- Ну, проходи, что ли…
Клеменс Ханниган неуверенно переступил порог берлинской квартиры своего экс-бойфренда Маттиаса Харальдсона. Точнее, квартира была не Маттиаса, а его мужа, известного в узких кругах арт-дилера Гюнтера Клозе. Квартира была приобретена Гюнтером до брака с Маттиасом, поэтому совместно нажитым имуществом не являлась, таким образом Маттиас проживал в ней, по большому счету, на птичьих правах.
Бывшие любовники сдержанно пожали друг другу руки.
При взгляде на Маттиаса сердце Клеменса болезненно сжалось не то от неизбывной тоски по двадцатипятилетнему Маттиасу образца 2020 года, не то от щемящей жалости к нынешнему Маттиасу пятнадцать лет спустя. Время (а может, и дурные привычки – Клеменс имел весьма туманное представление о том, как Маттиас жил без него все эти пятнадцать лет с тех пор как встретил свою любовь из Германии и перебрался к нему в Берлин) не пощадило когда-то неотразимого, сногсшибательного красавчика Матти, о котором когда-то грезили как девушки, так и юноши. Волосы практически полностью седые, сеточка морщин вокруг поблеклых глаз, жировые отложения на животе и ягодицах, под выцветшей, растянутой футболкой бугрилась грудь наподобие женской уверенного первого размера. Вертикальная межбровная морщина, предававшая лицу задумчивый, сосредоточенный вид, стала гораздо глубже. Маттиас выглядел гораздо старше своих сорока лет.
- Рейсы с пересадкой дешевле прямых. Решил сэкономить… У меня в Берлине целых десять часов… Дай-ка, думаю, заскочу к Матти… Ты ведь не против?
Клеменс покраснел и опустил глаза. Только бы Маттиас не распознал его такую очевидную, неприкрытую ложь! Летя из Рейкьявика в Амстердам на концерт своего кумира Мадонны (поп-диве было уже семьдесят шесть лет, и концерты она давала очень нечасто), Клеменс намеренно составил «сложный» маршрут с пересадкой в Берлине, чтобы увидеть прежнюю (по сути – первую большую) любовь. А старая любовь, как известно, не ржавеет.
- Конечно же, не против! Я ведь говорил тебе по телефону! – улыбнулся Маттиас и жестом пригласил бывшего возлюбленного пройти на кухню.
Из всех помещений в квартире Маттиас почему-то предпочитал кухню. На кухонном столе стоял включенный ноутбук Маттиаса с открытым вордовским файлом. Должно быть, Маттиас писал очередную пьесу.
- Где Гюнтер? – несмело поинтересовался Клеменс.
- Уехал в Мюнхен. Повез картину покупателю.
Поставив чайник, Маттиас подошел к ноутбуку и включил музыку на небольшую, фоновую громкость.
Заигравшая композиция острым лезвием наотмашь полоснула по сердцу Клеменса, унося его в то незабываемое время, когда они с Маттиасом, юные, безумно влюбленные и до одури счастливые, давали друг другу дебильные прозвища вроде «котика», «зайки» и прочего зоопарка, придумывали забавные словечки, понятные только им двоим и занимались любовью так громко, что соседи стучали им по батарее.
Ты меня не забывай, даже если будет трудно,
Я вернусь осенним утром, ты меня не забывай.
Ты меня не забывай, облака в реке уснули,
Я вернусь дождем в июле, ты меня не забывай.
Их с Маттиасом песня! Именно эту песню Маттиас горланил для Клеменса, стоя на коленях, разведя руки в стороны и лихорадочно, будто под кайфом, сверкая глазами. Маттиас вообще всегда имел специфический музыкальный вкус, слушая какое-то жуткое ретро из прошлого века. Такую музыку называют чуланной. Ее слушают втайне от всех, дабы не быть осмеянным. Но Маттиас всегда был свободен от мнения окружающих о себе, и всегда слушал то, что ему нравится, а не то, что модно.
- Твои любимые…
Маттиас налил чай и поставил на стол тарелку с донатами.
Клеменс до боли прикусил нижнюю губу. Он чувствовал, что, если попытается что-то сказать, рыдания лавиной прорвутся из груди. Он лишь растянул губы в неком слабом подобии улыбки. Подобие улыбки означало «спасибо».
Заиграла вторая композиция… За ней третья… О, Боже!.. Тот самый плей-лист пятнадцатилетней давности, который Маттиас во время их с Клеменсом совместной жизни проигрывал несколько раз на дню! Маттиас на удивление постоянен в своих музыкальных пристрастиях.
Песни периода их безумной любви разбивали сердце Клеменса на куски, затем безжалостно кромсали каждый отдельно взятый осколок.
Предательская слеза все же выступила…
- Черт… Мои глаза всегда были такими чувствительными… Так трудно подобрать тушь, на которую у меня не было бы аллергии… - потирая глаз, пытался оправдаться Клеменс.
Поверил ли в эту ложь Маттиас? Кто ж его знает? Умение сохранять poker face, судя по всему, он не утратил.
- Может, киношку посмотрим? – предложи Маттиас, когда Клеменс покончил с чаем и донатами, - Как насчет чего-нибудь старенького? Против «Облачного атласа» не возражаешь?
Клеменс не возражал.
Чай, музыка, просмотр фильма… И стойкая, навязчивая иллюзия того, что они с Маттиасом никогда и не расставались. Что не было этих долгих, мучительных пятнадцати лет невозможной, нелепейшей разлуки, Гюнтера и прочих «других» в их жизнях, и что они сейчас сидят на кухне не в Берлине, а в Рейкьявике. Они стали старше, располнели, поседели и подурнели ВМЕСТЕ!..
Маттиас сидел к Клеменсу вполоборота и не видел, как тот беззвучно плачет.
- Да… Очень трогательный фильм, - снова солгал Клеменс, пытаясь делать вид, что слезы вызваны переживаниями за судьбы героев, когда Маттиас повернулся к нему после окончания фильма.
***
- Ну, мне пора… - Клеменс встал из-за стола, - Спасибо тебе… Рад был повидать тебя…
В прихожей Маттиас всё так же сдержанно положил руку на плечо Клеменса:
- Ну, бывай… Спасибо, что заскочил. Рад был тебя видеть. Приятно тебе провести время в Амстердаме! Извини, но в аэропорт я тебя не повезу. Долетишь – маякни!
***
Милый друг, не скучай, я вернусь, ты так и знай
Может днем, а может ночью, ты меня не забывай – пела в такси магнитола, сводя Клеменса с ума.
Клеменс готов был поклясться, что если услышит сегодня эту допотопную мелодию в третий раз, например, в аэропорту, то просто зайдет в туалет и разобьет себе голову о кафель.
Таксист недоумевающе смотрел в зеркало заднего вида на странного пассажира с накрашенными ресницами на заднем сидении, который, безутешно плача, размазывал тушь по лицу.
- У вас что-то случилось? – участливо спросил водитель, - Умер кто?
-
Хуже…
«Матти, черт тебя дери!.. Любимый… Ненавистный… Когда пятнадцать лет назад ты дурным голосом проорал мне эту песню, объясняясь мне таким образом в любви, ты как будто тогда заклятие наложил… Я действительно никогда тебя не забывал! И не забуду…»
