***
Как доехал до дома, Серёжа не помнил, помнил только то, как открыл квартиру, проверил маму, вернувшуюся из-за города, снял форму и упал на кровать. И во сне, кажется, он даже не ворочался, так как проснулся на одеяле на животе. В голове приятная пустота от двенадцати часов крепкого сна, щеку стянуло от того, что Глухарёв во сне, видимо, пускал слюни, а шея поднывала от неудобной позы. Ну лучше, чем ничего. Остаток дня он провел слушая мамины истории о санатории, в который он отправил ее по бумажке одного терпилы, проходившего у него. Дела с её артритом стали куда лучше- теперь она могла хотя бы самостоятельно дверь открыть и чайник на плиту поставить, и это безусловно радовало Серёжу. Они даже вместе в магазин сходили, закупили продуктов на ближайшее время, из которых потом Серёга собирался готовить ужин. Ближе к вечеру позвонили из отдела, сообщили, что того жулика-актера, обносившего доверчивых бабушек, поймали в ломбарде при попытке сбыта тех украшений, которые вчерашняя бабка описала. Он хотел было подорваться и бежать в Пятницкий, но решил оставить эту палку Черенку. Пусть уж сам до конца разбирается и оставляет это дело себе. Узнал также, что денег при этом придурке оказалось немного, допрос еще не проводили. — Ну и вот, оказалась мафией в итоге Валя, ну которая напротив меня в комнате жила, представляешь? — Засмеялась тетя Наташа. — Да уж, мам, вот это страсти у вас, — улыбнулся Серёжа маме, возясь у плиты с ужином. — Серёжка, — вдруг вздохнула мама. — Когда ж ты, наконец, у меня женишься, а? Возишься со мной как с маленькой. — Мам, ну хорош уже, а? Артрит это еще не конец света. Серёжа выключил газ, снял кастрюлю с крутым кипятком и принялся накладывать свежую картошечку в тарелку Натальи. — Завтра с тобой еще съездим к хорошему врачу, он тебя посмотрит, м? Доктор мой, кстати, хороший знакомый, проходил у меня как потерпевший. — А что с ним случилось? — Спросила она. — Да изнасиловать хотели, — будничным тоном ответил он ей, облизывая горячую ложку. — Кошмар какой… Бедная женщина. — Почему же женщина, — парировал он, перекладывая из сковородки потрясающую жареную рыбку. — Очень даже мужчина. Его санитар хотел изнасиловать. — Ничего себе, — неприятно удивилась мама Серёжи, — Вот времена-то, уж мужиков насиловать стали. Я думала, что санитары — они добрые. — Так и ведь этот же не злой. Просто любвеобильный. — Ну, а что с ними случилось? — Оба счастливы, — отвечал он. — Доктор больше не боится за свою жо… Ну… Жо… Ну, в общем, не боится. А санитар отправился в места, где его потребность в любви будет полностью удовлетворена. Еще картошечки?***
— Здравствуйте, можно? Глухарёва от бумажной работы отвлек какой-то мужчина, спросивший разрешения войти явно не для разрешения, а для видимости вежливости и иллюзии выбора. Следователь поднял голову и посмотрел на мужчину в дорогом костюме и по взгляду понял, что тот точно знал, зачем пришел. — Моя фамилия Серебряков. Я отец Константина. Мужик был прям и скуп на воду в разговорах, он явно седел, но точно не скрывал этого. На нем не было пальто, а на улице было прохладно. Серёжа краем глаза посмотрел в окно и ожидаемо увидел выделяющийся массивный черный автомобиль. Следователь сразу понял, что это не служащий, но у милиционера явно какие-то проблемы. — Здо́рово, а я Серёжа, я люблю окрошку на квасу и без укропа, — осклабился тот, чем ни капли не возмутил пришлого. — Я пришел не просто так. Дело моего сына переведут в СБУ сегодня. В суд оно пойдет уже перешитым. Ваше имя никак фигурировать не будет и нигде не всплывет, — одним монологом проговорил Серебряков, нигде не запнувшись, будто учил всю ночь. — Прикольно, от меня вы чего хотите? — Гарантии того, что после перевода дела от вашего отдела и лично вас никаких поползновений не будет. А также я хотел бы получить информацию по Шевченко. Глухарёва поражала ситуация все больше и больше. Этот хрен, набитый бабками по самый мочеиспускательный канал, пришел прямо в милицию и собрался тут права качать, гарантии какие-то запрашивает. Серёжа грешным делом подумал, что не о том Серебрякове думает. Но нет, это был тот самый мелкий торч, через которого они решили и по Шевченко покопать. — Послушай, папаша, — следак отложил документы, которые заполнял, и с непринужденной улыбкой обратился к мужику. — Ты в курсе вообще, за что мы твоего выродка взяли? Мужик сглотнул, что было видно по его дряблой шее, и отвел взгляд, но буквально через мгновение вновь установил зрительный контакт. — Да, я в курсе, и поверьте, жизнь вне тюрьмы теперь тоже будет для него не малиной, и… — Ты, походу, не понял, дядь. Твой подонок девчонке судьбу поломал. Ты знаешь, где она сейчас? — Руки следователя, сложенные замочком на столе, начинали напрягаться. — Она в больничке для психов. Пьет таблеточки, смотрит галлюцинации, задыхается от панических атак. И она больше не может иметь детей. Это все из-за твоего ублюдочного сыночка, которого ты просишь отмазать. Серебряков откашлялся и принял зеркальную Глухарёву позу, понизил голос. — Нет, следак, это ты не понял. Это не просьба. Дело будет переведено при любом раскладе, и при любом раскладе будет перешито. За девочку не беспокойся, о ней есть, кому позаботиться. Они сверлили друг друга взглядами еще около десяти секунд, после чего Серебряков вытащил из внутреннего кармана пиджака тонкий белый конверт и положил на стол перед Глухарёвым, который пусть и немного оторопел от этого жеста, но не подал виду. — Что это? — Со сдержанной улыбкой уточнил он с таким тоном, будто спрашивал у нашкодившего школьника за разбитую вазу. — Это гарантия того, что ты, капитан, не будешь вонять и отпустишь дело. Родители той девчонки тоже не последние люди в городе, так что если тебе придут — так и скажи, дело забрали СБУ. Больше от тебя ничего не требуется. — Да ты охре… — Не зарывайся, капитан. Мужик встал со стула и застегнул одну пуговичку на своем пузе, на что Глухарёв тоже вскочил. Головой-то он понимал, что сделать ничего не может. Куда какому-то вшивенькому капитанчику РОВД против СБУ. Вечно палки в колеса вставляют, что эти, что прокуратура. А как собак-журналюг спустить, так это пусть районные ОВД разбираются. Эти белоручки вряд ли копались в таком дерьме, в каком копается абсолютно каждый человек в отделе, от дознавателей до пэпсов. Конечно, Глухарёв знает свое место. И ему хотелось рвать последние волосы на своей макушке от бессилия. — Я хочу верить, что мы договорились. Сергей не ответил, лишь волчьим взглядом сверлил Серебрякова. Материалы по Шевченко Глухарёв отдать отказался наотрез, а тот сделал вид, что согласился. Хотя оба они понимали, что без показаний паскудного его сынка этому делу не дать ход. Возможно, этот Серебряков-старший не такая уж и тварь, он хотя бы сделал вид, что Глухарёв тут что-то значит и имеет право выбора. Об этом, ему, конечно, думать не хотелось, он просто проводил злобным, беспомощным взглядом пришлого, а через секунду снес со стола все, что там было. Карандаши и ручки разлетелись по полу, доллары из конверта взлетели на воздух и рассыпались по полу. Бессильная злоба расплавленным свинцом разливалась где-то внутри. Глухарёв сперва выбежал в коридор и собирался пойти к Зиминой, но остановился где-то шагах в десяти и вернулся к себе. Вряд ли она знала что-нибудь про это, иначе точно бы сказала следователю, и вряд ли она смогла бы что-нибудь сделать. Срываться на нее просто так не хотелось, стресса у нее было немало в связи с новой должностью. Поэтому он собирался вернуться в кабинет и прибрать весь тот бардак, который успел устроить. Ближе к вечеру к нему снова постучались, но уже без такой уверенности. В кабинет заглянули щенячьи глазки, а после и сам Коля. — Здравствуйте, Сергей Викторович, можно? — Привет, заходи, — Серёжа приветственно улыбнулся и приглашающе махнул рукой, — И мы договаривались уже, кажется, об отчестве. — Я подумал, вдруг ты и про это забыл или на пьяную голову сказал, — пожал плечами парнишка и присел на стул. Следователь серьезно посмотрел на Тарасова, подметив, что отёк на правой половине лица не спал, а даже наоборот, и закатил глаза. — Мы с тобой ещё не в отношениях даже, а ты уже так профессионально выносишь мне мозг, — покачал головой Серёжа, а потом по ехидному выражению лица Коли понял, что кое-где оговорился. — «Ещё», значит? — Ухмыльнулся он. — Ловлю тебя на слове. — Так, Тарасов… — Поучительно начал милиционер. — Ладно-ладно, понял, ты был пьян, выпил любовное зелье, отравился огурцом, что угодно, да, — хихикал парень. — Да вот, — кивнул он. — Ты чего зашел-то? По делу что-то новенькое? Лёха заходил к Глухарёву всего несколько часов назад, сказал, что у жулика дома нашли немного денег, украшения почти все изъяли на месте. И, насколько знал Серёжа, денег в конфискате было куда меньше, чем Тарасов указал в заявлении. — Да нет, просто старший лейтенант Черенков, ну который мое дело ведет, нас с бабой Леной на опознание вызывал, — рассказал тот, заправляя выбившиеся нитки с бинта на руке. — Я даже не ожидал, что милиция так быстро работает. Оказывается, мы не одни такие были. Он много кого обманул, в основном старушек. Наверное, наркоман или картёжник. — А ты откуда знаешь? Черенков рассказал? — Подозревающе прищурился мужчина. — Да нет, по криминалистике кое-что читал. А что, попал? — Радостно спросил парень, с нетерпением ожидая ответ. — Ага, придурок оказался еще и картёжником, спустил почти все твои бабки за одну ночь, а когда пошел разменивать драгоценности, его и взяли, — пояснил следователь, приятно удивленный, что молодежь еще умеет учиться и читать. Коля заметно погрустнел, когда услышал о деньгах. Вряд ли его ждет какая-то компенсация, тем более с этого голодранца тоже много не возьмешь — нигде не работал, ночевал по бабулькам, там же и кормился. — Чего делать планируешь теперь? — Аккуратно спросил Серёжа, заглядывая Коле в незаплывший глаз. — Даже не знаю, — вздохнул он. — С таким фейсом ближайшие две недели на мою но… ночную работу не выйдешь. Вряд ли найдутся охочие до фонарных столбов. Парень грустно хихикнул, всё ещё накручивая на указательный палец ниточку. Глухарёв вытащил из ящика ножницы и протянул ему. — Хоть на третью работу не устраивайся. Хотя вряд ли я успею где-то, кроме панели, заработать столько денег до июля. — А в июле у нас…? — Уточнил следователь. — В июле мне нужно заплатить за год обучения и восстановиться в универе, иначе придется ждать ещё один год, а я больше не могу ждать, мне всё это дерьмо вот, где сидит. Тарасов прижал острый конец ножниц к горлу. — Так, ты не кипятись, — мужчина обошел свой стол и выдернул из тонких пальцев Коли опасный инструмент, которым отрезал, наконец, ниточку на бинте. — Это же еще не конец света. Он кинул ножницы на стол и хотел выкинуть нитку в ведро у входа, но сдвинуться с места ему не дал Коля, который неожиданно крепко обнял следователя за пояс и уткнулся щекой в живот. Глухарёв оторопел и хотел вырваться, но, немного посмотрев на светловолосую макушку, поддался ему и обнял в ответ и погладил по волосам. — Ты бы знал, Сергей Викторович, как мне это надоело, — прохныкал Коля, утыкаясь лицом в него. — Вся эта грязная работа, хождение на четвереньках ради чаевых, ночное шоссе, дождь, каблуки, косметика, башку мыть каждый день, бриться. — Ну тихо-тихо, — он гладил парня по волосам, а в сердце его выл тихий ужас от тоски, которая сгустилась вокруг этого мальчишки. — Ты выберешься, я знаю. Ты же сильный, я вижу, ты столько уже пережил ради своего универа. Выкарабкаешься. Мы что-нибудь придумаем. Коля угукнул и боднул следователя лбом в живот. Мужчина, вновь поддаваясь странному порыву, коснулся губами макушки парня, а через секунду встретился с его хитрым-прехитрым взглядом в нескольких сантиметрах от своего лица. — А ты всех потерпевших так утешаешь? — Балаболка ты, Коля, — цокнул Серёжа. — Вот увидишь, я доучусь и буду следователем, как ты. *** Серёжа думает весь вечер и половину ночи. Он даже не помнил, о чем конкретно он думал и что решил, просто мысли как-то шуршали в черепушке, скреблись время от времени. Тетя Наташа несколько раз спросила сына, все ли в порядке, но тот продолжал отмахиваться, да все предлагал подложить винегрета. Вот и сейчас, когда фонарь во дворе прекратил ломиться в окно, а подглуховатый сосед-ветеран вырубил свой ящик, Серёжа не спал, всё продолжая бесцельно ворочаться. Его не столько беспокоил разнос Зиминой по поводу очередной проверки. Какой-то мифический план, мы, видите ли, не выполнили. Да драл Глухарёв всех этих подонков в кожаных креслах, которые трупы видали только в анатомичке. Да и Карпов, который пытался наседать на Ирину Сергеевну из-за кресла начальника, не сильно его беспокоил. Вряд ли начальник СКМ предпримет еще что-нибудь, кроме предложения сумки денег. Следователь уже объяснял Стасу, почему лучше, чтобы Зимина занимала эту должность. Кто-то ведь должен прикрывать их полыхающие жопы, а она прирожденный дипломат, если дело не касается подчиненных. Карпов попытался и на Глухарёва надавить, но последний увидел в его глазах крупицы согласия. На том и порешили. Хотя Зимина все еще находилась в подвешенном состоянии из-за смены обязанностей, Карпов по поводу кресла ее больше не донимал. Глухарёва волновало кое-что другое. Серёжа глубоко вздохнул, сел в кровати и надел носок, валявшийся у изголовья. Нет, ну так нельзя, надо что-то решать.***
— О, Серёг, ты чего это? — Удивился ночной дежурный, когда увидел Глухарёва, вошедшего в двери ОВД. — Не спится что ли? Он и не заметил, как добрался до Пятницкого. В руке, крутившей ключи от тачки, появился еще один ключ, и следователь размеренными шагами дошел до своего кабинета и открыл его. Всё, что ему нужно было сейчас, так это содержимое его личного сейфа. Мужчина вытащил из кармана джинсов металлическую палку, которую иначе как «отмычкой» назвать было трудно, и открыл металлический ящик. Бумажки, папки, папки, конверт с деньгами, левый ствол, фомка в пластиковом пакете для вещдоков, упаковка с патронами, пачка чая и рулон туалетки. Через пять минут Глухарёв уже вышел из отдела, не забыв проведать Андрюшу Агапова, который сегодня дежурил и который бесстыдно дрых, подложив китель под голову. Это ладно, Серёга бывало дежурил вообще у себя дома. В кровати. Охранял свой мирный сон. На вызов, безусловно, он подрывался и приезжал, скидывая по дороге все признаки сна, но в основном он дрых у себя дома. По памяти Серёга доехал до дома Коли и бабы Лены, но сперва несколько раз промахнулся поворотами в одинаковых раздолбанных дворах, да еще и в темноте. Пока он поднимался по лестнице, в его голове было еще очень много сомнений, и следователь около пяти минут топтался под квартирой, прежде чем окончательно решился. Он же милиция, твою мать, он должен помогать людям. И несколько раз постучал в дверь. Не сводить же с ума людей звонком посреди ночи. Квартира встретила его дулом пистолета, направленного ему прямо в глаз. — Чё за… — Серёжа в штаны не наложил, но поспешно поднял руки вверх. — Ты чего, окаянный, по ночам трёшься тут? — Послышалось из темноты. — Баб Лен, вы чё? Я Глухарёв, следователь, блин! Заспанное лицо бабульки появилось в подъезде через секунду, она недолго смотрела на него, а потом опустила оружие, которое, такое грубое и тяжелое, так нелепо смотрелось в ее маленькой сухонькой ручке. — Ну и напугала же ты меня, бабуль. — Прости, дорогой, не признала, — сказала женщина, убирая пистолет в карман халатика. — А чего так поздно? Предупредил бы, я к чаю бы печененок испекла. — Да ладно, я ненадолго, к Коле дело есть. Он дома? И кстати, оружие у тебя откуда? Женщина пустила его в квартиру, включила свет в прихожей и закрыла двери. — Колька-то дома, занимается у себя. Свет, вон, горит. А пистолет… Тоже Колька купил, переживает за меня, — бабуля по-доброму улыбнулась. — Да ты не бойся, он газом каким-то пуляет, не помрёшь от него. Серёжа в который раз удивился «божьим одуванчикам», отправил бабу Лену в постель, а сам пошёл в комнату Коли. Он сидел в наушниках на своем диванчике, скрючившись буквой Зю над табуреткой с ноутбуком, и не заметил позднего гостя. Глухарёв закрыл за собой дверь и постарался не делать очень резких движений, чтобы парня не хватил инфаркт. А тот даже не собирался замечать его, Тарасов лишь клацал по ноутбуку своей здоровой рукой, лишь иногда помогая себе перебинтованной нажимать на длинную кнопку посередине. Он покачивал головой в такт музыке в наушниках, а Серёжа признал в мелодии приставучую «я улечу Москва-Владивосток», которой Агапов выносил ему мозг уже который день. Наконец, когда Серёжа почти дошел мелкими-мелкими шагами до Коли, то заметил капитана периферийным зрением и дернулся от неожиданности. — Привет? Коля выдернул наушники и будто потерял дар речи, будто перед ним не мужик-полуночник в застиранных джинсах и фуфайке, а ангел спустился с неба. — Напугал? Прости. Тарасов отмер и как-то вымученно улыбнулся, хотя было видно по одному здоровому глазу, что улыбался он искренне. Парень подвинулся на диванчике, освобождая место для Глухарёва, который приземлился на это место. — Да что уж там… — Он пожал плечами. — А ты какими судьбами, начальник? — Да так, соскучился, — заулыбался Серёжа, хотя, конечно, почти не кривил душой. Он действительно думал о парне весь вечер. — Чем занимаешься? — Да курсачи пишу вот, весна же, — Коля как-то неопределенно пожал плечами, а потом сладко потянулся, разминая затекшую спину. — Денюжку зарабатываю. — Эт ты молодец. А ты умный что-ли? — Деланно удивился мужчина. — Ну типа да, — Коля понарошку надулся и гордо вскинул подбородок. — Каждый год был вторым по успеваемости, плюс склонность к научной деятельности. Вот тут Серёжа действительно удивился, но постарался не подавать виду. — А чего тогда бесплатно не учишься? Умненьких же на бюджет переводят, вроде как? — Так у меня это, — Тарасов смутился, — С высшей математикой хреново. Процессуальное право, там, социология — все на «отлично», с математикой вообще кошмар, потому что когда там были цифры, я еще хоть что-то понимал, а когда к ним буквы присоединились, я вообще — всё, короче. Они говорили не очень долго, просто обсуждали учебу — колькину, а потом Серёга вспоминал свои студенческие годы. Не зря говорят, что студенчество это самая важная (и самая веселая) часть жизни. Он рассказал несколько забавных историй, как они прикалывались над преподами и как задирали мажоров, и парни во всю хихикали, пытаясь, заржав на полную громкость, не разбудить бабу Лену. — Баба Лена за эти годы стала мне уже как родственница, — говорил Коля, — Помню, когда я еще работу найти не мог, я жил в долг у нее три месяца, а она, вместо того, чтобы выгнять меня, кормила еще и поила. И те драгоценности, которые у нее украли, она в ломбард постоянно закладывала, когда нам есть нечего было. Потом с пенсии бывало выкупала, если успевала. Несколько раз не успела и ушли они. У Серёжи, когда он слушал это, непроизвольно кожа покрывалась мурашками, по спине пробегал холодок. — Я когда на ноги поднимусь и в универе восстановлюсь, я обязательно куплю ей эти новые, — решительно сказал парень, глядя в глаза Глухаря, и, будто в подтверждение своих слов, сжал кулак. Но через мгновение его рука ослабла и взгляд поник. Из разговора и нескольких проскользнувших фраз Серёжа понял, что тот вряд ли сможет доучиться в этом году. Но с таким вдохновением он говорил о своем университете и нескольких товарищах, так у него блестели глаза… — Это, в общем, тебе, — Серёжа вытащил из-за пазухи мятый конверт, набитый деньгами. Коля несколько мгновений пялился на конверт, потом на Глухарёва, потом взял таки его в руки посмотрел вовнутрь и тут же отшатнулся, будто там была не куча денег, а дохлые тараканы. — Я не могу это взять. Тарасов отложил конверт и отвернулся к окну, избегая зрительного контакта с мужчиной. — Слушай, Коль, я понимаю, что это выглядит странно. Эти деньги, они… Они не последние у меня. Я в них не нуждаюсь так сильно, как ты, я ради них почти ничего не сделал, и… — Это взятка? — Неожиданно резко обернулся Коля, грозно глядя на него. — Ты берешь взятки? Тогда я тем более их не возьму! И вообще я думал, что ты не такой! — Так, не болтай, пожалуйста, и не кричи, бабку разбудишь, — шикнул он. — Не взятка это. Это вообще с работой никак не связано. И никакого криминала, я сам их заработал, просто трудился ради них не очень сильно, так что они не пропитаны потом и кровью. Серёжа почти не врал. Или почти не не врал. И деньги действительно были не связаны с криминалом и не были взяткой. Да даже если бы Глухарёв не замолчал бы насчет той девчонки и Серебряковых, то для них мало что изменилось бы. А вот на него непременно бы натравили проверки, и тогда уж ему с его косяками — теми же регулярными заявами в прокуратуру — несдобровать. Можно ли считать, что его совесть купили? Что его вместо галочки к карме он получил котлету денег? Серёжа краем сознания подумал, что, возможно, он этой самой помощью Коле пытается оправдаться перед самим собой. Уравновесить плохие дела хорошими. — И деньги возьми. Я искренне хочу тебе помочь, я же вижу, как ты мучаешь себя и чем тебе приходится заниматься, — на этих словах Коля перевел взгляд на пол и начал кусать губы. — Мне от этих денег ни горячо, ни холодно. Пропью или вложусь опять в какое-то дерьмо с другом и пролечу. Тебе они нужнее. Из тебя получился талантливый юрист. Серёжа протянул деньги Тарасову. Он сомневался долго, смотрел то на конверт, то на собственную покалеченную руку, то на Глухарёва с его выжидающими глазами, полными надежды. Почему-то следователю было необходимо, чтобы сейчас этот парень принял его помощь, ему было необходимо почувствовать себя кому-то полезным. И он был так рад, когда Коля нерешительно потянулся к деньгам. — Бери-бери. Коля вновь держал конверт в руке и кусал нижнюю губу, крутил его. — Спасибо, Серёг, — с невероятной искренностью и мокрыми глазами прошептал парень. Серёжа протянул руку для рукопожатия, но неожиданно Коля прильнул к нему и крепко обнял, обвивая рукой шею и цепляясь пальцами за куртку. Капитан сперва опешил, но потом обнял паренька в ответ, прижимая к себе сильнее и чувствуя, как он тихонько содрогается в рыданиях. — И все равно я хочу быть таким, как ты.