Дети

      Дети не виноваты… не виноваты в том, что взрослые были слепы? В том что остались одни, преданные всеми, в том числе и теми, кого их учили защищать?       Дети не виноваты, что вместо души у него сгоревшая обуглившаяся пустыня, в которой нет место ни для кого и ни для чего. Но почему-то год за годом он продолжает их защищать, заботиться о них, скрывая свое безразличие.       Семь лет прошло с момента падения Республики, падения Ордена, падения их мира. Вот он сам недавно отсчитал на календаре свое тридцатилетие. Универсальный хронометр, живущий все еще по времени Корусканта не дает сбиться с ритма, несмотря на то, что планета, которую они нашли имеет другой ритм вращений. Сколько он еще продержится — батареи хватит на почти бесконечность, а вот сколько продержатся они и попросту не забьют на тот, другой мир, живущий еще по времени далекой-далекой планеты, которую когда-то каждый из них мог назвать родной?       Сегодня он поздно вернулся из обхода территории, проверяя ловушки для притаившихся на дикой планете хищников. Войдя в общий дом — за эти семь лет они не плохо научились не только сражениям, но и сельскому хозяйству и строительству. По началу было сложно — этим детям с юнлингов вбивали — только неумехи, не попавшие на обучение достойны сельхоз корпуса, но проблемы выживания и его личный пример дали результаты — ведь если один из самых выдающихся мастеров клинка, про которого даже слепой, глухой и тупой не мог сказать, что его место среди неудачников, не гнушается работы в поле, чтобы обеспечить их едой, то чем они сами хуже?       Дом встретил темнотой, прохладой и тихим сопением, исходящим из нескольких спален. Анакин зашел в первую, проверяя детей, убрал в ящик с инструментами оставленные кем-то части светового меча, в другой ящик оставленную игрушку, одну из вырезанных для малышей им самим, высохший бутерброд — опять таскали с кухни еду, но он не злился на них, сам еще помнит как порой голодал, будучи подростком и тайком таскал с кухни Храма перекуски, да и не он один — мастера хоть и ругались для виду, но в то же время спокойно к этому относились. Детская ручка свисала со второй полки — он аккуратно, чтобы не разбудить ребенка, положил ее обратно, поправив сбившееся одеяло, продолжил обход в других комнатах — и только закончив все, пошел медитировать. Не спать. Спать он уже давно не мог — во сне приходили призраки и винили его во всем. Оби Ван обвинял его в слабости — сбежал, оставил, струсил, бросил братьев умирать. Иногда приходил Йода, упрекая в импульсивности и излишней доверчивости. Но страшнее всего, когда приходили мама и Падме. Почему-то всегда вместе. Они ни слова не говорили, но от их молчания было всего больнее. Он не успел, не спас их, как не спас собственного ребенка.       Ну почему он не может уйти к ним? Почему Сила оставила его жить, следить за этими чужими детьми, когда он не смог спасти собственную плоть и кровь? Как напоминание, каждый день, каждое мгновение — эти дети его память, его кара и одновременно благословение. И он сделает все, чтобы они выжили, ведь без них и ему самому жить будет уже не для чего.       Эти дети не виноваты, что его душа сгорела. Но они делают все возможное, чтобы новые ростки надежды и жажды жизни там снова взошли.