quello che merito

— Мирай, пожалуйста не капризничай, тебе нужно поесть, — говорит женщина, держа передо мной ложку с кашей от которой я ворочу нос. — А если она не хочет? — спрашивает мужчина рядом, на что я сразу переключаю на него внимание и начинаю смеяться. — Асума, ей нужно поесть, — все еще настаивала женщина, но я уже не слушала ее и начала хихикать оттого, как мужчина показал мне язык. Мне 2 года и я смеюсь на слова отца, что убирал остатки каши с моих маленьких пухлых губ, пока мама хмурится, но после тоже расплываемся в улыбке от такого зрелища. Тогда я поняла, что у меня лучшие родители. У меня лучшая семья. У меня папа и мама, которых я люблю больше жизни. Сарутоби Асума и Юхи Куренай. Мне 4 года, отец завязывает мне огромный бант на голове, пряди которого топорщатся во все стороны, а он лишь разочарованно вздыхает и поджимает губы, когда я смотрюсь в зеркало, оценивая свой желтый сарафан, полы которого отец приглаживает пальцами, чтобы наряд не топорщился. После он улыбается, увидев, как я смотрю на себя, хмурясь и выпячивая губы, словно удивляясь самой себе какая я красивая в этом сарафане. Папа после сажает меня на плечи, и мы идём с ним гулять по деревне, где каждый считал своим долгом подойти к нам и потискать меня за щёчки, сказав: «Какая Мирай уже взрослая!». Мне не нравились эти люди, и поначалу я часто пряталась за огромную ногу отца, сжимая под маленькими ладошками грубую ткань его штанов. После я смотрела, как Какаши-сан и Гай-сан садятся передо мной на корточки и тянут руки, и тогда на моем лице появлялась улыбка, и я сразу же бежала к ним в объятия, которые отец одобрял кивком головы. Папа носил меня на руках, пока мы покупали с ним продукты, мама каждую ночь читала мне сказку, мы все месте играли со мной поздним вечером, пока мама не проваливалась в сон у папы на коленях. Во мне всегда было много энергии, я бегала по нашему огромному дому, громко крича и заливисто смеясь, пока моя мать бегала за мной. После она провожала меня спать, развязывая на голове мой топорщащийся хвостик и накрывала тёплым пледом в моей большой комнате на втором этаже. Я редко видела отца. В том возрасте все что я помню это наши прогулки с его друзьями и поэтому я часто спрашивала у мамы где он, потому что очень по нему скучала. — Твой папа много работает, — говорила мама, поглаживая меня по голове, — потому что он хочет, чтобы его сладкая дочурка ни в чем не нуждалась. — Мама, — тихо зову я женщину, что укрыла меня одеялом и подняла на меня глаза, — а папа сильный? — Конечно, — она улыбается, — иначе бы я не вышла за него замуж. Меня ее ответ заставил задуматься, потому что мне в том возрасте было очень интересно почему моя мама выбрала именно его. — Ты выбрала папу, потому что он сильный? — Не только, — женщина улыбается, чуть прикусывая губу видимо от нахлынувших чувств, — твой папа ещё самый добрый и храбрый. — И все? — я удивляюсь, округляя глаза явно недовольная ответом, на что мама смеётся, а наш разговор прерывает отец, открывающий дверь в мою комнату и прерывающий наш разговор: — А ещё твоя мама очень влюблена в твоего папу. Я не сдерживаю крик радости, на что отец подхватывает меня и сажает на руки при маме, которая смеряет его недовольным взглядом: — Она теперь не уснёт. — Папа! Папа! Папа! Папа! Папа! — без умолку тараторю я, пока он кружит меня по комнате, а потом кладёт обратно на кровать, чмокая в лоб. — Мирай, надо спать, - говорит он, - а то мама будет злиться, — шепчет отец, сделав вид, что сообщает мне какой-то дьявольский план тайком от мамы, которая на самом деле все слышала и лишь закатила глаз от всей этой ситуации. Ей не понравилось, что отец одним своим появлением прогнал мой сон. Я кивнула на предложение отца и снова укуталась в одеяло, и они по очереди чмокнули меня в лоб. Когда свет в моей комнате погас, а дверь закрылась, внутри меня появился вопрос: почему мама такая злая на папу, который всего лишь вернулся с миссии и прервал все ее попытки уложить меня спать?Любопытство разыгралось не на шутку и я тихо слезла с кровати, чтобы убедиться, что родители не ругаются и что мама не сильно кричала на папу. Когда я приоткрыла свою дверь, то поняла, что все мои опасения на этот счет были напрасны. — Я так скучала, — прошептала она ему в губы, а он поцеловал ее в ответ. Да, у меня действительно прекрасная семья. Мне 5 лет, и я уже могу смело сама есть за столом без помощи матери, которая несколько лет назад держала передо мной ложку с кашей. Я уже пользуюсь тем, чтобы Гай-сан сам носил меня на руках во время прогулки, потому что по земле идти мне не хочется. Я знаю, что такое чакра и как правильно держать кунай в руках, чтобы защитить себя. И да, я хочу стать шиноби. Стоя на земле я делаю первую попытку бросить свое оружие в мишень. Я долго концентрируюсь и кусаю губы, чтобы не промазать и показать, что я сделаю это в первый раз и сделаю это без ошибок. Мои маленькие ладошки потеют, а кунай вот-вот готов выскользнуть из рук, но я не сдамся и сделаю это сама без чьей-либо помощи, чтобы мой отец гордился этим. Хмурюсь и делаю выпад, замахиваюсь, что есть сил и бросаю оружие так, как планировала, но природа решает сыграть со мной злую шутку. Поскальзываюсь и падаю на землю, а кунай из-за неверной траектории врезается в кору дерева рядом с мишенью. — Неплохо, — констатирует отец, сидя на камне неподалеку, постукивая пальцами по коленке. Плохо, говорю я сама себе, потому что я не попала. Встаю с земли, чтобы посмотреть куда попала и тут же расстраиваюсь. У меня не получилось, я никчемная и никогда не стану настоящим шиноби. В первый раз и мимо, это невозможно я настоящая бездарность. — Ты молодец, — отец меня хвалит, но я чую здесь какой-то подвох. — Я не попала! — поворачиваюсь к папе, что встал с камня и медленно подошел ко мне, когда я готова была чуть ли не зарыдать от своей оплошности, надув щеки и собрав побольше воздуха. — Я разве говорил, что нужно попасть в мишень? — спрашивает отец, меня же обескураживает его вопрос, на что я чуть ли не срываюсь. — Но ведь это цель! В ту точку! Туда! — мне не хватает воздуха, когда я поворачиваюсь и тычу маленьким пальчиком в мишень пожав губы, готовая вот-вот заплакать, — Туда надо попасть! — Цель — попасть во врага — продолжает спокойной отец, сев перед мной на корточки, пока я непонимающе уставилась на отца, — но я не говорил, что нужно стрелять в мишень. Все это дерево — твой враг и то, что ты, наверное, попала ему скажем в ногу, уже хорошо. Ты молодец! — Но…. Мишень, — не понимала я. — Все придет с опытом и тренировками, — говорит отец, потрепав меня по голове, — а с этим я уверен, ты справишься. И моя паника отступает, а на лице появляется улыбка. Папа. Он всегда умел успокоить меня и маму. Мне все еще 5 лет, когда я захожу в спальню родителей, чтобы забрать свою мягкую игрушку обезьянки, которую я оставила у них прошлой ночью, когда пришла к ним спать, потому что мне снились кошмары. Открываю дверь и оглядываюсь по сторонам: никого. Тихо прохожу внутрь, словно мышка, пока мои родители сидят внизу на кухне. Осматриваю помещение: огромная двуспальная кровать с не застеленной постелью, две мятые подушки, раскрытая книга со стороны, где спит мама и черная футболка, свисающая с кровати со стороны отца. Раскрытый шкаф с одеждой, туалетный столик где стояла вся косметика матери от помад разного оттенка до ярких фиолетовых теней, пара рамок с нашими семейными фотографиями на комоде и большое растение в углу, открытый балкон, где стоит сушилка для белья, и маленький стул. Моей игрушки нигде нет. Я решаю обойти кровать, чтобы посмотреть с другой стороны. Игрушки все еще нет, но зато я нахожу кое-что гораздо поинтереснее того, зачем пришла. Мое внимание привлекает маленькая аккуратная пачка из которой торчали круглые штуки, которые очень привлекли мое внимание. Что это? Я подхожу ближе, осматривая предмет, что лежал на прикроватной тумбе. Пахло отвратительно, но было очень интересно что это. Не сдержав любопытства, я беру раскрытую пачку, из которой длинные круглые штучки вываливаются на ковер. Их довольно много, и они очень мягкие. Поднимаю одну и решаю надавить, отчего она разламывается пополам и из нее сыпется какой-то порошок непонятного коричневого цвета. Твердый и горький аромат попадает в нос, а я морщусь и тут же чихаю от этого противного запаха, а порошок разлетается с моих рук и прилипает к щекам. — Мирай! — голос матери на лестнице заставляет меня резко обернуться на свое имя, которое она повторяет еще раз, — Мирай! Мирай! Ищет меня, потому что я сбежала с обеда пораньше, чтобы поискать обезьянку, правда она не знает, что я оставила ее в их комнате и еще она не знает, что я только что рассыпала какие-то штучки на ковер в их спальне. — Мирай? — я поворачиваюсь на голос матери, что стояла в дверях в шоке открыв рот. Ну или уже знает. — Мирай, — женщина в шоке хватается за грудь, увидев меня вот так и медленным шагом подходит ко мне, пока я стою, поджав губы и пугаясь того, что будет дальше. Мне страшно вымолвить и слово, потому что по ее интонации я понимаю, что взяла кажется что-то не то и это что-то не то, как окажется потом я не должна была видеть до своего совершеннолетия. — Она держала их в руках, Асума, понимаешь? — моя мать кричит на отца, который скрестил руки, опираясь о тумбу, пока мать ходила из стороны в сторону, явно нервничая, что я так рано нашла сигареты отца, которые он тщательно скрывал от меня на протяжении 5 лет после моего рождения, — я сколько раз тебя предупреждала? Асума, сколько? — Я оставил их на тумбе, прежде, чем спуститься вниз, я не думал, что она пойдет к нам в спальню, — отмазывался отец, разводя руками, — я не хотел пойми. — Господи, — мама психует, пока я все это наблюдаю из-за угла по причине своего любопытства, потому что мне хотелось узнать, чем закончится то, что она схватила меня за руку, повела в ванную, помыла руки и отвела ко мне, сказав, что ей срочно нужно поговорить с папой и что я никогда не должна больше трогать такие вещи, — ты никогда не выпускал эту пачку из рук, ты всегда их держишь при себе, да ты даже успевал курить, когда был на поле боя, а тут что произошло? Расслабился? — Говорю же, я собирался вернуться с завтрака и забрать их, — продолжал отец на тон выше, чем обычно, он не грубил, лишь хотел внести ясности в ситуацию, но моя мать не верила ни одному его слову. — Я же просила тебя, чтобы она их не видела, — говорит женщина, встав перед ним, уперев руки в боки, — если она начнет думать, что это хорошо, она тоже начнет курить и тоже сгубит свое здоровье, Асума, ну как ты не понимаешь! Это не шутки! — Никто не говорил ей, что это хорошо, Куренай, — убеждает ее отец. — Но она начнет думать, что это нормально, — наставала мама. — Куренай, нам просто надо с ней поговорить и объяснить, что это нельзя трогать вот и всё, — мужчина развел руками, — я не вижу никакой проблемы. — Для тебя никогда нет никаких проблем, — женщина гордо поднимает голову, — для тебя всегда все просто. — Нет, это просто ты все усложняешь, — настаивал отец. — Я усложняю? — мама повысила на него голос. — Да, любимая, именно это ты сейчас и делаешь, — спокойно продолжал папа, — наша дочь нашла сигареты, которые я по случайности оставил в спальне, но ведь она рано или поздно все равно бы увидела, что я курю, и пусть лучше мы расскажем ей о том, что это вредно, чем она сама узнает потом от других. Нельзя вечно прятать от нее это. Мама промолчала на его ответ и лишь глубоко вздохнула, а после недолгой паузы подошла к нему, а он обнял ее, прижимая к себе. — Ты прав, — прошептала женщина, нежась в его объятиях. На тот момент я действительно задумалась, что никогда не видела своего отца с этими штуками во рту, потом со временем я узнаю, что он курил всю свою жизнь, как и его отец, потом я узнаю, что во время беременности моей мамы и первые 2 года моей рождения он держался без сигарет, но потом кое-что вновь заставило его вернуться к этому противному горькому запаху. И на самом деле удивительно, что мой отец старательно прятал их, учитывая, что вот, например, мой дед совсем не стеснялся курить трубку даже в своей комнате, где он любил сидеть и разбирать свои нескончаемые документы. — Всего 2 часа, отец, — говорит мой папа, ставя меня пятилетнюю перед пожилым мужчиной, что тут же отбросил какие-то свитки, раскинул свои руки, приглашая меня в крепкие объятия, в которые я вбегаю и громко кричу: «Деда!». Я любила проводить с ним время. Как оказалось он уже был в отставке и во всю наслаждался жизнью вне должности Хокаге, куря трубку и отдыхая на скалах Хокаге, куда он часто водил меня вечерами. Я садилась к нему на коленки, и мы смотрели на небо. Дедушка говорил мне, что я будущее всех тех людей под покровом звездной ночи, и что однажды будет мой черед защищать этих людей, тогда мне было 5 лет и я не сильно понимала, что именно дедушка Хирузен имел в виду, но поколения меняются, дети растут, мы все взрослеем, а мой отец просит оставить его одного возле могилы дедушки, когда мама подходит к нему и гладит по плечу. Танцуют листья….Горит огонь… Огонь освещает деревню… Где родится новый лист. Однажды я пришла с занятий и поняла, что я знаю не все о своей семье. Точнее о своих родителях. — И что показали анализы? — спрашивает Асума, закуривая сигарету на кухне и открывая окно. — Все в норме, — тихо говорит Куренай, продолжая дальше нарезать помидоры на доске для салата. — Тогда они тоже сказали, что все в норме, — Асума стряхнул пепел в пепельницу на столе, отчего женщина перестала крошить помидор и нож замер в воздухе, а она виновато прикусила нижнюю губу. — Прошло время, я думаю все уже наладилось, — мама сделала глубокий вдох и продолжила дальше, — и я просила тебя не вспоминать про это. — Про что? — Асума выдохнул дым, — про то, что у нас сейчас могло быть двое детей? Я замираю в коридоре, а моя мама бросает нож после его слов на доску. Она дрожит, вцепившись ладонями в край кухонной тумбы и сглатывает слюну от внезапно нахлынувших чувств. Я же не понимаю ее реакции и не сразу понимаю, о чем речь, лишь продолжаю дальше стоять в коридоре и слушать их разговор. — Прекрати, — попросила мама, пока отец все также непринужденно курил, как будто для него это было в порядке вещей, а она готова была расплакаться, — мы можем попробовать снова. — Что? — он тушит сигарету о дно пепельницы, — родить мертвого ребенка? Мама не отвечает, лишь наклоняет голову, пытаясь за челкой скрыть свои слезы, а отец продолжает сидеть за столом, доставая сразу же вторую сигарету. Я вижу, как его руки трясутся, как большой палец не сразу чиркает колесиком зажигалки, как он тут же отводит взгляд, думая, что зря так резко спросил об этом. Но ответ на вопрос он так и не получит, потому что мама сдается и падает на колени перед тумбой, пряча в ладонях лицо, начиная громко плакать. Отец, признавая свою ошибку подрывается с места, хватая ее за локти, на что она вырывается из его рук с криками: «Я же просила тебя! Зачем? Зачем ты это говоришь?», но он крепко сдерживает ее в своих объятиях не давая вырваться, а сигарета падает с его губ на кухонную плитку, так и не догорев до конца, а я решаю, что сейчас мне лучше потренироваться подальше от дома. Как оказалось, даже у прекрасных семей бывают проблемы. И как оказалось причина по которой мой отец снова начал курить это мертвый ребенок, родившийся у моей мамы спустя 2 года после меня. Мне стало грустно и потом я долго думала о том, что могла бы делить с кем-то еще свой завтрак и свои мягкие игрушки. В памяти начали всплывать моменты, где Какаши-сан приходит к моему отцу домой и первое что он произнес после того, как мой отец открыл дверь это: «Мне очень жаль». Тогда я много раз задавалась вопросом: «Где же моя мама?». Теперь все встало на свои места, но я до последнего не сказала родителям, что знала об этом и слышала их разговор, я никогда в жизни потом не поднимала эту тему, но лишь с возрастом поняла, как тяжело им это далось, но они пережили это. Вдвоем. Да, мой отец злился, но понимал, что здесь некого винить. Он извинился перед мамой и обещал больше никогда не говорить об этом, сказав, что они должны подарить мне как можно больше любви. К сожалению, это я тоже подслушала. Я восхищалась их любовью и то, что они пережили. Я видела, как они смотрят друг на друга, как касаются друг друга, как целуются при встрече, когда долго не видятся из-за миссий, как желают друг друга. С возрастом, я поняла, что хотела бы найти себе мужчину, похожего на моего отца: сильного, храброго, высокого и такого же красивого. И у меня был один такой на примете. — Привет, братик Шикамару, — я сажусь на порог рядом с высоким мужчиной, завязывающим на голове хвост. — Ну что, можно тебя поздравить? — он улыбается, приобнимая меня на плечо. Я очень смущаюсь, хотя мне на самом деле очень приятно, что он первым это сделал и я решаю ему даже похвастаться тем, что я с гордостью теперь собираюсь носить на лбу. — Спасибо, — я аккуратно достаю из кармана протектор Конохи. — Помочь завязать? — он протягивает руку, а я поворачиваюсь спиной, пока он аккуратно берет повязку и завязывает плотный узел на моем затылке. Холодная сталь касается лба, а я ощущаю невообразимый прилив сил. Я поворачиваюсь к нему лицом, чтобы он оценил, как на мне смотрится повязка, на что Шикамару улыбается и убирает пальцами короткие топорщащиеся пряди. Он мной гордится, я вижу это по его взгляду, и мне хотелось, чтобы он всегда смотрел на меня так. Шикамару много учил меня, помогал с тренировками, делился мороженым на прогулке и оплачивал мой обед в кафе. Иногда мне кажется, будто он мой второй отец и я часто допускаю мысль того, как они вдвоем похожи. Я смущенно отвожу взгляд на жест Шикамару, который тут же трепет меня по волосам. — Я так понимаю, родителям ты еще не говорила? — Шикамару улыбается, на что киваю головой, — почему? — Они на миссии, — отвечаю я, — не хочу тревожить их по пустякам. — Пустяк? — он усмехается, на что я начинаю думать о том, что стоит действительно отправить им письмо об этом, — думаю, Асума-сенсей и Куренай-сенсей должны как можно скорее узнать об этом. Ты молодец! — Спасибо, — снова повторяю я, отводя взгляд. Шикамару всегда мне нравился. Даже когда мне было чуть меньше 10 я не скрывала к нему свою симпатию. Кричала, что: «Выйду замуж за братика Шикамару», на что он лишь смущено почесывал затылок. Шикамару всегда поддерживал и давал совет, как сделать лучше. Единственное, что меня выводило это бесконечно нудная игра в шоги. Я до сих пор не понимала, как это занятие может нравиться ему и моему отцу. К сожалению, лишь к 13 годам я поняла, что это было лишь детскими мечтами, и что Шикамару уже давно нашел свое счастье. — Привет, Мирай, — молодая блондинка здоровается со мной, стоя в дверях, скрестив руки на груди, — Шикамару мне все рассказал. Поздравляю! — Спасибо, Темари-сан, — я улыбаюсь. — Ты такая молодец, что окончила Академию, а вот мы только собираемся в нее поступать, да? — девушка наклоняет голову и я замечаю, как маленький мальчик хватается рукой за мамино кимоно и тут же прячется, когда понимает, что речь о нем. — Привет, Шикадай, — я машу ему ручкой, на что он осторожно продолжает наблюдать за мной, спрятавшись за мамой, а Шикамару лишь смеется с него: — Поздравь Мирай, она закончила Академию и получила статус генина, — говорит мужчина, а Темари чуть толкает сына вперед. Я же улыбаюсь ему, а он стесняется и поджимает губы, отводит взгляд своих зеленых глаз, пока маленькие пряди выпадают из его короткого хвостика на голове. — Поздравляю, — он улыбается, а я начинаю смеяться с того какой он милый, на что он тут же смущается и снова подбегает к маме. Я люблю их семью, люблю братика Шикамару и Темари-сан, за то, что они часто приходят к нам в гости. Я вспоминаю, что, когда мне было около пяти они сидели со мной у нас дома, пока мои родители были на миссии, я также бывала у них частым гостем и раньше Шикамару часто покупал мне всякие сладости и гулял со мной. Придя домой я громко хлопаю дверью, уверенная в том, что я одна дома и что мое повышение сегодня отпраздную одна, но в какой же шок я прихожу, когда наклоняю голову и вижу знакомую обувь возле входной двери. — Мирай! — взрослая женщина набрасывается на меня с объятиями, чуть ли не плача, — Боже, Мирай, ты такая умница! — Мам? — я недоуменно стою на пороге, пока моя мама стоит и обнимает меня за плечи, а я не понимаю, как они могли вернуться с трехмесячной миссии раньше положенного? — Мы так за тебя рады, — мужчина стоит в дверях, довольно закуривая сигарету, которые когда-то он прятал от меня. — Вы что здесь делаете? — недоумевала я, когда моя мама отстранилась от меня, — вы же должны быть на задании! Как вы… — Наша дочь теперь настоящий шиноби, — женщина улыбается, озаряя меня своей улыбкой, — думаешь, мы могли просто так это пропустить? — Поздравляем, — говорит папа, — на что я не замечаю, как крупные капли катятся по моим щекам: — Спасибо. Спустя время я становлюсь чуунином, беру на себя должность капитана отряда охраны Хокаге, чем вызываю гордость у своих родителей, которые каждый раз за обедом рассказывают мне довольно странные истории о Шестом Хокаге, в которые я почему-то слабо верю. Я погружаюсь в работу, забываю о своей личной жизни, замечая, что вижу своего кузена Конохамару чаще в резиденции Хокаге, чем у себя дома, когда он любил приходить к нам на ужин. Я концентрируюсь на своих заданиях, где Какаши-сама часто хвалит меня за мое безукоризненное выполнение поставленных задач. Я начинаю много нервничать и думать о своей работе с каждым днем все позднее приходя домой, на что моя мама говорит, что я должна больше отдыхать. Что же касается моих родителей, то они здорово проводят время на пенсии, завершив карьеру шиноби: мама печет оладьи на завтрак, а отец нескончаемо курит и сидит за доской для шоги на веранде, отчего я часто задаюсь вопросом: «как ему это не надоедает?». Я привыкла, что они всегда рядом, всегда со мной, утром и вечером, даже на работе я часто натыкаюсь на записи из архива, которые лежат у Хокаге на столе: различные отчеты о миссиях, написанные маминым красивым почерком, или же отчеты отца с грубыми закорючками и кое-где непонятными словами. Иногда я сама не замечаю, как вчитываюсь в буквы, произношу в голове строки маминым или папиным голосом и понимаю, как сильно люблю их обоих. — Как дела? — кузен Конохамару опирается о дверь кабинета, где я сижу в своем кресле и не решаюсь поднять голову на самодовольный взгляд парня, что скрестил руки на груди. — Замечательно, пока ты не открыл дверь моего кабинета, — отвечаю я, ставя стопку документов справа от себя. — Ой да брось, — он не сдерживает улыбки, заходя внутрь и садясь напротив меня, — а то меня отправляют на миссию, а я так давно не видел свою кузину, так соскучился, ты не представляешь! — Я работаю, — решаюсь оторвать взгляд, чтобы наконец сказать ему что у меня нет времени на домашние посиделки. — А я что бездельничаю? — Ты меня отвлекаешь, — говорю я, не поднимая взгляд. — И с каким пор, ты стала такой вредной? — он протягивает руку, пальцами начиная тискать меня за щеку, — работа у Хокаге тебя очень сильно портит, да, моя любимая кузина? Раньше в детстве мне бы это понравилось, но сейчас когда мы оба выросли это начинало раздражать, но этот Конохамару неисправим из года в год, и каждый раз ему удается оторвать меня от дел и помочь мне развеяться. Я убираю щеку от излишней неприсущей ему ласки и хмурюсь, пока кузен расплывается в довольной улыбке. — Тебе говорили, что тебе надо больше отдыхать? — интересуется он позже в закусочной, где мы кушаем данго, а я постоянно думаю о том, какой из отчетов для Хокаге мне сделать следующий и кузен прерывает мои мысли, щелкнув передо мной пальцами, — эй, я про тебя говорю! — Я не могу отдыхать, когда знаю, что у меня еще гора неоконченных дел, — бубню я деловито под нос, на что он смеется с моего лица, а я решаю сменить тему, — слышала, тебя сделали сенсеем команды, где Узумаки Боруто. — Да, — Конохамару не сильно рад этой теме, — придется несладко, этот пацан как братец Наруто в свое время, только наоборот, — усмехается, — совсем не ценит то какой у него отец. — Ну, теперь это твоя ноша, которую ты выбрал сам, — я улыбаюсь, на что кузен лишь закатывает глаза, не сильно желая продолжать эту тему. — Не думала стать учителем? — интересуется Конохамару, на что я тут же поднимаю глаза, начиная раздумывать над его вопросом. — Мне кажется, я еще не слишком готова тому, чтобы кого-то обучать, — осторожно говорю я, — думаю мне не хватает опыта. А ты не думал жениться? Конохамару поперхнулся водой и тут же отставил стакан в сторонку, начиная шмыгать носом и думая, что сказать в ответ. — Думаю, мне не хватает опыта, — он тут же передразнивает меня в ответ. — А знаешь, Ханаби-сан так не думает, — я победно улыбаюсь и встаю изо стола, бросив пару купюр на стол и оставив кузена с недоуменным взглядом куда-то в пустоту и протяжным: «Ханаби?». Тогда я не думала над словами Конохамару, мне действительно надо было больше отдыхать и проводить времени с родителями. Отец и мама умерли почти одновременно. Смерть забрала обоих на концу их жизни о которой никто из них не жалел. Мама за два дня до смерти сказала, что даже если бы у нее был шанс прожить жить заново она бы все равно выбрала моего отца. Она была рада тому, что у них родилась такая дочь, как я. А я рада, что они любили друг друга до последнего вздоха, несмотря на все невзгоды, которые произошли в их жизни. После того, как они оба покинули меня я долго плакала и не находила себе места. Желая вернуть то время, я много размышляла и думала о том, что да, нужно было больше отдыхать, нужно было научиться играть в шоги и поменьше читать отчеты своих родителей в архиве и лучше посидеть и поговорить с ними наяву. Конохамару успокаивал меня ежедневно, приходя ко мне домой, когда я открывала дверь, а он говорил мне: «Привет, моя вредная кузина» и заключал меня в объятия. Я часто встречалась с Шикамару рядом с могилой отца, начиная понимать, что здесь мы видимся с ним чаще, чем в резиденции. Он обнимал меня каждый раз и говорил, что я выросла настоящей красавицей. А потом мы оба в тишине под дуновение ветра смотрели на две могилы среди сотен других. Я думала о том, что у меня замечательная семья. Я заменила клинками отца свои новые, подаренные им на двадцатый день рождения. Мне почему-то казалось, что с ними я буду сильнее. И когда мои пальцы обхватывали метал я ощущала неимоверную силу и гордость, что я дочь Асумы Сарутоби. Впервые в тот день на моем лице появилась улыбка и слезы. От счастья. Я ежедневно поливаю маки на балконе, которые моя мать посадила в начале лета. К моменту, когда мои родители почти одновременно ушли из жизни цветы завяли, но я продолжала держать лейку над ними каждый раз, когда собираюсь утром на работу, попивая кофе и смотря на рассвет. Их смерть заставила меня по-новому взглянуть на многие вещи, он сами помогли мне стать той, кем я сейчас являюсь. Мирай Сарутоби — дочь Асумы Сарутоби и Юхи Куренай. Теперь я с гордостью могла это говорить, потому что меня воспитали самые прекрасные родители. В какой-то степени я счастлива, что они покинули жизнь именно так: дома на кровати, чем на поле боя под угрозой куная или от сверхсильного джуцу. Они прожили долгую жизнь, полную крови, смертей товарищей и войн. Они заслужили покой. Теперь, стоя на краю статуи Третьего Хокаге я смотрю на огромный мегаполис перед моим лицом, который растирался по всей равнине высокими небоскребами на фоне которых я была слишком крохотной и слабой. Я смотрю на то будущее, к которому меня готовил дедушка, отец, играя в шоги и, вкладывая в игру какую-то стратегию, от которой я ломала голову. Тогда. Но не сейчас. Сейчас я понимала, что это значит и широкая улыбка озаряла мое лицо. — Мирай-сенсей, может мы пойдем? — детский голос заставляет меня обернуться на зов. Киваю своей ученице в знак одобрения, доставая из кармана штанов пачку сигарет и закуриваю на сильном ветру, пряча под ладонью огонь зажигалки. Да, папа, когда ты очень долго прятал это от меня, но извини, что я сама теперь не могу избавиться от этой привычки. Усмехаюсь и решаю снова обернуться назад и посмотреть еще раз на то, над чем трудилась моя семья: дедушка, отец, мама, тот же придурковатый кузен и братик Шикамару, его жена Темари-сан, что переехала сюда, их сын, Какаши-сама и все остальные жители деревни. Я стала тем листом, дедушка. Моя голова поворачивается на моих троих учеников, что снова ругались из-за какого-то пустяка. Скоро осень, старые листья опадут, но я знаю, что на их месте вырастут новые.