Его маска прячет солнце

Нападение высших лун понесло за собой много жертв. Деревня кузнецов лишилась многих хороших мастеров — ещё больше были ранены, и не могли продолжать работу до своего восстановления. Но не Хотару. Его упёртость, как и одержимость своей работой, поражала многих, даже лучших из лучших. Он обладал огромной силой духа и неколебимой стойкостью, и, при этом будучи на волоске от смерти, продолжал полировать клинок. Пусть этот поступок был столь же храбрым, сколько и идиотским, многие в деревне прониклись уважением к Хаганезуке. Правда, после таких геройств, он всё равно попал в поместье бабочки. Лекарства были отвратительными. Да, они помогали, но это не мешало Хотару жаловаться об их вкусе. Иногда он был слишком эмоциональным, а в другие моменты обладал эмоциональным спектром камня, что ставило бабочек в тупик. Однако, даже не это удивляло, как-то, что у Хаганезуки был один-единственный посетитель. Мало того, что он вообще был, так им оказался Урокодаки — никто бы так не удивился, если бы им оказался Канамори, но бедный кузнец был в качестве пациента поместья, попав туда с многочисленными ранениями. Поначалу, Хотару не знал, как на эти посещения реагировать. Бывший столп всегда был тих, и казался очень угрюмым человеком. Этот эффект производила его маска тэнгу, со столь серьёзным, и даже злобным выражением лица. Тем не менее, голос его всегда был спокоен. Кроме этого раза. Когда Урокодаки впервые посещает Хаганезуку, по его действиям, и чуть изменившемуся тону голоса, можно было сказать, что он обеспокоен. Известия о произошедшем в деревне кузнецов дошли до него в самый последний момент, и он даже не смог прийти на помощь. Он мог. У него всегда есть время и возможность. Ох, если бы он знал, то — Саконджи уверен — жертв было бы намного меньше. Намного меньше было бы пострадавших, и среди них точно не было бы Хотару. Когда Урокодаки впервые посещает Хотару, по его словам можно было сказать, что он винит себя. За что? Хаганезука не может понять. Он и не поймёт, потому что чужая душа — потёмки. Особенно душа такого скрытного человека, как Саконджи. Его настроение можно было понять — и то, отдалённо — только лишь по голосу и жестам, коих тоже было мало со стороны бывшего столпа. Его посещения долгие. В основном, бывшего столпа выгоняла Аой, потому что время подходило к концу, а Хотару нужно отдыхать. И принимать противные лекарства, несомненно. Со временем, разговоры принимают всё более простые темы. Хаганезуке было не с кем поговорить — девчонки из поместья пусть и были хорошими слушателями, они плохо поддерживали разговор на те темы, которые очень любит кузнец. И несомненно, он может часами говорить о клинках ничирин, о том, какие они удивительные по своей природе, об их свойствах, и всё это Саконджи знает уже давно. Но слушает. Слушает с интересом, и даже задаёт наводящие вопросы, от которых во взгляде Хотару загорался огонь, и он начинал говорить с удвоенным воодушевлением. После таких разговоров кузнец становился более тихим и не таким истеричным, поэтому Урокодаки позволяли остаться подольше, лишь бы им легче было выполнять свою работу. А Саконджи только рад. Такими темпами Хаганезука стремительно идёт на поправку, и вот уже рвётся ковать клинки и бить Танджиро за то, что он их ломает, как снова приходит бывший столп, чтобы занять бурного кузнеца разговором. И тот успокаивается снова. В один из таких моментов, любопытство взяло верх над Хотару, и он просит Саконджи о маленьком одолжении. — Можешь снимать маску, когда мы остаёмся наедине? Многих интересовало, что же под маской Урокодаки. Точнее, этот вопрос мучил всех, кто его знает — кроме Гию, потому что чаще всего у него в голове шум воды вместо мыслей. Хаганезука понимал, что Саконджи точно не станет снимать её при всех. Он был уверен, что тот носит её дома, когда полностью один, а может даже спит в ней. А Урокодаки не мог сказать «Нет». Может, потому, что он доверял кузнецу, и больше сблизился с ним за это время. А может потому, что он просто не может отказать больному человеку. Вместо ответа Саконджи кивает, и его руки тянутся к ленте, на которой держится маска тэнгу. Пара ловких движений, и узел оказывается развязан. Хотару не отрывает взгляд от этого процесса — даже моргнуть боится, и пропустить столь редкий момент. Рукой придерживая маску, Урокодаки снимает её с лица, и кладёт себе на колени. Пару раз моргает, и взгляд устремляет на кузнеца, что так и сидел на месте, замерев. Хаганезука готов был увидеть всё что угодно. Шрам на половину лица, отсутствие глаза, страшный ожог, или что-то ещё подобное, что такой тихий человек, как Урокодаки, постарался бы скрыть. Но ничего из этого он не увидел. Взгляд его тёмно-синих глаз не был холодным, или серьёзным, чего обычно ждёшь от человека с таким характером. Наоборот же, в них отражалось что-то очень мягкое и по-домашнему тёплое. Как окунуться в воду, под проколовшимся льдом, но вместо ожидаемого леденящего холода почувствовать себя укутанным в плед и сидящим у костра. Очень, очень необычное ощущение, но до ужаса приятное. На лице Урокодаки была улыбка. Кроткая, осторожная — всего-лишь чуть приподнятые уголки тонких губ, но этот жест отдавал заботой и пониманием. Хотару смотрел на бывшего столпа, и видел человека, который примет и не осудит, защитит любой ценой, даже если эта цена — его собственная жизнь. Его улыбка не казалась натянутой, наигранной, или фальшивой. И это удивляет. Морщины на лице пусть и прибавляли к возрасту, не портили лицо, а кажется, что только украшали. Словно придавали надёжности, говоря, что это — взрослый, опытный человек, и он точно знает, как будет правильно. Хотару мог ещё долго разглядывать лицо бывшего столпа, но тот прерывает тишину своим голосом. — Хотару, всё в порядке? — А? — вздрагивает, будто выйдя из транса, — Да, всё в порядке. Я задумался. Он не станет признавать, что Саконджи чертовски привлекателен, и ни за что не скажет о том, что с удовольствием поцеловал бы его сейчас. А Урокодаки понимает всё и без слов. Всё-таки, по запаху можно распознать почти любую эмоцию, и этой своей особенностью Саконджи безбожно пользовался, но не говорил об этом и слова, боясь смутить кузнеца. Однако, его улыбка стала шире. — Ясно, — отвечает Саконджи тихо. И вновь они начинают разговор о клинках ничирин. Пусть Хаганезука чаще запинался и останавливался, когда его взгляд случайно падает на лицо бывшего столпа, они оба не обращали на это внимание. Это они обсудят потом. Когда-нибудь позже, в следующий раз, когда оба наберутся смелости. А сейчас Урокодаки слишком увлечён рассказом о процессе полирования лезвия — или самим рассказчиком, — чтобы думать о чём-то другом.