***
В сумраке, медленно постукивают колеса, полупустынного трамвая. За двойным измазанным смогом стеклом, сияет ночная Москва. Она любезно сбивает золотистую прядь в чёрную ткань капюшона. —Так тебя не узнают. Ты же не сердишься? Я не умею злиться на неё, даже когда из-за её предчувствий кожаные сиденья мерседеса меняются, на проржавелый поролон трамвая. Лицо её застывает, её взгляд замирает где-то за моей спиной. —На что ты смотришь? — старушка в поношенном пальто приветливо улыбается. Чёрная тень на миг появятся на полу, раздаётся цоканье. —Выходим,— она цепляется за край куртки и тянет меня к выходу,— наша остановка. Желание обернуться болезненно колется в голове, никакой старушки в уходящем трамвае нет.***
Солнечная улыбка рисует ямочки на её щеках. Кажется, что ради этой улыбки я бы сделал все что угодно, лишь бы она так улыбалась мне. —Это мне? Спасибо, любимый, — она ловит восхищенный вздох ладонью, на её тонких запястьях темно бордовые линии складываются в острую букву F, — порезалась, — отвечает она на немой вопрос, быстро натягивая рукав до костяшек и кидается мне на шею. По среди ночи открываю глаза, её нет, кровать пуста. На прикроватном столе давно остывшая чашка чая, что она заварила для меня. Голова раскалывается, а веки словно слиплись, слишком горький для чая привкус все ещё стоит во рту. Сквозь шторы видна полная луна. В соседней комнате шум, холодный пот пробегает по спине; и голос который отвечает ей словно из самой преисподней. —Тебе просто приснился кошмар, — шепчет она мне и утягивает в поцелуй. «Но я не спал» мелькает мысль в голове. Под её задравшейся кофтой, взгляд цепляется за символы, их стало больше.***
Тяжелые биты и дымка кальянов такова колыбель ночного клуба. — Держи друг,— Слава протягивает мне пакетик, — Как твоё расследование?— как бы невзначай интересуется он, в его взгляде опасения с переживаниями. — Я нашёл в её вещах камни, символы на них те же, что она вырезала на своих руках...— дорожка сбивается в ровную полосу, — и я не хочу об этом говорить сегодня. — Как скажешь, бро,— отвечает Слава, спешно переводя тему. Белые кристаллы чешутся в носоглотке. Горечью слез подступая к глазам. Облокотившись на мягкую ткань дивана, медленно перевожу взгляд на танцпол. Внезапно в толпе мелькают знакомые очертания, я вижу её. Рваные джинсы и полупрозрачный топ, как в первую нашу встречу. Она смотрит на меня, на её щеках появляются ямочки, со смехом она поворачивается к подруге. Свет на секунду тускнеет, её тень меркнет вместе с ним. Но через бит появляется вновь: глаза её бесноватые, горят зелёным огнём, а зрачки вытянулись в змеиные щелки. По её губам расползается абсолютно злобная ухмылка. Когда свет гаснет вновь, она смеётся, лицо её приобретает дикое нечеловеческое очертание, я не могу оторвать взгляд от её глаз, словно два туннеля прямиком в ад, не зрачков не белков. Неподдельный ужас сковывает самую душу. Сквозь толщу звуков я слышу её смех. Немыслимо, невозможно — все замирает, звуки клуба стихают в самом своем буйстве, лишь смех, её смех, почти живой и настоящий. Она стоит в старинном платье раскрашенным кровью от её шеи. В какой-то одержимой надежде со всей силы сжимаю веки — виденье исчезает. Девицы в откровенных платьях двигаются в попытках танца. Мне дурно, мне душно, воздух словно сгорел в лёгких. Резким движением стягиваю свитшот. Алые линии такого модного принта пентаграммы темнеют, словно оживая, в один момент уродливая рогатая голова смотрит прямо на меня из пентакля. Два зловеще тлеющих огня, я помню, помню этот смех родом из самой преисподней...***
— Я не могу уснуть, — прошептала она, залезая ко мне в постель и проскальзывая под одеяло. Самый тёплый и любимый приторно сладкий запах, запах ландышей Александра Маккуина смешанный с бесконечным числом выпрямителей для волос. Она притиснулась невообразимо близко ко мне, её тонкое костлявое тело - ледяное, прижимаю её ближе к себе, попутно кутая в ткань одеяла. — У тебя опять болит голова? — её холодная ладонь накрывает лоб, мигрень отступает. Так словно прохлада её рук панацея от любых болей. Со свистом втягивая в рот воздух, я просыпаюсь в холодном поту, хватаясь за платье, в котором её похоронили. В постели чёрные комья сырой земли.***
Солнечные лучи, скользят по французскому дубу столешницы. Мое сердце пропускает удар, ужас ночных ведений отступает. По столу разбросаны такие привычные баночки косметики Шанель из чёрного пластика, ровно того же что используют во внутренней отделке ролс ройса. Я чувствую запах её особенных блинчиков, слышу звуки воды из ванной. Она дома, с ней все хорошо. Иду на кухню, в зеркале замечаю, странные грязные пятна на футболке. На столе уже заваренный кофе и блинчики политые сиропом. Улыбка спокойствия, появляется на моем лице. Я хочу дойди до ванной и поблагодарить, обнять, увидеть её. Напряжная трель телефона прерывает меня. — Здравствуйте, Глеб Геннадьевич? — Да — Вы должны явится в следственный комитет, сегодня ночью тело вашей девушки пропало из могилы... Звук воды в ванной прекращается.