Ладан

Сладкий, с непривычки удушливый, сухой запах, быстро распространяющийся по небольшой церкви из красивой ажурной кадильницы, сильно сдавливает горло, и Роберт быстро делает несколько глубоких вздохов, пытаясь привыкнуть – но запах словно проникает внутрь него, впитывается вновь, не стереть, не смыть. Не забыть. Роберт не помнит той ночи. Крови на своих руках, ужасных мёртвых глаз кардиналов, воздуха Рима, пропитанного напряжением, страхом и пеплом, непрекращающегося ощущения лёгкой дрожи, проходящей по мощёным улицам Рима - словно вот-вот не выдержит и распрямится, содрогаясь, небольшая, но смертоносная пружина, удерживаемая только Божьей волей. Не помнит охватившего его волнения при виде распечатки с искусно выполненной амбиграммой. Не помнит застывшего взгляда Виттории. Не помнит её ледяной ладони в своей руке, когда стояли рядом с тысячами людей, в немом ужасе и благоговении глядящих на быстро уменьшающийся вертолёт. Его память милосердна - она месяц за месяцем стирает все, позволяя ему забывать самые страшные часы своей жизни. Его память непростительно жестока – она оставляет ему Патрика. То, что он забыть не в силах. То, что он забыть не имеет права. То, что, будто произошедшее вчера, всплывает перед мысленным взором каждый год, когда он входит в небольшую церковь в паре кварталов от своего дома и пишет на листке - всегда одно и то же - имя, чтобы отдать молодому улыбчивому священнику. - Молимся сегодня за упокой души Джона и Кэтрин Сайкс, Роуз Бёртон, Уильяма Стаксона… Роберт опускает голову, закрывая глаза. - …и Патрика МакКенны. Вечный покой даруй усопшим, Господи… - И да сияет им свет вечный. Острый сладкий запах наполняет воздух.