Намёк — дело тонкое

Демон был очень доволен собой. Когда он только пришёл в книжную лавку этим вечером, Азирафаэль не был занят привычным чтением, а задумчиво склонился над шахматной доской. Рядом лежал дряхлый фолиант, на раскрытой странице которого было ровно такое же расположение фигур, как и на антикварной деревянной доске. Пальцы правой руки Азирафаэля порхали над доской, не касаясь фигур, а сам он, очевидно, беззвучно проговаривал ходы. Левой рукой ангел распустил и теребил свою бабочку. По тому, как были взлохмачены его волосы, было заметно, что над доской он нависает уже не первую минуту. — Чем занят? Решением величайших шахматных задач? — Кроули небрежно кинул коробку с пирожными на стол. Ангел с трудом оторвал взгляд от доски: — И тебе "здравствуй". Да. Вот решил обновить свои каталоги, захотелось пролистать и как-то увлёкся. Хочешь, присоединяйся. Я тут немного заступорился. Кроули сел напротив в симметричной задумчивой позе. Перебрав пяток доступных первых ходов, он почти мгновенно нашёл решение задачи и радостно потёр руки. — Смотри, тут всё легко, — сказал он и быстро переставил фигуры. — Умно, мой милый мальчик. Ты как всегда блестящ в тактике. Кофе? — Спасибо. Завари покрепче и не прекращай восхвалять меня. Кроули победно откинулся на спинку кресла и не заметил, как Азирафаэль ласково коснулся его плеча, проходя мимо на кухню. Тепло на плече, однако, приятно грело весь оставшийся вечер, который они так и провели за решением задач из книги. Азирафаэль, как и сказал Кроули, продолжал нахваливать демонический ум. *** Через пару дней Кроули пришёл в лавку уже не сам, а по приглашению. Он принёс с собой пару бутылок вина, добытого чуть ли не с боем у одного французского коллекционера (уж больно урожай был хорош, нельзя было упускать), и надеялся, что у Азирафаэля остался тот чудесный сыр, который просто таял на языке, когда ангел нарезал его тончайшими ломтиками. Кроули не знал, кто получает большее удовольствие от подобных вечеров. Ангел во время ужина чем-то новеньким зажмуривался точно так же, как когда раскрывал новый том, попадающий в его ухоженные руки, принюхиваясь к запаху самого времени; за едой же он сосредотачивался на внутренних ощущениях, впитывая тончайшие детали вкуса и запаха вин и закусок. Демон даже залипал от того, насколько чувственно это выглядело, и хотел порой оказаться на месте вилки, скользящей между плотно сжатых губ, на месте тонкого кусочка ветчины, растворяющегося на языке. Естественно, ни о чём подобном вслух он не говорил, ангелы ведь выше земных влечений (если это не еда, не книги и не одежда, наверное). Кроули повезло: к его приходу Азирафаэль как раз выставил на стол тарелку с почти прозрачными кусочками того самого сыра. Рядом стояла пиала, наполненная клубникой. Ягоды были свежими, блестящими, выглядели почти как те пластиковые фигурки, которые снимают в рекламе йогуртов, чтобы те мгновенно разлетались с полок супермаркетов. Даже с "рекламными" капельками воды на крутых боках некоторых ягод. Соблазнительно — это было самое правильное слово, чтобы описать клубнику. Кроули облизнулся от одного её вида и поймал какой-то странный взгляд Азирафаэля на своих губах. "Должно быть, опять не проконтролировал и выпустил раздвоенный язык", — подумал демон. Ангел встряхнулся, ярчайше улыбнулся и пригласил к столу. За беседой медленно рассасывалось вино, и вот у них уже осталось по одному бокалу. Сыр только что закончился, и Азирафаэль, подхватив одну из клубничин за хвостик, протянул её Кроули: — Попробуй! Нашёл новый сорт. Они необыкновенно вкусные. Не слишком сладко, но без резкой кислинки. Тает во рту и оставляет за собой долгое нежное послевкусие. Ягода как-то неожиданно оказалась почти у самого рта Кроули, и ему не оставалось ничего, кроме как действительно попробовать. Он сразу откусил почти половину, и вкус был точно такой, как описал Азирафаэль. Клубника отодвинулась от его лица, и, проследив за ней взглядом, Кроули наблюдал, как её остатки в несколько укусов скрываются во рту ангела. Казалось, что ангел покрывает ягоду мелкими поцелуями, его верхняя губа розовела от сока. Казалось, что клубника исчезает не потому, что её едят, а потому, что она и правда тает, — да и кто бы не таял в такой нежности. Кроули бы хотел таять так. Он уже много веков назад шагнул в отношении ангела от любви платонической к любви чувственной, и порой ему было сложно сдерживать свои порывы, прямо как в этот момент. Демон, затаив дыхание, полюбовался, как Азирафаэль съел ещё две ягоды, затем залпом допил свой бокал и резво сбежал домой. *** Кроули привычно проскользнул в свою квартиру и отточенным годами движением бросил ключи от Бентли прямо в стеклянную тарелочку в прихожей. Проходя глубже по длинному коридору, он единым движением стряхнул с себя пиджак, зная, что он не достигнет пола, а окажется аккуратно висящим в стенном шкафу. Если честно, Кроули даже не помнил, где этот шкаф, ему достаточно было считать, что он есть в квартире. Он стремился к бутылке такого же вина, как они пили с ангелом около получаса назад. Нужно было залить этот огонь, который опять выжигал его изнутри. Чёртов ангел. Дьявольски искусителен в каждом своём крошечном действии. Интересно, он сам понимает, что не столько поглощает пищу, сколько ласкает её? Пальцами, губами, языком. Ооооо, если бы ангел знал, какие соблазнительные канавки он оставляет своим языком на чуть подтаявшем мороженом... Кроули летом только бы мороженым его и кормил. Демон видел взгляды людей в их сторону — и каждый бы должен был попасть в Ад за свои грязные мыслишки по поводу его ангела. В первую очередь он сам должен был бы попасть в Ад, но и так регулярно появлялся на обязательных собраниях. Кроули стоял у мойки и задумчиво вертел только что открытую бутылку в руках. Не столько для того, чтобы вино раздышалось, а просто руки занять. Клубника сегодня его добила. Не мог же ангел осознанно это делать? Так просто угостить его ягодой с рук, мазнув по губам после укуса. Нежно водить клубникой по своим тонким губам. В мыслях пронёсся образ ангела так же неспешно прижимающегося раскрасневшимися мягкими губами к багровой, как эти ягоды, головке демонова члена. Кроули сделал пару глубоких глотков прямо из горлышка бутылки, так и не позаботившись о бокале. У него снова был крепкий стояк, как когда он сбежал из лавки. А третьего дня? Не мог же Азирафаэль специально накрыть своими наманикюренными мягкими пальцами ладонь Кроули, доводя слона на ещё одну клетку вперёд. Получившееся решение вышло более изящным, чем у Кроули, но ангел всё равно рассыпался в комплиментах. И у него были такие глаза. Широченные зрачки. Да и рука лежала поверх немного дольше, чем надо было бы для того, чтобы просто переставить фигуру. Чёрт, да он до сих пор ощущал тепло этого прикосновения, даже руки мыть не хотелось. А все эти такие "незаметные" прикосновения после неАрмагеддона? Плечи, обе лопатки, талия — за последний месяц чуть ли не вся верхняя половина Кроули была покрыта невидимыми отпечатками прикосновений ангела. Косые быстрые взгляды Азирафаэля? Такие взгляды бросали на демона девушки (и некоторые юноши), даже не подозревая, насколько они его не интересуют. Демон взъерошил волосы на макушке и переместился в кабинет. На троне, пожалуй, лучше думалось, даже лучше, чем в душе. Азирафаэль флиртует? Неужели ангел после стольких лет был заинтересован в нём, ну, эм, физически? Было ли ещё что-то, что могло подсказать? По пути в кабинет Кроули увидел недавно подаренную Азирафаэлем книгу про язык цветов и взял её с собой. "Тайный язык, бла-бла-бла, позволял раскрывать чувства на публике". Пф, Кроули, будучи всё-таки демоном, придумал для этих глупых людишек язык повеселее. Ох, как он тогда развлекался, когда под псевдонимом писал свою первую и единственную книгу про язык перчаток. Адское коварство. И всё равно Кроули был удивлён, что у неё оказались такие бешеные продажи. Весь этот надуманный бред: "Ежели Вы хотите раскрыть объекту своей страсти Ваши нежнейшие трепетные чувства, уроните пред объектом обе перчатки. То, как объект воздыхания поднимет их скажет об ответности чувств". Отличное вино тогда было, раз уж Кроули это написал. Прямо приносящее вдохновение, надо сказать. Да кто вообще это читал? Вдруг Кроули озарило, причём так, что ему повезло, что кресло стояло уже прямо за спиной. Демон рухнул в него в небольшом шоке. Азирафаэль читал. И, похоже, ещё тогда, в девятнадцатом веке. И сейчас эта книга стоит у него на полке где-то в северном направлении, демон её точно видел. Ма-амочки, а Кроули-то думал, что тогда у Азирафаэля начался приступ какой-то нервной болезни (ангельской, видимо) — перчатки он ронял едва ли не каждый первый раз, как Кроули попадал в его поле зрения. Демон попытался вспомнить, что он там писал про поднимание перчаток, и, кажется, он каждый раз поднимал их, показывая что-то типа "чувства взаимны, но время ещё не настало", закрепляя у Азирафаэля желание ронять их снова и снова. Дьявольское везение. *** Нет, ну, с перчатками, предположим, у Азирафаэля действительно мог быть какой-нибудь ангельский Паркинсон, а потом он выздоровел. Кроули глотнул ещё вина и кинул взгляд на распахнутый разворот книги про язык цветов. Кроули любил книги с картинками. Книги без картинок вообще не должны были существовать, по его мнению. Графики тоже считаются картинками, иначе как изучать книги по астрономии и экономике. О, и обязательно должно быть оглавление. Не как в той дурацкой книге пророчеств. Разворот книги был покрыт изображениями колокольчиков различных видов: от закрытых ярко-голубых (которые и правда были похожи на колокола) до просвечивающе тонких розоватых с торчащими кругом лепестками, напоминающих хищных маленьких осьминожек. Если слить со страницы всю воду про страдания молодёжи восемнадцатого века, то колокольчики должны были говорить: "Думаю о тебе", а цвет их говорил о том, в каком ключе протекала мысль. Азирафаэль подарил ему цветы однажды. В восемнадцатом веке Кроули впервые начал серьёзно увлекаться растениями. Помимо того, что у него был свой сад, за которым он ухаживал гораздо более спокойно, чем за нынешними растениями, он также выходил в поля, чтобы упасть в резко пахнущие травы и смотреть на небо через рамку склонившихся цветов. Иногда он звал Азирафаэля с собой. Кроули знал, что ангел не будет просто падать на спину в траву под аккомпанемент писка разбегающихся мышей, поэтому брал для него тонкий плед. Они подолгу лежали на пледе под летним солнцем, и ветер щекотал их носы травинками и терялся в кудрях. Солнце высветляло великолепные глаза ангела почти до прозрачности, и они казались агатовыми жеодами, манящей сверкающей драгоценностью. Кроули терялся в них, как потерялся один раз в стрёмной древней пещере с летучими мышами, в которой сталактиты почти срослись со сталагмитами. Только теперь у него не было возможности телепортироваться куда подальше. Азирафаэль был его миром, а от своего мира крайне тяжело сбежать, как потом они оба узнают. Потом что-то случилось, и ангел перестал соглашаться приходить безмятежно валяться в полях. Ангел так и не назвал причину своих отказов, но стал закрыт как никогда раньше. Кроули знал, что это не из-за него и уж точно не из-за полевых цветов. Поэтому он решил совершать набеги на жилище Азирафаэля, принося маленькие букеты свежесорванных цветов. Позже демон видел, как эти букетики превращались в бутоньерки на лацкане ангела, вызывая зависть и восхищение в салонах. Азирафаэль тогда случайно ввёл целую моду, которая вернулась через полвека более мощной волной. Они, бывало, переглядывались, и ангел одними губами беззвучно благодарил за сладко пахнущие свободой простые цветы. В один день Кроули не застал ангела дома. Как и следующие четыре дня. На шестой день в дверь Кроули постучали. Это оказался курьер с небольшим букетом колокольчиков. Цветы были нежнейших оттенков и гармонично сплетались в бело-розово-синий узор. К букету прилагалась записка, в которой пояснялось, что ангел был отправлен на долгосрочное задание в Ирландию (что-то там про помощь Whiteboys), были многочисленные извинения и уверения, что они встретятся, как только всё это закончится. Встретились они несколько раньше, чем всё закончилось, и даже не в Британии, а посреди французской революции. Кроули ещё раз прошептал: "Думаю о тебе", после чего полез в оглавление, где хотел найти главу про нюансы цветовой карты. Розово-бело-синее сплетение колокольчиков стояло перед глазами до сих пор. Он помнил эти ощущения от внезапного зашедшегося нестройным боем сердца. Неизвестность тогда напугала, но искать ангела не стоило, чтобы не мешать. Итак. Белый — чистота, синий — верность, розовый — нежность. Оу. Совсем уж по-ангельски. *** Грудь демона переполнялась нежностью с вкраплениями стыда. То есть, всё не напрасно? Раз уж ангел ему два века тихо и без надежды намекает на свои чувства. Вероятно, намёков было в разы больше, просто надо было быть чуть повнимательнее. А точно только два века? Кроули копнул в памяти чуть глубже. Как там в семнадцатом веке баловались? Они с ангелом как раз тогда жили во Франции, потому что, по общему мнению, в Британии настала величайшая тоска с этим их обострением охоты на ведьм. Во Франции уже завязывали с этим, а кельты только-только разогнались. Азирафаэлю нравилось шитьё на его камзолах всех цветов неба. Помимо золотых нитей там и сям, он добавлял к своим одеждам блестящие украшения из драгоценных камней. "Самый тщеславный ангел", — всегда насмехался Кроули, поддразнивая Азирафаэля в письмах и лично. "Но и самый красивый", — всегда добавлял он про себя. Его вечно чёрные одежды были лаконично украшены серебряным шитьём, почти скрытым складками. Демон и так знал, что неотразим, и ему не надо было дополнительно это подчеркивать хоть чем-либо, как он считал. Они договорились встретиться с Азирафаэлем на одном из больших собраний у весьма популярной дамы. Теряться в толпе всегда проще там, где эта самая толпа есть. Выразительным взглядом Азирафаэль показал на нишу, вход в которую был прикрыт плотным бархатным пологом, и сам быстро туда отправился. Кроули, конечно, последовал за ним. В нише было тесно и царил полумрак. От ангела исходил тонкий, едва уловимый цветочный аромат, приятно перемешанный с его собственным запахом перьев и железа. Они стояли так близко, что у Кроули закружилась голова, но хотелось притянуть Азирафаэля ещё ближе и бесконечно целовать его несомненно мягчайшие губы. Кстати. Кроули всмотрелся в ангела и увидел, что тот, видимо, во что-то вляпался за ужином. — Стой смирно, у тебя тут что-то прилипло, — сказал демон и подцепил ногтем маленькую чёрную точку в самом уголке губ Азирафаэля. Ангел недовольно вздохнул и закатил глаза: — Дорогой мой, это называется "мушка". Они сейчас входят в моду. Смотри, у меня ещё одна. Ангел чуть откинул голову и указал пальцем на ещё одну точку прямо на артерии. Шея была так соблазнительно изогнута, что Кроули сразу же захотелось припасть к ней, поцелуем ли, укусом ли — не важно, главное, попасть на неё и остаться. В идеале — навечно. Он тихонько кашлянул, но сдержал порыв. Ангел тогда ещё раз глубоко вздохнул, снова закатив глаза, и они стали обсуждать рабочие моменты. Кажется, это был последний день, когда Азирафаэль пытался следовать моде. *** Кроули уже не сидел, а лежал в кресле. Бутылка вина кончилась, её место в руках демона занял смартфон. "Язык мушек", — старательно печатал Кроули, совершенно не попадая по клавиатуре. Поисковик его в итоге понял и выдал результат. Кроули не помнил всех этих нюансов скоротечной моды, которая прошла быстрее, чем он успел спросить, что это вообще было. Он помнил только некую мадам, по заказу которой из бархата была вырезана карета, и мадам горделиво носила её на щеке. А мушки у Азирафаэля он вообще видел только один раз, поэтому и запомнил. Видимо, ангел разочаровался в них и сосредоточился тогда на одежде. "Мушка на шее — страсть, желание более близких отношений". Чёрт. "Мушка в уголке губ — люблю поцелуи". Дважды чёрт. Чьи это он там поцелуи любил?! Ох, да, они же целовались в Риме при каждой встрече. Тогда это было традицией. Все целовались (через некоторое время столь фривольное поведение даже стало незаконным), а ангел и демон просто пытались не выделяться. Неужели, ангел тоже вспоминал те времена? Демон почувствовал себя очень глупым. "Великий тактический ум", как же. Кроули всегда был прям и открыт в своей заботе об ангеле, просто не произносил вслух слов любви, поскольку это же было очевидно. А все эти намёки... Он что, должен был каким-то волшебным образом понимать всё это? Ведь иногда сигара — это просто сигара, как говаривал старина Фрейд. Кроули не обязан был додумываться до не столь уж очевидных вещей. Сможет ли сам Азирафаэль выиграть в свою игру? Не долго думая, Кроули набрал номер лавки и пригласил ангела к себе на ужин через пару дней. *** Азирафаэль собирался на свидание. По крайней мере, он надеялся, что это свидание. Должен же был Кроули догадаться по словам и жестам, что он всё ещё желанен ангелу. Азирафаэль был расстроен тем, как демон век за веком игнорировал его искусные намёки на сближение, и только в девятнадцатом веке ему открылась истина. Кроули тогда написал книгу под псевдонимом. Сам написал! Должно же это было что-то значить. Не мог же он написать этот обширный труд — как там сейчас говорят люди? — от балды. Ангел прочитал книгу взахлёб и понял, что Кроули предлагает общаться понятным ему (теперь уже им обоим) тайным языком. Азирафаэль удостоверился, что чувства его взаимны, но демон выжидает подходящего момента. Азирафаэль даже хотел подписать у Кроули один экземпляр, чтобы тот точно знал, что его язык услышан и понят, но их нелепая ссора из-за святой воды отодвинула всё на задний план. Эта их игра возродилась через сто лет, в 60-х годах уже двадцатого века, когда Кроули всерьёз увлёкся шпионской темой. К сожалению, отдельного "языка любви" у шпионов не было, а Азирафаэль так и не решался высказаться в открытую, поэтому оставалось только пытаться запоминать нумерацию секретных мест для встреч. Ангел был уже почти доволен собственным костюмом, чуть изменённой причёской и парфюмом, когда подумал, что ему не хватает маленькой детали. Он сотворил себе аккуратную бутоньерку с дикими гвоздиками цвета подсохшей крови. Небольшие цветы были не слишком яркими, но создавали нужный акцент. Ангел помнил, как Кроули неизменно включал в свои маленькие полевые букеты гвоздику как символ страсти. Ещё раз осмотрев себя со всех сторон, Азирафаэль прихватил бутылку белого вина (демон угрожал рыбой на ужин) и отправился пешком через все две мили, которые разделяли их дома. *** Дверь квартиры Кроули встретила запиской, торчащей из косяка на уровне глаз. На ней было крупно написано "Ангелу", а на обороте не менее крупно "Заходи". От записки приятно пахло замшей. Азирафаэль был в последней квартире Кроули только один раз, в ночь неАрмагеддона, и поэтому плохо ориентировался. Немного помявшись в коридоре, он решил просто следовать на звуки музыки и вкусный запах специй. Он поражался тому, как приглушённое освещение включается по мере его движения, но ему очень это нравилось. Создавалось ощущение, что где-то в глубине квартиры тебя ждут. Конечно, его и правда ждали, но он подумал, что Кроули тоже каждый раз это чувствовал, приходя домой. Должно быть, ему этого не хватало. Запах рыбы и островатых специй усиливался, и Азирафаэль даже прикрыл глаза от наслаждения, надеясь не врезаться в стену на ходу. Он продолжал двигаться, пока не наткнулся на что-то достаточно мягкое, а открыв глаза, обнаружил себя в объятиях Кроули. Демон тонко улыбался, положив свои руки ему на плечи. Медовые глаза озорно сверкали. Пальцы демона проскользили по всей длине руки Азирафаэля, на мгновение чуть сжав локоть, а затем ловко выхватили бутылку. — Так-так. Что это? — демон быстро изучил этикетку. — Чилийский рислинг? Чего-то новенького захотелось? В глазах ангела блеснули чертовские огоньки: "Ещё как захотелось, мой дорогой". — Располагайся. Ты извини, я в домашнем, но если тебя это смущает, можем это исправить. Только теперь Азирафаэль оторвал глаза от лица Кроули и окинул взглядом то, что было доступно обзору. Доступно было не то чтобы слишком многое, поскольку демон всё ещё держал руку на его плече. Свободная рубашка приглушённого красного цвета была расстёгнута на две пуговицы и открывала вид на покрытую тёмными волосками грудь. Закатанные рукава демонстрировали длинные изящные предплечья. Штаны были, кажется, тоже немного свободнее, чем обычно, но Азирафаэль был не уверен. Кроули улыбнулся ещё теплее и, отпустив, наконец, плечо Азирафаэля, отошел обратно к плите. Теперь Азирафаэль был точно уверен, что штаны не были свободнее, чем обычно, ни на волос. Они всё так же обтягивали крепкие ягодицы и стройные бесконечные ноги демона. Он был босым, что ангел заметил далеко не сразу. Предполагалась, видимо, светская беседа, но ангел был переполнен ощущениями и не мог бы выдавить из себя ни единого внятного слова. Музыка ненавязчиво заполняла сознание. Запах будоражил желудок и заставлял слюну скапливаться во рту. Или это был открывшийся вид на точёного демона, контрастным пятном разрезавшего кухню? Босые ноги притаптывали по полу в каком-то танце, узкие бёдра чуть покачивались в такт музыке. При этом Кроули продолжал невозмутимо нарезать овощи. Когда демон повернулся, он поперхнулся листиком салата, который как раз только что прикусил. — Всё в порядке? Я подумал, раз уж у нас тут такая домашняя обстановка, то и я могу позволить себе немного вольности. "Это не немного вольности", — подумал Кроули. — "Это уже близко к порнографии". — Да-да, чувствуй себя как дома, — сказал Кроули вслух. Азирафаэль предстал перед ним в совершенно неприличном виде. Всё было так же: весь его кремовый костюм-тройка, клетчатая бабочка, даже пронзившие сердце гвоздики (Кроули на всякий случай дважды прочитал подаренную книгу). Но ангел разулся, и теперь перебирал пальцами в клетчатых, в тон бабочке, носках. Чистейшей воды эротика. Кроули мгновенно захотелось приласкать всю ступню от однотонной кремовой пятки до такого же мыска. Даже носки снимать не нужно было. — Давай пройдём в гостиную. Всё почти готово, бери вино и бокалы. Единственным источником света в гостиной были свечи на крошечном столе на двоих. Музыка здесь играла чуть громче, но всё равно ненавязчиво. Кроули во второй раз вернулся с кухни, неся в руках тонкие тарелки с рыбой и рисом, уложенным в аккуратные пирамидки. Азирафаэль получал огромное удовольствие и от сочного пряного лосося, и от вида демона, чьи глаза маняще сверкали от небольших огоньков свечей. *** Они вели какую-то абсолютно пустую беседу, когда Азирафаэль почувствовал, как руку накрыла горячая слегка влажная ладонь демона и её большой палец сделал пару нежных кругов по коже. Ангела пробило разрядом по всему телу, и он только надеялся, что его рука не дрогнула. Что его голос не дрогнул. Что он не вспыхнул случайно настоящим огнём. Что он сможет достойно ответить на ласку. Кроули горел изнутри. Теперь, когда он знал, каждая клеточка тела кричала о том, как жизненно необходимо прижаться к ангелу, пить его дыхание, сжимать и гладить белую кожу. Но демон просто сидел, стараясь дышать и продолжать беседу. Он почувствовал мимолётное колыхание воздуха под столом, а потом внезапно стало невозможно дышать совсем. По голени Кроули вверх и вниз медленно проскользнула ступня ангела. Демон почувствовал прикосновение каждого пальчика и то, как ангел попытался слегка его щипнуть. Да где он вообще этого нахватался?! Кажется, это уже не просто намёк. Кроули сильнее сжал руку ангела, а тот в ответ взял его за вторую. — Ангел, — голос Кроули предательски осип, — я такой идиот. Следовало давно сказать тебе, как я люблю тебя. Вместо ответа Азирафаэль нагнулся над столом, забыв про свечи, и неловко прижался к его губам. Ангел не целовался со времён Рима и уже совершенно забыл, каково это. Но ощущения были такими же сладостными, заставляющими всё в груди гореть, а последние капли разума улетучиваться. Поцелуй был не слишком умелым, но Азирафаэль чувствовал, как руки Кроули подрагивали, как демон сам начал отвечать на поцелуй и что за закрытыми веками стало ещё темнее из-за погасших свечей. Кроули схватил его за лацканы, смяв гвоздики, и потянул куда-то на себя и вверх. Внезапно они уже стояли, и демон всем телом вплавлялся в ангела. Юркие руки были под пиджаком, под жилетом, выдёргивали рубашку и майку из кремовых брюк. Раскалённые пальцы оставляли ощутимые следы на бледной спине. Ангел еле справился с верхней пуговицей красной рубашки, скользнул мизинцем к твёрдому соску и, не выдержав внутреннего напряжения, просто дёрнул борта рубашки в стороны. Его осыпало пуговицами, но он не обратил на это внимания, поскольку почувствовал укус и вкус крови во рту — и тут же место укуса было зализано раздвоенным языком. Язык не остался на месте, а продолжил исследовать его рот, вызывая стоны и передавая вибрацию стонов демона в ответ. Азирафаэль почувствовал руку Кроули на своей ширинке. Кроули гладил и сжимал его возбуждение через мягкую ткань брюк, и ангел чувствовал ответное тепло и подрагивание на своём бедре. Он нерешительно прижал свою ладонь в ответ, и Кроули прервал их поцелуй. — Нам лучше переместиться в более удобное место, — сказал демон и начал подталкивать Азирафаэля бёдрами в направлении спальни. По пути он раздевал своего ангела, так что на самом пороге спальни тот остался только в белье и носках. Кроули почти нежно уронил ангела на кровать и поочерёдно стянул с него носки, приласкав, как и хотел всю ступню и через носок, и без него. Затем он так же тягуче снял с ангела старомодного вида боксеры, пройдя по всей длине бедра. Азирафаэль совершенно потерялся в ощущениях, когда нависающий, на грани прикосновения, Кроули обвёл его шею шершавым языком и прошептал прямо в ухо: "Возьми меня". Он направлял руки ангела, помогая раздевать и гладить себя, подставлялся под поцелуи и не забывал сам ласкать горячими сухими руками все самые правильные местечки. Азирафаэль был без понятия, что Кроули имел ввиду своими словами, поэтому сделал то, что считал наиболее подходящим: обхватил оба их члена и на пробу провёл вверх-вниз. Отклик поразил его. Организм отозвался тысячами крохотных взрывов внутри, которые вместе вызывали эйфорию. Судя по тому, как Кроули укусил его в шею, он чувствовал то же самое. С каждым движением рука скользила проще и приятнее, соприкосновения головок заставляли выгибаться, а влажные поцелуи Кроули очищали голову от всех мыслей. Он слышал только горячий шёпот на краю дыхания: "Ангел, мой ангел", переплетавшийся с его: "Кроули". С громким стоном он кончил, и демон сразу же последовал за ним. Падая рядом, Кроули заставил исчезнуть с них все лишние жидкости. — Ангел, почему мы раньше этого не делали? — Дорогой мой, ты сам в девятнадцатом веке не единожды говорил, что время ещё не настало. — Я что?!