***
Всё же люди - на редкость глупые в своей самоуверенности создания. Сама природа вокруг твердит им: вот граница ваших владений, дальше - смерть. А они эту границу обжили и ещё считают, что значительно потеснили. Но если присмотреться, всё осталось по-прежнему. Невидимая Черта продолжала существовать там, где заканчивались баррикады. За ней природа искорежена, перекручена, сера и мертва. Покатые на всей территории Милитари холмы приобретали угловатость и скалистость. Даже небо по другую сторону этой Черты виделось тяжелее, ниже. Раздутое, будто разлагающийся покойник – вот-вот лопнет. И только капает, капает из сизо-гнойных туч мелкий противный дождь вперемешку со снегом, превращая выщербленную взрывами и стрельбой асфальтовую дорогу в застывшие штормовые валы. А по эту сторону Черты Барьер продолжал жить своей обычной жизнью. Угрюмые бойцы ютятся за своими баррикадами, покуривают да тихо переговариваются, стараясь не высовываться - как будто по ту сторону за ними всё ещё наблюдают снайперы Монолита. Впрочем, кто знает. Пусть секта на вид соблюдает установленные правила игры, не факт, что фанатики оставили главный форпост своего противника без должного внимания. Рашпиль остановился лишь единожды - закинуть в рот новую порцию таблеток. На этот раз прибавил противорадиационные. Конечно, от такой ударной смеси будет плоховато, но всяко лучше, чем нахватать радиации и фонить потом, что какой микрореактор. Провожаемый угрюмым молчанием и подозрительными взглядами, наркоторговец молча покинул территории своей группировки. Он шел дальше по дороге, по большой дуге минуя остовы машины. Блокпост со старым КПП остался позади. Когда-то его занимали молчаливые фанатичные тени города-призрака. Теперь у "вечного костра" под изогнутым вековым дубом ютилась группа свободовцев. Кажется, они даже окликнули его, да только он прослушал. Прошел мимо не хуже зомби - полностью погруженный в свои мысли. По сторонам старался не смотреть – знал, что неизменно встретится с молчаливым взглядом тени в черной униформе. Он приходил всегда. Не гнушался обществом, но особенно любил, когда Рашпиль оставался наедине с собой, а за Чертой становился практически реальным. Вот и теперь мелькал на периферии. То усядется на россыпи камней поодаль, то мелькнет в тени между скрученных деревьев. И даже когда Он пропадал из виду, барыга всё равно знал: его личный преследователь всё ещё рядом, растворился в самом воздухе едва уловимым запахом гари и паленого мяса. Какое-то время Рашпиль шел след в след зомбированному. Среди плотных карманов аномалий, в ситуации, когда детектор становился практически бесполезным, а серая унылая погода нещадно ухудшала видимость, проще иметь перед собой живой щит. А щит тоже был серый. Давнишний, начинающий гнить заживо, в истрепанном сталкерском комбинезоне. Зомби завывал что-то бессвязное про дом, про семью, и от этого горько щемило глубоко в груди. Порой он останавливался, осматривал местность остекленевшими тусклыми глазами, оборачивался к своему спутнику и шамкал болтающейся на обрывках гнилых мышц челюстью – как спрашивал. Тогда Рашпиль не сдерживался. Как раньше, когда сам носил черную «крылатую» форму, приказывал «Да иди уже», и спешно, мелочно отводил взгляд. Стыдно и противно перед ним было, что ли, одному покойнику перед другим – куда более живым. А в один момент, зомбированный просто провалился. Сделал шаг и за секунды ушёл в сырую землю по грудь. Бессвязно хрипел, отчаянно утробно выл, царапал руками размокшую глиняную массу – труп, а тоже жить хотел, пытался выбраться… Только напрасно всё. «Зыбь» была жестока. Однажды схватив жертву, она морила её холодом, голодом и жаждой, а потом переваривала. Плюс у этой аномалии был только один: за раз она могла удержать в себе только одну жертву. - Извиняй, мужик, я для тебя уже ничего не могу сделать, - свободовец вытянул поясной нож, приблизился и одним движением расчертил жертве аномалии шею от уха до уха. Брызнула вонючая черная кровь, а тело крупно содрогнулось да так и обмякло с вытянутыми вперед руками. Торговец механически вытер лезвие о чужую форму и убрал оружие. Поднявшись, встретился с молчаливым грустным взглядом своего преследователя. Он стоял в нескольких шагах, и запах паленого резал нос, смешиваясь со сладковатым запахом гнили. - Хоть ты душу не трави, - хмыкнул свободовец, поднялся и зашагал дальше по грязи и холодным лужам под вымораживающе мерный лязг металлических деталей снаряжения. А Зона вокруг - насколько хватало видимости - как будто вымерла. Оставался только шелест холодного дождя, гудящий, как в трубе, ветер да вторившие ему аномалии. И сам он - Рашпиль - только что прикончил последнее живое существо рядом.***
Скалы и мертвый лес по другую сторону дороги расступились, открыв одинокому путнику широкий поворот и перекресток. Рашпиль ушел к обочине, забился к груде валунов и присмотрелся. Знакомые всё места. Когда-то хорошо укрепленный оборонительный пункт теперь пустовал. Ни движения, ни мимолетных бликов прицелов. Только очертания знакомой черной тени в окне вагона, чертов ветер, дождь да недовольное ворчание как по заказу сгрудившихся рядом аномалий. Торговец покинул своё укрытие, только убедившись в своем полном одиночестве. Перемахнул через заградительные трубы, по широкой дуге обошел раскидистую искрящую под дождем "Электру" и, рефлекторно пригнувшись, миновал искусственно созданное бетонным хламом "горлышко". Тропой под снайперской вышкой осторожно обогнул железнодорожный вагон. В свое лучшее время он служил славным местом отдыха дозорным. В планах дальнейший путь выглядел довольно просто: подняться к старой лаборатории, обойти её, а там по открытой местности через поля аномалий забирать на восток мимо города, беспокоясь больше о заряде детектора, уровне радиации да мутантах. Но что-то в глубине души, оставшееся с тех времен, когда человек только учился твердо стоять на двух ногах, неспокойно ворочалось, царапало себе путь наружу, отравляло всё состояние. Первой до него докатилась волна животного безотчетного обезоруживающего страха на грани паники. Смела, раздавила, заставила вслушиваться в окружающую тишину и… слышать. В свисте ветра, шелесте мертвой листвы, гуле аномалий зарождались шепоты. Сначала тихие, скоро они переросли в разрывающие сознание стоны и хрипы. А за ними качнулась и поплыла вся реальность перед глазами. Кроны мертвых деревьев вытянулись и куполом сомкнулись над головой. Тени набухли, потемнели. Из них выступили чёрные перекрученные изуродованные существа. Бесформенные твари с острыми наростами, безликие, изломанные костлявые и когтистые, они стремились к обочине дороги, преграждали путь, тянули к нему свои пульсирующие, перепончатые, костлявые, когтистые конечности и непрестанно многоголосо шептались, выли, пристально наблюдая за жертвой и как будто видя её насквозь. Препарировали взглядом, выбирали для себя лучшие кусочки тела и души, чтобы затем вгрызться в них и жадно вырвать. Попытки не смотреть и не слушать терпели полный крах. Шаг за шагом реальность обострялась, тянулась к нему, почти физически царапала, колола, хватала, шипела, отрывала кусок за куском от самого его естества, заставляя остатки сознания панически метаться в поисках выхода. Что ни говори, а кто-то из так называемых Первых Пророков был человеком изобретательным в своей жестокости. Даже спустя время "Система" всё ещё работала как часы и с легкостью крыла любые таблетки. Изнывала от зова, а лишь почувствовала близость к своему источнику, активировалась и карала с непревзойденной неотвратимостью. Наверное, что-то похожее ведёт и мотыльков, когда те бьются о зажженную лампу, пока вовсе не сгорают. - Плохо дело, - криво усмехнулся про себя анархист. Дурак. Беспросветный дурак. Знал, на подкорке всегда знал, что не избежит, но нет. Всё равно расслабился, решил, что прокатит, выветрится со временем… Тело скрутила болезненная судорога, и торговец рухнул на колени посреди дороги. С силой потер рукой мокрое от дождя лицо. Холодная вода, твёрдая плоскость под ногами вспыхнули слабой константой реальности в поглотившем его море обманок. В попытке ухватиться за реальность, отсечь её от проявлений собственного испорченного сознания торговец прогонял в памяти всё, что мог: математические формулы, списки слов, исторические факты, стихи, сказания, песни. Сам себе даже пренебрежительно усмехнулся - вроде, человек деловой, способный дать отпор, но нет, а как пригреет, всё туда же - к храму культуры за спасением тянется. Сюрреалистичные образы постепенно теряли свой пугающий реализм, обьёмность и насыщенность, голоса затихали. Оцепенение и тяжелые, близкие к суицидальным мысли отступали. Покачнувшись, сталкер наконец смог подняться. Пнул толстую черную змею, свернувшуюся у самых его ног, и с облегчением пронаблюдал как тяжелый ботинок проходит сквозь скользкое гибкое тело меркнущей галлюцинации. Наконец с чистой душой Рашпиль осмотрел окрестности, бдительность к которым успел утратить. Улыбка облегчения довольно быстро сошла с лица барыги. Две темные фигуры в чёрных плащах за деревьями у поворота дороги казались весьма реальными. Вскинув оружие, они наблюдали из засады, не торопясь при этом нападать. Свободовцы? Патруль Монолита? Подходить и выяснять обстоятельней желания не возникло ни капли. Наоборот. Рашпиль развернулся и пустился прочь бегом. Свои не погонятся, а от патруля сектантов проще уйти на расстоянии, затеряться среди камней и деревьев мертвого леса. Торговец поскользнулся на мокром полотне дороги у самого поворота и кубарем повалился на обочину в считанных шагах от «Электры». Мгновением позже с треском автоматной очереди пули прошили воздух примерно на высоте его роста. Его подловили почти по прямой - из будки старого КПП. - Ну всё, приплыли, - разочарованно цыкнул про себя свободовец. Он был почти уверен, что своем состоянии проморгал наблюдателей. И те воспользовались своим преимуществом. Прощупали, подогрели нестабильную психику жертвы, дезориентировали. Вот только малым усилием жертва не далась, и теперь её готовились порешить. Знакомая система. Когда-то он и сам ей не брезговал… Рашпиль подобрался и с низкого старта рванул наискосок через дорогу. Вовремя, чтобы новая короткая очередь легла мимо него. Ухватился за опору и почти что рыбкой перелетел ржавое заграждение из егозы, с хрустом рухнул в сухой кустарник. В ушах всё ещё звенело, а ветки нещадно хлестали по лицу и руке. Он вилял, тормозил и прибавлял скорость, но оторваться не получалось. Для сидящих в засаде он оставался не больше чем шумной ростовой мишенью в тире. А те попросту выматывали его. Развлекались, затравливая как зверя на охоте. Свободовец тормознул снова, и пули с ювелирной точностью врезались в дерево в сантиметрах от его плеча. Он свернул вбок, но спустя пару шагов новая очередь заставила его пригнуться и позорно вильнуть, едва не вписавшись в слабую "Карусель". Предательский узловатый корень под ногами оказался максимально не ко времени. Споткнувшись об него, Рашпиль кубарем свалился в окруженную кустами ложбинку, в грязь и прелые жухлые листья. Небольшая задержка, и до торговца снова докатилась волна животного страха. Теперь он смог её определить. Приближался старший. Монах с железной хваткой вёл свой отряд по следу, как свору охотничьих псов. Они часто так делали. И Рашпиль, и его учитель, и многие другие. Он сам видел как смирнели, цепенели под воздействием дарованных Великим сил младшие по сану братья и желторотые послушники. Одной похожей волны Проповедника, монаха или намоленного походного алтаря в наступлении вполне хватало, чтобы нарушить радиосвязь, смять, размазать по стене впечатлительных неверных. Порой у переживших не оставалось даже сознания. Как у зомбированных. Подобие пластилина вместо мозгов - лепи что душе угодно, или выкидывай. Защититься их же методом и на их же поле? Ответить и тем раскрыть себя ещё больше? Нет, не выход. Единственный вариант – бежать. Мысль оформилась довольно поздно, когда торговец уже выкарабкался из низины и продолжил своё бегство. Как именно он это сделал, сознание так и не ухватило. Да и так ли это было важно? Пси-блокаторы, с легкостью подавленные в первую атаку, не помогали и теперь. Настигающая сила вновь стремилась подменить реальность ожившими картинами Босха, заставляла Рашпиля прорываться почти вслепую мимо новых призрачных силуэтов, что тянулись к нему с деревьев. За ними свободовец заметил небольшое прозрачное искривление пространства по левую руку слишком близко и слишком поздно, чтобы свернуть. Он успел только втянуть голову и закрыться рукой прежде, чем его с невероятной легкостью отбросило в сторону. Последним, что он услышал, был неестественно громкий хруст собственных костей.***
Монолитовцы свое дело знали. Когда Рашпиль очнулся, он обнаружил себя в совершенстве связанным: правая рука была плотно зафиксирована за спиной, и даже бесполезный обрубок левой оказался намертво примотан к телу. Он даже не стал пытаться высвободиться. Так и осматривался, лежа в неудобной позе. Обнаружил он себя в полутемном частично обвалившемся помещении. Напротив мягко горел "вечный костёр", а рядом с ним на бетонных обломках, колдуя над небольшим котелком, сидели двое сектантов в черной форме с золотыми крыльями на шевронах. Рядом с первым на полу покоились автомат и толстый длинный арматурный штырь, а лицо самого инквизитора скрывал черный шемаг. Приметные детали даже среди своих. Второй – до боли знакомая безоружная тень. Взгляд его неизменно усталый, частично скрытый копной отросших, нечёсаных, чёрных как смоль волос, как обычно являл собой молчаливое воплощение боли и разочарования. И сам Рашпиль в тайне нередко разделял эти чувства призрака на свой счет. Рашпиль невесело усмехнулся про себя. Предосторожность заслуженно слыла для его оппонентов вторым именем. А забота - первым. Причем неизвестно, о ком эта забота была больше: об их собственной скрытности или о жертве, чтобы та и не думала о смерти или побеге. - У вас в застенках стало уютнее, - слабо, но с ехидством заметил торговец. Голова всё ещё неприятно саднила, а перед глазами в тенях виделось шевеление, как будто крупные насекомые роились на бетоне, - с чего бы такие перемены? - Это не застенки, Рашпиль. Ты обо мне слишком хорошего мнения, - бесстрастно отозвался монах-инквизитор, не отвлекаясь от своего дела, - думаю, нам хватит простого разговора. - А мы знакомы? - мысленно Рашпиль сам себе влепил тяжелую учительскую оплеуху. Из всех возможных он выбрал наиболее дебильный способ игры в дурачка. За себя стало щемяще стыдно, но давить на тормоза уже было слишком поздно. - Да. Моё имя Гюрза. Пересекались в Припяти несколько раз. Я был принят по собственному желанию из неверных, штурмовавших Обитель. Обучался у близкого брата твоего учителя. Тогда я был немногим старше тебя по сану. В Лиманске Волей Великого ты принял на себя то, что изначально было суждено мне. Может, помнишь? - Понятия не имею, о чем ты, - нагло соврал торговец. На деле он прекрасно помнил всё. Так называемое "новое поколение" - кучка раненых, брошенных своими неверных, по собственной воле принявших учение Монолита. Его самого когда-то причисляли к таким. За той лишь разницей, что ничего он не штурмовал, а вместо своей жизни принес в жертву Великому своих товарищей по оружию. По злой иронии Зоны – свободовцев. Помнил он и то, как в одночасье выверенный план экстренной «консервации» пошел прахом. Как сам он бешено смеялся, оседая на пол темного подземелья, только замуровав перед неверными-анархистами последнюю гермодверь лаборатории под сданным Блуждающим городом. Тогда он успел позаботиться, чтобы снаружи её никогда не вскрыли. И, что греха таить, он справился с задачей. Он помнил темноту и нежелание умирать ТАК, помнил, как впервые перед ним материализовался его молчаливый призрачный преследователь. В душе торговец признавал, что если бы не Он, не постоянный запах горелой человечины и молчаливый взгляд рядом, вряд ли бы он сам нашел в себе силы, а за ними и способ выбраться, выжить, не нарушая приказ. И вот теперь всё возвращалось на круги своя. Он снова безвольно валялся в пестрой свободовской униформе, до обидного просто разделанный под орех собственным бывшим братом. Зона по-настоящему любит злые шутки и напоминания. - Ну и ладно, - слишком просто и незаинтересованно бросил инквизитор, - могу понять, у тебя теперь жизнь, далекая от заповедей и служения. Кто бы мог подумать. Инквизитор Великого Монолита, ушедший в наркоторговцы. Как так вышло? - А тебе что до этого? Ты же ловил меня не для того, чтобы душу спасать и о прошлом говорить, верно? - Рашпиль шевельнул рукой и невольно поморщился. Потревоженную онемевшую конечность глухо резануло болью. Дело дрянь. Если и будет шанс выбраться, вероятность его удачного осуществления стремится к нулю. Бывший соратник, каким бы добрячком ни пытался выглядеть, уже показал себя в момент поимки. - Исповедь - лишь часть моей работы. В том числе и с тобой, - сектант вытянул нож и наклонился к пленнику, завел руку оружием тому за спину. Исповедь. Ага, как же. Поэтичными эвфемизмами инквизиторы зачастую ласково называли банальное свежевание наживо. Торговец невольно напрягся в ожидании глубокого прореза. Стяжка, крепившая руку к поясу, отпустила свою пластиковую хватку. За ней одна за другой тело отпускали и остальные веревки. С удивлением для себя Рашпиль вскоре обнаружил себя полностью свободным. Вырубить его и бежать – первым делом промелькнуло в голове. В секундном порыве Рашпиль резко привстал и чуть не рухнул обратно. Затекшее тело тысячами игл пронзила боль. А вместе с ней пришло запоздалое осознание: даже если он чудом справится с полноценным опытным монахом и рванет к выходу, его будет ждать целый отряд. Вполне боеспособный и куда более агрессивный. Гюрза скучающе взглянул на торговца сверху вниз, выждал немного и вернулся к костру. Молча подхватил котелок с огня. Выставил перед собой две чашки и разлил в них темный отвар. Одну оставил себе, вторую протянул пленнику. - Не понял. А где сдирание кожи, реки крови, гирлянды кишок, завязанных бантиком, пытки? – ехидно, но сдавленно усмехнулся Рашпиль. Спустя несколько попыток ему удалось неуклюже усесться спиной к стене и принять в дрожащую руку чашку. Прежде, чем сделать первый глоток, он невольно взглянул на своего призрачного преследователя. Как разрешения спрашивал. И призрак кивнул.***
Напиток оказался на удивление неплохим. Пускай при всем своем опыте травника аномального пошиба Рашпиль затруднялся определить его состав, варево палача оказывало самое главное воздействие - согревало, заставляло подзабыть и о боли, и о мире вокруг. Нехитрым образом в сочетании с какими-то вколотыми инквизитором препаратами оно нежно развязывало торговцу язык, и вскоре сектант и беглец сидели, разговаривая почти как старые друзья. Перестало мутить, мир наполнился безопасной звенящей тишиной. Ощущения тревоги и настороженности не оставляла даже до боли знакомая тень. Он сидел рядом с палачом и безмолвно наблюдал. Впервые за долгое время спокойно и практически безмятежно. Тишина. Спокойный разговор. Исповедь. Настоящая исповедь. Среди бессмысленного гомона и угара беспечной жизни неверных он слишком давно скучал по таким тихим маленьким радостям прошлой жизни. Слишком долго бесился, и вот, наконец, получил желаемое в таком положении, в каком никогда бы не подумал. Впрочем, так ли никогда? - Так почему ты не вернулся, если остался жив? Отец, да все были бы рады твоему появлению, - вопрос инквизитора прошелся как нож по открытому телу. Свободовец бегло мазнул взглядом по тени рядом, поспешил опустить голову и вглядеться в темный напиток в металлической кружке. Невольно поймал себя на тянущем ощущении дежавю. Действительно, почему, когда стоял выбором, он решился оставить всё? Служение, горести и радости братства, воплощение той жизни, к которой он стремился с самого своего решения уйти в Зону, если не раньше. В темноте замурованной им самим лаборатории он давал себе только одну установку - выжить. Ей же руководствовался, вновь примыкая к Свободе, а потом... Что случилось потом? Безнаказанность. Вот, что случилось потом. Безнаказанность и превосходство. Изначально он следовал лишь за ними, а находя, упивался. К тому он пришел в Монолите, чем успел разочаровать своего учителя. За тем же погнался, получив возможность тайком влиться обратно в Свободу. - Не думал, что имею на то право, - не поднимая взгляда ответил Рашпиль. И сам не понял, соврал или сказал правду. Почему? Только теперь в тишине разваливающейся подземки он смог прямо задать себе этот простой, но ужасающий вопрос. Почему, порой жалея о своем выборе, всё равно держался его? - Как насчет вернуться теперь? – вопрос стал ножом, повернутым в ране пленника умелым палачом. Рашпиль ссутулился сильнее, крепче, до онемения стиснул пальцами ручку чашки. Своей простотой и неотвратимостью ответ выбивал воздух из легких. Страх. Неосознанный, болезненный и по-настоящему детский страх. Перед самим собой, своими действиями, их результатом и грядущим наказанием. Но страшнее любой Карающей Длани Великого оставался простой полный тоски, боли и осуждения взгляд тени. Даже теперь призрак смотрел на него, слушал и оценивал каждое движение, каждую неловкую мысль. - А пустит ли Отец обратно своего блудного сына? – обреченно хохотнул барыга, а взглядом обратился к тени, - мне кажется, нет. Этот сын не заслуживает подобного великодушия с Его стороны. Он не чтил Его, многократно опозорил своим поведением, успел погибнуть и стать призраком, а в конечном итоге сбежал странствовать подальше от всего, что натворил. Захочет ли Отец видеть на своём пороге ожившего покойничка? - Главное, что этот покойничек ожил, - отстраненно хмыкнул палач. Даже в лице не поменялся. Отхлебнул немного из своей кружки и повернул голову, взглянул в пустоту рядом. Туда, где Рашпиль всё время до этого видел своего персонального призрака. А тот уже не просто наблюдал. Слушал, опустив голову и сцепив руки замком. Беззвучно вздохнув, он поднялся со своего места, обогнул костер и опустился на колено перед свободовцем. На лице его играла сдержанная улыбка. Такая же полная усталости и доброты, как и взгляд. Свободовец не смог не улыбнуться в ответ. В конце концов, слишком давно он не видел этого человека таким. На лоб торговца легла призрачная рука. Коснулась дуновением холодного ветра и пропала из виду.***
Новое дуновение ветра шелохнуло ворох мокрых листьев у самого лба. Вслед за ветром пришла и боль. Тянущая, горячо разливающаяся по онемевшей от самого плеча единственной руке и грудной клетке. Перелом. И, скорее всего, не один. Рашпиль попытался приподняться, но очень скоро понял, что затея была ниже среднего. Задержал дыхание и до скрипа стиснул зубы, лишь бы подавить совершенно не подобающий скулеж. Тише. Нужно вести себя тише. Кто его знает, сколько он провалялся, где и в чьей компании. В конце концов, он с трудом повернулся на спину и медленно открыл глаза. Вечерний свет на мгновения ослепил, заставил промограться прежде, чем торговец смог осмотреться. Он всё также был в мёртвом лесу. В полном одиночестве. Не связанный и не найденный. Лежал в гуще кустов на покрытом мокрыми листьями дне старой воронки у корней раскидистого «танцующего» дуба. Сквозь его полуголые ветви обрывками виднелось высокое, чистое закатное небо и робко мерцающие первые звезды. На какое-то время свободовец залюбовался. А лес вокруг всё ещё стоял как мёртвый: ни шороха, ни звука. Ни единого признака чьего-либо присутствия рядом. Поистине аномальное явление даже для Зоны. После стычки с боевым монахом голова тоже осталась чиста и легка, будто и не активировалась "система" вовсе, не изнывала по воссоединению с Большим. Исчез и призрак, долгое время следовавший по пятам за наркоторговцем. Не стоит больше рядом, не смотрит сверху вниз осуждающим взглядом. И только в отдалении слышится нестройный гул предательской гравикаракатицы. Именно той, в которую он по невнимательности вляпался. Повезло ещё, что «Трамплин» попался. Видать, любит Зона своих блаженных детей. Любит и бережёт. Рашпиль невольно улыбнулся своим мыслям и подтянул руку, чтобы с удивлением обнаружить её прочно зафиксированной меж двух относительно прямых суков чёрным шемагом…