Нечем здесь помочь, ведь дождь льёт всю ночь...

День был довольно солнечным, но вот к вечеру небо над замком Лорда Вейдера затянулось чёрными тучами, а к ночи и вовсе полился дождь. Холодный и проливной, его тяжёлые капли ударялись о стекла, а ветер напевал какую-то ужасно тоскливую мелодию. Ни одного проблеска на небе не было видно, за то настроение такая погода навевала только одно — безнадёжную тоску и отчаяние. Замок давно уже погрузился в сон, спали слуги на нижнем этаже, крепко уснули Люк и Лея в своих комнатах, даже сам Дарт Вейдер закрыл для сна свою герметичную камеру. Лишь только в маленькой палате медотсека единственная его пациентка никак не могла уснуть. Асока Тано сегодняшним днём похоронила своего новорождённого сына и вернувшись со скорбной церемонии, была снова доставлена сюда, где до этого лечилась от ранений, что и привели к смерти ребёнка. Она никогда не вернулась бы сюда сама, но таково было условие, на котором Вейдер согласился устроить похороны их сына — если она после них продолжит лечение. И теперь Асока была здесь, в этой маленькой комнате, на удобной кровати возле стены, рядом с окном, одетая в зеленую рубашку и безо всякого сна лежала на подушке, глядя перед собой невидящим взглядом. Чёрная ночь смотрела в квадрат окна, дождь, шумя за стеклом, ударялся о него каплями и стекал вниз, подобно слезам, что проливала природа, сочувствуя горю матери. Асока в окно не смотрела, а слушая вой ветра и стук капель дождя, судорожно сжав пальцами одеяло, переносилась мыслями далеко в прошлое, в период своего детства и отрочества. Она знала, что это опасно, что нельзя позволять себе слишком уж долго путешествовать во времени, ибо это опасно тяжёлыми последствиями для психики, но вот только как же ей не углубляться в воспоминания теперь, если в них так хорошо, тепло и уютно. Когда только там были и остались навсегда счастье и мир в душе. Когда там светло и приятно, а настоящее так безрадостно. И Асока, прикрыв глаза, мысленно переносилась туда, в прошлое, казавшееся таким теперь далёким, вот она, трёхлетняя девочка, которую, осиротевшей, забрали с родной планеты. Магистр Пло Кун, такой большой, некрасивый, но бесконечно добрый, прижимал её к себе, заворачивая в плащ, чтобы она не замерла при долгом перелёте. А потом привёл в Храм джедаев, величественный, стоявший непоколебимой громадиной, как вечный страж мира и покоя. И там, под его сводами, прошла вся сознательная жизнь Асоки, а так же появились люди, ставшие самыми близкими. Товарищи из группы юнлингов, такие милые и одновременно смешные, все они, слетевшиеся из разных концов галактики, держались потому дружной и сплочённой командой. Потом, чуть позже, когда ей уже исполнилось четырнадцать, девочка стала падаваном. Вот тут-то и начались самые интересные и одновременно тяжёлые воспоминания, ведь годы обучения пришлись на войну и где, как не там, можно познать истинную дружбу и силу сплочённости. Асоке такая возможность представилась и вспоминая сейчас те дни, она как никогда живо ощутила присутствие всех тех, кто чаще всего был рядом в тот нелегкий для многих период. Война для всех была тяжелым бременем, но были и такие, кто находил и в нем лучшее для себя. Асока относилась к ним, вспоминая, что там, в далёкую Войну клонов, было так много всего того, что потом у неё так несправедливо отняли. Храм, ставший родным домом, милая скромная комната с любимыми вещами. Верные друзья и мудрые наставники. Вот они, знакомые и дорогие сердцу лица, мелькали перед закрытыми глазами словно живые, появляясь из стен, потолка и окна. Магистр Пло, её второй и вернее даже первый отец, стоял и смотрел на неё через маску, но Асока знала, что выражают его глаза — доброту и понимание, а так же отцовскую любовь. А вот Магистр Кеноби, как всегда, серьёзный и немного задумчивый, держит руки перед собой и усмехается чему-то в рыжеватую бороду. И наконец, самый главный, тот, кого она любила сильнее всех. Энакин Скайуокер, наставник и лучший друг, а ещё первая и единственная любовь. С ним Асока проводила больше всего времени и потому знала его милое лицо во всех подробностях. Огромные голубые глаза, на поверхности которых горели весёлые искорки озорства, а в глубине затаилась странная, неизъяснимая печаль. Серьёзное и красивое лицо, глядя на которое хочется рассказать всё без утайки. Шрам через правую бровь, механическая правая рука, затянутая в кожаную перчатку. Их разговоры ни о чем и обо всем одновременно, были то беседы о деле или же просто обсуждения чего-то близкого для обоих, но всегда неизменно значительные и радостные. И объятия, редкие, скорее бывшие исключением, нежели правилом, однако каждый раз незабываемые. Тепло близкого человека, ощущение надёжности и ответного чувства, хотя и не такого, как у неё к нему... А теперь... Нет больше этого всего теперь. Орден погиб, захватив с собой товарищей и наставника. Храм переделан в дворец Императора. Ничего нет больше. Ничего. Только она, Асока Тано, единственная, кто остался от былого благополучная. Пустая и ненужная только, никем не любимая и ни для кого не желанная. Одна в целом свете, где все наровят теперь только обидеть и использовать. Первая слеза, не выдержав этого напора эмоций, скатилась из уголка глаза, призвав за собой и вторую, а потом третью. И скоро сосчитать их было уже невозможно, каждое воспоминание раз за разом высвобождало новый поток. Слишком уж хорошо было раньше и слишком плохо теперь. Понимание, забота, ценность. Равнодушие, ненависть, пустота. И тот, кто устроил всё, чтобы одни понятия в один момент сменились на другие. Лорд Вейдер, второй человек галактики, ненавидимый Асокой так же сильно, как когда-то был любим Энакин. Да и вообще, как можно их сравнивать было, таких разных и взаимно исключавших друг друга. Именно ему должна она сказать спасибо за то, что осталась совсем одна и может сейчас лишь горько оплакивать свою несчастную долю. Вечной пленницы и жалкой игрушки злодея. Слезы промочили подушку, но Асока не стала их вытирать, так не хотелось ей шевелиться и тем самым показывать, что она небезразлична самой себе. Хотелось сейчас просто закрыть глаза и открыть уже там, в другом мире Силы. Там, где остались все, кого любила Тано... Слезы вымотали остатки душевных сил и по истечению последней тогрута погрузилась в глубокий и нервный сон, видение которого принесло ей то, чего никак не ожидала уже ни увидеть, ни тем более, ощутить... *** Лорд Вейдер проснулся в полночь, отчего-то поняв, что сон не хочет возвращаться. Такое бывало прежде, особенно, когда он сильно волновался. Наверное, сейчас так было из-за похорон и решив сходить в медотсек за снотворным, Вейдер встал и при помощи дроидов, надев костюм, неспеша покинул защитную сферу. Замок встретил его сонной тишиной, однако, зная тут всё, он не нуждался в помощи и вполне мог сам найти нужное. Медотсек тоже был погружён в ночное безмолвие, лишь только в коридоре горело слабое освещение на случай тревоги. Комната хранения лекарств была через три двери от палаты и Вейдер подходил уже к ней, как услышал вдруг негромкие и странные звуки из помещения, где сейчас содержалась Асока. И будучи до этого уверенным в том, тогрута сейчас спокойно спит под действием успокоительного, заметно усомнился в этом предположении. Не удержавшись, мужчина повернул влево и замерев у двери палаты, едва не задохнулся от чисто физического ощущения жестокой боли и безнадёжности, что сочилось из дверных щелей. Чувство, а ещё и звуки. Всё это заставляло сердце под чёрной броней замирать в болезненной тревоге и желании это прекратить. Не потому, что это может помешать отдыху, а ради того, чтобы сделать для дорогой пациентки хоть что-то, чтобы ей помочь. Помочь, до этого навредив. Но положив руку на дверную ручку, ситх помедлил вспомнив, что пообещал себе не прикасаться более к этой женщине, слишком уж он и так причинил ей много боли. Но, что же теперь было ему, молча смотреть на то, как она страдает? Пусть даже она и сама не понимает сейчас, нужно ли ей утешение. И от него ли. Ещё миг и Вейдер открыл белую дверь, увиденное за створкой заставило его на время перестать дышать, а глаза закрыться и распахнуться вновь, загоняя назад слезы вины и расскаяния. Асока спала, чуть повернувшись на бок, руки судорожно сжимали край одеяла, а на щеках её не высыхали дорожки от слез. И через секунду, прислушавшись повнимательнее, Темный Лорд разобрал, что же именно шептали побледневшие карамельные губы в такт нервному подрагиванию ресниц. — Энакин, — срывалось с этих губ чуть слышно — Энакин, возьми меня с собой, забери, я не могу здесь больше. Мне так пусто, так холодно, так одиноко без тебя... Слова звучали невнятно, как дуновение лёгкого ветерка, но в сердце Вейдера они ворвались как раскалённые стрелы. Захотелось одновременно сделать так много и столько всего, лишь бы она перестала плакать. Только бы не переживала больше. Но по факту не мог почти ничего, хотя бы потому, что Асока не желала его видеть и явно не обрадовалась бы тому, что он здесь. Но ведь сейчас, пока она спит, Тано не сможет ничего узнать. И в очередной раз услышав её призыв к покойному учителю, Вейдер опустился на край кровати, и, как только мог, тихо и ласково, отвыкнув уже от такого тона, произнёс: — Я здесь, Шпилька, я с тобой, ничего не бойся. И подняв правую руку, мужчина легко положил её на лоб Асоки, чуть проведя по нежной коже, внушая тем самым ощущение покоя и защищённости в Силе. Второй же, левой, взял прохладную ладонь молодой женщины и слегка сжал ей пальцы. — Не изводи себя, Асока, Сила всегда посылает нам испытания, чтобы мы достойно приняли их, оставаясь верными себе. Но я буду с тобой, сейчас, всегда, и помогу тебе пережить наше общее горе. Асока не ответила ему, даже не просыпалась, но её дыхание стало ровнее, а поза более расслабленной. Вейдер же продолжал, отпустив её руку и осторожно положив свою ей под голову, словно обнимая: — Пройдёт время, Шпилька и станет легче, а потом боль начнёт отпускать. Ты переживёшь её, ты сильная. Мы переживём, вместе, ведь я...люблю тебя — сделал он неожиданное признание и вдруг, не в силах удержаться, зная, что это может ему дорогого стоить, Вейдер свободной рукой приподнял свой шлем и на миг наклонившись к лицу тогруты, легко коснулся губами её губ. Сухих и солёных от недавних слез. Она чуть вздохнула во сне и не просыпаясь, шепнула: — Я тоже...я тоже тебя люблю...Энакин. — А теперь спи, Шпилька, тебе надо отдохнуть. Знай, я с тобой и никогда больше не оставлю — сказал он, с неохотой отнимая руки и заботливо укрыв тогруту одеялом, поправил её подушку и тихо вышел из палаты, уверенный в том, что теперь она проспит до утра спокойно и никогда не узнает о том, что такое нежность врага, а он навсегда запомнит, что такое взаимная любовь и ещё не раз сможет сказать ей об этом.