***
Семья Накахара, знатная и когда-то богатая, владела несколькими обширными золотыми приисками, однако дела пошли хуже, когда запас их истощился, а глава семьи слёг с тяжёлой болезнью. Через несколько лет он и вовсе умер, оставив своей семье, как оказалось, огромное количество долгов. Распродав то, что было можно — остатки месторождений, земли у моря, загородный домик, семья смогла протянуть ещё какое-то время, но положение вскоре стало совсем критическим. Всё, что у них осталось — славное родовое имя да красота единственного наследника. Богатый бизнесмен Огай Мори, что на одном из светских приёмов увидел юного Чую Накахару и, по его словам, был очарован с первого взгляда, немедленно выдвинул госпоже Коё, вдове почившего главы, выгодное предложение — её сын уедет с ним в Америку, где они заключат брак, и тогда семья Накахара навсегда забудет о своём бедственном положении. Коё не раздумывала долго. Уведомив сына о принятом ею решении, она поспешила дать господину Мори своё согласие. Оба они остались всецело удовлетворены договором. Вот только для Чуи все дни с тех пор тянулись сплошным серым, унылым потоком. Осточертевшее слово «долг» заставляло плеваться ядом. Но никому не было дела до того, какие могут быть мечты у семнадцатилетнего мальчишки. Он, своенравный и свободолюбивый, предпочёл бы жизнь пускай более бедную, чем ту, что связывала бы его по рукам и ногам толстыми нитями обязательств и правил высшего общества. Он бы хотел жениться на хорошенькой девушке, а не ложиться под старого извращенца, которому по душе были исключительно молоденькие юноши. Он бы хотел однажды встать посреди очередного светского приёма, этого отвратительного театра лжецов, где никто никогда не показывает своего истинного лица, и выплеснуть на них вино из своего бокала, и обозвать лицемерами, ублюдками — теми, кем они и являются. Но тот самый проклятый долг, перед своей семьёй и, в особенности, перед матерью, что вырастила его, заставлял сжимать до боли в ладонях столовые приборы и натянуто улыбаться тем, кому он больше всего желал вогнать эти приборы в глаз. Однако этой ночью, первой на борту огромного лайнера, когда предстоящая судьба навалилась столь неотвратимо, Чуя не выдержал. Ночью, дождавшись, когда прислуга и мать уснут, он тихо выскользнул из каюты и бросился к корме, туда, где не должно было быть никакого народа, чтобы навсегда покончить со своими страданиями. Однако симпатичный бродяга с пушистыми каштановыми волосами и внимательными, тёплыми глазами, в один миг разрушил его планы.***
Они быстро подружились. Бродяга, чьё имя было Осаму Дазай, поднимался на верхнюю палубу, игнорируя презрительные и напыщенные взгляды пассажиров первого класса, ведь только один взгляд был ему интересен. Чуя ждал его у ограждения, улыбался новому знакомому приветливо и очаровательно. Он был просто прелесть: в отличие от всех других мужчин, одетых в строгие чёрные костюмы, маленький бунтарь носил синие брюки и пиджак; на рыжих кудрях, зачёсанных назад с одной стороны, сидела милая шляпка, а глаза… о, что это были за глаза! Дазай не стал бы врать, что видел много сапфиров за свою жизнь, но был твёрдо уверен, что любые камни — ничто по сравнению с этими яркими блестящими омутами. — Опаздываешь! — хмыкнул Чуя. Дазай только покорно развёл руками: мол, виноват, каюсь, готов понести наказание. Чуя только рассмеялся, и они прогулочным шагом направились вдоль палубы, болтая о всякой чепухе, словно и не было между ними классового разрыва шириною в пропасть. Когда солнце стало припекать, Чуя снял пиджак, и у Дазая перехватило дыхание: белую рубашку обхватывала портупея, подчёркивая изгибы стройной фигуры. Он так засмотрелся, что споткнулся на ровном месте и чуть не упал, едва не выронив альбом с рисунками. — Дазай, осторожнее! Как ты умудрился, здесь же не за что зацепиться! И что это ты таскаешь с собой? Не успел Дазай и слова вымолвить, как цепкие пальцы выхватили альбом у него из рук, а Чуя устроился на лавочке, перелистывая страницы. Взгляд его, сперва скептический, сменился на удивлённый, а когда он поднял на Дазая глаза, в них плескалось восхищение. — Потрясающие рисунки. Ты делаешь их на продажу? — К сожалению, нет. — Дазай сел рядом. — Я пытался однажды, но их не оценили. — Слепые глупцы, — Чуя продолжал листать, жадно пожирая рисунки глазами. Дазай рисовал портреты — не парадные, где модели настояло специально вырядиться, а художник намеренно приукрашивал портрет, лишая его всякой индивидуальности. Это были люди, живые, настоящие; кажется, порой это были просто случайные попутчики и прохожие, занимающиеся своими делами, даже не подозревающие о том, что их рисуют. Были и позирующие модели, но и в них Дазай умел сохранять живость взгляда и своеобразие тел, лиц. А следующие листы… — Ох, Дазай, что ты им предложил, чтобы заставить их раздеться? — ухмыльнулся Чуя, разглядывая портреты обнажённых девушек. — Ничего, — пожал плечами Дазай. — Они всегда соглашались сами. Многие портреты я подарил моделям, и они были очень рады. Чуя вздрогнул, когда среди прочих портретов увидел рисунок обнажённого юноши. Хорошее настроение резко омрачилось мыслями о Мори и предстоящем браке. Неужели Дазай, чёрт побери, такой же?.. — Что такое? — его заботливый голос прозвучал слишком близко от уха, и Чуя отпрянул. — Ты и мальчиками интересуешься? — слишком резко выпалил он. — Достойных моделей можно встретить среди представителей любого пола, — пожал плечами Дазай. — Я в принципе не склонен заострять на этом внимание. Чуе почему-то стало чуточку легче.***
Они встречались ещё несколько раз. Особенно поразил Чую спуск на нижнюю палубу, к третьему классу. Здесь не было чванливых дам, гордых богачей, приторной сладости речей, безупречных манер и тысячи правил этикета. Здесь люди вели себя так, как им того хотелось, они были живые, настоящие, такие же, каких рисовал Дазай. Они кричали и рукоплескали отбивающей чечётку паре, пили пиво на скорость, играли в карты, соревновались в армрестлинге и просто веселились от души. Они не стелились перед Чуей и не смотрели на него пренебрежительно — как спутника Дазая, они быстро включили его в свои весёлые игры. Чуя вскоре уже и сам смеялся, танцевал и обливался выпивкой; он был в этот момент так счастлив, как никогда в своей жизни. Он вернулся в свою каюту поздно. Переодевшись ко сну, он уже направлялся к кровати, когда в его покои кто-то зашёл. Без стука, без спросу. Так могли поступать только два человека, но была это, к сожалению, не мать. — Прости, что поздно, Чуя, — Мори прошагал внутрь. — Хотя, как вижу, ты не из тех, кто спит по ночам. Где ты был? — Гулял, — пожал плечами Чуя. — Со своим новым дружком и его компанией на нижней палубе? Чуя раздражённо цыкнул. — Хироцу снова следил за мной? — Он делает это по моему приказу для твоей безопасности, — Мори шагнул вперёд и взял Чую за подбородок, заставляя взглянуть себе в глаза. — Я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось. Чуя смотрел на того, кто через несколько дней должен стать его супругом, и сердце его бешено колотилось. Если подумать, Мори, пусть и сильно старше его, выглядит очень неплохо, аккуратные чёрные пряди до плеч придают ему даже некий шарм. В гневе он бывает жёстким, но если Чуя будет примерным и послушным мальчиком, то жизнь его будет легка и спокойна. Но когда это был Чуя примерным и послушным?.. А особенно сейчас, после того, как вкусил настоящей свободы!.. Нет, всё его естество кричало о том, что он не сможет жить с этим человеком. Не сможет всю жизнь ходить на пышные приёмы, посещать светские вечера и проводить время исключительно в кругу знатных лиц. Нет, нет, нет!.. — На самом деле, я пришёл, чтобы преподнести тебе подарок, Чуя. Мори отошёл, чтобы достать что-то из массивной чёрной коробочки, которую он принёс с собой, и явил на свет невиданной красоты (и, конечно же, цены!) ожерелье. Главным его достоянием был крупный синий камень в форме сердца, в гранях которого ослепительно играл свет от настенных ламп. — Это бриллиант «Сердце океана», который когда-то принадлежал французским королям. Я считаю, он подходит к твоим прекрасным глазам. — Мори застегнул ожерелье и подтолкнул Чую к зеркалу. Стоило признать, что бриллиант смотрелся действительно потрясающе. И необычайно к лицу Чуе, придавая синеве его глаз ещё более глубокий оттенок. Чуя положил руку на камень. Красивый, но такой холодный. — Я хочу, чтобы ты надел его на наше бракосочетание. На торжестве ты должен затмить всех, и твоя красота и этот бриллиант определённо с этим справятся. Перед тем, как удалиться, Мори притянул его к себе и поцеловал в лоб. Чуя ещё долго трясся перед закрытой дверью, проклиная свою жизнь и судьбу.***
Он сам пришёл к нему следующим вечером. Дазай стоял на носу корабля, прикрыв глаза, с наслаждением вдыхая солёный воздух. Ветер трепал его и без того лохматые волосы, багровый закат освещал его лицо. Он не сразу услышал тихие шаги за спиной, обернулся, когда они подобрались совсем близко. И с трудом сдержал возглас восхищения, увидев, как красиво закатные лучи играют с рыжими кудрями. — Иди сюда, — прошептал он и раскинул руки. Чуя повиновался безропотно. Кинулся в объятия, прижался к высокому, худому телу так тесно, что Дазай почувствовал, как стучит его сердце. В этом было что-то отчаянное, словно Чуя хватался за него, как за последнюю соломинку. Чуя не желал той судьбы, что была ему уготована, но только сейчас он понял, что альтернатива — вот, здесь, обнимает его так нежно, что на душе распускаются цветы. — Эй, Чуя, — окликнул его Дазай. — Посмотри, как красиво. На западе собрались облака, и заходящее солнце раскрасило их в разные цвета — красный, оранжевый, розовый, сиреневый. Оттенки менялись на глазах, переливались, цветные лучи падали на палубу, мачты, перила. Красные отблески играли на океанических водах, создавая картины такие, какие не сможет запечатлеть ни один художник. — Сейчас покажу тебе кое-что, — шепнул Дазай. — Закрой глаза. Чуя послушно исполнил то, что было сказано. Дазай подхватил его, ставя на нижние прутья перил. Вытянул его руки в стороны и встал сзади, опаляя его шею горячим дыханием. — А теперь открывай. Чуя открыл глаза и поразился открывшейся картине. Перед ним было только небо и океан, а он сам рассекал воздух, словно морская птица. — Дазай, я как будто лечу! Лечу! Дазай тихо засмеялся и расправил руки вместе с ним, наслаждаясь потоками прохладного воздуха. Он легонько провёл носом по шее Чуи, и, когда тот повернул голову, накрыл его губы своими. Целовал мягко, нежно, а Чуя с готовностью отвечал, развернувшись к нему корпусом и обняв за талию. Дазай провёл ладонью по его щеке, погладил за ушком и утопил руку в мягких волосах. Внутри него всё трепетало от прилива небывалой нежности и чувства безоблачного счастья. Чуя казался прелестным подарком судьбы, наградой за все жизненные испытания; Дазай, никогда не веривший в бога, сейчас благодарил его за то, что тот позволил ему выиграть билеты на этот лайнер. Чуя отстранился, ловко спрыгнул на палубу и поманил Дазая за собой. — Куда?.. — Пойдём со мной. Скоро увидишь. Чуя, держа за руку, повёл его во внутренние помещения, к каютам. Здесь в это время бывало мало народу: представители высшего света сейчас или сидели в столовой за роскошно накрытыми столами и светскими разговорами, либо болтали о делах и бизнесе в курилках, либо прогуливались по палубе. Остановившись возле одной из дверей, Чуя толкнул её внутрь и сделал приглашающий жест. Дазай вошёл и обомлел. Взору его предстало невероятно просторное помещение с высокими потолками, стены которого были обиты алым бархатом, а полы застелены мягкими коврами. Каюту заполняла роскошная, даже вычурная мебель, на стенах висели картины в позолоченных рамках. В конце каюты имелась дверь — здесь была ещё как минимум одна комната. Он словно зашёл в покои королевской особы. — Потрясающе… — прошептал он, продолжая глазеть по сторонам. — А мне… мне можно здесь находиться? Вдруг кто-то придёт? — Никто не придёт. В это время — самый разгар веселья. Манеры не позволят кому-либо из них уйти раньше. Слово «манеры» Чуя выплюнул с отвращением, словно одно его звучание было ему противно. — Когда мы встречались в прошлый раз, ты положил это на скамейку и забыл, — Чуя вручил Дазаю альбом с рисунками. Дазай чертыхнулся. Он так увлёкся Чуей, что чуть не потерял своё последнее сокровище. Вот уж правда, что влюблённый человек не замечает ничего вокруг. — Спасибо. — Хочу показать тебе кое-что ещё. Да ты сядь на диван, чего стоишь. Чуя подошёл к сейфу и достал оттуда увесистую чёрную коробочку, раскрыл её перед Дазаем. — Вот что подарил мне Мори. У Дазая округлились глаза. Он схватил ожерелье и принялся пристально его разглядывать — почти всё внимание, конечно же, досталось крупному камню в форме сердца. — Какой огромный!.. Это сапфир, да? Даже не представляю, сколько он стоит… — Нет, дорогуша, это бриллиант, — ухмыльнулся Чуя. Дазай так и остался с раскрытым ртом. — Да если его продать, я мог бы до конца жизни не работать и ни в чём себе не отказывать! А вы просто вешаете подобные цацки себе на шею, чтоб померяться с другими богатенькими сынками и дочками — вот, смотрите, я лучше вас, а вы отбросы! Чуя фыркнул. — Так оно и есть. А теперь представь, как невыносимо видеть подобное каждый день. — Чуя обогнул диван и подошёл к Дазаю сзади, кладя руки ему на плечи. — Но я достал этот камень не за тем, чтобы хвастаться. Я хочу, чтобы ты нарисовал меня с этим бриллиантом на шее. — Он склонился ниже, шепча прямо в ухо. — Только с бриллиантом. Дазай вздрогнул. Нет, он, конечно, был не против. Но даже в самых смелых мыслях не предполагал, что Чуя сам предложит такое. Он завёл руку назад, чтобы коснуться рыжих волос, но Чуя ловко отпрянул. — Ну что же, Дазай? — насмешливо спросил он. — Я не слышу твоего ответа. — Д-да, конечно, — Дазай подорвался с дивана и стал рыться в карманах в поисках карандаша и точильного ножика. — Ты пока иди… готовься, я тоже… Чуя вернулся в комнату как раз тогда, когда Дазай закончил точить карандаш, пододвинул кресло, переместил диван, чтобы на него лучше падал свет. Персиковое бархатное покрывало упало с плеч, открывая взору обнажённое тело — подтянутое и сильное при всей своей миниатюрности. Дазай, с трудом оторвав взгляд, указал на диван. — Сюда. Ляг, положи подушку под голову, руки закинь назад. Локти немного разведи. Лицо поверни чуть на свет. Вот так, отлично. Не двигайся. И карандаш запорхал над бумагой, накладывая линии и штрихи, воссоздавая то прекрасное, что видели глаза художника. Миловидное лицо в обрамлении густых волнистых прядей, сильные руки, крепкая грудь и мышцы пресса. Очень странно, нетипично для, казалось бы, изнеженного богатого мальчика, но наследник семьи Накахара и тут отличился своей непохожестью на ему подобных. «Как жаль, что у меня нет синего карандаша», — печально подумал Дазай, рисуя голубые Чуины глаза. Как удивительно они сочетались с бриллиантом! Если абстрагироваться от того, чей это подарок, то бриллиант был словно создан для Чуи. Как влитой покоился на груди, на которую Дазай в другое время лучше положил бы свои руки, но — не сейчас. Сейчас он — художник, творец. Карандаш скользил по бумаге, очерчивая стройную талию, соблазнительные бёдра, изящные ступни. Чуя несколько раз пытался заговорить, но Дазай прерывал его — тому нельзя было шевелиться, нельзя было нарушать композицию. Он накладывал штрихи, кое-где растушёвывая их пальцем, старался не упустить ни одной детали, ни одной мелочи, которая делала Чую Чуей — живым, настоящим, со всей его дерзкой, бунтарской, но тонко чувствующей душой. — Готово. — Дазай отложил карандаш в сторону. Чуя поднялся с дивана и подошёл к нему — он совсем не смущался своей наготы, просто присел на подлокотник кресла вплотную к Дазаю, чтобы взглянуть на рисунок. — Нравится? С листа на них смотрел юноша — и взгляд его, хоть и нарисованный, словно пронзал насквозь. Чую не раз рисовали именитые приглашённые художники — и никогда до этого момента результат ему не нравился. Они «подправляли» некоторые черты внешности, что делало его более женственным (и почему они все так на этом зацикливались?), смотрел с тех портретов он всегда кротко и смиренно и в целом создавал впечатление домашнего пай-мальчика, что неизменно восхищало его мать, которая любила показывать эти картины гостям. Но Дазай рисовал именно то, что видел. У Чуи на его рисунке в глазах горела дерзость, вся его поза выражала такую страсть и своенравность, какую не могли изобразить все те проститутки, что бывали у него моделями. Огромный бриллиант органично завершал роскошный образ, вызывал желание дёрнуть за цепочку и притянуть, умять под себя, укротить дикое создание. — Очень. — Чуя придвинул его лицо за подбородок и запечатлел на губах лёгкий поцелуй. Дазай ответил таким же, неглубоким, невинным, хотя всё его существо внутри сгорало в огне. Чуя смотрел ему в глаза с лукавым прищуром. — Когда мы приплывём в Америку, тебе нужно будет выставить его на продажу. Уверен, Мори отвалит любые деньги, лишь бы заполучить его себе. — А я, может, не хочу продавать портрет ему, — буркнул Дазай, пока Чуя снимал бриллиант и закрывал его в сейфе. — Я всего лишь предложил неплохой план, как ты мог бы разбогатеть, — пожал плечами Чуя. — Подожди немного, я сейчас. Чуя вернулся спустя пару минут. Он не стал надевать пиджака — только рубашку и портупею, что несказанно радовало глаз Дазая. Впрочем, впору было и разочароваться — время вечерних развлечений скоро закончится, а значит, ему пора отсюда уходить. И вдруг за дверью явственно послышались шаги, а в дверь постучали. — Бежим! — воскликнул Чуя, хватая Дазая за руку и увлекая в соседнюю комнату. Дверь за ними захлопнулась. — Постой, мой альбом!.. — Не сейчас! Выход из многокомнатной каюты был не один. Они бежали по коридору, когда обернулись и увидели гонящегося за ними Хироцу. Они врезались в людей, на бегу бормоча извинения, едва не сшибали двери, петляли туда-сюда, пытаясь запутать старика и оторваться, но тот был не прост. Не зря же доверенное лицо Мори! Спасение пришло в виде лифта, в который они успели запрыгнуть и зажать рычаг на спуск вниз, глумливо посматривая на разъярённого Хироцу, что постепенно скрывался из виду. Они спустились до нижней палубы и вновь рванули по коридорам, бежали запутанными ходами. Остановившись возле спуска в котельные, Чуя, не раздумывая, полез вниз. Дазай сперва хотел его остановить, но ему почудился топот ног совсем близко и он, чертыхнувшись, исчез в проёме следом. Здесь был словно совсем другой мир: тёмные помещения, освещаемые только тусклыми лампами и пламенем печей, в жарком воздухе витал запах угля, раскалённого железа и пота. Тяжело трудились десятки мужчин, вымазанные угольной пылью. Дазай и Чуя пробежали совсем немного, когда их заметил бригадир. — Эй, вы! А ну, уходите немедленно! Вам нельзя здесь находиться! Эй!!! Его оклик, разумеется, был проигнорирован. На Дазая и Чую вдруг напало такое веселье, что теперь они бежали, смеясь, словно дети. Право слово, чем догонялки не детская игра? Они проскочили ещё через несколько помещений котельной, где их так же безуспешно пытались остановить, и, наконец, выскочили в тёмный, но чистый и прохладный коридор. Следующая дверь привела их в низкое помещение с кучей связанных ящиков — грузовой отсек. Прошмыгнув мимо кучи однотипных контейнеров, они остановились возле того, что привлекло их внимание. Дазай присвистнул. — Ты только посмотри! Он галантно открыл дверцу блестящего красного автомобиля, приглашая Чую присесть. Тот сел в салон с улыбкой, утягивая Дазая за собой. Оба были уставшие и вспотевшие от долгой беготни, но весёлые и счастливые. — Ну и денёк сегодня! — выдохнул Дазай. — Подумать только, я, бездомный бродяга, сегодня побывал в роскошной каюте первого класса, сейчас сижу в дорогущем автомобиле, а в моих руках, — он притянул Чую к себе, — наследник богатой и знатной семьи, который недавно бесстыдно раздевался передо мной. Чуя издал смешок, но ответил бесцветным голосом: — Всё так, но насчёт богатой семьи ты погорячился. Зачем бы мне в другом случае выходить за Мори? Чуя обхватил лицо Дазая и придвинул к себе. — Я так рад, что той ночью я решил покончить с собой и убежал на корму. Так рад, что повстречал там тебя. Я счастлив находиться рядом с тобой, только рядом с тобой моё настоящее место. — Чуя… Тонкий палец прижался к его губам. — Я больше не хочу плясать ни под чью дудку. Я хочу сам выбирать своё счастье. К чёрту их всех. Я буду жить так, как захочу сам. И он впился в губы Дазая страстным поцелуем — не невинным, как прежде, а мокрым, развязным, возбуждающим. Их языки переплелись, дыхание сбилось, но ничто не могло заставить их оторваться друг от друга; они целовались, опьянённые, окрылённые, упиваясь друг другом. Дазай с трудом разорвал поцелуй, выдохнув в горячие губы: — Чуя… — Руки Чуи в тот момент уже стаскивали потёртый пиджак с его плеч. Он посмотрел на Дазая вопросительно. — Ты уверен? Не боишься? — Чего? — усмехнулся тот. — Всё самое страшное ждёт меня там, наверху. Но я не хочу спать с Мори или с кем-либо ещё. Я хочу тебя и только тебя. Дазай улыбнулся и вновь припал к губам Чуи. Его язык проскользнул внутрь, прошёлся по нёбу и переплёлся с языком Чуи, пока руки высвобождали рубашку из брюк, забрались под неё и теперь оглаживали желанное тело. Одна ладонь придерживала его за талию, а вторая скользнула по груди и вниз, по крепкому животу, ощутимо надавив над поясом брюк. Чуя, для которого эти ощущения были в новинку, выгнулся и тихо простонал Дазаю в губы. «Ох, Чуя», — думал Дазай, не отрываясь от его губ. «Сегодня я заставлю тебя стонать на весь этот чёртов грузовой отсек». Портупея не желала ему поддаваться, но тут Чуя пришёл на помощь: пальцы ловко расстегнули ремешки и кинули вещь на переднее сидение, туда же, куда улетел и пиджак. Дазай, не теряя времени, принялся расстёгивать пуговицы белой рубашки. — Хочу в следующий раз нарисовать тебя в портупее. Только в ней и ни в чём больше. Чуя улыбнулся, одобряя идею, и никого из них не волновало, что все рисовальные принадлежности уже вряд ли вернуться к владельцу, а раздобыть новые и качественные будет непросто. От представленной картины член Дазая встал колом, и он на миг испугался, что кончит вот так, даже не успев снять штаны. С рыком он сорвал рубашку с себя, а потом и с Чуи, не обращая внимания на треск петли последней пуговицы и припадая с мокрыми поцелуями к шее юноши. У Чуи низ живота свело сладкой судорогой, возбуждение накатывало горячими волнами по мере того, как горячие губы Дазая спускались всё ниже. Его рот накрыл сосок, мягко играя с ним языком, а потом неожиданно впился чуть ниже, вызвав у Чуи громкий вздох. Точно след останется, с удовольствием подумал Дазай про себя. Он выцеловывал живот, рисуя на нём языком причудливые узоры, одной рукой пробежался вдоль позвоночника, вызвав у Чуи мелкую дрожь, а второй накрыл его пах, оглаживая уже давно вставший член. Чуя издал полустон-полувсхлип, Дазай расстегнул ремень и стал стягивать штаны вниз. — Постой, — Чуя схватил его за руку. Дазай уставился на него непонимающе и в то же время с восхищением. Как он был сейчас прекрасен! Взлохмаченный, раскрасневшийся, глаза полны желания. Дазай наблюдал, как он запустил руку в карман брюк, и увидел бутылёк косметического масла. — Ты же не собирался трахнуть меня насухую? — И когда только успел… — весело сощурился Дазай. — Неужели планировал? — А если и да? — дерзко заявил Чуя, приподнялся на локте, притягивая его для поцелуя, пока Дазай стаскивал с него штаны, как будто нечаянно задевая через бельё вставший член, чувствуя, как вздрагивает Чуя от каждого прикосновения. Дазай надавил ему на плечи, принуждая лечь, и стянул с него последний мешающий предмет одежды. Погладил по соблазнительным ногам и приподнял одну, отводя её в сторону и покрывая поцелуями внутреннюю сторону бедра. Поцелуи иногда сменялись лёгкими покусываниями, от чего Чуя мило айкал и постанывал, прося Дазая не быть скотиной и не мучать его так долго. Дазай, улыбаясь, оставил ещё несколько поцелуев, приближаясь к паху и замер над стоящим членом, что уже болезненно упирался в живот. Взяв твёрдую плоть в руку, Дазай несколько раз провёл по стволу, дразняще задевая головку, а после обхватил член губами, забирая сразу до половины, вызвав у Чуи громкий стон. Он вцепился Дазаю в волосы, шепча, чтобы тот не останавливался, пока тот насаживался ртом глубже, лаская языком ствол и головку, проникая кончиком языка в узкую дырочку. Но он и здесь вздумал Чую помучать: вдруг отстранился, как ни в чём не бывало, утирая рот, и под укоризненный взгляд Чуи стянул с себя брюки вместе с трусами. Внимание Чуи тут же переключилось на орган Дазая, примерные размеры которого он уже успел ощутить через одежду. — Это будет больно? — спросил он, и в голосе его в первый раз проскользнуло беспокойство. — Поначалу — да, — признался Дазай. — Но я буду осторожен. Повернись. — Чего? — не понял Чуя. — Встань на колени и повернись ко мне задом. Так будет легче. Чуя, помедлив секунду, сделал так, как было сказано. Дазай с трудом удержался от того, чтобы присвистнуть: вид был просто дико сексуальным. Сильная спина с выступающими лопатками, аппетитные ягодицы — он обязательно должен нарисовать Чую в такой позе. — Обопрись на локти. И расслабься. Ничего не бойся. Он открыл бутылёк и вылил немного масла на пальцы: по салону тут же распространился приятный травяной запах. Чуя вздрогнул, когда почувствовал прикосновение пальца к анусу, и напрягся, стоило тому проскользнуть внутрь. — Не зажимайся, — успокаивающе шептал Дазай, покрывая поцелуями спину и продолжая двигать пальцем внутри, сгибая его и разгибая, выходя почти полностью и снова скользя внутрь. Когда напряжённые мышцы партнёра расслабились, он добавил второй палец, успокаивая ласками и поцелуями. Дазай растягивал его медленно, неспешно, стремясь минимизировать неприятные ощущения, которые непременно последуют, когда в эту попку войдёт кое-что побольше пальцев. Он несколько раз задел простату, с удовольствием глядя, как постанывает и выгибается Чуя. — Дазай… Хватит… — скулил он, растягиваемый уже тремя пальцами. Дазай, отметив, что тот расслаблен и принимает пальцы спокойно, решил, что, похоже, и правда достаточно. Он смазал маслом свой давно изнывающий член и упёрся головкой в покрасневшую дырочку, слегка поддразнивая. Поцеловал Чую в поясницу и, удерживая того под живот, медленно толкнулся вперёд. Реакция последовала незамедлительно. Чуя тихо вскрикнул, но под успокаивающий шёпот Дазая и поглаживания постепенно расслабился. Дазай толкнулся дальше. — Тише, Чуя… Ещё немного потерпи. Войдя наполовину, он решил, что пока достаточно и сделал первое пробное движение. У Чуи вырвался вздох. — Всё хорошо? — Да… — выдохнул Чуя. — Двигайся же, чёрт тебя дери… Дазай улыбнулся, — ругается, значит, в норме, — и задвигал бёдрами активнее. Чуя сперва привыкал к процессу, но, когда Дазай задел то самое чувствительное место, с его губ сорвался стон. Ему не с чем было сравнить то странное, но приятное чувство заполненности, растянутости, всё нарастающего удовольствия, и он отдавался ощущениям полностью, позабыв и про Хироцу, и про Мори, и про всех людей на корабле; весь мир до него в эти минуты сократился до салона автомобиля и Дазая, который двигался в нём всё быстрее, проникал всё глубже. Боль давно ушла, осталось только ощущение чужого тепла рядом и разливающееся по телу наслаждение. Он стонал в голос, подмахивая бёдрами в такт, сам насаживался на член глубже, сильнее. Дазай, чувствуя, что уже на пределе, обхватил член Чуи рукой, делая несколько резких движений, и тот со стоном излился ему в руку. Через несколько толчков Дазай кончил сам, наваливаясь на Чую сверху, из последних сил упираясь руками по обе стороны от его спины, чтоб не придавить своим весом. Какое-то время они молча переводили дыхание, ленясь даже шевелиться. Дазай пришёл в себя первым, покидая тело Чуи с характерным хлюпом и наблюдая за тем, как его сперма стекает на красное сиденье. — Как ты? — он поцеловал Чую за ухом. Тот выполз из-под него, и уселся на колени на краешек сиденья. — Устал немного, — он слабо улыбнулся. — Эй. О чём ты задумался? — О, знаешь, пока мы трахались, у меня в голове возникло столько идей, как именно я ещё могу тебя нарисовать. И сейчас я вновь вижу перед собой прекрасный вид. — Ах, вот оно что, — ухмыльнулся Чуя. — Но чтобы реализовать столько идей, тебе придётся долгое время рисовать только меня. — А я не против, — Дазай приблизился к нему, тыкаясь носом в щёку. — Я хочу нарисовать тебя в сотне, даже в тысяче поз, а потом взять в них же. И я не намерен отказывать себе в своём желании. Он запечатлел на губах Чуи короткий поцелуй и полез за передние сиденья, собирая разбросанную в порыве страсти одежду. Кто знает, насколько упорным окажется этот Хироцу, рано или поздно он или его люди могут заглянуть и сюда. Он кинул вещи Чуе и тот покопался в карманах, найдя в одном из них скомканный платок. Кое-как обтеревшись маленьким клочком ткани, Чуя заткнул его под сиденье. Дазай указал на подсохшую лужицу спермы, но Чуя только ухмыльнулся, сказав, что хочет оставить «подарочек». Ещё и нарисовал на запотевшем стекле кисть руки с неприличным жестом. Покидали грузовой отсек они так же, как и вбежали сюда — смеясь, со счастливыми лицами. До палубы они добрались спокойно, ведь большинство пассажиров уже спали. Над Атлантикой раскинулась чёрная ясная ночь. Дазай и Чуя считали звёзды, облокотившись о перила, рассматривали чёрные волны внизу; на фоне их шума изредка слышались приглушённые голоса членов экипажа. — Мне уже чудится на горизонте статуя Свободы, — сказал Дазай, глядя на запад. — Вот именно, что чудится, дурень. Что ты разглядишь в такую темень? — проворчал Чуя. — А знаешь, что в ней такого замечательного? — Что же? — Ну, она такая высокая, просто идеальная для того, чтобы с неё спрыгнуть! Знаешь, Чуя, мы могли бы подняться до самого верха и совершить двойное самоубийство! Он тут же получил затрещину и стал убегать от Чуи, который останавливаться на одной явно не собирался. Закончилось всё тем, что он сам поймал Чую, прижал к ограждению и смял его губы страстным поцелуем. Тот подёргался для приличия пару раз, но всё же решил, что гораздо приятнее будет просто обнять его за шею и отдаться чувствам. Они были счастливы и полны надежд. И никто из них не видел притаившейся прямо по курсу ледяной глыбы, что совсем скоро разрушит их планы и мечты.***
— Даз-з-зай… — голос Чуи был слаб и сильно дрожал, зубы стучали. Он промёрз до костей, и его ужасно трясло. Оставалось только гадать, каково приходилось Дазаю, что был по грудь погружен в ледяную воду. Но обломок, на котором лежал Чуя, не выдержал бы веса их двоих. — З-за нами… точно… в-вернутся? — В-вернутся, Ч-чуя, обещаю… — Дазая колотило от холода. — И т-ты мне… пооб-бещай кое-что… — Что?.. — Обещай… что ты выживешь… Ч-что ты будешь жить т-так… как хочешь т-ты сам… У-у тебя будет счаст-тливая семья… — Дазай… М-мы выберемся отсюда… в-вместе… — И ты ум-мрёшь не здесь, а д-дряхлым стариком… в теплой п-постели… Об-бещай мне, Чуя… — Х-хорошо… Обещаю, — прошептал Чуя, целуя его ледяные руки. — Я… л-люблю тебя, Дазай… Дазай ничего не ответил. Чуя медленно перевернулся на спину, вглядываясь в ясное небо. Подумать только, как всё может измениться в один миг. Три часа назад они с Дазаем на борту огромного лайнера считали звёзды, а сейчас корабль ушёл на дно, оставив их барахтаться в ледяной воде в надежде, что за ними вернутся спасательные шлюпки. Он не знал, сколько пролежал так. Крики людей вокруг постепенно стихали, пока не прекратились совсем. Тишина давила на уши, обволакивала. Чуя замерзал, сознание его начало уплывать, и он был уже рад сдаться забирающей его темноте, когда услышал удары вёсел об воду и громкий голос, пытающийся докричаться до возможных выживших. — Д-дазай… — он так и не разжал его рук, сейчас таких ледяных. — Дазай… За нами вернулись… Очнись, Д-дазай… Ответом ему была тишина. — Дазай… Дазай!.. Чуя погладил его руки, попытался разогнуть пальцы… Но они уже были совершенно окоченевшие. Горькая правда накатила болью, гораздо более сильной, чем ощущение вонзающихся острых кинжалов ледяной воды. По щекам Чуи потекли слёзы. — Дазай… вот ведь п-придурок… Свет от фонаря спасательной шлюпки был виден всё ближе. Чуя вспомнил, что дал Дазаю обещание. Что выживет во что бы то ни стало. — Я никогда… тебя н-не забуду, — прошептал он и последний раз поцеловал Дазая в лоб. И расцепил их руки, наблюдая, как тело того, что так быстро стал самым близким, поглощает чернота океана. И перевёл взгляд на свисток, что торчал во рту плавающего неподалёку трупа. Нужно сделать ещё один, невероятно трудный рывок, но, если это поможет ему выполнить обещание, Чуя готов на всё. Он собрал остатки сил и спрыгнул в ледяную воду.***
Чуя последний раз видел Мори, когда они сошли на берег Америки. Он ходил между рядами людей, кого-то высматривал (нетрудно догадаться, кого), но разве признал бы он Чую в бледном юноше в потрёпанной одежде, завёрнутом в старенькое покрывало? Чуя вперил взгляд в пол, спрятал выглядывающие волосы. Мори прошёл близко, не заметив его. А потом растворился в толпе. Мать он больше никогда не видел. Знал, что она наверняка выжила — он видел, как она садится в спасательную шлюпку. Он не был намерен искать её. Она наверняка считает его погибшим, и пусть лучше будет так. Быть может, она найдёт в Америке какую-нибудь работу. Или даже снова выйдет замуж — пусть за небогатого, но хорошего и честного человека. Но у Чуи отныне своя дорога. — Извините, — к нему подошёл мужчина в форме. — Мы составляем список выживших. Назовите, пожалуйста ваше имя. Он раздумывал недолго. — Дазай, — прозвучал ответ. — Чуя Дазай. — Спасибо, — мужчина кивнул и сделал запись в тетради. Скинув с себя покрывало и встряхнув волосами, Чуя направился к выходу с пристани. В голове роилась туча мыслей о том, что ему делать теперь. Но он был уверен, что справится с любым испытанием, какое бы ему ни выпало. Таково было его предсмертное желание. Чуя прикрыл глаза, с улыбкой вспоминая на рисунке себя с сияющим бриллиантом на груди. «Надеюсь, там, в другом мире, у тебя будет главное — бумага и карандаш. И ты сможешь смотреть сюда, на меня, и рисовать. И ты нарисуешь меня в тысяче поз, как того и хотел. Когда моя жизнь подойдёт к концу, и мы встретимся вновь, я с удовольствием оценю твои творения».