Chasing the Speed of Life

      Ручка на форточке со скрипом поворачивается, и просторную кухню тут же окутывает пеленой утренней духоты, смешанной с запахом океана. Калифорния всегда радовала своих жителей теплой и ясной погодой, но сегодня, когда вентилятор работает на всю мощь, а сонный почтальон, обливаясь потом, проклинает утренние газеты, почему-то ужасно, просто чертовски ужасно жарко. Настенный календарь сообщает о том, что на улице только середина апреля, но ощущается это так, словно температура воздуха достигает той самой июльской отметки, когда практически невозможно дышать. Поэтому Юнги решает не надевать пиджак и пойти в школу в одной рубашке без рукавов.       Он быстро впихивает в себя тост с вишневым джемом, пару раз поддакивает отцу, который слушает радио и привычно напоминает Юнги о том, как важно хорошо учиться, целует в щечку маму и торопливо выбегает из дома, на ходу распутывая наушники своего Уокмэна. Он очень взволнован: ему не терпится послушать новую кассету, которую он неожиданно обнаружил на самых дальних полках местного рекорд-маркета – какой-то микс известных песен Битлов, записанный британской группой Take That. Он о них никогда прежде не слышал (потому что, вероятно, ему нравятся немного другие жанры музыки), но возможность послушать новое звучание лирики его любимого Пола Маккартни оказалась очень заманчивой, а история данной группы – очень впечатляющей даже несмотря на то, что поведал ему о них Ким Тэхён, который в принципе склонен идеализировать участников бойз-бэндов.       Когда старенький желтый автобус подъезжает к остановке, Юнги улыбается водителю и, как всегда, идет к самому дальнему сидению, ставит свой рюкзак под ноги и прислоняется головой к пыльному окну. Солнце опаляет его слишком бледную для калифорнийца кожу, но он даже не чувствует этого жжения, потому что Робби Уильямс, поющий Hard Day’s Night, зажигает внутри наушников гораздо, гораздо круче.       Юнги смотрит на мелькающие в окнах пейзажи: на поливающих засыхающие лужайки подростков, на мороженщика, который готовится к плодовитому рабочему дню, и на проезжающие мимо машины, что не обращают внимания на светофоры и мчатся вдаль по шоссе. Он думает о том, что жизнь постоянно куда-то бежит. Она неутомимо меняет скорости, становясь то медленной (как когда он ожидал результатов вступительных экзаменов), то чертовски быстрой – порой от ее темпа невозможно даже вздохнуть, чтобы уловить момент и запечатлеть его в памяти. Кажется, он только вчера отмечал свой пятый день рождения, с чистым восторгом глядя на подаренный родителями синтезатор, – но вот уже 1995 год, и он заканчивает старшую школу, восходя на новую ступень лестницы, ведущей из юности во взрослые дни. Жизнь регулярно обновляет спидометр, но никогда, никогда не останавливается. Она – единственная константа, единственный вечный двигатель, который только имеет право существовать.       Юнги улыбается своим мыслям. She Loves You в наушниках будто адресуется ему, искренне верящему, что высокоскоростная жизнь его любит. Автобус останавливается на полупустой парковке.       В школьном коридоре творится полный хаос: все старшеклассники в конце года внезапно решили начать учиться и стали судорожно сверять свое выполнение домашних заданий. Юнги из-за маленького роста и хрупкого телосложения приходится силой пропихиваться между здоровыми футболистами и кучками девушек, чтобы дойти до своего локера и наконец-то закинуть туда тяжеленную сумку. Он думает о том, что отец правильно делает, когда регулярно мотивирует его заниматься уроками – как минимум это освобождает его от необходимости стрессовать в преддверии финальных тестов. Благодаря трудолюбию и ответственности он является одним из лучших учеников этой школы, и поступление в Калифорнийский университет совсем не кажется ему чем-то заоблачным, ведь он трудился ради этой мечты целых двенадцать лет. Его неприятно передергивает от одной мысли о том, чтобы начать готовиться к экзаменам в последние дни.       Юнги всеми силами старается игнорировать шум, который так ненавидит, и неспешно прокручивает замок своего шкафчика. Дверца открывается, и он складывает туда свои вещи, когда кто-то почти яростно хлопает его по плечам.       — Утречка, Ю-ю! — чересчур радостно вопит Тэхён, сверкая своей белоснежной улыбкой. Он всегда такой: кепка с щитом Капитана Америки козырьком назад, пирсинг в губе и безграничная энергия в теле. Юнги ему даже немного завидует. — Ты просто не представляешь, что сегодня произошло!       — Зато представляю, что вот-вот произойдет, — Юнги хрустит ноющими плечевыми суставами и наигранно раздраженно смотрит на младшего.       Тот лишь заливисто усмехается и сжимает его щечки в своих ладонях.       — Когда хён злится, то становится еще более милым! — сюсюкается он, отчего Юнги немного смущается.       Они подружились в первые дни старшей школы, когда Тэхён увидел еще одного корейца в своем классе и тут же начал упрашивать Юнги научить его говорить на родном языке. К его сожалению, Юнги тоже ни слова не знал по-корейски, но зато они нашли другое сходство – любовь к музыке. У них совершенно не сходились вкусы на артистов (Юнги предпочитал альтернативный рок новой волны, а Тэхён с ума сходил от танцевальной попсы вроде Backstreet Boys), но их объединили инструменты, на которых они играли. Когда Тэхён узнал, что Юнги умеет играть на синтезаторе, то тут же сообщил о своем саксофоне и предложил сделать кавер на Love My Way. Юнги не мог не согласиться, потому что эта песня была одной из его самых любимых. Так редкие встречи на заднем дворе тэхёнова дома породили ту самую крепкую дружбу, о которой можно только мечтать.       — Не называй меня хёном, мы, блин, не в гребанной Корее, — закатывает глаза Юнги, легко сбрасывая с себя его руки. — Так что случилось?       — Вечеринка, — хитро сверкает глазами блондин, — у Чонгука дома. Помнишь Чонгука?       — Как можно забыть первогодку, на которого ты пускаешь слюни уже второй семестр, — Юнги выдыхает и берет в руки учебник по теоретической физике. Сегодня сложный тест, и некоторые формулы просто необходимо повторить. — В любом случае, это отличный шанс для тебя. Желаю удачи.       — Но я не могу пойти туда один, — хнычет Тэхён, делая такое стремное лицо, что Юнги хочется запечатлеть его на камеру и вклеить в выпускной альбом. — Ты же знаешь, какой я эмоциональный! Я буду нервничать, наговорю глупостей и отпугну его от себя. Ю-ю, мне просто необходимо, чтобы ты пошел со мной. Ты – моя опора и поддержка, свеча в окошке морозной ночью…       — Только не надо цитировать REO Speedwagon, — кривится Юнги, закрывая локер. — Ты же знаешь, я и вечеринки – совершенно не совместимые понятия. Я не умею веселиться, мне становится неуютно в окружении толпы людей. И, к тому же, мне нужно работать, а еще экзамены сами себя не сдадут…       — А если туда придет…?       Тэхён не успевает закончить предложение, потому что его перебивает партия восторженных писков и воплей, раздающихся по всему холлу. Все единовременно устремляют взгляды в одну сторону, и широкие улыбки невесомо касаются даже самых угрюмых лиц. Юнги не нужно поворачиваться, чтобы знать, кто зашел в двери школы.       Чон Хосок, звезда футбольной команды старшей школы Окленда, самый популярный парень и мечта каждого, кто хотя бы однажды слышал о нем. Он идет по коридору и словно освещает всех вокруг своим сиянием: настолько харизматична его натура, настолько заразительна его солнечная улыбка. Его слегка кудрявые шоколадные волосы пружинят при ходьбе, и выглядит это настолько мило, что хочется хотя бы разочек до них дотронуться. Хосок жмет руки всем, кто встречается на его пути, хлопает других футболистов по плечам и каждый раз смешно шутит, подбадривая ребят и вселяя надежду на очередные успешные матчи. Он подмигивает девушкам, которые еле держатся, чтобы не завизжать от радости, и желает всем доброго утра, даже не подозревая, что одно его появление в школе уже является праздником. Сколько Юнги его знает, он всегда был таким: высоким, талантливым капитаном, которого все любили и бесконечно уважали.       Сколько Юнги его знает, столько он и влюблен в Чон Хосока.       — Приветик, Тэхён, — футболист дружески хлопает того по плечу, и Юнги тут же опускает глаза в свои ноги. Только бы не выдать то, как горят его щеки. Каждый чертов раз. — Тот комикс, который ты давал мне на прошлой неделе, просто нереальный, я ночи напролет его читал! Железный человек – просто пушка. Отдам тебе его завтра, спасибо большое, — он широко улыбается Тэхёну, после чего переводит взгляд на того, кто усердно пытается сдерживать свою дрожь, изучая шнурки черных конверсов. — Привет, Юнги.       Юнги помнит, что самым первым, на что он обратил внимание, встретив Хосока, был его голос. Его контрастный, пронзающий и не сравнимый ни с чем голос. Он был звонким, как дверной колокольчик, но при этом мягким и ласковым, как треск пузырьков газа в холодной коле. Он звучал так спокойно, что мог бы убаюкать младенца, но при этом так твердо и строго, что мог заставить противных мальчишек извиняться перед Юнги за то, что те высмеивали его признание в том, что ему нравятся мальчики. Эта картина отпечаталась на кромке памяти Мина достаточно прочно: смелый кудрявый мальчик в футболке с Симпсонами, прогоняющий злобных шутников и успокаивающий крошечного Юнги, который сорвался в слезы, думая, что он какой-то неправильный, «бракованный», как назвали его ребята. Хосок тогда взял его за плечи, заставил взглянуть в свои глаза и сказал о том, что в любви нет правильного или неправильного – что есть только любовь, самое светлое и самое прекрасное на свете. А потом искренне улыбнулся. Юнги посмотрел на него широко раскрытыми красными от слез глазами и подумал: что, если эта улыбка – самое светлое и самое прекрасное на свете? Значит ли это, что любовью называют улыбку Чон Хосока? Сейчас он понимает, что был не совсем прав. Любовь – это не просто его улыбка. Любовь – это сам Чон Хосок.       В тот день он впервые встретил солнечного мальчика и в тот же день впервые по-настоящему влюбился. Они не стали теми закадычными друзьями, о которых писал Марк Твен (в основном потому, что Юнги всегда был очень застенчивым), но Хосок продолжал быть рядом с ним все последующие годы: они вместе ходили в среднюю школу, вместе поступили в старшую, вместе посещали музыкальные классы. Со временем Хосок понял, что играть на ударных ему нравится меньше, чем играть в регби, и тогда он присоединился к школьной футбольной команде. Очень быстро став ее бессменным капитаном, Хосок прославился на всю школу и завел себе много новых друзей, но с Юнги, почему-то, общаться не перестал. В последний год школы из-за постоянных тренировок Хосока и дополнительных занятий Юнги они почти не пересекались, но каждый раз, когда кудрявый парень звал его по имени, тело Юнги пропускало электрические разряды. Как и сейчас, когда он обращается к нему так, словно он что-то для него значит.       — Привет, — скомкано отвечает Юнги, теребя листы учебника между пальцев. Он боится посмотреть ему в глаза, потому что каждый раз, когда он делает это, ему хочется только одного – поставить жизнь на паузу и окунуться в их глубину, найти там свой смысл жизни. Но он не хочет, чтобы Хосок знал о его желаниях. Не тогда, когда у него есть она.       — Хоби! Прости, задержалась, — маленькая брюнетка ныряет под его руку и тут же обращает внимание капитана на себя. — Шина лопнула прямо на выезде из дома, ждала, пока дядя поменяет.       Он нежно улыбается. Юнги почти тошнит.       — Бекки, — говорит он и наклоняется для того, чтобы поцеловать ее в губы. Вокруг снова раздается одобрительное улюлюкание, и они слегка смущенно отстраняются друг от друга. На его лице – след от красной помады, на ее плечах – капитанская куртка Хосока, в которой она кажется еще меньше и еще милее. Юнги хочется отнять ее у Ребекки, хочется закричать о том, что ей она совершенно не идет, и что то, что он дает ей свою куртку, совершенно не значит, что он ей принадлежит. Но все, что он действительно может делать, – это просто стоять и молчать.       Когда они уходят – Хосок, положив руку на ее плечо, а она – обнимая его за талию, – Юнги думает, что он настоящий идиот. У любви нет правильного и неправильного, Хосок в этом не ошибся – но у любви есть одно противное, просто отвратительное качество, которое не дает спокойно жить, не дает просто отпустить то, на что у тебя никогда не было и шанса, и запускает механизм самобичевания с завидной регулярностью, практически сводя человека с ума. У любви есть надежда. Эта паршивая сволочь, которая трепещет в сердце Юнги каждый раз, когда Хосок смотрит на него. Которая словно оживает и обретает орлиные крылья, когда Юнги думает, как хорошо он смотрелся бы в капитанской куртке Хосока. Как хорошо они смотрелись бы с Хосоком. Эти мысли буквально пожирают его изнутри.       Юнги считает, что Ребекка не подходит Хосоку. И дело совсем не в том, что она белая, не в том, что она чересчур много общается с другими футболистами и что ее родители слишком настаивают на том, чтобы Хосок посещал воскресные службы. Дело даже не в том, что она во многом пользуется своим статусом девушки самого потрясающего парня в мире.       Просто она не Юнги. Это он должен быть на ее месте.       — Вот же слепой придурок, — презрительно говорит в сторону удаляющейся парочки Тэхён. — Она же просто его использует. А он как будто этого не замечает, тупица, — Тэхён поворачивается к Юнги и видит, как погрустнел его взгляд и как осунулись и без того некрепкие плечи. — Хей, ты в порядке?       Юнги слабо кивает и сильнее прижимает учебник к своей груди.       — Да, — еле слышно шепчет он, когда они начинают удаляться в направлении кабинета физики. — Уже привык.       — Ты говоришь это каждый раз, — хмыкает Тэхён, — и каждый раз у тебя такое же выражение лица.       — Какое?       — Как когда сломался твой любимый синтезатор.       Юнги невольно усмехается. Что ж, не такая уж это и неправда.       Большинство уроков проходит быстро: жизнь снова нажала на педаль газа и решила ускорить течение времени, чтобы, как думает Юнги, ему не приходилось ждать окончания школы слишком долго. Мистер Мид, учитель обществознания, хвалит Юнги за его безошибочные тесты по Чикагской школе социологии и говорит, что у него есть все данные для поступления на политологический факультет Калифорнийского университета. Юнги скромно улыбается ему и обещает стараться усерднее, после чего, попрощавшись с Тэхёном, мчится к школьному автобусу, чтобы успеть на работу.       Юнги устроился в небольшую закусочную недалеко от школы, чтобы накопить на новый синтезатор перед тем, как ему придется переехать в общежитие колледжа. Ему нравится эта работа: он отлично проводит время, разнося аппетитные хот-доги по небольшому помещению, болтая с коллегой Намджуном о корейском андеграунде (этот гений переехал в штаты из Ильсана только год назад, поэтому у него есть много историй об этнической родине Юнги, которые тот с удовольствием слушает) и просто ненадолго отвлекаясь от учебы, которая на данный период является основной составляющей его жизни.       — Намджуни, ждешь релиза The Infamous? — в перерыве спрашивает Сокджин, владелец забегаловки, который зачем-то постоянно стал приезжать и смотреть, как они с Намджуном работают. Юнги бьется об заклад, что он приезжает просто поглазеть на Намджуна. — Слышал по радио, что чуваки выпустят его через пару недель.       — Ох, хён, — Намджун никак не может избавиться от привычки обращаться с уважением, к которой его приучили в клановом обществе. Юнги это очень бесит, а вот Сокджин, кажется, готов облизываться от удовольствия слышать такое из уст высокого красавчика. — Я не так активно слежу за миром музыки, как это делает Юнги-хён. До этого момента я даже не слышал о том, что они что-то выпускают.       — С чего ты взял, что я слушаю гангста-рэп? — вытирая помытый стакан и усиленно игнорируя раздражающее обращение, фыркает Юнги, явно оскорбленный этой мыслью. Он не имеет ничего против этого стиля музыки, но ему не нравится, когда в его ментальные плейлисты приписывают тех, кого там и в помине не было. — Я больше обеспокоен тем, что мне стали нравиться Take That. Не ожидал, что со мной это случится.       — А я вот вполне ожидал, — играет бровями Сокджин, изредка засматриваясь на загорелые татуированные бицепсы Намджуна. Он правда думает, что его никто не спалит с поличным? Наивный. — Ты, Юнги, очень похож на того, кто мог бы тащиться от бойз-бэндов. Возможно, в одной из параллельных вселенных ты и сам был бы участником одного из них. Только представь, Намджуни — Юнги, танцующий под попсовые песни и шлющий воздушные поцелуи своим поклонникам. Ты был бы Эммой Бантон в своей группе. Крошка Спайс.       — Еще раз назовешь меня крошкой, и я подсыплю спайс тебе в порше. Потом сообщу отцу, и он наведается к тебе домой с полицейской овчаркой, — почти шипит Юнги, оборачиваясь на звук колокольчика, сообщающий о новом посетителе. — Добро пожало…!       Юнги давится на полуслове, когда видит, что Чон Хосок, одетый в футбольную форму и несущий в руке спортивную сумку, проходит внутрь их небольшой закусочной. Его бронзовая кожа бликами отражается на солнце, а улыбка, которой он одаривает Юнги, узнав его, кажется для последнего восьмым чудом света. Он раньше никогда сюда не приходил; Хосок вообще редко выходит куда-то, кроме футбольного поля и школы, а фанатом джанк-фуда и подавно не является – Юнги тщательно следил за тем, что он кладет на свой поднос в кафетерии. Навыки сталкерства являются издержками влюбленности в Чон Хосока.       Юнги порывается улыбнуться в ответ, но уголки его губ замирают в действии, когда он видит, что следом заходит Ребекка. Сокджин подмечает вмиг потускневший взгляд младшего.       — Добрый день, — выдавливает из себя Юнги, подойдя к их столику и собираясь принять заказ. Он надеется, что не выронит блокнот из своих рук.       Хосок поднимает на него голову и слегка кивает головой. Он выглядит расслабленно и очень мило улыбается. Юнги кусает щеку изнутри.       — Хэй, Юн…       — Привет, — резко прерывает его Ребекка, откладывая просмотренное меню. — Два хот-дога, пожалуйста. С кетчупом.       — А…       — Попить не надо, — завершает она, и в ее взгляде чувствуется какая-то незнакомая ранее тяжесть. Юнги становится некомфортно от напряжения, и он спешит ретироваться подальше от них.       Ему беспокойно за Хосока. Может, они поругались? Почему она выглядит такой злой?       — Это твои одноклассники, Юнги-хён? — укладывая сосиски на гриль, шепчет ему на ухо Намджун. В этом, в принципе, нет необходимости, ведь те двое их точно не услышат. Они о чем-то размеренно и долго разговаривают, но Юнги не может избавиться от плохого предчувствия.       Он качает головой.       — Нет, это…       Внезапно Ребекка вскакивает со своего кресла, последний раз как-то обреченно смотрит на Хосока и, подхватив свою сумку, стремительно удаляется из кафе. Ее лицо, обычно полное радости и сияния, в миг будто потемнело и стало каким-то отстраненным. Пустым, даже безразличным. Наверное, вот что происходит с людьми, которые уходят от Чон Хосока.       А в том, что она от него ушла, Юнги даже не сомневается.       Он кладет второй хот-дог на тарелку и собирается отнести ее за столик, но Хосок сам встает и направляется к нему. К удивлению Юнги, он совсем не выглядит грустным. Скорее, наоборот – он словно только что сбросил огромный груз со своих плеч. Юнги агрессивно сдерживает в себе порыв ликования.       Хосок присаживается на барный стул прямо перед Юнги, когда Намджун и Сокджин уходят на задний дворик, чтобы покурить. Одним движением руки он сдвигает влажную челку со лба, открывает глаза и слегка хихикает.       — Поругались, — говорит он, беря в руки хот-дог и откусывая небольшой кусочек. Юнги не может оторвать взгляда от капельки кетчупа, оставшейся на кончике его губы. — Сказала, что нам нужно взять перерыв. Но, знаешь, мне почти не грустно. Я даже чувствую своего рода облегчение – временно мне не придется тратить кучу денег на свидания, — он смеется, и Юнги хочется умереть. — Только, кажется, теперь мне не с кем идти на выпускной.       — Мне тоже не с кем, — вырывается у Юнги, и он тут же хочет ударить себя в челюсть за то, что она позволила его языковым мышцам сконвертировать такую глупость. Он мгновенно краснеет и переводит тему. — Что теперь будешь делать? Я имею в виду, займешься учебой или…       — Не, в этом я точно лузер, — пожимает плечами Хосок. — Скорее всего, просто буду больше тренироваться. Учиться так хорошо по силам лишь тебе, Юнги, — Хосок хохочет с набитым ртом, даже не догадываясь о том, что вместе с хот-догом жует чужое изнеможенное сердце. — А ты давно тут работаешь? Я не думал, что увижу тебя здесь.       Я тоже, хочет сказать Юнги, я тоже не думал, что влюблюсь в тебя в десятитысячный раз, но вряд ли судьбе есть дело до наших мыслей.       — Уже около года, — даже не задумывается Юнги, протирая поверхность стойки, пересчитывая деньги в кассе, поправляя рабочую униформу – в общем, делая все, чтобы избежать хосокова взгляда. — Ты не особо любишь вредную еду, поэтому я тоже не ожидал, что ты… что вы придете.       Хосок на мгновение замирает, но мигом передергивается, бормочет что-то себе под нос и доедает остатки второй сосиски, попутно вытирая руки салфеткой.       — Тем не менее, это было очень вкусно, — он выглядит довольным и сытым, и, оказывается, это все, что нужно Юнги для счастья. Хосок кладет в монетницу пять долларов, и их пальцы на мгновение соприкасаются. Юнги взволнованно отсчитывает сдачу. — Кстати, Юнги, ты слышал о вечеринке Чонгука? Мелкого, который в этом году стал нашим полузащитником?       — Да, Тэхён говорил об этом. У него сильный краш на Чонгука, и он очень хочет пойти, так что, думаю, там будет весело.       — А ты? Ты придешь?       Юнги смотрит на него с какой-то печалью, опускает голову в пол и качает головой.       — Мне... нужно учиться, — на автомате выдыхает Юнги уже такие привычные для него слова – отговорка от любого покушения на его интровертный образ жизни. Но почему-то именно сейчас эти слова ощущаются обмоченным в спирте стеклом, пропущенным через легкие. Впервые он жалеет о том, что отличник. — Скоро финальные тесты, так что...       Хосок на мгновение поникает, но тут же обыденно улыбается и чешет затылок рукой. Юнги замечает милые морщинки возле его глаз и думает, что отныне знает, где хочет прожить остаток своей жизни.       — Что ж, я понимаю, — то ли облегченно, то ли разочарованно усмехается Хосок, хватая с пола свою сумку и закидывая ее на плечо. — Все в порядке. Уверен, ты войдешь в топ лучших выпускников штатов!       Он роется в боковом кармане и находит там шариковую ручку. Юнги внимательно следит за тем, как он щелкает ей, выпуская стержень наружу, вытягивает салфетку из подставки и что-то старательно пишет. Юнги стыдно, что он залипает на его руки: это была вторая вещь в Хосоке, которая предрешила его безответно влюбленное будущее. Изящные, длинные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями, слегка мозолистые от футбольных перчаток и слегка идеальные для того, чтобы отдать в них душу и сердце.       — Вот, — Хосок вырывает Юнги из туманных грез и протягивает салфетку. На ней написан оклендский адрес. — Это дом Чонгука. Если вдруг… приходи. Я буду рад увидеть тебя.       Я буду рад увидеть тебя.       Хосок машет рукой и уходит, а эти слова, как пулеметные выстрелы, пронзают Юнги вдоль и поперек до самого конца смены.       — Котенок, как дела? — миссис Мин с подносом в руках тихонько заходит в комнату, в которой из магнитофона играют The Kinks.       Юнги занимается без перерыва уже третий час, и ему кажется, что боль Жанны Д'арк, горевшей на костре, ни на йоту не сравнится с его жуткой мигренью от переутомления мировой историей. Иногда Юнги хочется выть белугой: зачем ему – корейцу, который с самых пеленок живет в американском городке на побережье океана, – знать историю какой-то мутной француженки? Более того – зачем ему анализировать ее влияние на католическую церковь, если он атеист? У него часто возникает огромная тяга к тому, чтобы организовать массовые протесты за отмену такой системы образования, где нужно изучать и зазубривать все подряд. Но его отец – местный шериф, и за такой поступок он его вряд ли похвалит. Поэтому Юнги решил пойти другим путем – он сначала выучится по этой дурацкой схеме, станет доктором философии, войдет в Конгресс США и создаст законопроект об ее отмене. Менее легко, более легально – папа будет в полном восторге. Юнги не просто так написал на своей двери «гений».       — Моя голова сейчас похожа на ядерный реактор, — устало хнычет Юнги, когда его мама присаживается на закиданную конспектами кровать и ставит еду на стол перед Юнги. Тот сразу оживляется: мама приготовила его любимые клецки. Он вдыхает их аромат и чуть ли не стонет от блаженства. — Мама, я атеист, но ты – святое.       Миссис Мин смеется и ласково гладит сына по голове. Его слегка отросшие темные волосы спутались от его вредной привычки постоянно скручивать их в узлы во время раздумий.       — Кушай, котенок, ты очень много трудишься и должен заботиться о своем здоровье, — она с упованием любуется тем, как жадно Юнги лопает ужин, попутно запивая его колой, после чего замечает аккуратно сложенную салфетку, лежащую под настольной лампой. — Что это такое?       Она смотрит на аккуратно выведенный адрес.       — А, это, — Юнги дожевывает последнюю порцию и проглатывает, вытирая рот ладонью. — Хосок позвал на вечеринку дома у его друга…       — Хосок? Это тот мальчик, который тебе нравится?       У Юнги словно идет пар из ушей, когда его лицо становится красным, как полоски на флаге его страны. Миссис Мин заливается смехом от увиденного.       — Мама… Что ты…       — Юнги, милый, разве ты думаешь, что от мамы можно что-то утаить? — она улыбается и стирает выступившие от хохота слезинки в уголках глаз. Она видит, что ее сын слегка зажался от сложившейся ситуации – не так он представлял себе свой каминг-аут, – и тогда она берет его ладонь в свои и нежно, осторожно сжимает. — Не переживай, отец тоже знает о том, что тебе нравятся мальчики. Мы поняли это относительно давно. И это ничего не меняет. Ты знаешь, мы никогда не были республиканцами, а еще никогда не презирали людей за то, что они испытывают любовь. Тем более мы не поступим так с собственным сыном. Мы любим тебя любым, котенок. Я очень хочу, чтобы ты это знал.       Слезы наворачиваются на глаза, когда Юнги лихорадочно кивает и обнимает маму, зарываясь носом в ямочку над ее ключицей. Она целует его в затылок и шепчет о том, какой он чудесный, красивый и добрый мальчик и как она рада, что он является ее сыном. Юнги всхлипывает и думает о том, что, наверное, в параллельной вселенной спас тысячи жизней (возможно, даже вытащил из пламени госпожу Д'арк), раз в этой ему достались самые лучшие на свете родители.       — А теперь, — говорит миссис Мин, вытирая рукавом своей кофты лицо сына, — ты должен собираться на вечеринку.       Юнги удивленно вскидывает глаза.       — Что?       — Там же будет Хосок, так? — Юнги кивает. — Ты хочешь пойти с ним на выпускной, следовательно, по законам Макса Планка ты просто обязан туда пойти.       — Но в квантовой физике нет такого за…       — Видишь, ты даже не отрицаешь, что хочешь пойти с ним! — восторженно хлопает в ладоши женщина, нараспашку открывая шкаф с одеждой Юнги. — Ты только посмотри: у тебя же все черное!       — Ну, вообще-то не все…       — Школьная форма не считается!       Спустя полтора часа Юнги уже стоит на пороге дома Чонгука. Он находился в противоположной части Окленда, в весьма богатом прибрежном районе, поэтому Юнги, решивший, что пойти пешком будет дешевле, чем тратить бензин на отцовском додже, горько пожалел об этом спустя целый час вечерней прогулочки по жаре. Хорошо еще, что он не послушался маму и не надел толстовку – тогда бы он точно умер на середине пути. На нем была черная просторная футболка с логотипом Green Day (в которой он казался еще меньше, чем есть), заправленная в черные дутые джинсы, и любимые черные конверсы. Его мама не шутила – у Юнги действительно нет вещей другого цвета. Ему нравится думать, что черный является его квинтэссенцией. Маме нравится говорить, что он просто хочет быть фоном для призменного спектра в лице Чон Хосока (да, миссис Мин излишне сильно любит Dark Side of the Moon).       Пару раз нажав на звонок, Юнги искренне сомневается, что его кто-либо услышит. Смешанная с гулом напившихся подростков I Was Made For Lovin' You звучит так, словно они вызывают демонов, и Юнги правда очень интересно, где же Чонгук достал такие мощные колонки. Стены дома буквально шатаются, и входная дверь чуть не слетает с петель, когда на порог выходит никто иной, как Ким Тэхён. Пьяный, обкуренный и чертовски счастливый Ким Тэхён.       — Малыш, ты был создан для меня, — еле связывая слова между собой и заплетаясь в собственных ногах, блондин собирает ладони в пистолетики и «стреляет» ими в Юнги. У последнего развивается нервный тик всего лица. Хмуря брови, Тэхён пытается сфокусироваться на лице пришедшего гостя. — А ты вообще кто? Твой голос кажется очень знакомым…       — Еще бы, я же этим голосом постоянно посылаю тебя к черту, — Юнги закатывает глаза и утомленно выдыхает. — Это я, Юнги.       Тэхён хмурится еще сильнее, а потом зачем-то начинает принюхиваться. Он недоверчиво прищуривает глаза.       — Если ты правда Ю-ю – скажи пароль. А то не пущу.       Юнги хочется, чтобы пистолетики из рук Тэхёна были настоящими. Иначе он больше не выдержит.       — Какой еще пароль?       — Неверный пароль.       — О, боже, просто дай мне спокойно пр…       — Повторите попытку снова.       — Ким Тэхён, — Юнги начинает злиться. — Если ты сейчас же меня не впустишь, я пожарю наши билеты на концерт East 17 во фритюре и запихаю их тебе в носоглотку.       Тэхён мгновенно светлеет, улыбается до ушей и уже в следующую секунду виснет на Юнги, как коала-переросток. Он протаскивает его внутрь душного помещения, ногой закрывая за собой дверь. От него несет перегаром и всепоглощающей любовью к миру. Что ж, он не раз говорил, что мечтал родиться в эпоху хиппи.       — Ю-ю, это правда ты! Ты пришел! — восторженно вопит он, привлекая к ним внимание. — Смотрите, это Юнги, мой лапочка Ю-ю пришел! Шат-аут для Мин Юнги, Калифорния!       Юнги краснеет, как спелый томат, когда все вокруг – даже те, кого он ни разу не видел, – восторженно поднимают красные бумажные стаканчики и, прыскаясь ананасовым пивом, восторженно скандируют его имя. Юнги не был в таком центре внимания даже когда победил на конкурсе талантов.       — Тут было так скучно без тебя, Ю-ю, — по-детски обиженно поджимает губы Тэхён, волоча Юнги за собой сквозь толпу потных и горячих тел. Юнги молча оценивает обстановку: футболисты, будучи уже в стельку, спорят о политических процессах в распавшемся Советском Союзе с помощью цитат из Криминального Чтива; тихони танцуют на столе, кто-то закидывает жетоны в джук-бокс (черт побери, откуда в частном доме джук-бокс?!), врубая California Girls, и все моментально начинают подпевать, нет, подкрикивать своеобразному гимну их дрянной юности. Тэхён виляет бедрами в такт, отчего Юнги начинает немного укачивать, но он тоже еле сдерживается, чтобы не подпевать. Его отец обожал The Beach Boys в своей молодости, и, кажется, это передалось Юнги вместе с генами. Вдруг блондин останавливается, и Юнги врезается в его спину. — Чонгуки! Смотри, кто пришел!       Юнги почти не удивляется названному имени (все-таки, он хозяин вечеринки) и выглядывает из-за широкой спины друга. Чон Чонгук, одетый в светлые узкие джинсы и розовую футболку с надписью Pink As Fuck, выглядел хорошо, пусть и немного поддато. Юнги на мгновение понимает, почему Тэхён запал на него, когда смотрит на его бедра. Однако, ему до сих пор непонятно, каким образом они дошли до стадии «Чонгуки».       — Приветик, Юнги-хён, — дьявольски скалится Чонгук, слегка поклоняясь. Юнги стискивает зубы от ярости и негодования, когда слышит обращение, которое он видел в гробу. Младший же только наслаждается его реакцией. — Тэ доложил, что тебя ужасно бесят корейские вставочки, так что я был бы просто отвратительным тонсэном, если бы не воспользовался случаем, правда, чаги-я?       Юнги буквально пыхтит и распадается на молекулы, а Тэхён и Чонгук единовременно заливаются злорадствующим смехом. Они дают друг другу пять и закидывают руки на плечи. Юнги думает, что они похожи на двух идиотов, которых разлучили в родильном доме.       — Как ты смог… — Юнги не может сформулировать правильное слово – «закадрить»? «Заполучить»? «Соблазнить» Чон Чонгука? Поэтому он просто обводит их невероятный тандем руками и надеется, что младший его поймет. Он понимает.       — Оказалось, Чонгуки такой же бешеный, как и я!       — Ты хотел сказать «бешеный фанат комиксов Марвел», — поправляет его Чонгук.       — Не думаю, что в его реплике была хоть крупица оговорки, — язвит Юнги, на что Тэхён усмехается.       — В общем, оказалось, что у него целая коллекция самых разных выпусков про Капитана Америку, представляешь? — Тэхён пищит, как маленькая девочка, подпрыгивая на месте и тыкая пальцем в надутого от гордости Чонгука. — Чонгуки, выходи за меня.       — Проведем медовый месяц в Асгарде, — напыщенно отвечает Чонгук, и они, такие обдолбанные и счастливые, плетутся куда-то в сторону джук-бокса.       Только не Runaway, просит у пропитанного пина коладой воздуха Юнги и плетется куда-то в сторону кухни.       — Юнги?       Услышав голос, который может поднять с колен целые цивилизации, который возносит его в небо, а потом резко впечатывает в мокрый асфальт, Юнги резко оборачивается и думает, что вот-вот задохнется.       — Хосок?       Сейчас он просто безумно красив: стоит, облокотившись на дверной косяк и потягивает зеленый коктейль через трубочку. На нем тонкая салатовая майка, поверх которой накинута фланелевая рубашка красно-черного цвета; серые спортивные штаны – Юнги помнит, что Хосок ненавидит неудобную одежду – и красные сникерсы Fila. Его пушистые волосы собраны желтой банданой, а в ушах виднеются маленькие гвоздики-цветочки. Юнги думает, что его мама права, и Хосок действительно является радугой. Единственной яркой вещью в его жизни.       — Ты все-таки пришел?       Музыка сменяется на Eye of the Tiger, и Юнги выходит из транса.       — Я… да, — запинается он, тут же смотря на свои очень интересные кеды. Это его защитный механизм, который он выработал как рефлекс на великолепных и чертовски удивительных парней. Точнее, на одного великолепного и удивительного парня. — Как прошла тренировка?       — Неплохо, — Хосок тут же подходит к нему ближе, отчего Юнги внезапно хочется сжаться до размера букашки. — А как твоя подготовка? Слушай, пойдем на кухню. Здесь так шумно, жесть. Я не могу тебя слышать.       Юнги только что сформулировал определение соулмейта. Соулмейт – это тот, кто ненавидит шум так же сильно, как ты.       Они заходят на кухню, на которой оказывается только похрапывающий возле окна Джонни, говорящий во сне что-то вроде проклятий в сторону учебного совета школы. Они единогласно решают, что его лучше не трогать – Юнги является постоянным членом школьного совета, поэтому ему вполне могло прилететь с ноги от этого эксцентричного афроамериканца.       Юнги садится на стул возле барной стойки и смотрит на то, как Хосок наливает им в стаканчики ананасовое пиво, которое минуту назад выудил из холодильника. Он улыбается и увлеченно болтает о том, что происходило на вечеринке, пока Юнги не было, а тот впитывает в себя каждое его слово, как губка воду с пеной, и не может перестать улыбаться. Ему хочется сделать коллаж этого момента между ними и повесить его над своей кроватью – только он и Хосок, слушающие, как тает лед в их красных стаканчиках и как мелодично храпит свернувшийся калачиком Джонни.       — Я вообще не ожидал, что придет так много ребят не со школы, — Хосок искренне впечатлен толпой орущих молокососов. — Тут и местные студенты, и парни с бензоколонки, кажется, даже парочка гонщиков. Я, конечно, предполагал, что Чонгук – очень общительный парень, но чтобы настолько… Мне даже хочется взять у него уроки очарования.       — Да зачем они тебе, — риторически вздыхает Юнги, через наносекунду понимая, что его язык снова послушал его бестолковое сердце, а не мозг. Хосок вопросительно поднимает брови, и Юнги быстро выпивает напиток, спеша мобилизоваться. — А она… тоже здесь?       — Бекки? — уточняет Хосок, и Юнги прерывисто кивает. Ему немного неприятно из-за того, что даже после расставания Хосок продолжает называть ее ласковым прозвищем. Возможно, это просто привычка. — Да, я видел, как она уходила в одну из комнат с Честером.       Он говорит это так сдержанно и безэмоционально, словно его это совсем не волнует. Словно ему не разбивали сердце несколько дней назад. Словно он…       — Я давно знаю, что она мне изменяет, — Хосок словно считывает выражение его лица, но при этом в словах его – ни грамма обиды. — Не то, чтобы мне приятно, но я и не расстроен. Она никогда не была полностью счастлива со мной, и это только моя вина.       Юнги хочется вскочить со стула, добраться до Ребекки и вытряхнуть из нее всю ее мерзость – как она могла заставить Хосока подумать о себе так? Как он может так говорить, когда одно его существование является самым настоящем счастьем – благословением Вселенной, голубем мира, иконой света и добра? Как она могла заставить сомневаться в себе самого лучшего человека на свете?       — Не гов…       — Юнги, — останавливает его Хосок, качая головой. Юнги закрывает рот. — Я правда не злюсь на нее. Я не идеальный бойфренд и никогда им не был. Я очень гордый, упрямый, на моем счету сотни фак-апов, но, знаешь, единственное, чего точно никогда не будет в моей жизни – это сожалений о содеянном. Признавать ошибки, но никогда о них не жалеть – вот мой жизненный ориентир. Даже когда мне будет за девяносто, я буду идти только вперед, без оглядки.       Юнги расслабляется и хихикает.       — Собираешься прожить так долго?       — Конечно, — Хосок выгибает грудь колесом и горделиво задирает подбородок. — Я даже через семьдесят лет буду выглядеть на семнадцать. Как там у Шекспира? Что стар я, зеркало меня в том не уверит, пока ты с юностью ровесник. Но, когда…       — Свой путь крылатое морщинами отмерит и на твоем лице, – поверю я тогда.       Юнги говорит это и чувствует, что атмосфера вокруг них двоих начинает меняться. Теперь он замечает, как лучи закатного солнца купают кухню в своем медово-лавандовом сиянии; как Тэхён и Чонгук поют Endless Love в караоке и как гармонично их надрывные фальцеты сочетаются с сопением Джонни.       Он замечает, как Хосок слегка склоняет голову в бок и смотрит на него. Лишь одно слово приходит на ум, чтобы описать все это.       Волшебство.       — Твоею прелестью одел, как пеленою, — переходит на шепот Хосок, и Юнги ощущает, как ускоряется его собственный пульс, — я сердца своего заветные мечты.       — Оно – в твоей груди, твое же: взято мною, — рука непроизвольно отпускает стакан, когда Юнги видит, что в глазах Хосока зажигаются звезды. И почему-то в сиянии этих звезд он видит себя. Его безмолвный голос срывается в тишине. — Могу ли постареть я ранее, чем ты?       — Нет, не можешь! Мы будем вечно молодыми!       Парни вздрагивают и оборачиваются в сторону того, кто прервал их литературный вечер. Юнги замечает в хмыке Хосока что-то, похожее на досаду.       — Чимин, — измученно произносит футболист и прикладывается головой к столешнице. — Как ты еще на ногах держишься после двухчасового шаффла?       Пак Чимин, самый горячий второгодка старшей школы, состоит в команде черлидеров, поэтому является своеобразным бадди Хосока – они часто встречаются на футбольном поле во время тренировок. А еще он – восходящая икона левобережного рока, выступающий на подпольных концертах в чайна-тауне с захватывающими публику каверами.        — Мои ноги крепче твоих ладошек, детка, — подмигивает Чимин и игриво перекатывает мышцами на своих бедрах. Хосок закатывает глаза, а Юнги шокировано пялится на то, насколько прекрасно сложено тело младшего. — Собственно, за ними я и пришел. Нужны ловкие лапки барабанщика.       Чимин жестом показывает игру на ударных и удаляется назад в гостиную, и Хосок, к удивлению Юнги, мгновенно встает.       — Пойдешь с нами? — спрашивает Хосок, кивая в сторону жаркой тусы. — Отец Чонгука иногда балуется звукозаписью, поэтому у него в гараже есть много всего крутого. Электрогитары, ударные, — задумывается, — даже клавишные! Ты можешь тоже сыграть с нами, Юнги!       Юнги сначала хочет отказаться. Он уже давно не практиковался в игре на синтезаторе – примерно с тех самых пор, как его драгоценный подарок развалился от сырости на чердаке. Но, когда Хосок смотрит на него глазами олененка Бэмби, как будто этот мини-концерт значит для него так невероятно много, Юнги понимает – ради него он сделает что угодно.       Толпа из гостиной резво смещается в сторону гаража: он был таким же огромным, как и сам дом Чонгука, поэтому очень многие поместились даже внутри. Те, кто не влез, особо не расстроились – на улице приятно обдувало прохладой, а ребят, собирающихся выступить, было видно вполне хорошо.       Юнги проходит вслед за Хосоком в темное помещение и видит, что Тэхён тоже решил податься в сегодняшний оркестр – в его руках находится слегка пыльный, но дорогой саксофон, на который он смотрит чуть ли не с большим обожанием, чем на своего ненаглядного Чонгука. Последний, к слову, настраивает бас-гитару, когда видит подходящих к «сцене» Хосока и Юнги, и жестом руки созывает их подойти.       — Хосок, твои палочки в целости и сохранности, — гордо сообщает Чонгук, торжественно вручая старшему аккуратно почищенные деревянные стики. — Сделай ими магию этой ночью, — он дружески бьет Хосока по плечу, а потом обращает взгляд в сторону Юнги. — Хён, а ты на чем играешь?       — На твоих позвонках, — безразлично сообщает Юнги, отчего младший звучно смеется.       — Юнги играет на синтезаторе, — отвечает за Юнги Хосок и улыбается. — Мы вместе ходили на музыкальные классы в средней школе. У него талант.       Юнги поднимает взгляд на Хосока и обращает внимание на то, как в нем проскальзывает мимолетная нежность. Или ему просто кажется, что он сказал это нежно. В конце концов, Хосок постоянно хвалил его за то, как здорово он управляет бело-черными клавишами, и в этом не было ничего особенного, кроме приятельской похвалы.       Чонгук смотрит то на Хосока, то на Юнги, что-то отмечает для себя и ехидно ухмыляется.       — Чем порадуем фанатов сегодня? — лопая пузырь от жвачки, спрашивает Чимин, и ребята поворачиваются к нему. Он уже настроил красную Fender 1985 года выпуска и поправил стойку микрофона под свой рост, так что теперь просто стоит в победной позе и ждет своего звездного часа. Выглядит Пак Чимин так, словно сошел с обложки глянцевого журнала: узкие кожаные джеггинсы, косуха с массивными пуговицами и малиновый блеск на пухлых губах, которые обнажают дерзкую, самодовольную улыбку. Юнги на секунду представляет, как китайцы из Сан-Франциско захлебываются слюнями, когда этот дьявол в теле ангела, разрывая в клочья связки, поет провокационные оды американской мечте и социал-шовинизму.       — Что насчет Abba? — предлагает Тэхён, на пробу проигрывая пару нот из Mamma Mia на саксофоне.       — Чувак, мы ставили этот мюзикл на классах драмы, — стонет Чонгук, — я не выдержу эту песню еще раз.       — Тогда мы определенно должны выбрать ее, — фыркает Юнги, и все ребята смеются, когда Чонгук в шутку начинает с ним боксировать.       Хосок улыбается.       — Может, Heaven in Your Eyes?       Юнги помнит. Когда они с Хосоком только начали посещать занятия по фортепиано и барабанам, они взяли в привычку немного задерживаться после того, как остальные ребята уйдут. Оба оказались жуткими перфекционистами в плане музыки, поэтому они до самой темноты торчали в студии и чуть ли не проклинали инструменты, выдающие неправильное звучание. Они мучали Богемскую рапсодию в миллионный раз, когда их учительница, миссис Шон, предложила им новые ноты. Неспешная рок-баллада, выпущенная синглом в 1986 году. О Loverboy Юнги до этого ни разу не слышал.       — Недавно фильм в кинотеатре смотрела, — объясняла свой выбор она, — и эта чудесная песня оказалась его саундтреком. Здесь хорошая партия ударных для Хосока, а для тебя, Юнги – размеренный темп, к которому ты никак не можешь привыкнуть. Это будет испытанием для вас обоих, мальчики, но я уверена, что вы справитесь на все сто.       Heaven in Your Eyes с тех пор хранится в архивах воспоминаний Мин Юнги как первый совместный проект с любовью всей его жизни.       — А что, отличная идея, — удовлетворенно поджимает губы Чимин, после чего стучит пальцем по микрофону, обращая на себя внимание публики. — Итак, народ! Желанием капитана была Heaven in Your Eyes! — все довольно свистят и аплодируют, на что Хосок хихикает и поднимает большие пальцы рук вверх. — Немного не мой стиль, как вы знаете, я больше люблю гранж, вроде Курта Кобейна. У меня даже тату в честь него есть.       На этих словах он задирает футболку, под визжащие до хрипов голоса показывая аккуратно выведенное на ребрах название второго альбома Нирваны – и Хосок заводит отсчет барабанными палочками. Поднятая футболка Пака – своеобразный жест дирижера, означающий, что шоу начинается.       Солнце постепенно выходит из-за горизонта, осыпая лимонными искрами поверхность океана, которую Хосок и Юнги могли видеть лишь издали, направляясь домой к последнему вниз по девятнадцатой авеню. После невероятно взрывного шоукейса в гараже Чонгука Юнги внезапно вспомнил, что обещал маме вернуться хотя бы за пару часов до утренней почты, чтобы успеть хорошенько выспаться перед очередным рабочим днем. Хосок вызвался его проводить – после неугомонной вечеринки он оказался единственным, кого не вырубило в сон прямо на полу. Он пообещал Чонгуку вернуться и помочь с уборкой, только вот услышал ли его младший – это отдельный вопрос, поскольку тот вовсю храпел в обнимку с Тэхёном.       — Давно я так не веселился, — улыбается Хосок и закидывает руки за голову, слегка жмурясь от рассветных лучей. — Кажется, Чимин знает всю дискографию Рика Эстли. И всю хореографию тоже.       — Мне больше запомнилась их коллаборация с Тэхёном, Freedom, — смеется Юнги, вспоминая, как его друг удивительным образом вытягивал высокие ноты Джорджа Майкла и при этом никого не убил. Тенор Чимина оказался достаточно стойким, чтобы смягчить лебединое пение Тэхёна. — Это было просто невероятно. Я так рад, что увидел это вживую.       — Я рад, что ты рад, — весенний ветер развевает пушистые волосы Хосока, когда тот засовывает руки в карманы штанов и расслабленно смотрит на Юнги. — Спасибо, что пришел сегодня.       Юнги поднимает на него взгляд. Он всегда был выше, сильнее и ярче самого Юнги – но это было одним из аспектов, которые он обожал в этом парне. Он никогда в этом не признается, но ему нравилось чувствовать себя маленьким рядом с ним, потому что одна мысль о том, что губы Хосока находятся на уровне его носа, вызывала радужно-карамельные фейерверки в голове Юнги.       Хосок благодарит его за то, что он пришел на вечеринку, а Юнги благодарит его за то, что он появился на свет.       — Мне правда было очень весело, — они останавливаются у железной калитки, которая ведет в дом Юнги. — Спасибо, что проводил меня.       — Пустяки, — отмахивается Хосок. — Пойду теперь будить своих парней, а то если они пропустят тренировку, мистер Кэмерон сделает из меня винил на следующем матче.       — Новый матч? Через полторы недели, да?       — Угу, — футболист кивает, и его лицо посещает озарение. — Ты же придешь на нас посмотреть?       Юнги замирает и хлопает глазами. А потом, как всегда, смотрит на ноги.       — Мне нужно уч…       — Это будет мой последний матч в старшей школе, — грусть, сквозящую в голосе капитана, невозможно не услышать. — На него придут агенты из университетов Америки, и я очень волнуюсь, что накосячу. Мой шлем уже старенький и трещит по швам, вдруг сломается или…       — Я приду.       Хосок изумленно вскидывает голову, не ожидая такого выпада от вечно спокойного и тихого Юнги. Тот мило хмурит брови и сжимает ладони в кулаки.       — Не смей нести бред, Чон Хосок, — говорит Юнги. — У тебя все получится, понял? Я приду и увижу, как ты забьешь два, нет, четыре гола, потому что ты тренировался слишком много и слишком усердно для того, чтобы провалиться!       Хосок молчит, явно пытаясь осознать, что только что произошло. Сдержанный, скромный отличник Мин Юнги только что от всей души наорал на него.       Он улыбается и ласково треплет Юнги по голове.       — Ты такой милый, — он по-доброму улыбается. — Что ж, в таком случае, у меня просто нет варианта проиграть, правда?       Соседи начинают выходить на улицу для утренней пробежки, и Хосок прощается с Юнги, радостно махая ему рукой. За завтраком Юнги думает о том, что жизнь снова стала увеличивать скорость.       Через несколько дней они встречаются в школьном автобусе, и Юнги, мягко говоря, впадает в ступор, когда замечает кудрявую макушку, шустро запрыгивающую внутрь. Хосок, заметив Юнги на дальнем сидении, быстро подбегает к нему и занимает соседнее место: он буквально светится от счастья. Юнги мгновенно смущается и предполагает, что, вероятно, его забавляет то, что у Юнги остались крошки завтрака на лице.       — Не ожидал тебя встретить… здесь.       — Птенчик сломался, — пожимает плечами Хосок, наблюдая, как Юнги выключает Уокмэн и засовывает его обратно в рюкзак. — Все выходные с ним провозился, кажется, вдоль и поперек его перебрал, но старичок так и не завелся.       Хосок печально вздыхает, и Юнги поджимает губы. Он прекрасно помнит тот день, когда Хосок впервые приехал в школу на байке – ему тогда было только четырнадцать, но он уже держался на нем так, словно гоняет уже многие годы. Черный TR65 Thunderbird, получивший имя «Птенчик» и доставшийся ему от покойного отца, сопровождал Хосока везде и всюду, поэтому Юнги представляет, какое влияние его поломка могла оказать на этого ранимого парня. Примерно такое же, как на Юнги – развалившийся синтезатор.       — Но в этом тоже есть свои плюсы, — грустно усмехается Хосок. Он никогда не позволяет себе расстраиваться, и Юнги это одновременно и нравится, и жутко, до невозможности бесит. — По крайней мере, теперь мне не придется постоянно возить сестру на работу!       — Оу, — хмыкает Юнги и натягивает рукава пиджака на свои руки. Иногда он не выносит то, что видит Хосока насквозь. Что всегда может со стопроцентной вероятностью определить, когда ему тяжело, а когда – по-настоящему весело. Хотел бы он быть механиком и починить Птенчика для Хосока! Но он – обычный школьный нерд, который безнадежен, как и любые мечты о коммунизме. — Думаю, с ним все будет в порядке, — тихо продолжает он. — Ты всегда так его оберегал, вовремя менял тормозную жидкость, свечи. Не может быть, чтобы кому-то или чему-то навредила твоя забота.       Хосок внимательно слушает Юнги, приоткрыв рот, после чего коротко кивает. Когда Юнги поднимает взгляд, футболист, откинувшись на спинку сидения, расслабленно улыбается.       — Ты всегда знаешь, что сказать, Мин Юнги, — говорит он, прикрывая глаза. — Как это у тебя получается?       Я просто слишком сильно люблю тебя, идиот, так и хочет выплеснуть на него Юнги, но вместо этого просто отворачивается к окну и пытается не отвлекаться на кудрявого парня, уснувшего на его плече.       После уроков, на которых выпускникам снова напомнили о том, что они бездари и ничего не сдадут, Юнги с неохотой отправляется на работу. Он без остановки думает о том, что Хосок по неизвестным ему причинам стал постоянно оказываться рядом, но не позволяет глупым надеждам зарождаться в его груди.       — А где Намджун? — первое, что спрашивает Юнги, выбегая из подсобки для персонала. По радио крутится You Don't Have To Say You Love Me, а за барной стойкой сидит недовольный, хмурый Сокджин, закинувший ногу на ногу с такой резкостью, словно он ненавидит все вокруг. Последний раз Юнги видел его таким в день, когда тот проиграл свой ординар на скачках.       — Родителей в аэропорт повез, — фыркает он, дергая носом. — Попросил отгул.       — Оу, тогда понятно, почему ты выглядишь так, будто на тебя наступили, — Юнги ехидно улыбается, когда завязывает узелки своего рабочего фартука. — Скучаешь по нему?       — Ужасно, — признаваясь, опускает глаза Сокджин. — Извини, конечно, ты тоже славный парень, но сюда я прихожу только ради него.       — Ты меня тоже извини, но я безумно рад это слышать. Ты выглядишь жалко и безнадежно, — Юнги закатывает глаза и, как только дверной колокольчик звенит, он оборачивается и видит там Хосока. Уставшего, мокрого, прекрасного Хосока. Его улыбка теплеет.       — Кто бы говорил, — усмехается Сокджин, вставая со стула.       — Юнги, очень кушать хочу! Я умру без твоей еды, — Хосок измученно стонет и валится головой на барную стойку. — Знаю, вы еще на обеде, поэтому готов подождать.       — Сильно устал?       — Сегодня тренер словно слетел с катушек, — хнычет кудрявый парень. — Заставил нас бегать вокруг стадиона двадцать пять кругов ада. Я правда думал, что откинусь на шестом.       — Но ведь не откинулся, — улыбается Юнги и ставит перед Хосоком Фанту и пару хот-догов. Честно говоря, он готовил их для себя, но чего не сделаешь ради Чон Хосока. — Прости, Спрайт закончился.       Хосок смотрит на него благодарным и одновременно нечитаемым взглядом, и Юнги не может понять, что он пытается ему донести.       — Юнги, ты слишком много болтаешь, — ворчит Сокджин, прерывая их беседу. — На тебе теперь в два раза больше работы, так что, будь добр, не отвлекайся.       — Почему в два раза больше? — вопросительно смотрит то на одного, то на другого Хосок, не понимая, в чем дело.       — Парень, с которым мы работаем вместе, Намджун, — объясняет Юнги, — взял отгул по личным причинам. Поэтому сегодня я работаю за двоих. И поэтому у босса едет крыша.       — Хочешь, я тебе помогу?       Сокджин и Юнги, что были на грани очередной шуточной ссоры, обводят футболиста удивленными взглядами и не могут понять, серьезен ли он.       — Ты не шутишь?       — А почему нет? — Хосок вытирает рот салфеткой и тут же встает, отряхивая крошки с джинсов. — Всегда хотелось попробовать себя в чем-то таком. Думаю, это забавно. К тому же, полезно.       — Что ж, — недолго подумав, хмыкает Сокджин, — полагаю, ты все равно останешься тут, чтобы попялиться на Юнги, — от этих слов Юнги стремительно краснеет, а Хосок даже не ведет ухом, будто не услышал ничего странного. — Так что даю добро. Давай, Крошка Спайс, научи его тут всему.       С этими словами Сокджин выходит из закусочной на парковку, игнорируя пыхтящего и смущенного Юнги. Тот чувствует, как краснеют его щеки, когда Хосок заходит за барную стойку и широко ему улыбается.       — Крошка Спайс, значит?       — Забей.       — Тогда я буду Спорти Спайс для тебя, — подмигивает Хосок, надевая фартук и громко приветствуя первых посетителей. Юнги смотрит на него и не может угомонить свое бешено стучащее сердце.       Если Юнги однажды спросят, какой день был самым прекрасным в его жизни, на примете у него будут сразу два варианта. Первый – это тот День Благодарения, который он провел в гостях у бабули, а второй – это день, когда Хосок добродушно вызвался помочь ему на работе. Юнги правда не помнит, чтобы он когда-либо так долго улыбался.       Чон Хосок удивительным образом притягивает людей к себе, и сегодня Юнги только лишний раз в этом убедился. За пару часов он смог создать в крохотной забегаловке атмосферу настоящего праздника пищи: шустро разнося подносы с закусками, футболист успевал обсудить со всеми, как прошли последние турниры по бейсболу, заваливал всех сотнями шуток из Друзей и даже спел Teenage Dirtbag под звучание старенького джук-бокса. Юнги только и успевал, что принимать новые заказы и восхищаться Хосоком во время печатания чека. Он думает о том, что у Хосока получилось бы стать кумиром миллионов, если бы он захотел. И даже в таком случае Юнги был бы одной из миллионов звездочек в галактике его поклонников. По окончании дня выручка оказалась в три раза больше обычной, и Сокджин чуть ли не на колено встал перед Хосоком, без остановки умоляя его устроиться к нему на постоянную основу. Юнги вовремя избавил капитана от необходимости отвечать, буквально утаскивая того из заведения и оставляя восторженного Сокджина наедине с его красотой и деньгами. Хосок провожал Юнги до дома со словами о том, как сильно ему понравилось работать вместе с Юнги и что он бы с удовольствием пережил этот день еще раз. Юнги полностью с ним согласен.       — Спасибо тебе большое, — говорит Юнги, когда они останавливаются у почтового ящика его дома. — Без тебя я вряд ли бы справился.       — Ну что ты, — отмахивается Хосок, смущенно пожимая плечами. — Я просто создал приятную обертку для всей вкуснятины, которую ты приготовил. Поверь, они бы даже слушать меня не стали, если бы было невкусно. Так что ты тоже хорошо постарался, Мин Юнги.       Хосок привычным жестом ласково треплет его по макушке, и Юнги поднимает на него самые преданные в мире глаза. Он его любит, господи, он так его любит. Каждый раз, когда Хосок смотрит на него, он любит его сильнее. Каждый раз, когда Хосок хвалит его, он хочет во всем признаться. Хочет сказать ему о том, как много различных чувств кудрявый парень вызывает в его душе.       Когда неловкая пауза затягивается, Юнги мерещится, что во взгляде Хосока вспыхивает что-то, что он впервые увидел на кухне Чонгука, пока они пили ананасовое пиво. Какая-то тайна на глубине его зрачков, что делает воздух вокруг тяжелее, а его вишневые губы – еще притягательнее. Юнги кажется, что однажды он обо всем пожалеет. Юнги кажется, что Хосок думает о том же самом.       — Котенок, ты вернулся, — входная дверь так вовремя открывается, и миссис Мин выходит на крыльцо, накинув на себя легкую куртку. Парни синхронно оборачиваются к ней, и Юнги заметно выдыхает. — О, ты же Хосок, правда? Друг Юнги?       Хосок немного смущается, не зная, что ответить, но несколько раз кивает и слегка поклоняется.       — Д-да, меня зовут Чон Хосок, мы с Юнги учимся в параллельных классах, — Хосок слегка расслабляется. — Добрый вечер, миссис Мин.       — Зови меня просто Эмили, милый, — улыбается она. — Я как раз приготовила арахисовые панкейки. Хосок, не хочешь зайти к нам в гости?       Хосок удивленно распахивает глаза.       — В гости? — переспрашивает он, после чего вопросительно смотрит на Юнги, будто проверяя его реакцию. — Если Юнги не против, то я с радостью…       Юнги напрягается. Хосок в его доме? Вероятно, он захочет пройти в его комнату. Но чисто ли там? Вдруг Хосок решит, что он неряха? Пока футболист будет внизу, ему придется быстренько распихать по углам все свое барахло. Юнги думает, может ли он насильно замедлить скорость жизни, чтобы успеть привести свою комнату в порядок.       Он пожимает плечами.       — Почему я должен быть против, — скорее риторически бурчит Юнги, ковыряя землю под ногами носком кроссовка.       — В таком случае заходи скорее, милый, — миссис Мин пропускает футболиста внутрь и, как только тот заходит за порог, подмигивает Юнги. Черт, его мама – самая хитрая женщина в мире. Не просто так она поставила пластинку Фрэнка Синатры прямо перед тем, как выйти наружу.       Пока мама накрывает на стол и параллельно обсуждает с Хосоком недавние новости о теракте в Оклахоме, Юнги старается привести комнату в тот вид, в котором он уже давненько ее не заставал. Он очень много учится, и поэтому каждый раз складывать десятки учебников в шкаф абсолютно не рационально – плюс благодаря этому у него появилась собственная инсталляция в виде книжной пирамиды. Он судорожно протирает все полки, складывает грязную одежду в специальную корзину, подклеивает плакаты с Oasis и прячет все свои учебники под кровать. Когда он выходит из комнаты, в его голове мелькает мысль о том, что законы Мерфи работают без неполадок, и он по-любому что-то забыл. Он рубит ее на корню.       — Вот как, — хмыкает его мама, когда Юнги спускается на кухню и видит, как она и Хосок пьют вместе малиновый чай. Он подсаживается к ним. — Так ты даже на своей футбольной форме не используешь американское имя?       — Оно мне не очень нравится, — честно говорит Хосок, отпивая немного из своей кружки с Микки Маусом. — Конечно, я откликнусь, если кто-то позовет меня Джей, но я все равно предпочитаю настоящее имя.       Миссис Мин улыбается, подпирая щеку рукой.       — И правильно. Оно у тебя очень красивое. Не знаешь, что оно значит?       — По правде говоря, я не инте…       — Имя, которое разнесется по всей стране, — непринужденно говорит Юнги, откусывая панкейк.       Миссис Мин и Хосок поднимают на него свои огромные шокированные глаза, и тогда Юнги понимает, что снова облажался. Он молит дурацкую жизнь воспользоваться закисью азота, чтобы умчаться прочь из этого мгновения.       — Правда? — все, что может сказать ошеломленный от услышанного Хосок.       — Угу, — мешкаясь, кивает Юнги, — я просто… немного знаю китайский, да.       — Котенок, ну кого ты обманы…       — Хосок, не хочешь посмотреть мою коллекцию кассет? — тут же вскакивает со стула Юнги и начинает тащить ничего не понимающего капитана на верхний этаж. — Думаю, тебе будет интересно увидеть парочку новых миксов, которые я нашел у кузена. Мама, спасибо за вкусный ужин.       Юнги стыдно. Очень стыдно. Когда он слышит, что его мама лукаво усмехается, ему становится стыдно вдвойне.       Он узнал смысл имени Хосока совершенно случайно, разыскивая дополнительную информацию об опиумных войнах среди книг по китайской истории, а запомнил просто потому, что значение трех иероглифов невероятно сильно подходит их владельцу. Ведь Хосок действительно тот, кто может прославить свой народ – Юнги очень хочется, чтобы о нем узнала вся страна, или лучше – весь мир. Потому что Хосок замечательный.       Когда они входят внутрь, Хосок оглядывает помещение, где пахнет апельсиновыми свечками, книжками и где большую часть жизни обитает Мин Юнги.       — У тебя уютно, — оценивает небольшую комнату Хосок, проходя в сторону открытой двери балкона. — Столько кассет, плакатов. Ты правда обожаешь музыку.       — Да, — кивает тот, — она меня, вроде как, понимает.       — Понимает?       — Она чувствует то, что у меня на душе, — признается Юнги, практически с любовью касаясь подушечками пальцев кромки кассеты Iron Maiden. — Она всегда читает мои мысли и приходит ко мне, когда мне плохо. Музыка – мое исцеление.       Хосок внимательно его слушает, а потом задумчиво улыбается.       — Музыка похожа на тебя, Мин Юнги, — Хосок снова смотрит на него с благоговением, а потом опускает взгляд за дверь. — А это что такое?       Перед тем, как Юнги понимает, что забыл убрать самое главное, Хосок поднимает лист ватмана, что валялся среди баночек с акриловой краской, разворачивает его и читает:       — «Вперед, Чон Хосок!». Вау, Юнги, ты сделал плакат для того, чтобы поддержать меня?       — Не смотри! — Юнги нервно вырывает его из чужих рук и по-детски прячет его за своей спиной, сильно смущаясь. — Это должен был быть сюрприз.       Хосок смеется и треплет его по голове.       — Хорошо-хорошо, притворюсь, что ничего не видел. Я обязательно выиграю, не зря же ты так старался ради меня.       Юнги, спеша избавиться от этой идиотской тяжести в груди, выбегает на балкон, подставляясь лучам лунного света.       — Смотри, звезды стали появляться, — агрессивно пытаясь сменить тему, Юнги показывает пальцем в небо, где медленно стали прорисовываться очертания далеких светил. Хосок встает рядом с ним и засовывает руки в карманы. — Тот факт, что мы живем около океана, всегда меня радует. Мы можем задержаться и полюбоваться звездами всегда, когда захочется.       — Иногда жизнь не позволяет задерживаться.       Юнги поворачивается к нему и хмурит брови.       — О чем ты?       — Я имею в виду, что время иногда так быстро бежит, что не успеваешь даже насладиться всей красотой, что тебя окружает, — Хосок уверенно смотрит на Юнги, и тот чуть ли не открывает рот от удивления. Футболист буквально говорит о том, что беспокоит его последние годы. — Порой мне кажется, что я начинаю задыхаться от скорости жизни.       — Почему? — тихо и взволнованно спрашивает Юнги после минутного молчания.       — Я постоянно боюсь чего-то не успеть, — отвечает парень, облокачиваясь на деревянные перила. Юнги любуется идеальной линией его подбородка. — Боюсь упустить момент, в котором я живу. Именно поэтому я так рано сел на мотоцикл, поэтому так много впахиваю на тренировках, поэтому я стал курить траву раньше, чем выучил логарифмы, — Юнги чувствует, что Хосоку физически тяжело об этом говорить, но продолжает понимающе молчать. Он дает ему выговориться. — Наверное, по той же причине я и стал встречаться с Бе… с Ребеккой.       — Разве она тебе не нравилась? — проглатывая боль, интересуется Юнги.       — Нравилась, — выдыхает Хосок, — но я не мог сделать ее счастливой. Она постоянно говорила о том, что я уделяю ей мало внимания, что, находясь рядом с ней, я всегда нахожусь не рядом с ней, понимаешь? А я ведь просто пытался догнать жизнь. Пытался уцепиться за последние клочки умирающей юности и попробовать все, что она мне дает. Мне казалось, что так я смогу догнать и самого себя, — он грустно усмехается, — оказывается, когда человек не может быть в гармонии с собой, он не гармонирует и со всеми остальны…       — Что за бред ты несешь?       Хосок неверяще поворачивается и натыкается на суровый взгляд Юнги.       — Прости?       — Тебе не нужно гнаться за жизнью, — заявляет Юнги, отворачиваясь к небу. — тебе нужно научиться чувствовать ее скорости.       — В смысле?       — О чем ты мечтаешь, Чон Хосок?       Хосок слегка передергивается от столь резкого и неожиданного вопроса.       — А?       — Скажи мне, — Юнги пристально смотрит на него, — чего ты на самом деле хочешь? Не думай сейчас о том, сколько на это потребуется времени, денег и как много сил тебе придется приложить. Представь, что жизнь не закончится никогда. Какой была бы твоя самая первая мечта?       Немного подумав над чужими словами, Хосок устремляет взгляд в небо. Душистый ветер осыпает кристаллами пыли его золотистую кожу, и от этого кажется, что звезды находятся на его лице.       — Я бы хотел стать профессиональным футболистом, — скромно, будто боясь, что его осудят, начинает Хосок. — Таким, чтобы меня знали в каждом уголке Земли. Хочу играть в футбол, пока у меня не отвалятся ноги, а потом тренировать таких же, как я – непоседливых мальчишек с огромными и несбыточными мечтами — он робко улыбается, показывая свои чудесные ямочки, и Юнги понимает, что Хосок действительно говорит правду.       — Тогда стремись к этому, — кивает он. — Не волнуйся, если все будет идти не так, как ты планируешь, если ты достигнешь своей цели чуть позже, чем кто-то другой. Главное – иди и не сбивайся с пути. Помни о том, что у тебя в приоритете. Скорость жизни нам все равно никогда не перегнать, но прочувствовать ее мы вполне в состоянии.       Хосок продолжает смотреть на него, ожидая, что Юнги скажет что-то еще. В конце концов, он всегда говорит правильные вещи.       — У меня тоже есть мечты, и я тоже боюсь, что не успею до дедлайна, — шутит Юнги, и Хосок слегка усмехается. — Но я точно не собираюсь хвататься за все подряд. Я просто знаю, какую из множества дорог выбрало мое сердце. И я планирую идти по ней до конца. Я стану известным политиком и сделаю жизнь в нашей стране намного лучше, чем она есть сейчас. Я сделаю Америку великой.       Он улыбается, обнажая десны, и думает о том, что Strangers in The Night, играющая на первом этаже, потрясающе подходит этому мгновению. Впервые он не понимает, на какой скорости движется жизнь – вероятно, эта невесомость является результатом того, что ты душевно соединяешься с тем, кого любишь.       Юнги отворачивается от неба и складывает руки на груди, немного повернув голову. Хосок не может оторвать от него взгляда и не понимает, почему.       — Знаешь, Уильям Баркли когда-то сказал, что в жизни человека есть два самых великих дня – день, когда он родился, и день, когда он понял, зачем, — Юнги немного хихикает, и Хосок замирает. — Я очень хочу, чтобы второй день поскорее настал для тебя, Хосок. День, когда ты поймешь, что для тебя действительно важно.       Хосок еще несколько мгновений безотрывно смотрит на Юнги: на то, как сияние далеких созвездий отражается в его темных, как космос, глазах, как легкий весенний бриз лохматит его черные волосы и как спокойно он заставляет его ощущать себя в этом мире.       — Я тоже очень хочу понять это, — шепотом, скорее для себя произносит Хосок.       Когда через пару дней Юнги в приподнятом настроении приближается к школе, на его пути возникает никто иная, как раздраженная чем-то Ребекка. Юнги дважды пытается обойти ее, но она намеренно загораживает ему проход, и тогда Юнги, устало выдохнув, смотрит на нее взглядом, которым Тэхён смотрит на еду без сои.       — Чего тебе?       — Мин Юнги, — презрительно протягивает она, осматривая его с головы до ног. Для пущей картины ей не хватает только бейсбольной биты. — В последнее время я постоянно вижу, как вы с Хосоком тусуетесь вместе. Прямо однополые Сид и Нэнси.       — Это тебя, кажется, уже не касается? — язвит Юнги, то и дело глядя на часы, чтобы намекнуть ей на то, что урок геометрии для него важнее, чем этот бессмысленный разговор. Он твердо направляется ко входу в школу, но останавливается, когда слышит:       — Не думаешь, что Хосок узнает?       Юнги медленно оборачивается, игнорируя зарождающуюся тревогу. Его лицо не выражает никаких эмоций.       — Узнает что?       — Что ты в него втрескался, — ехидно улыбается Ребекка, лопая пузырь своей виноградной жвачки. — Надо же, какая досада: парнишка-ботан, которого ты считаешь хорошим приятелем и который всячески вдохновляет тебя на саморазвитие, оказывается, имеет виды на твой член. Хосок очень расстроится, если узнает это, а ты с каждым днем становишься все очевиднее. А он узнает, ведь я ему расскажу.       Юнги трясет. Раз об этом догадалась даже Ребекка, с которой он вообще никогда не общался, то раскрытие его тайны Хосоком остается всего лишь вопросом времени. Он не хочет, чтобы все получилось так. Не хочет терять Хосока из-за своих непрошенных чувств. У них только-только начали устанавливаться более близкие и доверительные отношения, и он ненавидит Ребекку всей своей душой, но еще больше ненавидит то, что ничего не может сделать. Его заточили в крепкие оковы безнадежности, из которых невозможно выбраться.       — Зачем это тебе?       — Как это зачем? Ты запал на моего парня, — шикает она, когда поправляет свои темные волосы. — А еще из-за тебя, в частности, он постоянно забывает обо мне, мы ведь просто взяли перерыв, но не расстались. Тебе же дорого уважение с его стороны, правда? В таком случае ты должен перестать путаться у него под ногами, — она смотрит на него так, будто уже победила, будто уже съела его с потрохами и танцует на оставшихся от него хлебных крошках. — Перестань верить в сказки, Мин Юнги. Он тебя никогда не полюбит.       Эти слова, как раскаленные в пламени чугунные стрелы, попадают в самое сердце. Они ранят острее ножа, и Юнги не понимает, почему же ему так чертовски сильно больно – он же всегда это знал, всегда понимал, что его любовь безнадежна, но, почему-то, не произнося это вслух, он имел крохотную надежду на какое-то призрачное чудо. Но Юнги забывает, что жизнь – не чертова машина по исполнению заветных желаний. Она снова замедлилась, и поэтому, когда Юнги видит выходящего в спортивной форме Хосока, улыбающегося и озаряющего своим светом весь познанный мир, он разворачивается и трусливо убегает прочь. За застывшими на глазах слезами он даже не видит, как с ним здороваются Тэхён и Чонгук, по очереди встающие на скейт, держась за руки; он не слышит звуки машин и бешено колотящееся внутри него сердце.       — Ты не видела Юнги? — спрашивает Хосок, примечая фигуру своей бывшей девушки на главной аллее. Он искал его везде, очень хотел его увидеть и снова поблагодарить за панкейки и за замечательно проведенный день вместе, но парень никак не попадал в поле зрения.       — Нет, не видела, — врет она, и Хосок, заметно расстроившись, удаляется к футбольному полю.       До самого дня финального матча Юнги активно избегает Хосока: из школы он уходит раньше обычного, отказываясь появляться даже на итоговых собраниях школьного совета, а на работе берет больничный, зная, что Хосок хотя бы раз обязательно наведается туда за ним. Он всю неделю практически не спит и не ест – только учится без остановки и по сто раз прослушивает Still Loving You в своей комнате.       Оказалось, что принять правду гораздо сложнее, чем просто изредка думать о ней. Он на самом деле никогда не рассчитывал на взаимность, просто продолжал находиться где-то поблизости парня, который ему очень нравится, тайно о нем заботился и наслаждался каждой минутой, что им удавалось провести вместе. Он знал, что Хосок натурал; вокруг него всегда было много симпатичных и милых девушек, которые душу бы продали за то, чтобы с ним встречаться, и он никогда не обделял вниманием ни одну из них – человек он такой, не может никому отказать.       Но в последние дни он вел себя так, будто у Юнги могли быть поводы на что-то надеяться. Помогая в закусочной, провожая его домой и без остановки говоря такие слова, от которых все тело будто утопало в медовой патоке, Хосок, сам того не осознавая, еще сильнее привязывал Юнги к себе. И потому глупое сердце Юнги с чего-то решило, что все это не просто так, что Хосок тоже чувствует к нему волшебное что-то, чего не было в их общении ранее. Но Юнги, как всегда, навыдумывал себе небылиц, в которые так бессовестно поверил и которые так бессовестно уничтожила жестокая реальность.       Он понимает, что Ребекка в какой-то степени вынудила его повесить нос, но, так или иначе, в данной ситуации она была в лидерах по всем фронтам. Она не выглядела глубоко расстроенной ни из-за их ссоры в закусочной, ни из-за того, что ей пришлось переспать с другим парнем на вечеринке Чонгука. Потому что она не любит. Она не любит Хосока так, как его любит Юнги, а потому она никогда не узнает эту всепоглощающую боль, что пожирает его по клеточкам.       Юнги думает о том, что влюбленный человек уязвимее всего на свете. О том, что безнадежная любовь разбивает спидометр жизни на тысячи осколков, оставляя ее в состоянии плато, когда никто и ничего не сдвигается с мертвой точки.       — Ты пойдешь сегодня в школу, котенок? — осторожно спрашивает его мама, когда они смотрят Звездные Войны в гостиной, поедая домашнюю пиццу. Ей больно смотреть на такие красные и такие несчастные глаза своего любимого сына. — Сегодня же матч…       — Мне там делать нечего, — отрезает Юнги. Он не хочет ковырять свою сквозную рану еще сильнее.       Миссис Мин вздыхает и, пытаясь найти в гостиной то, за что можно уцепиться взглядом, то открывает рот, то медленно закрывает. Она-то уж точно понимает, что именно заставляет Юнги так убиваться. Мамы действительно чувствуют все.       — Вчера в утренней газете написали целую колонку про Take That, — зачем-то произносит она, и Юнги на это беззвучно хмыкает, показывая, что готов слушать дальше. — Очень милые ребята. Я помню, что ты в последнее время часто их слушал, поэтому я одолжила у тебя их недавнюю кассету.       — Мам, я же просил не трогать мои вещи.       — Извини, родной, — говорит она, целуя его в макушку. — Но мне очень захотелось узнать, кто они такие. И, знаешь, эта песня про огонь… Relight My Fire, она зацепила меня.       — Правда?       — Если мы встанем во имя любви и заявим открыто о том, о чем мы мечтаем, — напевает она, и Юнги прикрывает глаза, наслаждаясь ее нежным голосом, — то я скажу, что мечтаю только о тебе.       Юнги поднимает на нее свой пустой взгляд и отчаянно пытается найти что-то в глубине ее изумрудных глаз. Ответ или просьбу, поддержку или наставление.       Она ласково улыбается.       — Любовь воистину стоит того, чтобы за нее бороться, правда?       Ноги сами безоговорочно ведут Юнги в его комнату, где он быстро находит свой поношенный шоппер и, сперва засомневавшись, складывает в него помятый лист желтого ватмана.       На школьном футбольном поле уже толпится куча народу: черлидеры под громкие ругательства Чимина крайний раз повторяют уже приевшуюся хореографию, родители футболистов перешептываются об успехах своих сыновей, а болельщики вовсю орут подбадривающие кричалки. Юнги хочется вернуться домой сразу же, как только он видит символику футбольного клуба, и он действительно начинает пятиться в сторону ворот школы, когда натыкается на громко смеющихся Тэхёна и Чонгука, которые соревнуются в том, у кого длиннее пальцы. Придурки.       — Ю-ю! — лицо Тэхёна заливается внутренним светом, когда он видит своего друга, который пропал на целую неделю, и тот за руку тащит своего бойфренда к смутившемуся Юнги. — Как ты себя чувствуешь? Мы думали, что ты не придешь, хотели заснять для тебя поле на Полароид.       — Все путем. Я так, мимо проходил, на самом деле мне уже пора…       — Брось, Юнги-хён, пойдем посмотрим матч! — Чонгук грозно преграждает ему путь, и тогда они с Тэхёном подталкивают ворчащего старшего к трибунам. — Хосок всех разнесет, правда, Тэ?       — Ставлю на победу наших всю свою коллекцию пластинок Бритни Спирс, — убежденно задирает подбородок Тэхён. Чонгук щипает его за кадык и заговорщически смеется, а Юнги пытается спрятаться между этими идиотами так, чтобы его никто не увидел.       Через десять минут ведущие объявляют начало матча, и команда вспотевших от дикой жары черлидеров начинает свое курьезное выступление. Чимин, как всегда, на высоте – причем во всех возможных и невозможных для того смыслах. Его подкидывают так сильно, что у Юнги едва ли не останавливается сердце, когда он видит, как тот делает двойное сальто и после этого садится в идеальный шпагат. Он думает, что ему еще рано получать инфаркт хотя бы потому, что игра еще не началась, поэтому старается не смотреть никуда, кроме своих ботинок.       — О, а вот и наши! Почему Хосок такой грустный? — огорченным голосом спрашивает Чонгук, и тогда Юнги поднимает голову. На вечно блистающем и улыбающемся капитане действительно нет лица: он выглядит замученным и даже разбитым, отчего у Юнги ужасно сжимается сердце. Даже когда Хосоку больно, он не прячет свою солнечную улыбку. Значит, сейчас ему действительно плохо.       Он видит, как Хосок каким-то безнадежным взглядом окидывает трибуны, вероятно, пытаясь найти своих маму и сестру, но даже несмотря на то, что те сидят прямо в поле его видимости, он продолжает выглядеть печально, когда идет к своей позиции на поле. Юнги не верит в Бога, но молится за то, чтобы сегодня все было в порядке.       Когда противники забивают команде Окленда уже второй гол, Тэхён и Чонгук начинают заметно нервничать. Юнги смотрит на табло и не понимает, как такое может быть: Хосок, бессменный капитан футбольной команды, никогда раньше не пропускал сразу два мяча подряд. Юнги внимательно смотрит на него во время тайм-аута и видит, как тот до посинения стискивает зубы и, злясь на самого себя, сплевывает слюну на траву. После этого его колени слегка подкашиваются, и Хосок падает на траву, едва ли не теряя сознание. Юнги проносит всю его боль через себя, и его тошнит от того, насколько же сильно он от него зависит. Любить больно, думает Юнги, но скрывать свою любовь еще больнее.       И именно поэтому Юнги неожиданно вскакивает со своего сидения и громко кричит его имя.       — Хосок!       Все мгновенно на него оборачиваются. В том числе и Хосок, удивленный тем, что слышит знакомый голос. Он отчаянно всматривается в трибуны и, когда видит знакомую черную копну пушистых волос, к которой так привыкла его ладонь, когда видит огромный желтый плакат с надписью «Вперед, Чон Хосок!», его глаза вспыхивают незнакомым никому ранее светом.       Юнги горит от окутавшего его стыда, его руки лихорадочно трясут помявшийся лист бумаги, и ему внезапно кажется, что все вокруг издевательски над ним смеются. Но, когда он видит, что Хосок улыбается, ему становится совершенно плевать на все остальное. Когда Хосок забивает четыре гола подряд, чего не случалось за всю историю оклендского школьного футбола, Юнги думает, что жизнь начинает латать свою сломанную скоростную установку.       Спустя пару таймов оклендская команда побеждает, футболисты счастливо подхватывают Хосока на руки и подкидывают его, держащего огромный кубок, высоко в небо (кажется, даже выше полетов Чимина). Он радостно смеется и вместе со всеми поет гимн школы, а Юнги, с трудом отвязавшись от торжествующих Тэхёна и Чонгука, старается незаметно убежать домой, чтобы успокоить свое взволнованное сердце.       Он уже почти скрывается за территорией школы, когда слышит звонко-мягкое:       — Юнги!       Замерев, он медленно оборачивается и видит, как вспотевший и чертовски уставший Хосок бежит ему навстречу. Он останавливается в метре от него и хватается за колени, переводя дыхание, после чего как-то беззаветно смотрит на него, продолжая задыхаться.       — Хосок…       — Я сейчас отстойно выгляжу, — прерывает он Юнги, — но мне очень нужно с тобой поговорить. Пожалуйста, приходи на поле сегодня вечером, хорошо? Я буду ждать тебя.       И, не дождавшись ответа, Хосок спешит к раздевалке, возле которой его ловят менторы сразу из трех университетов и массово заваливают интересующими вопросами. Юнги незаметно улыбается. Хосок сделал то, что обещал.       Когда голубое небо начинает окрашиваться в клубнично-розовый и когда школу закрывают на все виды ключей, обеспокоенный Юнги приходит к футбольному полю и очень долго его рассматривает. Он думает о том, что через месяц это место станет для него простым воспоминанием о годах его юности. Простой ремаркой о том, что на этом поле тренировалась будущая легенда американского футбола, который когда-то был его самой большой и окрыленной любовью, о которой он никогда не забудет. Но Юнги больше не грустит. Он практически принял свою участь и готов двигаться дальше. Ведь так поступает Хосок – никаких сожалений, только вперед, к мечтам и надеждам.       Он замечает Хосока, одиноко сидящего в центре поля.       — Привет, — говорит Юнги, когда неспешно подходит к нему. — Долго ждешь?       Капитан поднимает голову наверх и, прищурившись, слегка кивает головой.       — Нет, я только пришел, — Хосок хлопает рукой по траве рядом с собой. — Садись.       Юнги неловко присаживается и моментально поджимает ноги. Он не знает, о чем Хосок хотел поговорить; вероятно, его смутило столь внезапное выступление Юнги во время матча. Юнги обязательно извинится за это позже, а пока они просто наслаждаются тишиной, что нарушают лишь редко проезжающие машины. На небе начинают появляться первые звездочки, когда кудрявый парень начинает говорить.       — Меня пригласили в Йель.       Юнги сначала не улавливает суть, а потом, когда до него доходит, удивленно смотрит на футболиста.       — Серьезно?       — Ага, — Хосок выдыхает с грустью, так, будто его не радует факт того, что его буквально заметил один из лучших университетов в мире.       — Вау, поздравляю, — искренне говорит Юнги, сцепляя руки на коленках, — но почему ты не рад?       — Это же на другом конце страны.       Юнги всегда знал, что Хосок очень привязан к своей семье и дому, особенно эта связь усилилась после смерти его отца несколько лет назад. Но в их небольшом городке нет хороших высших учебных заведений – только парочка неизвестных никому колледжей, а поскольку вся молодежь обычно уезжает в крутые места после периода выпускных, то местное управление и не ищет никаких путей по реконструкции локальных вузов. Юнги обязательно решит этот вопрос позже, когда попадет в Сенат.       — Но это такой крутой вуз, Хосок, — все равно недоумевает Юнги. — Почему бы тебе не..       Хосок резко поворачивается к нему и пронзительно смотрит в чужие глаза.       — Почему ты избегал меня, Юнги?       Юнги замирает от этих слов и тут же опускает голову вниз, не выдерживая такого тяжелого взгляда хосоковых глаз. Он не знает, как сказать ему правду.       — Я… ну…       — Я так волновался, — признается Хосок, и от грусти в его тоне Юнги медленно распадается на части. — Я думал, что, возможно, как-то обидел тебя. Я искал тебя везде: и в школьном совете, и на работу твою каждый день приходил, но Сокджин постоянно меня отшивал, обращая все внимание на вернувшегося Намджуна. Я так переживал из-за этого, что не мог спокойно тренироваться. Почему ты избегал меня?       Если он скажет всю правду сейчас, то он все этим испортит. Если он признается в том, что любит Хосока так сильно, что одна мысль о том, чтобы потерять его, вгоняет его во фрустрацию, то скорость жизни навсегда застынет на нуле, и Юнги придется жить с этим постоянным ощущением тоски, тревоги и отчаяния. С ощущением, что разрушил единственную и самую драгоценную вещь в своей жизни.       — Я… не хотел отвлекать тебя перед матчем…       — Но это именно то, что ты делал!       Юнги слышит, как свистит напирающий ветер, но ему кажется, что с этим звуком медленно разлагается его сердце. Он смотрит на Хосока, который выглядит так, словно ему физически больно разговаривать.       — Что же ты творишь со мной, Мин Юнги, — мучительно шепчет Хосок, пряча лицо в своих ладонях. — Я места себе не находил, постоянно думал о тебе. Ты заполнил собой все мои мысли, пророс внутри меня, а потом просто сбежал, когда я практически находился на грани второго великого дня своей жизни, — слеза скатывается с его ладони, и Юнги официально ненавидит себя. — Я практически присвоил этому дню твое имя.       Что?       Юнги задыхается.       — Сейчас мне кажется, будто я всегда чувствовал это, — продолжает Хосок. — Когда мы с Ребеккой порвали, она сказала, что причина нашего расставания в том, что я не видел то, что было у меня перед самым носом. Имела в виду, что не замечал, как она уходит от меня к другому, но, подумав над этим, я увидел совсем другое.       Когда он, наконец, поднимает свои заплаканные глаза, Юнги не может найти, чем занять свои дрожащие ладони. К счастью, решение приходит оттуда, откуда его совсем не ждешь.       Хосок неуверенно берет его за руку.       — Я увидел, что, пытаясь угнаться за жизнью, пытаясь нагнать ее скорость – потусить, покурить траву, повстречаться с девушкой – я чуть не упустил самое главное. То, а точнее – того – кто всегда был рядом со мной, — он крепче сжимает его маленькую ладонь в своей. Юнги умирает. — Кто всегда принимал меня таким, какой я есть. Единственный человек, который всегда волновался за меня, постоянно помогал мне с учебой или с сольфеджио. Единственный человек, который помнит о том, что мне не нравится джанк-фуд, кто знает значение иероглифов моего имени и кто понимает, как сильно я привязан к своему мотоциклу и к своей детской мечте стать известным футболистом. Кто одним взглядом может остановить вращение галактик во вселенной, — он задерживает дыхание и смотрит прямо Юнги в глаза. — Юнги, это все ты. Ты и только ты. И я…       — Я люблю тебя.       Эти слова звучат незнакомо, так, будто Юнги не произносил их в своей голове миллиарды сотен раз, но, как он понял это днями ранее, реальность всегда отличается от того, что ты представляешь в своей голове. Жизнь встала на паузу, панорамным видом установив объектив на двух парней, сидящих посреди пустого футбольного поля; на двух парней, один из которых только что признался другому в том, о чем думал последние семь лет. Ветер ласково ерошит их спутанные волосы.       — Что… ты сказал? — будто ослышавшись, переспрашивает Хосок.       Юнги понимает, что оглядываться назад уже поздно. Его плечи передергивает.       — Я сказал, — у Юнги перехватывает дыхание, а на глаза наворачиваются непрошеные, но искренние слезы, — что люблю тебя. Я безумно люблю тебя, Чон Хосок…       И тогда жизнь снова останавливается.       Хосок его целует.       Чувство, не сравнимое ни с чем в бесконечной вселенной, охватывает Юнги целиком и полностью, завоевывает его душу так, как императоры завоевывали сотни колоний, пронзает насквозь, сжигая дотла и вновь возрождая из пепла. Он много раз представлял губы Хосока в своих снах, но никогда не мог найти слово, чтобы описать, как бы ощущался поцелуй с ним. Сейчас Юнги знает. Обезоруживающе. Футболист нежно перебирает его губы своими, будто боясь, что все это не взаправду, отчаяннее сжимает шершавые руки Юнги в своих и тяжело дышит. Будто он тоже ждал этого целую вечность.       Когда они отстраняются, Уитни Хьюстон играет в голове Юнги, а Хосок, будто впервые смотря на его лицо, оглядывает парня со всей на свете надеждой.       — Господи… это правда? — переспрашивает капитан, тяжело вздыхая. — Ты правда меня любишь?       Юнги смущенно опускает взгляд на их руки и кротко кивает.       — Кажется, уже лет восемь.       Хосок притягивает его к себе и крепко обнимает его, зарываясь носом в расстояние между плечами и шеей. Он никогда не думал, что Юнги может пахнуть так умопомрачительно.       — Боже, — торопливо шепчет он, покрывая эту часть тела Юнги поцелуями-бабочками. — Господи, я полный идиот. Как я мог не замечать этого.       Юнги нерешительно кладет руки на его спину, все еще не веря, что он не спит. Но, когда Хосок поднимает на него свой взгляд, он понимает – это все правда.       — Я начал осознавать все в тот день, на твоем балконе, — признается он, поглаживая румяные от смущения щеки Юнги. — Когда ты всю неделю убегал от меня, жизнь будто остановилась в действии. Время замедлилось, и я не мог думать ни о ком другом, кроме тебя, — он не выдерживает и снова невесомо целует его. — И, когда я увидел тебя, болеющего за меня на трибуне, единственная мысль, пробежавшая в моей голове, — это «господи, я люблю его». Внезапно для меня все стало таким правильным, таким настоящим и живым, словно ты и есть та стрелка спидометра, что регулирует скорости моей жизни.       Глаза Юнги снова слезятся, и он крепче сцепляет руки на спине Хосока, тем самым заваливая их обоих на жесткую траву. Хосок смотрит на него сверху вниз взглядом, в котором написаны все многочисленные строчки Шекспира и все бесконечные ноты Take That. Юнги притягивает его к себе и любовно, невероятно расчетливо его целует. Хосок сжимает руки под его поясницей, когда тот позволяет ему протолкнуть свой язык в его рот, ускоряя жизнь с невероятными темпами. Когда поцелуи из невинных превращаются в страстные, Юнги начинает медленно постанывать в поцелуй и тяжело вздыхать, отчего Хосок, желая насладиться этими звуками еще больше, желая сделать так, чтобы они разносились по всей Калифорнии, перемещается с его губ на линию острой челюсти.       — Хо… ах, — шипит сквозь зубы Юнги, впиваясь ногтями в чужие плечи. — Хоби, господи, м… я хочу… ты хочешь…?       — Ты представить не можешь, насколько сильно я хочу тебя, — Хосок буквально рычит, когда страстно впивается в шею Юнги своими губами. — Господи, — его дыхание и пульс ускоряются, — я думал об этом всю неделю.       — А я – всю жизнь, — почти сорвав голос, смеется Юнги. А потом давится воздухом от того, как Хосок поднимается на локтях и сожалеюще окидывает его взглядом.       — Прости, Юнги, я такой придурок, я должен был заметить раньше, должен был…       — Тш-ш, — Юнги прикладывает палец к его губам. — Я точно не прощу тебя, если ты сейчас же меня не поцелуешь.       — Я сделаю для тебя все, что угодно. Хосок захватывает в плен его губы, тем временем руками пробираясь под тонкую черную рубашку. Юнги путается пальцами в его кудряшках и ежесекундно хнычет в поцелуй, наслаждаясь тем, как его возлюбленный надавливает на его ребра, как легонько задевает левый сосок и как жадно впитывает в себя всю его душу. Юнги, изнемогая от нетерпения, проводит руками по его крепкой спине и прижимает его теснее к себе, создавая крышесносное трение между их стояками.       Хосок сильнее кусает его за губу, после чего резко отстраняется и стаскивает с себя мешающую футболку. Юнги бесстыдно любуется его загорелым подкачанным телом – потому что теперь он может. Он осторожно проводит ладонью по его кубикам, опускается все ниже к паху и невесомо касается выпуклости в спортивных штанах. Хосок передергивается, а потом сам же начинает тереться об руку Юнги, принимаясь неразборчиво его целовать, судорожно расстегивая пуговицы на рубашке.       — Приподнимись немного, — просит Хосок и подкладывает под голую спину Юнги свою футболку. Даже на грани животных инстинктов Хосок продолжает заботиться о нем. Юнги очарованно смотрит в его глаза, и Хосок копирует его взгляд.       — Я на самом деле этого не планировал, — честно говорит футболист, тяжело дыша и бережно переплетая их руки, — поэтому я… у меня ничего…       — Не переживай, — Юнги кладет ладонь на его шею и притягивает ближе, чтобы прошептать в самые губы: — Есть другие варианты.       И тогда Юнги резко меняется с ним местами, садясь на Хосока сверху и упираясь в его грудь руками. Он слышит, как удивленно вздыхает кудрявый парень, и принимается расчетливо расцеловывать его грудь. Он не сдерживается и кусает ключицы Хосока, рукой снова спускаясь к его штанам и стягивая их вниз.       — Юнги…       — Я хочу отсосать тебе, — уверенно говорит Юнги, спускаясь языком вдоль твердого пресса. Он поднимает глаза, и тонкая ниточка слюны капает на живот Хосока. — Хоби, ты позволишь мне?       — Блять, да, — сплевывает Хосок, сжимая пальцами траву под его руками. — Боже, просто сделай это. Пожалуйста.       — Можешь звать меня просто Юнги, — довольно ухмыляется Юнги и постукивает пальчиками по возбужденному члену. Хосок реагирует на каждое прикосновение, то и дело дрожа и тяжело вздыхая.       — И подумать не мог, что ты на самом деле такая задница.       — Я был влюблен в тебя черт знает сколько, имею право, — фыркает Юнги, наконец доставая из влажных боксеров возбужденный член Хосока и недолго изучая его. — Я представлял его немного иначе.       — Господи, Мин Юнги, — злится Хосок, обессилено приподнимаясь на локтях. — Ты мстительнее Монте-Кристо, признаюсь, но я сейчас лопну, если ты не…       Юнги обхватывает ртом головку его члена, и Хосок резко откидывает голову назад, ударяясь затылком о жесткую землю. Он видит, как раскинулись звезды на ночном небе, но он не уверен, оттого ли это, что они живут на побережье, или от глубоких и размеренных движений Юнги, который, сейчас он это понимает, действительно ждал этого всю жизнь. Хосок протягивает руку и привычно гладит ей чужие волосы, на что Юнги реагирует легким укусом головки. Хосок шипит, но понимает – он больше не просто его приятель для дружеских похлопываний по голове. Не просто его бадди на классах музыки и не просто пример для его подражания. Теперь все по-другому. Теперь он его.       — Юн… ах, Юнги, — скулит Хосок, крепче вцепляясь в чужие волосы. — Юнги, ты же будешь… будешь со мной встречаться, правда?       Юнги чуть не давится своей же слюной, вытаскивает член изо рта и ошарашенно смотрит на Хосока. В его фантазиях все было совершенно не так, и правда в том, что сейчас они находятся посреди пустого, чертовски пыльного футбольного поля, практически без одежды, дрожа от вечернего ветра; румяный и потный Хосок, любовь всей его жизни, лежит на своей же футболке под ним и отчаянно стонет от того, как глубоко Юнги ему отсасывает.       Все не так, как он представлял.       И поэтому все идеально.       Юнги срывается и прижимается к нему своими губами.       — Глупый, — сквозь смех и слезы шепчет Юнги, — какой же ты глупый, Хоби. Я же уже сказал тебе, что люблю тебя, люблю тебя больше, чем всю музыку на планете, как ты можешь сомневаться в однозначном «да»? — и снова жадно целует его. — Особенно когда твой член буквально секунду назад был в моей глотке.       — То есть теперь ты мой бойфренд? — восторженно спрашивает Хосок, пробираясь руками к пояснице Юнги и слегка пробираясь под кромку его джинсов. — И ты пойдешь со мной на выпускной?       — С радостью, — мурлычет Юнги, а потом нагибается к его уху и, слегка прикусывая мочку, шепчет: — Я пойду с тобой куда угодно.       Хосок меняет их местами и одним рывком стягивает чужие штаны, под мелодию чужих стонов хватая оба их члена в свою ладонь. Он целует Юнги, доминируя своим языком над его, и одновременно начинает надрачивать, с силой оттягивая вниз и подмахивая бедрами, чтобы сымитировать толчки. Юнги стонет и извивается под ним, ногтями царапая крепкую спину и открывая рот так широко, как только может, чтобы Хосок был к нему еще ближе. Он чувствует, как Хосок берет управление скоростями жизни в свои руки (иронично, ведь в его руке находятся их возбужденные члены), и, увеличивая темп, заставляет Юнги чувствовать вечность, а, уменьшая, наоборот – ускоряет каждую секунду.       Юнги думает о том, что на это способен только Хосок – он состоит из сплошных перекрывающих друг друга контрастов: упрямый и покорный, открытый и замкнутый, ангел и демон, его главная награда и его главное проклятье. Он единственный всегда придавал его жизни смысл, всегда был тем, к кому стремилось его горячее сердце, и поэтому, несмотря ни на что, одна вещь в нем никогда не обретет противоположного аналога. Он – любовь всей его жизни.       И, когда они оба кончают, громко выкрикивая имена друг друга в ночное бескрайнее небо, Юнги знает – это никогда не изменится.       — Люблю тебя, — задыхаясь, произносит Хосок, когда падает лицом на чужую грудь. — Безумно люблю тебя.       Юнги счастливо улыбается.       — Какого черта? — восклицает Ребекка на весь школьный коридор.       Очередной учебный день начинается, как обычно: выпускники болтают между собой небольшими компаниями у локеров, довольный Тэхён зажимает Чонгука возле перехода между корпусами, спрашивая, когда его родителей снова не будет дома, а по появлении Хосока все дружно радуются и присвистывают герою прошедшего матча.       Но кое-что изменилось: теперь он идет не один.       Теперь рядом с ним идет невысокий отличник Мин Юнги, одной рукой прижимающий к груди стопку книжек, а другой – держась за самого красивого парня на планете. Хосок привычно машет всем своим друзьям и желает хорошего дня, но иногда не удерживается и бросает взгляд на своего милого парня, обхватывая его маленькую ладошку и поднося ее к своим губам. Кому-то, возможно, мерзко смотреть на эту картину, кому-то радостно, а кому-то нет до них никакого дела. Но факт остается фактом – Хосок и Юнги пришли в школу вдвоем. Как пара.       У Ребекки пар из ушей идет от злости.       — Хосок, что ты творишь? — громко, чтобы все слышали, возмущается она, указывая на их с Юнги сплетенные руки. — Ты что, гей? — ее лицо сморщивается так сильно, что Юнги хочется вклеить его в выпускной альбом рядом с физиономией ворчащего Тэхёна. — Боже, да как я вообще могла встречаться с заднепроходным? И как давно ты любишь члены?       В коридоре наступает гробовая тишина. И нарушает ее Юнги.       — Вероятно, с тех пор как стал встречаться с тобой, — довольно ухмыляется он.       Лицо Ребекки кривится до невозможности, когда все вокруг начинают заливисто без остановки над этим смеяться. Она разворачивается на каблуках и агрессивно уходит из коридора, отчего многие едва ли могут устоять на месте, хватаясь за животы от раздирающего смеха. Чуть не плачущие от хохота Тэхён и Чонгук гордо показывают им большие пальцы, а Чимин с другими черлидерами воодушевленно свистят и хлопают в ладоши. Хосок восхищенно и влюбленно улыбается, смотря на Юнги, а потом делает то, о чем последний, не переставая, мечтал все долгие школьные годы.       Хосок накидывает на Юнги свою капитанскую куртку. И, видя свое отражение в зеркале, Юнги понимает, что был абсолютно прав – смотрится она на нем невероятно мило. Правильно.       — Ты моя самая любимая задница, Юнги, — хихикает Хосок, приобнимая его за талию. — Кажется, я больше не смогу смотреть ни на одну другую.       — Поверь, она того стоит, — Юнги обнажает свои десны и сильнее укутывается в куртку даже несмотря на то, что в Калифорнии стало еще жарче, чем обычно. Она пахнет свежей травой, стиральным порошком и Хосоком. Его любимым парнем Хосоком. Поэтому, несмотря на погодные условия, он будет носить ее не как показатель прав на Чон Хосока, а как показатель его бесконечной и всепоглощающей любви.       — С тобой каждый день стоит того, чтобы жить, — улыбается Хосок и целует его с самой большой на свете нежностью.       Жизнь действительно постоянно куда-то бежит – меняет скорости, как ей одной заблагорассудится. Она замедляется, когда они заканчивают школу и вступают во взрослую жизнь, в которой им по закону жанра придется разъехаться в разные университеты; вновь ускоряется, когда Хосок в перерывах между сладкими поцелуями шепчет Юнги о том, что его также пригласили и в футбольную команду Калифорнийского университета. Она не оставляет ни единого шанса на то, чтобы оглянуться назад – не позволяет зародиться ни тоске, ни горю, ни сожалениям. Но если раньше Юнги это очень пугало, то теперь, когда он думает, что стремительно бежит в неизвестном ему направлении, где есть студенческая жизнь, новые воспоминания и океаны чистой любви, он чувствует себя в безопасности.       Потому что ничто не заставляет его чувствовать скорости жизни лучше, чем ладонь Хосока в его руке.