коскенкорва из сервиза

Оставшись в саду вдвоём, я не смел даже и близко подойти к ней. Волнение и одновременно восторг от её утончённых черт и нежных манер бывалой аристократки сводили с ума. Мне нравилось наблюдать за ней, я восхищался её красотой. О, этот пьянящий голос и шаловливо-томный взгляд: этот дуэт был лучше итальянского вина кьянти. Её волосы вечно покрашены в разномастные цвета, то бирюзовый, то персиковый, я и не знал настоящего её цвета волос. Впрочем, это совсем меня не волновало. Душу точило странное чувство, вроде и не волнение вовсе, а так будоражит голову. Господи, да за что я влюбился в тебя? Вопрос, который навсегда останется без ответа. Время с ней, как сладкая, тягучая карамель, от этого скручивало живот и тянуло на тошноту. Колючий холод вперемешку с жаром пробежал по всему телу. Мне перекрыло дыхание, и, судорожно и шумно выдохнув, я невольно обратил на себя внимание. Некогда присутствующие, ушедшие в дом, не знали о моих проблемах с дыханием, да и она, кажется, тоже. Но это была не душащая астма, а нечто другое. Другое, что нельзя выразить словами, и, наверное, мыслями. Даже величайшие писатели, не просто так прославленные на всю планету, даже они не могут описать любовь словами, ту, которая есть на самом деле. Ту любовь, которая и нервирует, заставляя сгрызать ногти под самый корень, и разжигает в тебе огонь из эмоций и чувств, заставляя себя вести, как конченый псих. Как бы невзначай обернувшись и отвлёкшись от рассматривания гаснущего, но всё ещё потрескивающего костра, она серьёзно посмотрела на меня. Я почувствовал на себе её тяжёлый взгляд, полный детского любопытства. Кресло-качалка заскрипело, как голос противной бабки Алёны Ивановны из «Преступления и наказания». Именно таким я представлял себе голос старухи-процентщицы. Сердце бешено застучало, казалось, что оно сейчас выпрыгнет из груди мне под ноги и продолжит биться в конвульсиях, прожигая под собой землю и извергая раскалённую магму. Дышать стало ещё тяжелее, лёгкие словно налились свинцом и не смели более расправиться. Я и не понял, как она оказалась прямо передо мной. Её мягкий, но взвинченный голос повторял моё имя. Успев только лишь слабо улыбнуться, я провалился в густую, как дёготь, темноту. «Господи, Лахтинен, как ты меня испугал!», - разгорячённый голос Марины градацией переходил на крик. Она практически никогда не называла меня по имени. А я снова глупо улыбался. Как же мне нравилось её имя, вы бы только знали! Марина, звучит очень мягко, как пуховая перина и несколько по-детски. Произнося это имя вслух, у меня возникали ассоциации исключительно с тёплым морем и лижущими белыми языками каменистый берег волнами, оставляя на них пенистый, быстро исчезающий след. Что-то было в её имени успокаивающее, ласковое, манящее. Её глаза совпадали с именем ровно настолько, сколько возможно. Нежно-голубые, как пара прозрачных финских озёра Инари и Сайма. Эти озёра далеко друг от друга, ровно так же, как и мы. Нет, это не была красивая метафора, просто я на самом деле так думаю. Мы далеко: она в Москве, я в Хельсинки. Две столицы, две судьбы, встретившиеся совершенно случайно здесь, на побережье Финского залива под Петербургом. Не знаю, откроюсь ли я когда-нибудь ей, хватит ли храбрости или придётся для этого снова выпить стопку-другую крепкой «Коскенкорвы» из штофа, стоящего в сервизе. - Ой, Марина… - слабо, словно в гипнозе пролепетал я и протянул к её лицу руку, еле касаясь скулы ледяными, дрожащими пальцами. Она отпрыгнула, как ошпаренная кошка. Показалось, что время застыло. - Ты, ты что делаешь?! – возмущённое лицо Марины перекосило от ужаса; отвешивая смачную пощёчину, от которой всё в голове зазвенело, она параллельно жадно вдохнула воздух. Я знал, чувствовал, что её лёгкие сейчас опалило словно огнём; щёку зажгло обжигающим пламенем, на мгновение показалось, что всё вокруг стало квадратным. - Я тебя люблю. Это прозвучало тихо и в то же время оглушительно громко. Мне показалось, что эти несчастные три слова, услышали все. Даже шумный залив и вся окружающая природа застыли в изумлении. Она резко воспрянула и ошарашенно, с полным непониманием происходящего, окинула меня быстрым взглядом. Всё произошло мгновенно, буквально за несколько секунд, но ощущениям прошла целая вечность. Мне хотелось провалиться сквозь землю, вместо того, чтобы сейчас лежать на коротко стриженной траве. Я не совладал с собой, не смог. Но я так долго держался. Держался практически год и не смел рассказывать о своих чувствах. Сам себе не верил, что способен на такое, отвергал всё, что происходило в душе. А тем временем всё внутри кипело и готово было в любой момент извергнуться. Нетерпеливый Везувий однажды уничтожил Помпею, потому что не смог вовремя себя усмирить. Так и я не смог. Я впервые любил. Чисто, искренне, как только мог. Я зажмурился настолько, насколько возможно. Меня начало лихорадить, я чувствовал, как щёки начали заливаться бордовым. Не хотелось видеть её, сбежавшихся ребят, лесной пейзаж, облака, поглощающие солнце и малиновый закат. Где-то внизу периодически раздавались голоса подвыпившей компании, от которой я предпочёл отделиться и уйти сюда, на крышу снятого коттеджа. Белая ночь опустилась, как облако. Она всё поняла? Или, наоборот, нет? Поняла ли, что я долго вынашивал в себе этот смелый план из нескольких слов? Поняла ли, что она мне не просто нравится, что я её… люблю? Мысли роились в голове, как пчёлы, путались, не хотели складываться в единый пазл. Зачем я сказал? Почему, блять, не умею молчать? На душе отвратительно и мерзко, хотелось прямо сейчас разорвать грудь и вырвать противно стучащее сердце. Не знаю, сколько я сидел на жёсткой горизонтальной балке. Всё тело затекло, я пытался встать, однако ноги не хотели слушаться, став ватными. Внезапно на плечи легли ладони, я чувствовал их жар через свитер. Я знал, кто стоит за моей спиной. Сомнений не было, это была Марина. - Можно присесть рядом? Я всё так же смотрел вперёд, куда-то в редкий лесок; молча кивнул головой в сторону, как бы говоря «ну, садись, раз пришла». Сев совсем рядом, она в свою очередь повернулась в мою сторону и пристально смотрела мне в висок. Я сдержанно продолжал смотреть на лес, но сердце снова начало выплясывать кадриль. Казалось, что даже на Луне слышно этот бешеный ритм. Раз, два, три. Ну давай же. Набравшись смелости, я, наконец, повернулся к ней. Мы сидели вплотную, нос в нос. В унисон обдавало горячим дыханием друг друга. Наши ладони крепко переплелись. Она провела правой рукой по моим волосам, как бы расчёсывая их, но задерживаясь на темени. Чистым и безумно красивым взглядом она проникала точно в мои глаза. Во мне вспыхнул мощный огонь чувств, который я не испытывал прежде. Мы были совсем близко. Понимали, чего хотели оба. - Я тебя тоже. Её мягкие губы были неимоверно сладкими, как две спелые июльские вишни. Нежность, бархатность, тонкость. Мы наслаждались друг другом в густом молоке белой ночи. Я знал, что таким образом она ответила взаимностью. Я прижал её к себе, одновременно перебирая руками волосы. Непослушная персиковая прядка то и дело падала ей на лицо, но это ещё больше раззадоривало нас. В какой-то момент я задержал свой взгляд на ней. Смущенная и растрёпанная, она была похожа на милую, хитрую лисичку. И улыбнулся впервые за несколько лет. Мне хотелось улыбаться, мне нравилось это делать, это было… необычно. Весьма необычно для меня.