память

      Душа Джерарда увядала с каждым годом всё сильнее и сильнее. Чем меньше он видел Фрэнка, слышал о нём или вообще думал, тем быстрее он приближался к неминуемой мучительной смерти, спонсируемой золотыми Мальбро на завтрак, обед, ужин и даже полдник.       Забавно было воображать, чем же сейчас занимается Фрэнки, целует ли он сейчас её губы или пьёт пиво, а может он спит или вообще мёртв. Незнание томило и пугало в то же время сильнее, чем понимание, что Джерард собственноручно отказался от своего сердца, и не факт, что ему вообще давали право выбора. Намеренно изолировав себя от социальных сетей и выхода в оживленные места, где вероятность встретить фанатов достаточно велика, всё, что он может делать — просто гадать.       Линдси уехала по делам, но Джерарда, превратившегося в непонятную субстанцию безмерного отчаяния, это совершенно не волнует, точно так же как и то, что он заставляет жену страдать. «Быть в горе и в радости», не так ли? У них горе одно на двоих, и кто первым не выдержит неизвестно никому. Линдси привыкла видеть его разбитым, с потускневшими глазами, спутанными волосами, уставшего и осунувшегося. Она искренне верит (пытается верить), что это отвыкание от наркотиков и алкоголя, потому она просто терпит и ждёт, когда придёт конец ежедневному безразличию, и появится лучик света, раскрывающий новую палитру красок в их совместной жизни.       Джерард наливает себе кофе, который для растворимого очень даже неплох, выбираясь на балкон, он чувствует легкий майский ветерок, дарящий прохладу и тепло одновременно. Мужчина хмурится и поджигает очередную сигарету, потягивая из большой кружки кофе маленькими глотками.       Он достаёт из кармана телефон, и что-то в его голове щёлкает, впервые за столько месяцев ему настолько сильно захотелось узнать, что происходит с Фрэнком. Был ли ветерок причиной или это всё май? Нет ответа на данный вопрос. И несмотря на поставленные самим собой правила, он заново скачивает инстаграм. Набирая такие знакомые буквы, он заходит на аккаунт и смотрит последние обновления. Фрэнк выглядит достаточно счастливым — начисто выбритое лицо, мягкая улыбка как в старые добрые времена и немного отросшие волосы. Но глаза говорят правду, они загасились в свете софитов, и впалые мешки сияют синеватой болезненностью. Он написал новый альбом. Интересно.       Джерард открывает ютуб и, находя канал Фрэнка, включает последнее видео. Заключительная песня альбома, действительно, почему бы и не начать именно с неё.       Очень быстрый ритм, басы давят на уши, но это даже приятно, когда музыка резко переключается на спокойные клавишные. Завывания Фрэнка захватывают дух, потому что признаться честно, Джерард так давно не слышал его голоса, что уже стал забывать каково это. Вой перетекает в стоны, похожие на дестрою, а потом дикий крик, больше похожий на отчаянный рёв или плач, разрывает динамики. Фрэнк начинает петь: — Мааандааа ринка, — бровь Джерарда непроизвольно ползёт наверх, — и бокальчик любимого игристого.       Моменты, проведённые вместе с Фрэнком, пролетают перед глазами за считанные секунды. Вот они в первый раз пытаются что-то сыграть вместе, в первый раз целуются у всех на глазах, под визги поклонников, касаются друг друга там, где приличным юношам этого делать нельзя, гуляют по ночному городу пьяными до беспамятства, катаются на велосипедах под ксанаксом на окраине Нью-Джерси, ругаются так сильно, что Джерард срывает голос, а Фрэнк называет его «ёбаной мандой».       Забавно, как одна фраза может заставить человека вспомнить всё ваши моменты, так ярко, как будто это произошло только вчера.       Улыбка расползается по лицу Джерарда, а по щеке сползает слеза ностальгии и обиды. Он открывает твиттер и пишет, вытирая слёзы: «мне гранатой жопу разорвало»