***
Мимо проходили восторженные спектаклем зрители, и те, кому не понравилось, и просто люди, чей ежедневный маршрут здесь пролегает, а они всё стояли рядом и никого не замечали. — Уже поздно, — тихо проговорил Фёдор, — нам пора домой. Он взял Дазая за руку, и медленным шагом они отправились к той парадной, из которой недавно выбежал взволнованный молодой человек. А сейчас ему стало так спокойно… — Снег сегодня красивый, не правда ли? — спросил Федя, крепче сжимая руку. Дазай поднял голову и увидел действительно прекрасную картину. На тёмном ночном небе сверкали, то ли звезды, то ли снежинки… Да, и какая ему была разница?Часть 1
7 февраля 2020 г. в 05:19
— Как же я надеюсь, что он придёт…— прошептал молодой человек, поправляя волосы перед зеркалом.
— Кто он? — донеслось из птичьей клетки, — Кто он?!
Дазай положил красивую красную коробочку в карман, вздохнул и ответил попугаю:
— Федя… Хотя, у него нет причин не приходить. Только если кто-то другой его не позвал… Ладно, нужно думать о хорошем!
Он последний раз взглянул в зеркало, поправил галстук, накинул пальто и вышел из дома. Ключ звонко провернулся два раза и с характерным треском был вытащен и брошен в карман пальто. На этажах по очереди включался свет, как только до лампы доходил звук поспешных шагов, и так же, по очереди, выключался, как только шаги терялись в глубине лестничных клеток. Тяжёлая железная дверь распахнулась, издавая своё противное пиканье, из парадной вышел Дазай и, приняв привычное положение всех прохожих, лавируя между луж, направился в сторону Александринского театра.
Путь был не длинный, но создавалось чувство, что он занимает целую вечность… Вот, что с человеком может сделать ожидание и предвкушение.
Наконец, расстояние в три несчастных перекрёстка было преодолено. Сердце его трепетало, но виду Дазай не подавал. Внутри театра, на информационном стенде, красовалась афиша, на которой выведено «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ. 14.02 18.00».
Дазай скинул пальто, отдал его гардеробщику, бросил быстрый взгляд на часы и, увидев, что минутной стрелке не хватает буквально пяти делений до полного круга, направился на балкон.
Преодолев все лабиринты как раз к третьему звонку, Дазай приземлился в своё кресло. С соседнего же места справа высокий строгий мужчина, полный манер, посмотрел на него обвиняющим взглядом и прошептал:
— Снова опаздываешь?.. Никакой пунктуальности.
— Извини… На нашу свадьбу точно не опоздаю, — с усмешкой ответил Дазай.
Уши Фёдора, выглядывая из-под чёрных прядей шелковистых волос, залились краской, но на лице его не дрогнула ни одна мышца. Вскоре красный оттенок мягко перешёл на острые скулы, после чего растворился, не оставив и следа.
Представление началось.
Достоевский то и дело ворчал о том, что эти театралы снова всё переврали, что он не так представлял персонажей и декорации, а Дазай смотрел на него тающим, словно молочный шоколад во рту, взглядом и никак не мог оторваться.
— Федя, — тихо обратился он подрагивающим голосом, — а ты знал, что в Германии сегодня день душевнобольных?
— Что ж, поздравляю тебя, Осаму, — с ноткой раздражения ответил Фёдор.
— Слушай, а ты знаешь какие ещё сегодня праздники? — вновь вмешался Дазай.
— Нет. И знать не хочу, — проскрипел Федя, убирая прядь за ухо. Дазаю открылся превосходный вид на бледный выразительный профиль.
— Даже про день голых мужчин в Японии не хочешь знать? — усмехнулся он.
— Я тебе устрою день голых мужчин, как на родине, чёрт побери, если ты сейчас же не заткнёшься… — в голосе Достоевского слышались одновременно и смех, и крайняя раздражённость.
— Может, в России какой-то свой праздник сегодня? — продолжал Дазай.
— Хм… — Фёдор понял, что угрозы бесполезны, да и происходящее на сцене он уже знает, так что медленно включался в разговор, — В России не знаю, но у славян сегодня Трифонов день. Звездопадом иногда называют.
— Здорово… А главный? Какой сегодня главный праздник? — с надеждой спрашивал Осаму.
— Откуда мне знать? — удивился Федя, — в Польше день больных эпилепсией…
— Но не из-за эпилепсии мы ведь пошли в театр, верно?..
Их беседу прервали аплодисменты и восторженные возгласы. Никто и не заметил, как быстро летит время. Достоевский вздохнул, поднялся и уже собирался направиться к выходу, как вдруг среди шума и топота прорезался дрогнувший голос Дазая.
— Федя! Сегодня день всех влюблённых, — он стоял в проходе, достав из кармана ту самую коробочку.
Фёдор обернулся, посмотрел на него так, будто в Германии действительно отмечают его праздник, и произнёс спокойно:
— Пошли домой, Осаму.
Дазай не понял данного жеста, но согласился. Они спустились к гардеробу, надели свои пальто и вышли на улицу. Уже похолодало, начали опускаться крупные хлопья снега, но долетая до земли они смешивались с грязью.
— Февраль в Петербурге выдался на удивление мерзкий, — сказал Федя. Дазай лишь удивлённо смотрел на него, не представляя, что ему сейчас делать, — Прямо как ты, Осаму, такой же надоедливый и неприятный. Но, если научиться смотреть, — Фёдор взглянул в его глаза, — если научиться смотреть, это самое лучшее время в самом лучшем месте… Потому что рядом с тобой.