса, и происходящее в салоне привиделось небывалой рутиной. Я столько раз лицезрел подобное в хентае. С меньшей долей фатальной жестокости, но все-таки — скучно… Веки сомкнулись всего на мгновение. Салон опустел. Вполне обычный безлюдный автобус, прекрасно обходящийся без водителя, мчался по шоссе меж плотных стен из деревьев и высоких кустарников. Лобовое стекло транслировало впереди далеко-далеко, в конце асфальтной ленты, потухший город под ванильными облаками. Полный почти черных небоскребов, ослепших без стекол, он дымился, пачкал углем небесное ватное одеяло. Над дорогой навесные указатели с нечитаемым текстом горели. Я бросил увлеченный взор в боковое окно: слева у зарослей бездомный насиловал чистенького парнишку в светлом пальто, полы коего были закинуты набок, чтобы не загораживали оголенные бедра. Автобус проехал то место за секунду, я успел лишь броситься к окну, охваченный желанием остановить жестянку и хотя бы просто взглянуть повнимательнее, но отчего-то в такие моменты поводья сна выскальзывали из моих пальцев. Автобус неуклонно ехал вперед.       Справа листва подменилась бетоном. Головокружение кинуло меня вновь сквозь текстуры автобуса и темно-серой коробки-многоэтажки. У начала широкого средне освещенного коридора, больше похожего на просторную школьную рекреацию, чем на часть жилого помещения, к ледяной стене жалась голой спиной, ягодицами и бедрами невысокая темноволосая девушка восемнадцати лет. Ее тонкие руки уже и не пытались прикрыть небольшую грудь с затвердевшими от холода сосками и бритый лобок; недвусмысленные взгляды нескольких широкоплечих незнакомцев, столпившихся перед загнанным в угол агнцем, пожирали вздрагивающий при дыхании бюст, красивую линию, расчертившую едва выраженные мышцы живота, половые губы в просвете меж широких бедер… Дрожащие так же, как и ноги, пальцы рук бедняжки врастали в стену за спиной, словно она искренне верила: стоит нагреть гладкую прохладную краску — и появится дверь, через которую удастся сбежать, кошмар завершится…       Шатенка разомкнула губы, и я обронил мысль не то про себя, не то вслух: надо же, сюжет! — это меня развлечет…       — Я… — заговорила она, храбро глядя бездушным шакалам в голодные лица. — Я пойду с вами… если вы не притронетесь к моим сестрам…       В полнейшем безмолвии большие сухие ладони коснулись ее плеч. Девушка зажмурилась, но отлипла от стены, сама сделала шаг, второй, третий… В окружении ворвавшихся в дом подонков она неуверенно, преодолевая ужас, шла навстречу, возможно, собственной гибели. Направлялась к дальней двери в комнату, где ее будут жестоко драть — как вещь, а не человека, способного испытывать боль, усталость, панику… Справа полукругом у стены спиной к ней стояли глухо веселящиеся мерзавцы. Сбегая от приближающейся моральной пытки, она поддалась любопытству, заглянула через плечо, встав на цыпочки, — и жалкие остатки краски на ее щеках схлынули за миг… На широкой скамье в окружении лежала средняя сестра. Голову та уронила набок, пряди бледно-василькового каре спутались. Между покачивающимися пышными грудями покоились связанные в запястьях руки. Разведенные ноги держал безликий насильник, яро вбивался в слишком узкое для такого члена нутро. Жертва должна была бы кричать, но на забрызганном спермой лице не читалось ни малейшей эмоции: под съехавшими круглыми очками уже остекленели глаза…       — Нет! — отчаянно выкрикнула старшая, попыталась прорваться к уже, вероятно, умерщвленной сестре, но мужские руки до боли стиснули ее предплечья и плечи, потащили дальше, к далекой мрачной двери. Последнее, что ей удалось рассмотреть за стеной спин, — как рот голубовласой раскрыли, просунули член в самое горло, вздувшееся из-за вторжения. Лежащая на скамье не начала задыхаться, даже не вздрогнула. Использовали не ее, а лишь пока еще теплое тело…       Чем ближе дверь, тем громче становились крики старшей сестры, слабее — старания освободиться: с градом слез тело покидали и силы. Она отгоняла похожую на ржавую пилу мысль, однако впереди было еще одно столпотворение…       Младшая — с длинными темно-розовыми космами (в традициях хентая) — достаточно разозленная для отпора, но не для победы, плюнула в лицо стоящей перед ней сволочи и тотчас получила небывало сильный удар в живот. Ярость на покрасневшем от пощечин лице затерялась в море животного страха. Со стоном боли она осела на пол; по бедрам потекла сперма вперемешку с кровью. Кожу расцвечивали синяки — следы ударов и чрезмерной цепкой хватки, губы были разбиты, узкий подбородок украшала алая полоса свежих капель, на руках пылали порезы — наказание за строптивость.       Старшую, безнадежно трепыхающуюся, практически волочили к деревянной двери, в то время как ее пока еще живую сестру вдавливали лицом в пол, размашисто вгоняя член в тугое тело…       Из открывшейся двери хлынул белоснежный дым, существующий лишь для меня — стремящийся пышными клубами к глазам, заволакивающий их. Я пробуждался на софе; за рассеивающейся туманной завесой стали проступать черты лица психолога.       — Я вообще описывал хоть что-нибудь? — усомнился я. — Или просто спал?..       — Описывали, — кивнула она, делая пометки в до тошноты клишейном блокноте, — причем очень детально, осознанно, в отличие от прочих клиентов…       — Да все понятно. — Со вздохом я отвернул от нее голову, обратил взор в широкое автобусное окно, за которым виднелись знакомые заросли перед чащей леса. — Я тянусь к жестокости и хаосу, потому что меня достали неудовлетворенность и серая стабильность будней…       …А разве вообще возможно спать и одновременно с этим описывать сон?..       — Это ведь тоже снится мне, да?.. — взглянул я на женщину.       — Конечно.       Я поднял ватные веки и всмотрелся в подушку, в кою до ноющей боли в шее вжимался щекой. Ну вот и очередной день. Пора приниматься за дела…