Here there be dragons

Почему я!? Почему всегда я?! Вот отличный день был, просто отличный, я не проспала звонок будильника, Моуди в кофейне ухитрилась положить в кофе сахар, а не хаггис, Макинтош не отпустил ни одного отвратительного комментария в мой адрес… а потом началось. – Мисс Данброх, у нас для вас неотложное поручение. Мисс Данброх. У нас. Для вас. Я ненавижу, когда мать так говорит. Это сразу означает, что у меня вот такие проблемы, что мои передачи опять не собрали рейтинга, что меня отправляют на репортаж о конюшне какой-нибудь пафосной певички или актрисульки, и ещё точно в конце пламенной речи напомнит о том, чтобы я проверяла свои анкеты на сайтах знакомств. – Руководство канала Мистириус Ченнел обратилось к нам с просьбой. Они понимают, как она необычна, а я лично сказала бы, что так и вовсе абсурдна, как, в общем, и весь их канал, но оставим эмоции. Вы направляетесь в Норвегию с целью расследования небольшого феномена так называемых «блуждающих огоньков», – Элинор Данброх, владелица информационного холдинга и моя мать по совместительству, спасибо ей за это, эффектно поворачивается от окна ко мне в своём кресле. Завидую ей. Когда я однажды попыталась так сделать, зацепилась волосами за ручку окна, разлила кофе на клавиатуру и платье, дьявол бы подрал матушкин дресс-код для офиса, и вообще скопытилась с кресла. Ну, упс. Не выйдет из меня леди. – Блуждающих огоньков? Чего? – я не верю ушам. Можно мне всё-таки актрисульку? – Справка в распечатке, вот папка, на твою почту выслан экземпляр в электронном виде. Ах да, в папке ещё билеты на самолёт и всё прочее. Отправляешься завтра. – Когда!? – Мерида, ты вообще меня слушаешь? – Да, мам, – вздыхаю, плюхаясь на стул. Отлично денёк начался. – Вот и славно. Постарайся не подвести их, несмотря на весь абсурд их канала, я очень уважаю Николаса. К тому же, у него такой славный приёмный сын, без царя в голове, конечно, но оператор отличный, да и дело своё знает. Мне не хотелось бы терять расположение их семьи, ведь, как ты знаешь, перспективы очень важны, не так ли, дорогая? – А что не так с их корреспондентом? – всё, на самом деле, но мать срочно надо сбить с темы славного приёмного сына (абсолютного клоуна, если вам интересно моё мнение), и перспектив. Элинор фыркает. – Взял срочный отпуск по состоянию здоровья. На МЧ слухи пошли в их собственном духе, что его не то утка напугала, не то кони Апокалипсиса привиделись, но лично я думаю, что он просто доигрался со своей кошмарной программой – неудивительно, что самому мерещиться начала всякая ересь. Потрясающе. По-тря-са-ю-ще. Кто-то в Норвегии обкурился волшебным ягелем и принял северное сияние за какую-то сверхъестественную дрянь, а я должна лететь туда и выяснять обстоятельства из-за того, что их корреспондента накрыло кризисом среднего возраста и он в зеркале перестал отражаться! – В любом случае, заменить его некем, – неторопливо продолжала мать, разглядывая аккуратный маникюр, – а обстоятельства сложились таким образом, что сейчас все прочие корреспонденты заняты, и я подумала, что неплохо было бы… – Шантажировать Николаса своим согласием тогда, когда он откажется, чтобы его сын внезапно просил моей руки. Вскочив со стула, я выбегаю из офиса, не слушая раздражённого окрика матери. Ох мне ещё отольётся за это. Но пошло-ка всё к дьяволу! *** Всё-таки надо признать: когда я оказываюсь в Норвегии, меня уже не так сильно тянет укусить мать. Дурацкий репортаж есть дурацкий репортаж, но в разгар работы отправиться на несколько дней в справедливо потрясающую страну – пусть даже для того, чтобы выяснять, насколько сильно накрыло тут кого-то дымком от скуренного волшебного ягеля – как ни крути, здорово. Настроение не портит ни разваливающийся паром до Бёрка, островка, на котором и были замечены «огоньки», ни сама перспектива собирать материал с серьёзным и заинтересованным видом («Серьёзным» – это не «сочувствующим», Мерида, не стоит говорить с ними, как с душевнобольными!»). А ещё у меня есть мечта. Влезть на самую высокую гору, такую высокую, что с неё можно дотронуться до неба, натянуть лук и пустить стрелу прямо в заходящее солнце. Ну и пусть глупо. У вас вот есть мечта? Бёрк, кстати сказать, оказывается довольно странным местом. Географически невозможным, судя по тому, что я о Норвегии знаю. Лес, покрывающий как минимум половину этого острова, здесь не то что расти не должен – не может, особенно учитывая местный климат. Но это на мою работу, в общем, и не влияет… С аборигенами сложнее. Да, я знаю норвежский. Да, я говорю сейчас с вами на норвежском. Да, это действительно норвежский. Кто ещё раз спросит про мой зобооооовный акцент, получит стрелой промеж глаз. Но когда в редакции местной газеты, куда пришло письмо об огоньках, начинают пересказывать мне, кто, где и сколько раз эти самые огоньки видел, что при этом почувствовал и где у него при этом были мурашки, волосы у меня встают дыбом по всему телу. Письмо мне тоже показывают. Чернила (боже, это действительно чернила) расплываются, буквы шатаются и дряхлеют на глазах, да так, что у меня, кажется, в глазах рябить начинает. Проморгавшись, я с благодарностью беру предложенный помощницей редактора Хэзер пончик с маслом, незаметно влезаю на чей-то стол, впрочем, настолько захламлённый, что одной мной больше, одной мной меньше, значения не имеет, и вглядываюсь в строчки. – Подождите, – изумлённо поднимаю глаза, – руны!? Темнокосая Хэзер пожимает плечами. – Нормальная ситуация. Письма от стариков почти все такие. Этот ещё оказал нам любезность, перейдя в конце концов с рун на норвежский… *** Невозмутимо взмесив всю грязь на дорогах Бёрка, я, наконец, добираюсь до дома старичка, приславшего письмо – адрес, накорябанный на конверте, мне помогает мало. Местные, подозреваю, порядком развлекаясь, гоняют меня из одного конца деревни в другой, и когда передо мной вырастает скособочившийся старый домишка, вокруг которого бродят абсолютно индифферентные овцы, уже вполне могу кого-нибудь прикончить. А вот зайти внутрь оказывается большим просчетом. Я никогда ещё так не ошибалась. Он обкуренный, устало понимаю я. В общем, не уверена, чего именно ждала от старикана по имени Плесень, приславшего письмо о том, что в лесу видел странные пляшущие огни, но… Во-первых – он живёт с овцой. Во-вторых – он живёт с овцой. В-третьих. В-четвёртых. В-пятых. И нет, я ни о чём не хочу думать. Особенно после того, как он познакомил меня со своими жёнами, точнее, слава всему святому, их портретами – рядом с которыми висела фотография Грибочка. Да, овцы. Грибочек расхаживает по дому, как последняя болонка с розовым бантиком, паскудно блеет и оставляет всюду клочья свалявшейся шерсти. Но по сравнению со своим хозяином, отвратительным, омерзительным сморчком с куцей драной бородой, торчащей во все стороны, из ушей, кажется, тоже – она кажется котиком. Плесень не затыкается. Никак. Он рассказывает не только об огоньках, он рассказывает вообще обо всём, что видел, а видел он, понимаю я по удушливому дурману от «грибного супчика», как он представил мне вязкое варево на плите, многое. И это его и доконало. На исходе четвёртого часа я понимаю, что сейчас меня либо вывернет наизнанку от вони свалявшейся шерсти Грибочка, либо я кого-нибудь из них всё-таки прикончу. И, возможно, это будет в состоянии аффекта – пары в хижине гуляют такие, что я не вполне адекватно воспринимаю реальность. Плесень, похоже, воспринимает её ещё хуже, потому что рассказывает уже, обращаясь не то к табуретке, не то к портрету собственной овцы. Чувствуя, что ещё секунда – и катастрофы не избежать, я заталкиваю в карман блокнот, подхватываю рюкзак, лук и выметаюсь наружу. Свежий воздух, мгновенно врывающийся в лёгкие, заставляет меня закашляться. Упершись руками в колени, ещё пару минут я пытаюсь проморгаться. Проходящая мимо бабулька сочувственно-понимающе кивает. Взгляд я от неё отвожу побыстрее – не уверена, что боковым зрением не зацепила, как у неё изо лба прорастают рога. Ой-ёй-ёй, похоже, мне надо пройтись. *** Пару раз тряхнув головой, я шагаю к тропе, ведущей в лес. И вот тут и приходят чудеса. Лес будто бы тут же вырастает вокруг меня, обступает могучими стволами, шелестит перешёптыванием длинных тяжёлых лап, сквозь тонкие иголки на которых едва заметными рассеянными лучами проникает вечерний свет… совершенно заколдованная, я медленно ступаю по тропе, упруго пружинящей от устилающей её хвои. Норвежский лес всегда представлялся мне чем-то вроде того, что видела я в детстве на книжке с иллюстрациями Йона Бауэра – тёмным, непроглядным, таинственным, сплошь укрытым мхом, из-под которого поблескивают глаза троллей. Но не таким… светлым. Там, за пределами деревьев, на Бёрке скапливается в углах улиц темнота, готовясь окутать дома сумеречной дымкой, но здесь время словно бы остановилось и замерло в одном бесконечном мгновении. Бездумно я протягиваю руку в сторону и иду дальше, едва касаясь кончиками пальцев заскорузлых, мшистых, молодых, старых, тёплых, каких угодно стволов. Лес наполняет меня таким детским восторгом, что тянет обнять первое попавшееся дерево и долго-долго слушать его историю, чувствуя, как он впитывает твою собственную… но не хочется ни резких движений, ни громких звуков – и я только продолжаю путь, приветствуя деревья самыми лёгкими прикосновениями, не в силах остановить шаг, будто бы меня кто ведёт. И вот эта мысль меня вполне пробуждает. Словно очнувшись от сна, я замираю на месте, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь в обступающие стволы, в глубине коридоров которых уже начинает тихонько клубиться та самая дымка. Сколько я прошла? Милю? Две?.. И… Яркая вспышка вдалеке заставляет меня вздрогнуть и похолодеть всем телом. Ох ты дьявол, я же не так долго этот дым нюхала, как этот старикан за всю жизнь. Вспышка повторяется. На сей раз я даже, кажется, могу различить её цвет – смесь белого с фиолетовым, как электрический разряд, но больше похоже на… шаровую молнию? Знаете, я бы очень-очень хотела, чтобы это были блуждающие огоньки. Что угодно, но не непредсказуемый сгусток пламени, метающийся среди деревьев, которые в любой момент могут полыхнуть... Внезапно с той же стороны, где мелькала вспышка, доносится приглушённый звук, очень похожий на тот, что издаёт раненое животное. И вот тут я уже не раздумываю. Собрав локтями все узловатые корни и ветви, запутавшись волосами в каждой второй еловой лапе и ободрав ладонь о чью-то кору, я вылетаю на край обрыва – и, не удержав равновесия, с криком обрушиваюсь вниз по песчаному склону, отчаянно молясь о том, чтобы не сломать шею. И приземляюсь – не долетев полуметра до небольшого озерца - точно перед носом изумлённо пялящегося на меня парня. В шлеме. С рогами. Почему нет. Вот только и шлем, и рога быстро перестают иметь хоть какое-то значение. Потому что у него за спиной по впадине бешено мечется, хлопая чёрными крыльями, натыкаясь на камни и отчаянно крича от боли… дракон. *** Дракон. Дракон, дьявол мной подавись, дракон, самый настоящий дракон, крылья метров в шесть, хвост, глаза горят золотом, и не поможет ни проморгаться, ни защипать себя до синяков – он реальный. Дракон. Парень в шлеме закрывает лицо руками и приглушённо стонет. – Нет. Нетнетнетнетнет, ну почему всё так не вовремя? Откуда ты взялась на мою голову? Оторопев, я не сразу нахожусь с ответом. Парень вскакивает с места и пытается, кажется, взъерошить шлем. Выходит странно. – Ты с Бёрка? Кто-нибудь ещё знает, что ты здесь? Тебя видели? Обалдело качаю головой. Он шумно выдыхает и стаскивает с головы шлем, оказавшись без него ужасно взлохмаченным – и ещё более растерянным. Дракон снова издаёт отчаянный крик, и я вздрагиваю. – Нет, стой, стой! Ты кто? Откуда здесь… дракон!? Как это вообще возможно!? Я думала… – умолкнув, я пораженно смотрю на огромного зверя, кажется, наконец-то начиная понимать – он есть на самом деле. Я не воображаю. И это всё ещё не грибы старикана. Дракон на нас не смотрит – пытается то взлететь, то, подождите, поймать свой хвост?.. роет короткими сильными лапами песок, то и дело крича от боли и выплёвывая сгустки белого пламени, и дьявол, дьявол, я ничего не могу поделать, я чувствую, как мне сердце сдавливает чугунным кулаком от жалости… и дикого восхищения перед этим невероятным существом, даже сейчас абсолютно потрясающим. Да какая мне вообще разница. – Как мы можем ему помочь? Парень резко вскидывает голову. И я вижу, что глаза у него зеленющие, и заблестели только что ярко-ярко. Секунды три он смотрит на меня, словно бы не зная, что ответить, а потом переводит взгляд на дракона. – Я нашёл его вчера, – отвечает, следя за передвижениями зверя. От волнения он чуть-чуть заикается и за речью следить становится труднее, но мне не до ораторского искусства. – У него части хвоста нет, видишь? Из-за этого ему и не взлететь. Такой тип хвоста встречается очень редко, о нём мало что известно, и мне пока не понять, как вылечить этого дракона… Что-то не так, понимаю я. – Но идеи есть? – осведомляюсь деловито. – Одна пока что. Сделать ему второй плавник хвоста и закрепить на нём. – Не учитывая пары-тройки несущественных деталей. – Я насчитал одну. – Он дикий, он никому не даст к себе прикоснуться, плюётся шаровой молнией… Парень пожимает плечами. – Мой вариант был «я пока не представляю, как зафиксировать его в раскрытом положении». Что-то. Сильно. Не. Так. – То есть первые три пункта тебя не волнуют, – уточняю на всякий случай я, чувствуя, как по спине медленно-медленно прокатывается ледяная волна понимания. – Э… не особо, – он снова взлохмачивает волосы, глядя на меня чуть расширившимися глазами. Нет. Нетнетнет, только не говори, не говори, что я всё поняла верно. Пожалуйста. – Пожалуйста, – эхом отзывается он на мои мысли и, порывисто дернувшись ко мне, вдруг оказывается совсем близко. Я вздрагиваю от неожиданности. – Я знаю, знаю, это всё очень странно, но прошу: не говори никому о том, что видела. Если захочешь, я всё объясню, но только не выдавай нас. – Как тебя зовут? – еле выдавливаю я, наблюдая за тем, как парень полуинстинктивно заслоняет собой дракона. – Иккинг, – вздыхает он. – Иккинг, – голос меня совсем не слушается. – Скольких драконов ты видел? *** Ночь приходит. В сгустившейся темноте я сижу на прохладном песке, подстелив куртку и водя обломком какой-то ветки по песчинкам. И, наверное, в первый раз за вечность не знаю, что говорить. Я дракона только что рыбой кормила. В голове разрываются салюты. За последние три дня, проведённых с Иккингом, я несколько подходов подряд по три-четыре часа сидела напротив дракона с золотыми кошачьими глазами, собирала какие-то странные корешки, сгрызла все ногти и вот уже не помню, как давно начала задумываться о том, правильный ли я путь взяла, выбрав эту работу. И, вот, да – только что кормила этого зверя рыбой. Половину он потом выплюнул на меня. Иккинг хихикал как псих, потом сказал, что он со мной поделился. А мне аж горло сдавило, честное слово. Смс с текстом «мам, тут не блуждает вообще ничего, кроме зеленых чертей у этого старичка» я отослала матери сразу после того, как Иккинг сказал мне – сколько. Дракон, только что улёгшийся на предварительно подпаленную собственным чихом землю, издаёт тихий довольный звук. Горло мне сжимает ещё сильнее. – Что ты знаешь про резервацию викингов? – негромко спрашивает сидящий напротив меня Иккинг, порядком перепачканный в рыбьей чешуе. Заметив это, я тихонько фыркаю, не сдержав улыбки. Но отвечаю, вспоминая всё то, что читала о Бёрке и его населении. – Закрытая община посреди лесного заповедника на острове. Свои порядки и правила. Устоявшиеся традиции, сохранённые с древних времён. – Выглядит именно так, правда? – он, улыбаясь, скашивает глаза на свой шлем, который вертит в руках. – Мы хорошо создаём видимость чокнутых староверов, огородившихся от всего мира. Даже для самих себя – многие дети в деревне не подозревают, какой сейчас век. У нас вот семнадцатый. И это всех устраивает… Три поколения сменилось, мы давно научились жить без внешнего мира – а внешний мир без нас. И это самое главное – то, что никто не лезет в нашу жизнь. Мы стали заповедником, полностью закрытым, здесь не летают самолёты, сюда не приезжают снимать о нас сюжеты. Мой отец иногда общается со старейшинами деревни Бёрка – чтобы подтвердить, что мы ещё не превратились в лесных троллей и напомнить, чтобы никто не совал нос в наши земли. Понимаешь, почему? Молча киваю. – Это единственный способ защитить их. Не позволить уничтожить или растащить по зоопаркам, циркам или лабораториям. – Иккинг вздрагивает, отгоняя представленное. – Мы основали эту колонию, чтобы спрятать драконов и позволить им жить. – Но ведь… – трясу головой, потому что в ней отказывается укладываться полученная информация. – А их вы как убедили в том, чтобы они не улетали? Иккинг улыбается снова. Хорошая у него улыбка. И веснушки видны даже ночью. – Сколько мы здесь? – Двое суток? Больше? Ты точно больше. Но… – Я тебе покажу. Только сиди здесь. Он откладывает шлем в сторону, поднимается с песка и поворачивается к дракону. Тот моментально навостряет уши и привстаёт, приподнимаясь на передних лапах. Иккинг осторожно шагает ближе – но не прямо на дракона, а будто бы танцуя по извилистой траектории, повороты которой всё время заставляют его поворачиваться спиной, демонстрируя раскрытые ладони и незащищённую шею. И с последним поворотом он оказывается почти вплотную к встрепенувшемуся дракону, издающему глухое недоверчивое урчание. Я замираю на месте, не в силах отвести взгляда. Иккинг медленно поворачивает голову, ловя взгляд дракона и что-то говоря ему – не разобрать слов, но звучит это так тихо и ласково, что мне дыхание из лёгких выбивает, и не вздохнуть больше совсем-совсем… Иккинг набирает в грудь воздуха и, судорожно выдохнув и опустив взгляд, протягивает к дракону ладонь. И когда чудесный чёрный зверь, внимательно глядящий на него секунду назад, закрывает глаза и подаётся навстречу руке дивной кожаной мордой, я понимаю, что плачу. Они приручают своих драконов. Никуда и никогда не улетит тот, кто был однажды приручён. Кто поверил. К тому моменту, как Иккинг, будто бы светящийся изнутри, возвращается ко мне, дыша чуть прерывисто и глядя на свои вздрагивающие пальцы, я уже знаю, что делать. Нет здесь никаких блуждающих огоньков. И никто сюда не поедет интересоваться этим лесом – и его потрясающими созданиями. Этим крошечным миром посреди мира, в котором живы сказки с кожистыми крыльями и кошачьими глазами, самые невероятные существа, верящие тем, кто доверился им. Ни за что. Я не позволю. *** Работу над хвостом Иккинг заканчивает через неделю. Неделю, на протяжении которой я прилежно шатаюсь по незаповедной части острова, слушаю истории аборигенов о том, что и в каком году им померещилось, чтобы вернуться домой хоть с каким-то материалом… и каждый вечер сбегаю дежурить во впадину, где всё ещё сидит наш несчастный подопечный. Кстати, Иккинг назвал его Беззубиком. Ничего не говорите, ладно? Я уже сказала. Он сутки бухтел. Это кажется слишком невероятным для того, чтобы быть правдой. Но это не сон, это действительно не сон. И ещё – никогда, никогда ещё моя жизнь не казалась мне настолько чудесной и… правильной. Я не знаю, почему – каждый раз, когда я прихожу к Беззубику (ну да, я согласилась тоже так его называть, а что делать?) и сажусь напротив него, слушая уже привычное урчание – кошка, как есть кошка – из головы выветривается вся накопившаяся в ней ерунда. До того момента, когда наступит ночь. Тут не опасно, если вы об этом. Странно было бы чувствовать себя в опасности, когда рядом спит дракон. Ну, как – спит. Периодически он просыпается и просовывает морду в мою палатку, и в первый раз я орала как подорванная, странно, что Иккинг у себя не услышал. Хорошо, на самом деле, что не услышал. Потому что всю эту неделю засыпаю я только под утро, и снятся мне не соревнования по стрельбе. И я не знаю, что с этими снами делать. И куда вообще их деть. И хочу ли… Я вообще не люблю додумывать такие мысли. Проще совсем без них. Всю жизнь нужно не было – и сейчас не надо. Так что просто хорошо, что хвост готов… и я могу вернуться. Вернуться домой, чтобы чудесная сказка, в дверь которой мне позволено было заглянуть, жила своей жизнью. Не нужен им никто, ни туристы, ни зеваки, ни я. Только просыпаться сегодня всё равно было тяжело. *** Иккинг двигается мучительно медленно. Ну что ж ты тянешь так, ну! - А вот теперь тихо, - едва слышно шелестит он, сдвигаясь ближе к Беззубику ровно на один миллиметр. Зверь с довольным урчанием поглощает рыбу, вываленную перед ним из огромной бочки, но обернуться может в любой момент, и тогда прости-прощай и спасательная операция, и, пожалуй, мы. В мои обязанности входит работа шумовым фоном. Сомневаюсь я, конечно, что моя болтовня сможет отвлечь дракона от подозрительного шороха и лязга у него за спиной, особенно когда Иккинг затянет ремень на хвосте, но выбора особо и нет. Хотя вот нервы уже не выдерживают. - Говори, - бормочет Иккинг сквозь обрывок ремня, зажатый зубами. – Что угодно, ради всего святого, говори. Что угодно? Что угодно? Да я алфавит забыла уже, пристёгивай ты скорей! - A naoidhean bhig, - тихо начинаю я, - cluinn mo ghuth ise ri d' thaobh, o mhaighdean bhàn ar rìbhinn òg, fàs a's faic… Беззубик невозмутимо урчит над рыбой. Зато Иккинг вдруг вскидывает голову. Ох, не отвлекайся, ну! - Do thìr, dìleas féin a ghrian a's a ghealach, stiùir sinn, gu uair ar cliù 's ar glòir… Тихо-тихо вокруг. Я люблю эту колыбельную. Только даже вот не ожидала, что слова помню. - Naoidhean bhig, ar rìbhinn òg maighdean uasal bhàn. Я умолкаю. И лес вокруг меня, кажется, тоже. И Беззубик затих. Тишина. Ти-ши… А потом он взлетает!! Вскрикнув, я отшатываюсь и падаю на спину, поскользнувшись на каком-то карасе. И только и могу, что смотреть, как Беззубик взмывает всё выше, взмахивая огромными крыльями, закладывая сумасшедшие виражи… и мотая из стороны в сторону хвостом – с раскрывшимся, раскрывшимся плавником, сработало! – вцепившись в который, висит Иккинг… Хохочу я до тех пор, пока ошалевший Беззубик, заметивший, наконец, балласт на хвосте, не скидывает всадника в озеро. Но стоит ему это сделать – плавник закрывается, держать его больше некому… и дракон, закричав, падает в озеро следом – и меня накрывает небольшим цунами. Иккинг же, мокрый и счастливый, выбирается из воды и победно вскидывает вверх руки. Ох, хотела бы я, чтобы у меня сейчас был фотоаппарат. - И… как там, наверху? – спрашиваю я, чтобы сказать хоть что-нибудь и деть куда-нибудь взгляд. Вы бы только видели, как у него глаза светятся. Иккинг улыбается – немного ошалело – и, кажется, не вполне уверен в том, что способен управлять собственной речью. Уголки рта неудержимо разъезжаются до ушей, и мне отчего-то ужасно хочется за эти самые уши его потянуть. А вот теперь мне точно пора. Пока я не натворила глупостей. Я могу, я знаю. Что самое страшное – я очень хочу их натворить. *** Хорошо, что уже утро, думаю я, вбегая в свой съёмный домик и сдёргивая с вешалки куртку. Хорошо, что я ухожу всегда в это время. Хорошо, что всё хорошо, они справились, Иккинг обязательно что-нибудь придумает дальше, найдёт способ закрепить ремень и плавник, дракон будет летать… Паромы до материка ходят каждые два часа. И кажется, я вполне успеваю на восьмичасовой. Ну подумаешь, подожду час и пятьдесят минут, делооов-то… Затолкав в рюкзак ком из джинсов, я стягиваю с себя перепачканный рыбной чешуёй любимый свитер. С размаху сажусь на кровать и утыкаюсь в него лицом. Вот это вот и называется «влипла». Я не могу тут остаться, так? Как вы это представляете? Что мне делать? Бросить работу, страну, остаться на острове посреди нигде, чтобы выращивать посреди лесного заповедника драконов? Самое ужасное то, что я знаю ответы на все эти вопросы. Я не нужна здесь. Ни этой распротак её резервации, ни драконам, ни острову. И вот в тот момент, когда я уже готова влезть в собственный рюкзак и поприветствовать нервный срыв, кто-то выносит мне дверь градом лихорадочных ударов. Вздрогнув, я инстинктивно подтягиваю к себе лук. А можно я хотя бы убегу без происшествий? Без драконов, без их всадников, без внезапных взломов с проникновениями, можно!? - Кто там? - Открывайоткрывайоткрывайпожалуйстаоткрывай!! Ну… Видимо, нельзя. - На себя, - буркаю я в дверь, шмыгнув носом. – Ты заколотил, ты и выдёргивай. Через минуту Иккинг влетает в дом. И почему-то дикая паника в его глазах мне подсказывает, что он не провожать. - Что случилось? – вскакиваю я с кровати. – Что-то с Беззубиком? Что? Говори, эй! Иккинг прислоняется спиной к двери, откидывая голову на косяк и всё ещё пытаясь отдышаться. - Так, ладно… я не буду спрашивать… - выдыхает он, глядя на мой рюкзак посреди комнаты. – О Беззубике узнали. - Что!? – вскакиваю я, роняя на пол свитер. – Как? Когда? Как это могло случиться? Нас кто-то видел? Но кто? - Н-не знаю, - в отчаянии мотает головой Иккинг, - я не знаю! П-по всей деревне рассказывают про летавшего над лесом дракона, н-но ведь… это было только на секунду… а я всё ещё не могу помочь ему улететь… - Тихо, - я быстро подхожу к нему ближе и кладу руки на плечи. – Тихо, дыши. Пожалуйста. Я не отдам вас. Подожди. И выбегаю из дома. А к дьяволу всё. Я их не брошу. *** - Плесень, - резюмирую я, плотно закрывая за собой дверь. - Плесень!? Он ещё жив? – вытаращивается на меня Иккинг. - Ты знаешь его? – мой черёд изумляться. - Лучше бы не знал. Он был одним из нас. Но только лишь ему драконы опротивели настолько, что он предпочёл сбежать сюда, к «нормальным людям». Поначалу он помалкивал, а потом… - А потом нашёл грибы, - с нервным смешком заканчиваю я. – Я с ним общалась. - И, видимо, до сегодняшнего дня он на него действовали, – горько усмехается Иккинг. - Ага. Сейчас он там, посреди деревни, рассказывает всем и каждому, кто проходит мимо, как видел дракона. В лесу. Иккинг запускает пальцы в волосы и закусывает нижнюю губу, лихорадочно размышляя. А я, кажется… - У тебя есть седло? – неожиданно выпаливаю я. - Чего? - Седло. Обычное. Лошадиное. Найдётся? Иккинг секунду смотрит на меня глазами размером с блюдца. Но - только лишь секунду. - Ты их сможешь отвлечь? Мне нужен час. Не больше. - Я надеюсь, что мне понадобится даже меньше. Только беги. И… что бы ни было дальше, не спрашивай. Блюдца увеличиваются до размеров хороших тарелок. Но вопросов он действительно н задаёт. Я хватаю телефон и судорожно тыкаю в кнопки, отыскивая нужный номер. - Пунци, - выдыхаю я в трубку, дождавшись ответа. – Матери моей не передавай, но я увольняюсь. А сейчас мне нужна вся ваша банда. Форс-мажор. - Что нужно делать? – деловито спрашивает Рапунцель. Обожаю. Способна покалечить себя собственной сковородкой, разговаривает с хамелеоном, на работе сидит босиком, башни нет, как, в общем, у всех на Мистириусе – но я ей верю. Справится. И всю команду за собой утянет. - Что вы обычно делаете, когда спецвыпуск накрывается. Здесь. На Бёрке. И лучше бы час назад. - Поняла. *** А потом только небо. Ослепительное солнце заливает всё небо, когда Беззубик негромко урчит, мерно взмахивая крыльями. Иккинг сидит сзади меня, обеими руками прочно опершись о луку седла – но я вывалиться не боюсь, охваченная такой сильной и крупной дрожью, что всё тело сжимает от избытка ощущений. Где-то внизу беснуется и скачет по крышам домов налетевшая внезапно метель. Золотой танец песка окутывает деревню, рассыпаясь тысячами сверкающих искр, теряющихся в снегопаде. Девушка с золотыми волосами вскидывает тонкие руки, босиком танцуя на белом-белом снегу, вздымающемся вверх и обнимающем её светлым вихрем. Темнеет небо, и разливается по синему полотну переливающееся и мерцающее сияние… У них, на самом деле, довольно часто спецвыпуски накрываются. Хорошо, что они знают, что в таких случаях делать. А мне сейчас… можно?.. И, не додумав мысль, я откидываюсь назад, чувствуя, как сильно-сильно колотится ноющее сердце, готовое разорваться от восторга. *** Беззубик мягко приземляется на короткую сухую траву соседнего крошечного островка. Бёрк вдали укрывает плотный туман. Там разберутся. Главное, деревня викингов в безопасности. - …что ты сказала тогда. Оборачиваюсь. Вот чёрт, а как давно он говорил?.. Иккинг смотрит прямо на меня, скрестив руки на груди. И что-то у меня где-то внутри ёкает. - Когда? - Когда я пришёл. Ты выбежала на улицу, чтобы узнать, что происходит. И сказала… - Я помню, - отвечаю негромко. - И? - И – что «и»? Я не знаю. Это так странно, так быстро, и я не понимаю, я не знаю, как такое могло случиться со мной, мне кажется, я всё могу испортить, и… - Всё? Я давлюсь на полуслове и возмущённо смотрю на него… а он улыбается. Понимаете, улыбается. Вот только смотрит так, что смеяться мне вовсе не хочется, и в животе горячо и холодно, и я вот убейте не знаю, что делать, когда он такой, что мне с ним делать, я не знаю, я… А потом он легонько тянет меня за уши прохладными пальцами. - Смешная ты, - тихо произносит и целует. *** Одни говорят, что наша судьба связана с землёй, и она зависит от нас так же, как мы – от неё. Кто-то считает, что судьба подобна сотканному полотну. Судьба одного человека переплетается с судьбами других. Мы ищем свою судьбу или хотим изменить её. Кому-то не суждено её найти. Но некоторых ведут к ней. Я много чего слышала про судьбу. В том числе то, что её не выбирают. Но знаете, кажется, я выбрала. Судьбу и драконов. ***