***
– Вы цените искусство, госпожа Макина? Нервно постукивая ногтями по кожаной обивке дивана, она подняла на него глаза и ничего не ответила. Едва ли ему требовался ее ответ. Тамаки стоял к ней спиной, глядя в окно и, наверняка, улыбался. Не далее чем пять минут назад у них состоялся не особо приятный разговор. Макина высказывала ему что-то про тот небольшой беспорядок, который устроили Ворон и Дятел в секторе G. Тамаки же заявил, что не видит в этом абсолютно никакой проблемы. Во-первых, побег заключенных – это не его чертова забота, поскольку не он здесь начальник охраны. Во-вторых, все последствия были устранены, а рецидивисты взяты под контроль. Так что пусть она не предъявляет ему необоснованных претензий. Но он все же хотел услышать ответ на свой вопрос. Уходить она явно не собиралась, и раз уж они просто болтают, почему бы не поболтать о чем-то приятном? – Осмелюсь заметить, что вам, госпожа Макина, крупно повезло. Стоит лишь выглянуть в окно, чтобы увидеть, как оно творится на ваших глазах. – Он обернулся и адресовал ей широкую рекламную улыбку. – В какой-то степени, мы с вами тоже являемся служителями искусства, самоотверженно приносящими себя в жертву во имя великой цели. В полумраке комнаты его силуэт казался еще более угловатым. В стеклах очков отражались теплые огни колеса. За этим теплым блеском не было видно холодных бесцветных глаз. Разумеется, ему было совершенно плевать на то, что болтать на подобные темы приятно здесь только ему, а Макину же от этого просто тошнит. Хотя, чувство, похожее на тошноту вызывало в ней и само его присутствие, и его слащавый голос, и прилизанные волосы, и натянутая улыбка. И взгляд – особенно. – Что за чушь? – раздраженно спросила она. – Какая, к черту, цель может быть у этой живодерни? Тамаки испустил театральный вздох. – Умоляю, Макина, не ведите себя как те тупые солдафоны из министерства обороны. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Женщина вскинула тонкую бровь. – Нет. Я определенно этого не понимаю. Тамаки усмехнулся почти с жалостью и покачал головой. Потом взял со стола игрушечного человечка и с крайним интересом принялся его разглядывать. – Давайте представим, что завтра… скажем, застрелят президента Америки. – Он прислонился к столу, не выпуская фигурку из рук, и испытующе взглянул на нее. – Как по-вашему, что тогда случится? Макина молчала, скрестив руки на груди. – Ну же, Макина! – весело воскликнул он. – Это всего лишь игра в вопросы и ответы. – Меньше всего на свете я хочу принимать участие в твоих затянувшихся играх, – сухо бросила она. Улыбка тут же сошла с его лица. Тонкие губы презрительно скривились. – Все-таки вы, солдаты, скучны до зевоты, – фыркнул промоутер. – А произойдет вот что: не успеем мы с вами проснуться на следующий день, как весь мир уже будет греметь этой новостью. Во всех заголовках газет, в каждом выпуске новостей – она обрушится на нас отовсюду. Он поднес фигурку человечка к глазам, поднял игрушечные ручки кверху и произнес комично-тоненьким голосом: – Убили президента! Убили президента! Ужасная трагедия! Всемирный скандал! Фигурка замерла, и Тамаки какое-то время молча смотрел на нее. Потом она снова принялась порхать в бледных пальцах. – А теперь скажите, что будет, если умрет не президент, а рядовой сотрудник какой-нибудь не очень крупной компании. Типичный офисный планктон. Макина непонимающе нахмурилась. – Ничего. – Правильно! – оживился Тамаки, щелкнув пальцами. – Вот именно – ничего! А все потому, что на свете полно офисного планктона и всего один президент Америки. Потому что из миллиардов особей на планете по-настоящему важны лишь единицы. Пальцы стиснули голову человечка, и игрушка издала жалобный писк. – Забавно, да? – жутко спокойным, чуть ли не меланхоличным тоном продолжал промоутер. – Лишь горстка избранных и гора бесполезного мяса. Паразиты, присосавшиеся к здоровому организму нашей Земли. По мертвенному лицу скользнул блик света, краткой вспышкой высветив высокий лоб, острые скулы, впалые щеки, тонкий прямой нос. Казалось, в его теле не было ни одной плавной черты. Макина ощутила во рту – «лицемерный ублюдок» – гадостный привкус. – Вы только взгляните на них. – Тамаки отложил фигурку и вновь подошел к окну. – Потоки информации ежеминутно набивали их головы рекламками эфемерных ценностей. Все то, чего они когда-то хотели и за чем гнались, не имеет абсолютно никакого смысла. Деньги? Равенство? Секс? – Он поморщился. – Скука и чушь. Это все – пустое, и сюда попадают те, кто смог вовремя это осознать. Теперь они все преследуют единую, единственно верную цель – выжить. В момент смерти их бессмысленные жизни приобретают наивысшую ценность, которую никогда не имели бы за пределами «Страны чудес». Вот каким искусством мы владеем, госпожа Макина – придавать жизни ценность. – Ну все, – решительно прервала его Макина, поднимаясь. – С меня достаточно. Лечи своей философией других идиотов. Тамаки повернул голову и посмотрел на нее с вежливым удивлением. – Мне плевать, какие еще оправдания ты себе выдумаешь, – отрывисто проговорила она. – Правда, долго думать тебе не придется. Скоро я положу конец твоим грязным выходкам. – Не будьте же так жестоки, – криво усмехнулся Тамаки. – Ей-богу, у нас с вами куда больше общего, чем вам кажется. Кому как не вам знать, насколько сладким может быть вкус власти. Мы с вами словно хищники, пробовавшие человеческое мясо – уже ничто не покажется лучше. – Псих, – слетело с ее губ, прежде чем она успела это осознать. Тут отчужденность в его глазах сломалась. Усмешка сменилась неподдельным изумлением. – Что? В одно мгновение температура в комнате упала на несколько градусов. В голове раздался тревожный сигнал опасности, и Макина невольно сжала кулаки. Тамаки опустил голову и потер лоб кончиками пальцев. – Я пытался по-хорошему… Внезапно он за пару шагов пересек разделяющее их пространство и оказался перед ней. От неожиданности Макина отпрянула, запнулась и снова рухнула на диван. Он резко подался вперед и упер руки в спинку дивана по обе стороны от ее плеч. – А теперь послушай, – произнес промоутер ей на ухо. Тембр его голоса, обычно до противности елейного, сделался неожиданно низким. – Каждому маньяку, насильнику, серийному убийце, всему этому сброду, который попадает сюда, я предоставляю равные шансы на выживание. А там, снаружи, такие как ты каждый день пускают людей на мясо. Военные и политиканы истребляют целые расы, прикрываясь законами, нравственностью, патриотизмом и прочей дребеденью. Так что в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем называть психом меня. Дыхание коснулось кожи, и тело тотчас покрылось мурашками, как от порыва ледяного ветра. Она почувствовала его запах – запах горького одеколона, мглы и тления. Макина с ужасом осознала, что не в силах пошевелиться. Она могла бы сломать ему челюсть одним ударом кулака, но руки вдруг ослабели настолько, что она была не в состоянии шевельнуть и пальцем. Она оцепенела, будто кролик под взглядом змеи. Во рту стучало, вниз по горлу скользнул сухой комок. Тамаки слегка отвел голову и взглянул ей в глаза. – Конец наступит, только когда я этого захочу, – прошептал он почти ласково. Их лица были разделены лишь жалкими миллиметрами воздуха. – Но если вздумаешь вмешаться... для меня все сразу станет гораздо проще. Взгляд Тамаки опустился вниз по ее шее к обтянутой синим мундиром груди. – У тебя красивое тело, Макина. Будет очень грустно, если его вдруг изуродуют. Ей будто отвесили пощечину. Несколько секунд оглушенная Макина таращилась на него, но потом к голове прилила горячая волна гнева. – Ты... – только и сумела произнести она. – Проводите нашу гостью, – кивнул своему телохранителю Тамаки, отстраняясь. Она резко встала и сделала шаг к нему, но подоспевший бугай ухватил ее за плечо. Макина тут же вырвалась и зашагала прочь. – Доброй ночи, госпожа Макина, – проворковал ей вслед промоутер. – Пошел к дьяволу, – прорычала она и исчезла в дверном проеме. Губы Тамаки тронула весьма неприятная ухмылка. – О, милая, – проговорил он. – Я давно уже с ним. Решительный стук ее каблуков постепенно затихал, удаляясь по коридору. Стерва явно что-то замышляет, а значит, теперь придется следить еще и за тем, чтобы она не совала всюду свой нос. Он скривился. Ну почему ему все время кто-то мешает? – Сэр… – прогундосил телохранитель. – Заткнись, – с презрением бросил Тамаки. – Чтобы ноги ее здесь больше не было, понял? Охранник кивнул и вышел из кабинета. Тамаки снова посмотрел в окно. Впрочем, в сложившейся ситуации можно отыскать и свои плюсы. При всей своей ограниченности начальник охраны располагала определенными силами. Возможно, она даже сделает забаву еще интереснее. Перед глазами вновь возник ее приоткрытый рот и ошеломленный взгляд. Кажется, Макина не ожидала, что промоутер осмелится прямо пригрозить ей. Да, реакция была бесподобна. Он остался доволен, но не более. На ее шестой размер, вероятно, мастурбировала добрая половина местного контингента, включая персонал, однако его собственное воображение женщина не будоражила. Снаружи «Страна чудес смертников» не переставала жить своей веселой и яркой жизнью даже по ночам. В своем разуме Тамаки шагнул еще дальше, из вечного праздника в серые камеры, где на койках ворочались во сне или без сна заключенные. Там они дышали пóтом и обреченностью, там они теребили свои ошейники и ждали наступления утра, чтобы взять в трясущиеся руки волшебную пилюлю. Там страх и желание спасти свою шкуру с легкостью ломали любую, даже самую крепкую мораль. Пальцы дотронулись до холодного стекла. И теперь по телу прошла легкая сладкая дрожь. Дивная пародия на жизнь. Его лучшая коробка с игрушками. – Все только начинается, Макина. Все только начинается…***
Есть кое-что, в чем начальник охраны Макина никогда и никому не признается. Она без жалости смотрела на помешавшихся от кровопролития смертников, не запоминала их имен, не видела в страшных снах, как человек за секунду превращается в лужу ошметков, которую потом убирают с арены швабрами. Лишь об одном своем противнике, правда, без всякого желания, она вспоминает и по сей день. Победила ли она промоутера, потому что сорвала его планы? Или это промоутер победил ее, потому что смог-таки вовлечь в свою игру? Макина не знала. Ей было ясно только одно. Когда молния пластикового черного мешка сошлась над его заострившимся посеревшим лицом, она испытала облегчение. И разочарование.