* * *
Тело он заметил не сразу. Сначала пришлось подождать, чтобы развеялся дым. Темные волосы, белая одежда странного фасона, явно со вчерашней безумной вечеринки. Неужели чертов ублюдок наконец нашел себе подходящее место для суицида? А место было подходящее. Пройдя суровую школу жизни под руководством блистательной Коё, Чуя Накахара научился разбираться в таких вещах. Маленькая декоративная башенка, украшавшая недостроенное здание, раскололась пополам, упав на землю, и среди битого витражного стекла яркими пятнами выделялись яблоки — как они-то смогли уцелеть? — и белоснежный плащ. Чуя и сам-то не помнил, как оказался там, сердце колотилось так, будто он бежал, а он точно не стал бы бежать, да и было бы из-за кого волноваться. Просто хотел убедиться наверняка. Последний раз он видел Дазая прошлой ночью. Ублюдок, помнится, смотрел на него с притворной нежностью, освобождая его от Порчи. И конечно, слинял, стоило Чуе закрыть глаза. Куда он мог деться после этого? Наткнулся на живописную композицию и не смог устоять? Чуя сжал зубы до скрипа и шагнул вперед, не обращая внимания на дым, который разъедал горло. ...Да что с ним станется, с этим неудачником. Ничего в жизни толком не может сделать, даже самоубиться. Чуе хватило одного взгляда, чтобы понять, что мертвец в обломках башни — вовсе не Дазай. Неуловимое сходство развеялось на близком расстоянии. Теперь он видел бледную кожу, тонкие черты лица, темные, почти черные ресницы и волосы. Пожалуй, можно было назвать его красивым, но было что-то в его внешности... — Красивый, — будто эхо повторило мысли Чуи. Предполагаемый мертвец смотрел прямо на него. У него были черные глаза и пронзительный, неприятный, цепкий взгляд. — Эээ... это вы мне? — кашлянул Чуя. Незнакомец запрокинул голову назад, судорожно вдыхая воздух. Чуя среагировал рефлекторно, не думая — подхватил его голову, позволяя ему выровнять дыхание. Это сработало. После пары мучительных вдохов лицо недоубитого незнакомца снова стало спокойным. — Просто наблюдение. Вы кажетесь мне красивым. Голос был слабым, тихим, но при этом ровным и спокойным. Как будто ничего и не было, а они так, встретились в непринужденной обстановке за бокалом хорошего вина. Хотя нет. Чуя не представлял себе обстановку достаточно непринужденную, чтобы она позволила в лоб говорить незнакомым людям такие вещи. — Эй, ты, конечно, по-своему неплохо выглядишь, но я предпочитаю женщин... с некоторых пор, — мрачно заявил Чуя, все еще поддерживая затылок незнакомца. Тот не продемонстрировал ни малейшего признака понимания. Чуя отвернулся в сторону. Смотреть в бездонные черные глаза ему совершенно не хотелось. К тому же, яркие алые пятна — яблоки — привлекали его внимание. Он даже сквозь запах дыма чувствовал одуряющий яблочный аромат. Такие фрукты продаются в дорогих магазинах поштучно, в красивых коробках, ему ли не знать — прошлым летом он лично покупал их для маленькой спутницы босса. И пахли бы они наверняка так же, если бы он вздумал открыть коробку, конечно же. Вот ведь дурацкая привычка — лезть не в свое дело. Заступаться за тех, кто не просил, влезать в драки, которых можно избежать, а главное — спасать тех, кого стоило бы предоставить своей судьбе. Именно это в свое время стоило ему множества синяков, ссадин и скользящих порезов от ножа, не говоря уже о том, что так он в итоге и оказался во главе Овец — не самое удачное карьерное решение в его жизни. Так что с первыми двумя пунктами он завязал, примкнув к рядам Портовой мафии. С последним — после того, как эти ряды наконец покинул Дазай. Вот когда ему стало дышать намного легче. Намного! Прямо-таки гигантское облегчение. Гора с плеч! Жертва, которая упорно не желала спасаться, пошевелилась в его руках. — Почему вы сердитесь? — тем же шелестящим голосом осведомилась она. И в самом деле, если все в его жизни стало так замечательно, что хоть танцуй, чего он злится? — Если ты уже такой внимательный, может, проснешься и пойдешь домой? Своими ногами, — поспешно добавил Чуя. Он точно не собирался помогать странному типу еще и в этом. Достаточно и того, что вчера его самого притащил домой Акутагава. Кстати, нужно бы в знак благодарности сводить его куда-нибудь и лично проследить, чтобы он поел, а то у парня такой вид, будто он чахнет с самого рождения. И да, за этот дивный подарок с характером берсерка и лексикой средневекового самурайского эпоса — кого ему нужно благодарить? Вот именно. Именно его! — Дом? Мне кажется, у меня его нет. — И что, тебя никто не ждет? — с надеждой спросил Чуя. Незнакомец поморщился, будто пытаясь вспомнить. — Не знаю, — с искренним сомнением сказал он. — Мне кажется, что меня ждут... но я совсем не хочу вспоминать их. Означает ли это, что я не стремлюсь к ним вернуться? Может быть, мне просто все равно? — Ну, ты тут полежи тогда, — предложил Чуя, аккуратно укладывая незнакомца на прежнее место, — подумай об этом. Времени у тебя полно. Он наклонился за яблоком — красное, глянцево-блестящее, оно просто манило попробовать себя. Хотя бы надкусить. В самом деле, сто лет не ел нормальных фруктов. Говорят, от неправильной еды можно потерять физическую форму. — Не ешьте! Оно отравлено! Пронзительный голос прервал его, когда он уже поднес соблазнительный фрукт к губам. К счастью, рефлексы у него всегда были отличные: яблоко покатилось по земле, присоединившись к нескольким уцелевшим плодам у подножия того, что Дазай точно назвал бы хрустальным гробом Белоснежки. В этом заносчивом мудаке умер настоящий романтик. Сдох от тяжелого похмелья, скорее всего. Чуя снова сделал шаг вперед и наклонился над «хрустальным гробом». Хренова «Белоснежка» и не пыталась подняться, разве что наблюдала за ним огромными темными глазами. Может, в былые времена он и был бы благодарен за напутствие, которое могло спасти (или не спасти) его жизнь, но сейчас Чую волновало совсем другое. — А тебе, — он провел пальцем вдоль обнаженного, беззащитного горла, — откуда это знать? — Я не хочу говорить об этом, — бесстрастно признался его странный спаситель. Он даже не пытался притвориться, будто не понимает, о чем речь. Вот ублюдок. И пару минут назад он, кажется, просто валял дурака, изображая отбившуюся от стада овечку, лишенную памяти. Нужно прихватить его с собой. Определенно он один из участников вчерашнего шоу. Чуя все еще смотрел прямо в лицо незнакомцу — достаточно пристально, чтобы увидеть, как черная радужка сменяется темно-бордовой, прямо как запекшаяся кровь. В первый момент он подумал о сообщнике, о подручном, о том, кто мог иметь отношение ко вчерашним событиям — но не больше. А что, если их действительно было только трое? Три безумных гения-социопата — Дазай, вечный джокер в собственном рукаве, тот безумец, который напустил туман на Йокогаму, и... кто третий? Босс назвал его демоном, который высасывает души, подобно тому, как вампир высасывает человеческую кровь. «Ф. Д.» — на скудном досье, на которое он и глянуть-то смог одним глазком, стояли только инициалы. Стоило бы попросить его у босса, просто на всякий случай. Например, вот на такой. Эй, босс, кажется, я разбудил вашего вампира. Не пришлете пару ящиков чеснока и святой воды? Вертолетом было бы в самый раз. Незнакомец улыбнулся ему: улыбка была милой и жуткой одновременно. Чую влекла эта улыбка, и она же пугала до дрожи. Его сорт наркоты. О да. Но эта наркота не его ранга. Чтобы пробовать такое, нужно иметь амбиции повелителя вселенной... или быть чокнутым суицидником вроде Дазая. Суицидникам ничего уже не страшно. — Хочешь меня поцеловать? — задумчиво поинтересовался Ф. Д. Чуя застыл. От продолжения их разговора он ждал чего угодно, но только не этого. — Думаешь, я похож на прекрасного принца? Его рука все еще лежала на горле «Белоснежки». Он мог почувствовать, какая у того тонкая шея. Тонкая и наверняка хрупкая. — Похож. Удивительно красив и утончен, — задумчивый тон, будто кто-то оценивает картину на выставке. На комплимент, по крайней мере, это не походило. Какая-то тень промелькнула у самого его лица — будь это удар, Чуя уже не успел бы увернуться, и это должно было его встревожить, только сконцентрироваться было так трудно... — но, похоже, с него просто стащили шляпу. — Вот так гораздо лучше. Пальцы Чуи рефлекторно сжались, уязвимое горло вздрогнуло под ними. — Хочешь меня задушить? Определенно, у него очень милая улыбка. — Подумываю об этом. — Я могу убить любого, кто прикасается ко мне, — будничным тоном сообщил ему Ф.Д., и Чуя почему-то сразу ему поверил. Он, конечно, выглядел, как гребаный позер, даже Дазаю в этом было до него как до луны... Но вряд ли он стал бы разбрасываться грошовыми угрозами. — Да ты сам как ядовитое яблоко. Еще и целуй тебя после этого! — Но ведь тебе же хочется? Проклятье. Он был прав — теперь поцеловать его хотелось еще сильнее. «Я же не суицидник, сказал себе Чуя. Не такой, как он. Так почему меня вечно тянет в какой-то...» Омут. Когда он наклонился ниже, кровавый отблеск в глазах пропал, и они снова стали черными, бездонными, как чертов омут. От бледных губ пахло яблоками. Вот и все, что было в нем особенного, особенно если учесть, что на поцелуй ответить он не соизволил. И это вдруг уязвило Чую: уж если он кого-то целует, то этот кто-то должен отвечать, а не валяться под ним, как кукла! Он прихватил нижнюю губу зубами, потянул ее, и «Белоснежка» вздрогнула всем телом. Что, так с тобой обычно не обращаются? Он сжал пальцы сильнее, раздвинул губы языком, скользнул внутрь, нарочито бесцеремонно, и вновь не встретил никакого сопротивления. Пальцы сжались на тонкой шее — теперь он чувствовал, как Д. силится вдохнуть воздух, как дрожат его губы, как напрягаются мышцы. Волшебное, упоительное ощущение. Особенно если подумать, что этот поцелуй может оказаться последним в его жизни. Ему стало жарко, а вместе с жаром накатила странная, бессмысленная злость. Теперь он просто толкался в приоткрытые губы языком, все глубже и глубже, будто пытался трахнуть своего врага единственным доступным способом. Если уж ты сам так просишь... Ответом ему стал тихий звук, похожий на стон, — он даже не услышал его, скорее почувствовал, когда горло вновь напряглось под его ладонью. И о, что за чарующий это был звук! Низ живота сладко потянуло, и вот тогда Чуя отпрянул в сторону, тяжело дыша. Нет уж, хватит с него этого безумия. По крайней мере, он все еще был жив, и собирался оставаться живым в ближайшее... Мир качнулся перед его глазами, как будто он был игрушкой-качалкой: туда-сюда, вправо-влево. Что со мной не так, подумал Чуя, но мысли ворочались в голове лениво, как сонные рыбы. Он сконцентрировался на том, что видел вокруг себя - так было проще. Ф.Д., или как его там на самом деле звали, тяжело выдохнул. Его губы порозовели, грудь тяжело вздымалась, а на шее, кажется, начали проступать следы пальцев — неужто и впрямь так сильно сдавил? А ведь мог бы и задушить. Мог бы. Жаль, что не попытался всерьез. Чуя опустился на колени рядом с «хрустальным гробом», как будто на этот безумный поцелуй ушли все его силы. — Так вот, как это бывает, — раздался рядом все тот же тихий, шелестящий голос. — Бывает? Ты что, не целовался никогда? — и, когда Ф.Д. в ответ задумчиво покачал головой, Чуя не выдержал: — Ты что, больной? Ответа не было. Вместо этого его странный знакомый, качнувшись вперед всем телом, поднялся на своем импровизированном хрустальном ложе — так поднимаются безвольные марионетки. Чуя теперь знал, какой он легкий. И странный. Даже по меркам одаренных. Даже по личной шкале, которую он ввел в обиход после встречи с Дазаем. Очень странный. Десять Дазаев из десяти. Ха. Не забыть бы рассказать чертову ублюдку об этом. Хэй, Дазай, ты не только больше не уникален — тебя только что превзошли по всем статьям. Теперь Чуя и сам казался себе странным. Голова кружилась, и если его не вело от внезапно вспыхнувшего желания, ну, выражаясь литературно, стать принцем, окончательно пробудившим принцессу ото сна, то это могло означать... — Ты ведь уже понял, что запах этих яблок убивает так же неотвратимо, как и вкус? Черт. Черт! В его планы не входило сдохнуть так быстро. И так бесславно. Впрочем, если он сейчас упадет, то сможет умереть на прекрасной «Белоснежке». Такого с этим типом наверняка тоже еще не делали. — Наклонись ко мне. Выполнить этот приказ было легче легкого: Чуя уже очень хотел куда-нибудь... наклониться. Прохладные пальцы коснулись его щеки, потом скулы — его как будто изучали на ощупь. Потом он ощутил прикосновение к губам. Неплохое начало для того, кто никогда не целовался. Можно было бы и продолжить, только времени на это у него, кажется, не осталось. Даже на то, чтобы перепихнуться по-быстрому. Тяжелые, медленные удары сердца отдавались эхом в ушах. Сквозь сонную пелену он едва ощутил на губах привкус чего-то странного, слабо отдающего лекарством. — Раскуси. Губы, язык и горло тут же обожгло горечью, и вместе с этим вкусом к нему вернулось ощущение мира вокруг: жесткой земли под его коленями, воздуха, провонявшего дымом, утренней прохлады. — Твой друг обронил одну такую в своем любимом баре, — Ф.Д. говорил и выглядел все так же мило и бесстрастно, но Чуя не столько заметил, сколько почувствовал в его словах насмешку. Как будто он внезапно начал понимать этого сукина сына. Так он, получается, знал. Насчет Дазая и его противоядия. Знал ли сам Дазай, что он знает? И если они оба знали, что они оба знают, то зачем вообще... Э, нет. Если начнешь думать как эти двое, точно свихнешься, и тут уже никакие таблеточки не помогут. Чуя подхватил свою шляпу и решительно поднялся с колен. А демон, вампир или кто он там был на самом деле, остался сидеть среди осколков хрусталя и алых яблок. Его голова была запрокинута назад, открывая беззащитную бледную шею. «Черта с два я на это поведусь, — сказал себе Чуя. — Ищите других охотников за вампирами. И других принцев, раз уж на то пошло». И все-таки он оглянулся — так, на мгновение, уже уходя, просто посмотреть, всего краем глаза... Чтобы убедиться, что на бледной коже действительно отпечатались следы его пальцев. По какой-то причине это воспоминание безумно веселило его — всю дорогу до порта.* * *
— Ты, прости, что?! Дазай все-таки соизволил выбраться из-под стола, но вовсе не торопился с этим, чертов ублюдок! Да он и сейчас едва дышал от смеха, совершенно возмутительного и абсолютно неуместного! — Ох, Чуя, только теперь я понимаю, что никогда не ценил в тебе собеседника! А ведь ты можешь меня угробить в обычном разговоре... жаль, что я понял это только сейчас, когда мысль быть убитым тобою перестала казаться мне привлекательной... — Я тебе сейчас руку сломаю, — мрачно пообещал Чуя, — если не прекратишь ржать! — Прости, Чуя, — неискренне посочувствовал ему Дазай, — но это ведь и правда ужасно смешно! На моей памяти Достоевского пытались отравить, арестовать, застрелить, взорвать, сжечь, но поцеловать его точно никто пока не решался. Лично я не решился бы на это никогда. Ты войдешь в историю как самый бесстрашный одаренный нашего поколения! Щеки Чуи предательски порозовели. — Если ты кому-нибудь растреплешь... — Я буду нем, как могила, — Дазай расплылся в счастливой улыбке, и Чуя почувствовал, что земля буквально шатается у него под ногами. — Черт с тобой, — рявкнул он, — глумись, как хочешь! Но скажи хотя бы, что мне теперь с этим делать! «Этим» было яблоко: крупное и до того алое, что оно точно не могло расти на обычной яблоне. Дазай с любопытством взвесил тяжелый «плод» на ладони, а потом раскрыл его, разделив на две половины. Под глянцевой эмалированной поверхностью оказалась золотая оболочка, покрытая затейливой росписью, а в самом центре одной из половинок осталось пустое углубление. — А что здесь было? Ооо, Чуя, только не говори, что это кольцо! Чуя сжал кулаки. — Флешка, — мрачно сказал он, — с информацией по делу, над которым мы... в общем, неважно, но пару людей мы уже потеряли... но тебе-то об этом точно не нужно знать! — Не так романтично, но зато очень заботливо, ты не находишь? Может быть, это знак благодарности и учтивости. Немного запоздавший знак, но кто знает, может быть, у него были какие-то неотложные дела. Чуя тяжело выдохнул. — Это уже вторая. — Вот так больше похоже на правду! — Дазай радостно улыбнулся и закрыл шкатулку-яблоко. — Достоевский не тот человек, чтобы позволить скучной рутине мешать своим капризам. Но что по-настоящему удивительно, так это то, что он действительно перепутал сказки! — Перепутал сказки? — Чуя понял, что не понял совсем ничего, но с Дазаем это было обычное дело. — Принцессу Шиповник и Белоснежку, — безмятежно и бессмысленно пояснил Дазай. — Может быть, он действительно упал с этой башни? Кстати, Чуя, а ты сам-то читал эти сказки? — Ты, — Чуя бесцеремонно ткнул пальцем в сторону Дазая. — Это ты устроил чертову встречу. Ты общался с этим чокнутым маньяком. Ты все еще общаешься с ним! — О, это обвинение, Чуя? — Дазай очень правдоподобно изумился. — Как неожиданно и как правдиво! Но должен заметить, что я хотя бы с ним не целовался! Чуя заскрипел зубами. Нет, он не позволит себя отвлечь. Только не сейчас. — ...и если уж ты единственный из всех нас, кто имеет с ним дело, то и скажи мне теперь, что с этим делать! — закончил он. Дазай подхватил шкатулку-яблоко. — Знаешь, Чуя, — очень серьезно начал он. — Жизнь, конечно, не сказка. В жизни у всех наших поступков есть последствия, — он вдруг бросил яблоко Чуе; тот машинально поймал свой подарок двумя руками. — Так что даже не думай уклониться от своего долга, — голос Дазая стал торжественным, и Чуя немедленно захотел остановить его прямо сейчас, но было уже... — Разбудил Белоснежку — теперь женись! ...поздно.