Внутреннее имя

       Странная записка, сложенная в четверо, была найдена в почтовом ящике в шестом часу утра. Женщина нервно вздохнула, не смея больше ничем выдавать своё волнение, но протянутая рука спокойно схватила листок-письмо, в смысл которого жадно вчитывались карие глаза. Чудом сдерживая эмоции, внешне спокойная женщина в домашнем, немного замызганном фартуке, свернула листок по сгибам и отправилась на кухню, готовить завтрак несносному, немного ленивому ребёнку, который был как все дети.        Она всегда любовалась на свою маленькую беззаботную соню, с открытым животом, от того что ночью слишком жарко и отпихнутым на край одеялом по той же причине. Белые зубы прикусили нежную губу женщины, но та не замечая боли, продолжала разглядывать свою дочь, замечая малейшие изменения во внешности и внутреннем состоянии. Она больше не могла сдерживать Пламя. Прикрыв дверь захламлённой комнаты, мать отправилась к ставшей такой родной за последние года плите.        — Неужели ты думала, что сможешь скрывать девочку вечно? — детский голос не стал неожиданностью, рука с половником не дернулась в сторону одного из тайников, где хранилось оружие уже шестнадцать лет, для женщины этот ребёнок не был врагом.        Непрошеный гость спокойно ждал ответа, не давя на неё ни физически, ни морально, но внимательно разглядывал, что не утаилось хозяйки дома. Помешивая с минуту мисо, Савада устало вздохнула и тихо произнесла:        — Лишь пока она не окончит школу и… — снова вздохнув, проронила почти шёпотом, надеясь, что гость не услышит, — и пока не найдут нового босса.        — Нана, раньше ты была умнее. — хлёсткое замечание заставило её руки сжаться в кулаки, половник давно лежал на раковине за ненадобностью. Но ровный ледяной тон добавлял гвозди в крышку её гроба. — Ты знаешь от семьи не скрыться. Особенно наследникам.        — И ты предлагаешь подвергать её опасности? — голос дрогнул, а нежные руки вцепились в края столешницы, Нана сама не заметила, как развернулась к столу, и карие глаза впились в чёрные в безмолвной битве.        — Я предлагаю её обучить и ввести в курс дела. — Холодный тон ребёнка треснул, проявляя злость, но гость медленно прикрыл глаза и усталым тоном без следа былой злости добавил, — Я буду её репетитором. И защитником.        Холодный злой смех заставил ребёнка удивлённо уставиться на домохозяйку, которая продолжала смеяться, роняя слёзы. Наконец, вытерев мокрые дорожки на щеках воротником нежно-сиреневого платья и сделав пару всхлипов, усмехнулась, зло прищурившись:        — И как ты собрался защищать мою дочь?        Внутри неё клокотала ярость к ненавистной семье, бросающей своих чад на произвол смерти, что по праву рождения и крови имели больше нынешнего главы. Нане пришлось спасать свою жизнь и жизнь будущего ребёнка от алчных лап мафии, выходить замуж за никчемного мужчину и сбегать от жизни полной азарта и дышащей в шею смерти. Ностальгическая улыбка озарила лицо женщины, а рука потянулась к кухонному ножу, представляя изогнутую рукоять любимого оружия, напоминающего лезвием армейский. Резкий крик птицы оборвал мгновение слабости, хозяйка дома моргнула, сбросив тень воспоминаний, и безэмоционально уставилась в чёрные глаза гостя.        — Реборн. Я жду ответа.        Он пытался увидеть её душу в невероятный момент задумчивости о былом. И она была прекрасна, не было больше той хладнокровной убийцы, о которой до сих пор боятся говорить в слух из девятого поколения. Ставшая матерью, защитницей настоящей семьи. Нана Савада заиграла красками жизни под стать своего имени. Реборн чувствовал стыд и ярость на Девятого за то, что пришлось тревожить многолетний покой единственной женщины, способной на любое убийство, под любой личиной. Прикрыв глаза шляпой, ребёнок спокойно сказал:        — Я могу вколотить знания своими методами, научить сражаться инстинктами и разумом в любом бою и окружить надёжными людьми.        Женщина молчала, впившись внимательным взглядом в фигуру малыша в костюме. Этот взгляд не оставлял надежд — все его малейшие движения зафиксированы, разделаны на составляющие и проанализированы. Реборн, как никогда возненавидел своё проклятье, за немощность как мужчины перед единственной женщиной, которую он не сможет ни забыть, ни разлюбить. Он и не хотел этого, но приходилось мириться с ещё живым никчемным мужем Вдовы. Интуиция твердила — проклятье скоро будет снято, как и оковы брака одной женщины. Реборн, задумавшись о возможном будущем, не сразу осознал вопрос:        — Приказ? — повторила любезно хозяйка дома, поставив кружку свежесваренного кофе перед своим незваным гостем.        — Ты права, Савада Нана. — высокомерные ноты и горечь на языке от произнесенной фамилии. Ей ни капли не шла эта фамилия, а вот итальянская с силицийскими корнями будет в самую пору, но увы. Не сейчас.        Размеренное тиканье настенных часов заполняло тишину кухни, нарушаемой стуком кружек о столешницу. Для двух людей такая тишина не была неудобной или неловкой. Привыкнув к постоянным стычкам и конфликтам, они наслаждались моментами тишины. Если Реборн был рад такому затишью перед грандиозной бури с Савадой в эпицентре, то Нана обдумывала варианты будущего. Минуты тянулись, кофе заканчивалось в кружках, ответы были найдены.        — Хорошо. — спустя время произнесла Савада, она держала кружку в своей маленькой руке и неотрывно смотрела на осевшие гранулы, — я не буду вмешиваться, но, если дочери будет грозить смерть, пострадают все: и хорошие, и плохие.        — Большего и не надо. — лёгкая улыбка озарила лицо ребёнка в пальто. — От тебя и не ожидалось другого ответа.        — Хм. Много ли вы знаете на самом деле, господин репетитор? — ухмыльнулась женщина, подняв глаза на собеседника.        В ответ ребёнок выпрыгнул из открытого окна на резкие крики, звуки борьбы и громкий грохот базуки. Нана не успела обернуться от окна, как в него влетел человек в чёрном пальто и, прикрыв глаза женщины своей рукой, впился ей в губы. Поцелуй был одними губами, пробный, но невероятно страстный.        — Ты не представляешь сколько я всего знаю, моя сладкая Ирис.        Савада вздрогнула от этого глубокого низкого голоса, который не ощущался в проклятом детском теле Аркабалено. Рука с глаз опустилась на щёку женщины, открывая чёрные обсидианы, с трудом различимым зрачком, выдохнув, про мимолётные пять минут надежды и ада, Реборн жадно смотрел на алые губы Наны, которая, не выдержав напора эмоций, прорычала:        — Чёртов Мэдока!        Впившись в его губы, женщина ощутила, как руки спускаются по шее на плечи, впиваются в лопатки спины, вызывая вздох Наны. Проворный язык вторгся в её рот, задавая темп поцелуя, делая более бешеным и чувствительным, то обвивая чувствительный язык, то нежно поглаживая кончиком, вызывая сноп мурашек по всему маленькому телу и тихие стоны в поцелуй. Прижимая свою женщину, мужчина чувствовал заканчивающие пять минут и, разорвав поцелуй, с трудом процедил:        — Нана, моя любимая Ирис, дождись меня. Умоляю, Ирис.        Хлопок ударил по ушам Савады, возникший лиловый туман дал необходимое время привести себя в порядок: воротник платья застёгнут, прикрывая лёгкие укусы-засосы, фартук, будто и не был сдвинут на соседний стул, а полы платья идеально прикрывали колени, лишь припухшие губы выдавали происходящее мгновение назад. Порывы ветерка через открытое окно развеяли цветной туман, но в кухне была только хозяйка дома с двумя кружками на столе. Поднявшись со своего места и взяв в руки кружки, Нана в пустоту произнесла:        — Я дождусь, мой Мэдока.        Приятный шелест листвы клёнов раздался в ответ на голос женщины, которая уже поднявшись на второй этаж, пыталась разбудить одну ленивую соню, опаздывающую в школу, если не поторопится.