Родственная душа

      Винсенте подергался — наручники уже натерли запястья. Однако, судя по всему, пара синяков сейчас была его наименьшей проблемой — как и чешущийся нос. Почему-то при наручниках нос всегда чесался по-особому. Винсенте ли не знать, наручники на нем не впервые. Конечно, лучше, когда подобное обстоятельство заканчивается мягкой кроватью и крепкой задницей на члене, но ребята, что приволокли его в этот подвал, выбора не давали.       — Я не боюсь твоих мясников, Панихида, — процедил он, кивая на амбалов-телохранителей, что были похожи друг на друга, будто вышедшие из-под пресса мусорные контейнеры. — Ни черта я тебе не скажу, хоть на ригатони режь, хоть на фузилли крути.       Раздался гнусавый смешок. Из темноты вышагнул дон Эммануэль Бертольдо, глава мафиозной банды и беспринципный садист с тридцатилетним стажем убийств, погромов и торговли кокаином. Прозвище Панихида он заслужил тем, что заказывал своим врагам поминки еще до того, как подосланный им убийца нажимал на курок. Грузный и с вечным насморком, Панихида больше всего напоминал лужицу выдавленного геля, затянутую в шикарный костюм.       — Да-да, ты же у нас герой, Коломбано, — сказал он, на секунду отрываясь от мобильника: о его привычке вести бухгалтерию своих преступных операций в телефонных заметках ходили легенды. — Отправил за решетку троих моих лучших ребят, отследил две последние сделки — ты смелый, капитан, этого не отнять. Вот только интересно, откуда ты все это знаешь? — Он почесал пятый снизу подбородок: — Я бы не прочь расспрашивать тебя об этом всю ночь, но сам понимаешь, слишком многое сегодня на кону. Дон Антонио будет здесь с минуты на минуту; деньги, — он пнул одну из десяти спортивных сумок, — готовы. Так что долго я развлекаться с тобой не намерен. Будь умничкой и объясни, как ты узнал о сегодняшней сделке и какого черта припёрся один, даже без подкрепления?       Винсенте развалился на стуле, словно был в ночном клубе с бокалом вина в руке и сладким мальчиком на коленях, а не в подвале мафиозного особняка, ожидая пыток, а потом и пули.       — Я бы сказал «отсоси», да больно ты страшный, Панихида, противно.       Панихида хохотнул:       — Да и ты не в моем вкусе, Коломбано. Я бородатым бугаям не даю. Ну что ж, придется с тобой по-плохому. Собственно, я так даже больше люблю.       — Пытать меня бесполезно.       — Да знаю я, слышал. Но не бойся, от меня еще никто не уходил молчаливым. Я и на тебя управу нашел. Это было нелегко, но кажется, у меня получилось.       Винсенте все еще безразлично улыбался, а желудок таки напрягся. Взгляд против воли метнулся к самому огромному мусорному баку — лысому верзиле по кличке Шкварка. Именно этот гад три года назад, пытаясь уйти от ареста, сломал Винсенте руку и прострелил бедро. Тюрьма не сильно изменила Шкварку, разве что разукрасила тело еще парой черепов и оскалила рот золотозубой улыбкой. Будто что-то почувствовав, Шкварка встретился с ним взглядом: посмотрел с голодной ненавистью, но с места не двинулся. Значит, у Панихиды на уме было другое.       Наверху раздались неспешные шаги: кто-то шел с ленцой и размахом, не стесняясь заставлять благородную публику ждать. Вскоре дверь театрально распахнулась, и на лестнице возникла юная тощая противоположность Панихиды — Дино Бертольдо, младший брат мафиозного босса и не нуждающийся в диагностике психопат.       Говорят, на некоторых детях природа отдыхает. А если сразу на обоих? Но только на старшем она всего лишь уехала навестить маму в Арьето, а вот на младшем, кажется, взяла отпуск без содержания и срока возврата.       Одежда в стиле «дранье, дороже, чем твой автомобиль», извечная кожаная куртка с заклепками, наглое кудрявое облако на голове, вздернутый нос и хитрющие темные глаза — Винсенте никогда не мог понять, чего ему хочется больше: хорошенько вмазать по сволочной смазливой морде или вдавить ее в подушку, втрахивая младшего Бертольдо в кровать. Благо, пересекались их пути не часто; в отличие от брата, в убийствах мальчишка замечен не был, разве однажды почти попался на грабеже ювелирного магазина. Зачем, спрашивается, идти на воровство тому, кто тратит на дырки в джинсах больше, чем Винсенте получает за месяц, рискуя собственной шкурой в отделении? Ответ прост: скука. Скука и вседозволенность. Такую потерявшую страх шпану Винсенте ненавидел особо. И данный представитель шпаны это прекрасно знал, поэтому и стоял сейчас напротив, скалясь с двойной порцией яда.       — А, Вин, давно не виделись, — сказал он с наигранной приветливостью и оттяпал здоровый кусман от сэндвича, из которого торчала ветчина, а на пол капало варенье. Кажется, клубничное.       Винсенте чуть не заржал.       — Думаешь, я сопляка твоего испугаюсь? — спросил он у Панихиды. — Да по нему психушка плачет.       — Да, братишка у меня затейник, — сказал Панихида горделиво. — С фантазией. Иногда перегибает палку, но я, знаешь ли, прощаю. Семья, как-никак. Ты же понимаешь, я никому не доверяю, кроме него. Что может быть сильнее крови? — Его лицо перекривила улыбка: — Только… родственная душа.       Два слова выстрелили, будто остроконечные пули из «Беретты». У Винсенте заныло в груди и заскребло в горле. На затылке, кажется, зашевелились волосы. Он еще раз поглядел на жадно жующую шпану в кожаной куртке, потом обратно на ухмыляющуюся мразь в дорогом костюме — и замотал головой.       — Брешешь, ты, земноводное. Быть не может.       — Э! — сказал Дино сквозь набитый рот. — Это еще почему? — Не глядя, он всучил остатки сэндвича подвернувшемуся Шкварке. — Чего это, рожей, что ли, не вышел?       Винсенте с трудом вдохнул. Когда-то в юности он, как и любой вдохновлённый идиот, мечтал встретить родственную душу. Грезил, что однажды коснётся человека в толпе, и боль опалит вместе с любовью, и счастье их будет безоговорочно тошнотворно вечным. Но ни в одном страшном сне он не мог представить, что у судьбы такое отвратительное черное чувство юмора.       Дино подошел и взялся за стул по обе стороны от Винсентевых бёдер — не касаясь. Куртка чуть распахнулась, дразня рукояткой пистолета во внутреннем кармане. Заметив мимолетный взгляд, Дино прищурился, и его улыбка вместо игривой стала откровенно злорадной.       — А ты помнишь ту ночь, когда я — предположительно я! — грабил ювелирный, и ты меня почти поймал? — спросил он, растягивая слова, будто прилипшую жвачку. — Ты меня тогда еще за волосы цапнул. Сам-то был в перчатках, ни хрена не почувствовал, а меня так в затылок прострелило — три дня думать не мог. Решил сначала, что ты, гнида, электрошокером меня жахнул, а потом понял… — он торопливо облизнул улыбающиеся губы, — это любовь.       Все еще ухмыляясь, он открыл широченный рот, вывалил распутно-розовый язык и положил на него крошечную зелёную таблетку.       — Твое здоровье, родственная душа, — сказал он, делая глоток из бутылки, протянутой Шкваркой.       Панихида глянул на часы.       — Удивительное дело эти новомодные анальгетики. Минута — и боли как не бывало. А ведь ты только представь, капитан, как мучились наши предки, пока не научились глушить физические страдания. Ах, ирония судьбы: встретил родственную душу, своего идеального человека, а до первого проникновения — адская боль. Слышал? Некоторые так и погибали от болевого шока. И лишь благодаря современной медицине сегодня встретить свой идеал — не пытка, а счастье. — Он постучал пальцем по циферблату: — Ну… почти всегда.       Дино засмеялся. Винсенте глядел в эти сумасшедшие глаза, и в его голове что-то неистово взрывалось.       — Да иди ты…       Дино поднял длиннющий палец и щелкнул его в кончик носа: «Боп!»       К этому Винсенте был не готов. Его голова дернулась назад, как от удара битой. Он вскрикнул сквозь зубы, зарычал, попытался восстановить дыхание.       — Истинный мой, — промурлыкал Дино, проводя пальцем по скуле и спускаясь вниз по шее. — Любимый…       Винсенте держался. Даже когда кареглазая падаль рванула на его груди рубашку и завозила ладонями по груди, он лишь сжимал вспотевшие кулаки и скрежетал зубами.       — Спорим, что ты сейчас будешь хорошим мальчиком и все расскажешь? Поспорим? — пропел Дино в самое ухо. — На поцелуй?       Вокруг раздались смешки и улюлюканье, но все это было неважным, потому что холодные ладони легли Винсенте на щеки, а клубничный рот прижался к губам.       — Подо… нк…       Винсенте дергался, вырываясь, пытался сбросить с себя сумасшедшую присосавшуюся медузу, мычал, будто его посадили на электрический стул. А Дино все целовал, напоследок даже прошёлся языком.       — Ну что, расскажешь?       Голова Винсенте бессильно упала на грудь. Кажется, из уголков глаз текли слезы. Но он молчал.       Сверху гневно засопели. Дино схватил его за волосы, заставляя посмотреть в глаза.       — Разве ты меня не любишь? — зашипел он, словно взбесившийся кошак. — Скажи то, что нужно Элю, и я, может, даже дам тебе трахнуть меня напоследок, — он ткнул Винсенте в нос небольшую коробку — на дне лежала зеленая таблетка.       — Сам себя трахни, мразь подзаборная, — сплюнул Винсенте.       С секунду Дино хватал ртом воздух, а потом откинул коробочку в стену.       — Ну, значит, это тебе больше не понадобится, — он ухватил Винсенте за ширинку и как следует сжал пальцы.       Винсенте взвыл. По-звериному. Подпрыгнул на стуле. Стул не выдержал и покачнулся, и Дино пнул его, бросив презрительное: «Сука».       Винсенте рухнул на пол, уткнулся лбом в неровный настил, и задышал — громко и рвано. В нос ударил запах старой древесины и засохшей крови. Наручники больно выкрутили запястья.       Дино обошёл его, наслаждаясь зрелищем. Похлопал себя по карманам:       — Сделаю пару фоток на память. Встретить идеальную пару — это ж такое охрененное счастье.       — Ты и в самом деле немного того, — покачал головой Панихида. — Не жалко душу свою родственную?       — Блевотственную! — рявкнул Дино, и в голосе его как будто зазвенели слезы. — Что я, виноват, что судьба подсунула мне легавого хряка? Жил себе спокойно, грабил, никого не трогал, и вдруг — на, распишись, любовь с погонами. — Он зло пнул Винсенте в колено. Удовлетворился, услышав сдавленный всхлип. — Нет уж, эту мразь мне не жаль. Зато бородатая голова будет хорошо смотреться среди твоих трофеев — как раз между оленем и скунсом.       Ступени скрипнули под тяжёлыми шагами.       — Босс, там дон Антонио ждёт в приемной.       Панихида кивнул.       — Ладно, развлекайся пока, любовничек, — бросил он. — Я скоро.       Дино потряс телефон, чертыхнулся.       — Сел, гад. — Он поднял взгляд на брата: — Одолжишь свой?       Панихида прищурился. С секунду он глядел, будто сомневаясь, но уже в следующий момент взъерошил воздушно-кудрявую шевелюру.       — Растяпа, — сказал он нежно, протягивая мобильник.       Вслед за Панихидой из подвала вышли остальные телохранители — все, кроме Шкварки, который все еще стоял, держа в руках сэндвич Дино.       — И как ты это жрешь? — спросил он, откусывая жирный кусок и слизывая с пальцев красные подтеки. — Ветчина и клубничное варенье? Ну ты и фрик…       Дино отвлёкся от экрана телефона.       — Э, охренел? Это мое! — он сделал резкое движение. Раздался негромкий хлопок. На пол закапало красным — вареньем и кровью.       Винсенте выдохнул — кажется, впервые с начала этой безумной ночи.       Дино сел на корточки, нависая над ним. Коснулся пальцами уголка рта, а потом прижался губами.       — Ты знаешь, что ты абсолютно и бесповоротно сумасшедший? — спросил Винсенте, улыбаясь в поцелуй.       Дино хмыкнул.       — Судя по тому, что судьба сделала нас парой, это именно то, что тебе нужно.       Винсенте поглядел в тёмные нахальные глаза, от которых в животе все порхало и окукливалось:       — Пожалуй, так оно и есть.       Пока Дино скрипел ключом в наручниках, Винсенте приподнял голову, хватая ртом тёплые губы, и вкус клубники вернул его в ту дождливую ночь, когда он вцепился грабителю в шевелюру, мазнув пальцами по затылку. Перчатка не спасла: боль была такая, что на мгновение он потерял сознание. А со следующего дня потерял и сон. Неделю он жил в режиме зомби, проклиная судьбу, запивая злой рок водкой. А на восьмой день — на восьмую ночь — в окно его небольшой квартиры влез Дино. Думалось, с пистолетом, а оказалось — с зелёными таблетками.       «Дрочу на тебя, сколько себя помню», — сказал малец тогда обречённо.       В ту ночь они истрахали все поверхности у Винсенте в берлоге. А на следующую ночь нашли еще и истрахали и их. Как же это было прекрасно — зарываться пальцами в эти жесткие кудри, чувствовать, как горячеет под ладонями кожа; выгибать дугой тонкое тело, вбиваться в него до жарких шлепков, кончать под хриплую ругань и развратные стоны из подушки. А потом отдаваться самому, позволяя обнаглевшему наезднику пришпоривать себя до сладкого финиша…       Только через неделю они решились-таки открыть рот для чего-то кроме секса: всю ночь говорили о том, что делать дальше. Просто уйти от брата у Дино не было шансов: поминки были бы заказаны ему еще до того, как он собрал сумки. Оставалось лишь упечь всю банду за решетку. Надолго. Тут-то и выяснилось, что Дино не просто сумасшедший, а сумасшедше смелый. Хотя больше все-таки просто сумасшедший.       Он стал бессменным информатором и консультантом полиции. А когда пришла пора самой крупной наркосделки десятилетия, придумал план с целой пьесой в подвале. План был не просто опасен, он грозил им обоим смертью, но, кажется, ради свободы Дино каждый из них был готов пойти на риск.       Винсенте счастливо вздохнул, когда руки, наконец-то, были свободны и можно было убедиться, что они оба живы — обнять до хруста, поцеловать в висок, почувствовать биение чужого сердца, как своего.       Дино поднял голову, прислушиваясь к шуму и вскрикам в глубине дома.       — Думаешь, Чиполлино справился?       — Ты, конечно, имеешь в виду капрала Чиполлетто? — усмехнулся Винсенте. — Не беспокойся. Все уже арестованы с поличным.       — А мы, — Дино помахал телефоном, — имеем неопровержимые доказательства преступлений. — Он наклонился, прижимаясь губами к шее под ухом. — Ты уже знаешь, куда нас вышлют?       Холодные пальцы юркнули под рубашку, бедро в дырявых джинсах приятно потерлось о пах.       Винсенте на секунду задержал дыхание.       — Еще нет, но, думаю, вряд ли это будет море и пляж. Бюджет у «защиты свидетелей» не резиновый. Одно могу обещать.       — Что?       — Даже в самом дальнем захолустье я найду тебе ветчину и клубничное варенье.       Шею защекотал теплый смех. Винсенте прикрыл глаза и сжал пальцы на кожаной куртке с заклепками.       Все-таки Панихида был прав. Что может быть сильнее крови? Только родственная душа.