Дело чести

      В серых предрассветных сумерках Диаваль, проспавший от силы пару часов, наконец решился встать с кровати. Пустая бессонная ночь, короткие моменты забытья, горячие влажные простыни, он насильно держал себя в постели, чтобы никого не разбудить, особенно мать, коротая после произошедшего накануне спала явно очень плохо. Перед сном Диаваль пришёл к ней и молча сидел в объятиях, он как никогда нуждался хоть в какой-то помощи, но ждать её было неоткуда. Дела сердечные никогда не были его сильной стороной, нет, и эта безобразная ситуация только доказала, что уж лучше ему быть одному, чем вообще прикасаться к чужим чувствам. Он переоделся в домашнее и вышел на лестницу. За окнами было видно густой туман, пришедший с реки. Серый мрачный холл казался незнакомым из-за странных глубоких теней там, где всегда горели рожки. Он присел на нижнюю ступеньку лестницы и прикрыл глаза.       — Тоже не спится? — Белла, явно уже давно проснувшаяся, подошла к нему и присела рядом, даже не поправив юбки. — Телеграмма от наших ребят пришла. Вальдемар в городском доме, с ним всё относительно в порядке. Внешне во всяком случае точно. Написали, что он ночью трижды куда-то выезжал без сопровождения на чужой лошади, что-то писал, жёг в камине… У меня плохие предчувствия… Мне кажется, что что-то произошло, он сбежал от нас чтобы отвести от нас беду. Понимаешь… Он вспыльчивый, но быстро остывает. Мы с ним ругались и похуже, чем ты с ним вчера, он никогда не сбегал.       — Боюсь, тут всё куда хуже. Я сделал ему больно… — Белла положила руку ему на плечо.       — Меня пугает то, что я ничем не могу помочь, он перестал мне что-либо говорить, прогоняет, молчит… У нас с ним никого больше не осталось, кроме друг друга, я не понимаю, почему он вдруг так от меня отстраняется. Родителей нет, деда, бабушки, никого, даже крёстные далеко, только мы с ним…       — Почему у тебя другая фамилия? — Белла вздохнула и смяла в руках телеграмму.       — Потому что я приёмная, Фробишшеры выкупили меня из цирка уродов, когда мне было семь. И на правах старшей сестры я всегда его сдерживала, осаждала, чтобы он не вспылил, не совершил глупостей. Пусть лучше на меня наорёт, я хоть в ответ могу крикнуть, чем на кого-то другого.       — О, ещё одни ранние пташки, — они обернулись. На верхней ступеньке стоял Мишема, уже одетый и причёсанный. — Я думал, только у меня после службы такая привычка осталась, как по команде, в половину пятого подъём, хотя на пост не нужно.       — Не спалось что-то, — Диаваль похлопал ладонью по ступеньке, приглашая сесть. Мишема быстро спустился и сел, приобнимая его.       — Понимаю. Знаешь, мы-то хоть и были в тылу, настроения там не самые лучшие. Ты же понимаешь, тоже очень многие на передовой, экономика в упадке… Н-да, слишком всё это затянулось не выдерживаем мы уже. Просто подумай, двадцать семь лет, да у некоторых это целая жизнь. А мы всё воюем и воюем. А всё из-за того теракта, — он положил Диавалю подбородок на макушку. — Ну ничего, скоро всё должно закончиться.       — С чего такая уверенность?       — Мы с дядей имели занятный разговор. Если не получится правовыми законными методами завершить всё, он вернёт солдат назад и с их помощью поднимет восстание, — Диаваль поморщился.       — Война внутри войны.       — А так и бывает, ты же хорошо изучал историю, войны, особенно гражданские, никогда не бывают простыми. Да даже войны между государствами не бывают простыми, сразу возникают разные течения, подпольщики… А гражданская война — это такое сложно устроенное дело. Ты же знаешь, на севере тоже свой раскол, есть даже те, кто считают, что нужно отделиться в отдельную страну.       — Нет, — Белла резко выпрямилась и встала. — Нельзя допускать разделения. Потому что прольётся ещё большая кровь.       — Мы это понимаем. Но люди устали. Как только всё закончится и начнёт налаживаться, отношения потеплеют. К пленным солдатам у нас относятся более или менее, их хорошо кормят, одевают, правда, они должны работать за это, но это не такая уж большая плата. По сути, на севере только и ждут, когда юг сделает первый шаг.       — Учитывая, что мы смогли выдавить из милитаристской партии очень много делегатов, это наконец становится реальностью. И не такой уж далёкой, — Белла кивнула стоящей в проходе Ани. — Скажи Шерли, пусть накрывает завтрак. Ди, сегодня заседание начнётся раньше, в девять нам нужно выехать.       В парламент Диаваль, Стивен и Белла в итоге поехали даже немного заранее. Всё, только бы успеть поймать Вальдемара. Диаваль боялся даже подумать, что с ним происходит, до чего он довёл и без того лишившегося опоры Вальдемара. По глупости, исключительно по ней. Снова знакомые улицы, наполненный гулом, пустые. Город выглядел так, как будто застыл в зиме, как будто никакая весна сюда не пришла. Толпа на площади снова бушевала, только на этот раз всё было по-другому. Диаваль слегка наклонился к окну и тяжело вздохнул.       — Людей так много.       — Если сегодня не примут законопроект о мирном урегулировании, боюсь, случится попытка захвата парламента. Шутки в прошлом, — Беладонна, наоборот, старалась не смотреть в окно. — Мы играем с огнём, раз за разом не оправдывая их ожидания. Мы с Вальдемаром сделали всё, чтобы к этому всё и пришло. А милитаристы как будто не понимают, чем всё закончится. Им впору назваться анархистами, потому что они хуже бомб во много раз.       — Надеюсь, с Вальдемаром всё хорошо, и он приедет. Сегодня слишком важное заседание, будет полный парламент в кои веки, мы постарались собрать всех, кого смогли… — Стивен перебирал присланные отцом накануне бумаги. Похоже, это бумаги по фабрике и, судя по лицу Стивена, всё очень плохо.       — Нужно было взять Мишема, сейчас даже один голос не помешает, — Белла покачала Диавалю в ответ головой и нахмурилась.       — Проблема в том, что он считается военным противоположной стороны, ему нельзя присутствовать на заседаниях.       — Да я понимаю.       Диаваль снова выглянул в окно и нахмурился. Казалось, что эти люди здесь далеко не митинговать. Как будто они заранее готовы нападать. Да ещё и Вальдемар непонятно где, нельзя сейчас разделяться, если эта человеческая волна захлестнёт парламент, их может слишком далеко разбросать. Опасно. Лошади Вальда не было на заднем дворе, Диаваль даже специально обошёл коновязь, но его рыжего араба тут не было. Казалось, что что-то грядёт, ощущение грозы накатывало вместе с криками толпы. Стивен явно тоже чувствовал себя ужасно, он мял платок и полу пиджака и пытался спрятать испуганные глаза за волосами, но выходило плохо. А вот Диаваль за волосами спрятался, осталось только зажать уши, только бы не слышать эти сливающиеся в один сплошной гул лозунги. Белла права, они готовы к войне. К войне внутри войны. Зайдя в парламент, они сразу направились в зал партии. В коридорах, на лестницах, везде стояли военные, у каждой двери. И пустота, наполненная гулом толпы. Это напоминало последний день перед взятием, когда снаряды уже рвались в городе, в пустых кварталах, но казалось, что вот-вот и в твой дом прилетит. И Диаваль трясущимися руками судорожно дописывал ноктюрн, сидя под пианино, чтобы хоть как-то себя успокоить. В зале партии стояла такая же гулкая тишина, люди совещались шёпотом, словно боясь пропустить малейшие изменения в настроении толпы. Вальдемара в зале не было. Соглядатаи стояли в углу и следили за залом, явно тоже находясь в смятении. Да что такое происходит? Диавалю начало казаться, что Вальдемар впервые за долгие годы бросил всё на самотёк, и никто оказался к этому не готов. Лайонел поманил его к себе пальцем.       — Что происходит, Ди, почему соглядатаи одни, вы без Вальдемара, никаких планов и расстановок? И почему он не ответил ни на одну мою телеграмму?       — Если бы я знал, — Диаваль нервно провёл рукой по волосам, чувствуя, как лицо искажается от боли. — Он сбежал вчера после нашей ссоры и ничего не сказал. Он был в городском доме каком-то…       — Да что за чёрт, сегодня самое важное заседание за последние несколько лет, — Лайонел раздражённо всплеснул рукой и огляделся. — Куда он пропал, что за фокусы.       — Боюсь, я вчера слишком сильно его обидел, и это моя вина, — Лайонел кинул удивлённый взгляд на Ди и погладил его по волосам.       — Нет, что ты, если бы, он ещё с прошлого заседания принялся играть в молчанку и делать вид, что не знает меня. Так что вчерашняя ссора не при чём.       Звонок заставил Ди вздрогнуть. Прощупав под подкладкой ручки стилетов, которых Белла ему дала аж две пары, он вышел вместе со всеми, стараясь держаться дяди. В коридоре была целая толпа, все шли к дверям, в зал. Действительно казалось, что такого количества людей, как сегодня, тут не было уже давно, потому что большинство из них Диаваль видел впервые. И тут он зацепился взглядом за слишком знакомое лицо. Вальдемар возвышался над толпой, бледный, даже какой-то серый. Диаваль тут же ломанулся к нему. Казалось, что это не Вальдемар, а что-то вроде мифического доппельгангера, настолько у него было пугающе никакое лицо и бесцветные глаза.       — Вальдемар! — несколько людей обернулись на его крик, дядя и Белла тут же оказались рядом. — Вальдемар, подожди!       Но он окинул их совершенно отсутствующим взглядом и растворился в толпе. Что это было? Белла потянула Диаваля к залу. Ну да, если он приехал, то тоже будет там. Там его поймать будет проще, потому что все будут сидеть. Усевшись на своё место, Диаваль дожидался, когда же подойдёт Вальдемар на своё, которое совсем рядом. Но вот с громким щелчком закрылись двери, а Вальд так и не объявился. Диаваль привстал с кресла, пока не началось заседание, и начал судорожно оглядывать зал. Ну не привиделось же ему. Нет, не привиделось, Вальдемар сидел совсем рядом с дверями, очень далеко от всех, на пятачке пустых кресел. В немного мятой рубашке без манжет, без жилета, платка, в накинутом летнем повседневном пиджаке. Серый, как восковая кукла, с глазами-пуговицами. Диаваль уже хотел к нему сорваться, но тут раздался стук молотка. Министр Сатлер, мрачнее мрачной тучи, раздвинул на своём столе бумаги и откашлялся.       — Вон там Вальдемар, — Беладонна посмотрела туда, куда указал Ди, и выругалась сквозь зубы.       — Чёрт. Что делать, он же сбежит, стоит открыться дверям… Боже, да что же это с ним, помоги нам, пожалуйста, — она вынула из-за пазухи крест и сжала в кулаке. — Никогда ничего не просила, хоть сейчас попрошу, пожалуйста, больше мне ничего не нужно, я сама всё остальное сделаю.       Диаваль сжал её руку поверх креста и кинул взгляд на Вальдемара через плечо.       Обсуждение законопроекта о мирном урегулировании затянулось, спикеры то превозносили его на лавры, то втаптывали в грязь, Диавалю казалось, что это не закончится никогда. На каждый аргумент в защиту законопроекта находился контраргумент. Когда на трибуну наконец вышел Джером, тот самый, которого так ненавидел Вальдемар, часы показывали пять. А начали они, когда ещё даже полудня не было. Было видно, что защитники законопроекта окончательно вымотаны и злы как никогда. Милитаристы едва сдерживали их напор, но им это всё же удавалось. Джером вышел следом за Лайонелом, как заместитель председателя партии. Последнее слово. Он разложил на трибуне бумаги, погладил полу пиджака, как будто там что-то лежит во внутреннем кармане, и самодовольно ухмыльнулся.       — Вся изначальная проблема милитаристской политики была в постоянных уступках. Мы не можем до конца использовать весь наш потенциал из-за засилья частного владения в секторе новейших разработок. Хотя, по сути, все разработки должны быть достоянием широких масс. У нас это превращается в какую-то нездоровую элитарность. Если бы паровая турбина и дирижабль были подвергнуты процедуре национализации, мы бы не терпели такие колоссальные убытки, какие терпим сейчас. Мы теряем людей из-за отказа частных лиц дать возможность усовершенствовать оружие и способы передвижения, — в первом ряду закашлялся, подавившись водой, Перис Франклин. — Мы жевали эту войну двадцать пять лет, и сейчас пацифисты удивляются человеческим потерям. Но я хочу говорить не об этом. Из-за неумения признать, что войну было бы проще закончить как можно скорее, мы пожинаем плоды. Голод, холод, у нас ломятся склады с углём, а его никто не покупает. Конечно, есть меценаты, которые делают всё, чтобы обеспечить государственные учреждения, но этого ужасно мало, — Диавалю захотелось засмеяться. То есть, их обвиняют в том, что они богатые и сидят тут? А кто развязал войну? — Я считаю, что нужно начать вводить особую систему. За работу на предприятии человеку будут выдаваться не деньги, а карточки с нормой продуктов, предметов потребления и угля. Всё это будет оплачиваться из карманов держателей капиталов. Так мы уровняем всех рабочих между собой, — и сделаем их полностью зависимыми от государства. И сделаем эти карточки предметом охоты и грабежа. Диаваль чувствовал, что начинает вскипать. Права была Белла, что милитаристы хуже анархистов, те хоть прямо признаются, что их цель просто развалить всю систему власти и управления во имя анархии. А эти творят свои диверсии, прикрывая лицо благочестивой маской. Он слушал вполуха, и тут едва не взорвался, услышав одну фразу. — Мы слишком сильно потакаем профсоюзам, да, нормированный рабочий день и безопасность на производстве важны, но они всё чаще и чаще сидят в парламенте и продавливают свои инициативы, которые идут в разрез с нашим основным курсом. Мы должны быть одной страной, а не тянуть кто куда.       — Вы плохо понимаете, в чём реальная проблема, — Диаваль всё же встал. — Прошу прощения, что перебиваю, но я не намерен и дальше выслушивать этот бред, написанный ради того, чтобы запудрить нам мозги, — по залу прокатился ропот согласия. А Диаваль прямо и без страха заглянул в чёрные глаза Джерома. — Вы мните себя управленцем, хотите и дальше оставить у себя в руках власть, но при этом загнать всех людей к себе под пятку. Оглядитесь вокруг себя и наденьте очки, если плохо видите. Одежда, которая на вас надета, кресло, на котором вы видите, еда, которую вы едите. Кто её делает? Вы? Или кто-то из здесь сидящих? Нет. Это всё делают те, кто стоят на площади. Вы живёте за их счёт, превращая результат их труда в деньги, и считаете, что можете всё. А если их не станет, кто будет вас обеспечивать? Или вы и вспахать поле, и на ткацком станке, и на фрезерном можете работать? Сомневаюсь. Мы все здесь не для того, чтобы решать свои собственные личные комплексы, обиды и несбыточные мечты, а чтобы сделать всё, чтобы те, кто дал нам всё, ни в чём не нуждались. Или вы думаете, что парламент чем-то отличается от северного совета федерации? Народ — не ваши рабы. Это вы — слуги народа.       Он видел, как опускают глаза парламентарии, как тяжело вздыхает министр. Умение не держать язык за зубами, неужели оно наконец пригодилось и послужило на благую цель? Джером цокнул языком и ушёл из-за трибуны на своё место. Люди начали шептаться, переговариваться, обсуждение перед голосованием. Почему-то не было никаких сомнений в том, за что люди проголосуют. Не из-за его речи, нет, Диаваль просто заткнул Джерома, по сути, затолкав ему в рот его же шейный платок. Он надеялся, что этим показал сомневающимся или запуганным милитаристам, что они могут голосовать за то, что считают правильным лично они. Беладонна тихонько выскользнула в проход, чтобы дойти до Вальдемара, Диаваль снова окинул его встревоженным взглядом. И тут Вальд посмотрел на него, прямо в глаза. И Диаваль увидел там что-то ужасное, в его глазах было видно прямое предостережение, как если бы он в голос крикнул Ди пригнуться, упасть на пол. Гул в зале разрезал громкий выстрел, и все тут же пригнулись. Диаваль обернулся к трибуне и понял, что пока они все смотрели кто куда, Вальдемар следил за Джеромом и видел, что тот делает. А он стоял за спиной мистера Сатлера и держал пистолет у его затылка. Со всех сторон послышались щелчки карабинов. Люди, которые ничем не выделялись в толпе, доставали винтовки, они держали на мушке всех, кто смел пошевелиться. Соглядатаи замерли, готовые к атаке. Казалось, что воздух можно резать, как масло — настолько сильно было напряжение. Диаваль за шелестом крови в ушах уже перестал слышать шум митинга, перед глазами заплясали чёрные мошки.       — Как же мне надоело с вам бодаться. Ей-богу. Я пришёл сюда не для того, чтобы постоянно изображать из себя барана, — голос Джерома раздражённо звенел. — Вы просто мягкотелые идиоты. Все. Сидите, что-то решаете в кабинетах. А историю пишут решительные люди. Мне это надоело, — он направил пистолет на председателя милитаристов и нажал на крючок. Мужчина рухнул на пол и скатился по ступенькам с простреленной головой. Диаваль судорожно закрыл глаза рукой, чтобы не видеть. — Сегодня никакого законопроекта принято не будет. Я буду выводить вас по одному на балкон, расстреливать и скидывать к митингующим. Пусть видят, каких жалких людей выбрали в защитники. Но я не буду убивать всех, нет, мне нужно правительство, — он наклонился к бледному мистеру Сатлеру и поправил ему лацкан пиджака. — Я не собираюсь убивать вас, министр. На самом деле я здесь чтобы уничтожить одного ублюдка, — все тут же обернулись на сидящего в самом последнем ряду трибун Вальдемара. Секунда, ещё секунда — и он вдруг улыбнулся. Такой улыбки у него Ди не видел до этого, она напугала по-настоящему. Вальдемар хмыкнул и жестом заядлого иллюзиониста вытащил из воздуха письмо. Повернул его векселем к Джерому и улыбнулся ещё шире.       — Ничего не потерял? — Джером погладил полу пиджака и ухмыльнулся в ответ.       — Блеф.       — Да? Ну проверь свои драгоценные донесения от мистера Криди и Джека Милтона, — Джером дрожащей рукой залез в карман пиджака и вытащил точно такой же конверт. Раскрыв его и увидев внутри совершенно пустую бумагу, он швырнул его на пол и скривился в гневе.       — Ты, тварь, ты пытаешь и убиваешь людей, идёшь по головам к своей цели и считаешь себя праведником, ты за счёт жизни сослуживца только выжил при Ихантале, ты жив, а он сдох и удобряет цветы на могиле. И всю жизнь ты чужими руками загребаешь жар, стоишь за чужими спинами и смотришь на меня из-за их плеч, трус. И нет, я здесь не чтобы убить тебя. На тебя у меня грандиозные планы, я устрою целый парк кровавых аттракционов, чтобы ты убил себя сам. Я здесь, чтобы убить одну шлюху, которую ты приволок в парламент. Твою карманную собачку, — Ди показалось, что он наводит пистолет на стоящую в проходе Беллу, но тут понял. Нет. Эта пуля предназначена ему. — Ты не умеешь выбирать себе друзей, все как на подбор уроды, гомосексуалисты, и сам ты такой же урод.       Диаваль не знал, что делать. Если пригнётся, то умрёт кто-то позади него, если не пригнётся, то получит пулю в голову. Вальдемар так далеко, как будто в другой вселенной, никто ему не поможет. И если с холодным оружием ещё можно потягаться, то тут он бессилен. Только посмотреть этой твари в глаза напоследок, чтобы запомнил, что он умирал без страха, только с ненавистью. Но тут раздался смех. Вальдемар смеялся, нервно, как будто его накрывает истерика, он медленно поднялся с кресла и всё так же смеясь, дошёл до дверей.       — Ну давай, попробуй.       В наступившей секундной тишине стало слышно какой-то шум в коридоре. Победно заулыбавшись, Вальдемар щёлкнул замком на двери и распахнул их. И в зал хлынула разъярённая толпа митингующих, вооружённых то ломами, то битами для крикета, то лопатами. Диаваль всё же присел, чтобы не дать Джерому сделать задуманное, и закрыл голову руками в ужасе перед толпой. Митингующие как будто ничего не видели и не слышали, ни охрану, ни начавших стрелять в них людей Джерома. Людской потоп волной затопил огромный зал парламента, сметая всех на своём пути. Диавалю повезло что он успел присесть и его как будто огибали. Только бы не затоптали. Воздуха перестало хватать, от криков, выстрелов в ушах зазвенело, он едва успел вытащить стилет, как в него вцепился какой-то ублюдок из наёмников. Помня наказ Беллы, он с размаха всадил лезвие куда-то, куда достал, и его тут же кто-то толкнул. Уже попрощавшись с жизнью, он вдруг почувствовал на запястье чьи-то жёсткие пальцы. Его буквально вздёрнули на ноги и поволокли куда-то. Из-за своего роста Ди не видел ничего, не понимал ничего в ужасной толчее, его то и дело толкали и дёргали. Он не видел того, кто его тащит, да что там, он даже собственной руки не видел и мог только надеяться, что это друг, потому что сам он отсюда не выберется. Впереди показался свет, и он буквально вывалился в коридор. Здесь людей было меньше, наконец можно было вдохнуть немного воздуха. Ди схватился за стену, чтобы не упасть и тут перед глазами появилось испуганное бледное лицо Вальдемара.       — Ты цел?       — Да… — Диаваль тяжело вздохнул и махнул рукой. — Я… Маме не говори.       — Обещаю. Чтобы я ещё хоть раз сел далеко от тебя. — Вальдемар нахмурился и обернулся к стоящей здесь же Беладонне. Она потеряла где-то трость и выглядела очень помятой. — Всё в порядке?       — Да. Там военные по лестнице поднимались.       — Отлично, пусть разнимают, — Вальдемар уже хотел бежать к окну, чтобы посмотреть на площадь, но тут к ним вышел Лайонел с Даниэлем. Дядя платком вытирал текущую из носа кровь и на ходу поправлял лацканы пиджака. Вид у него был хоть и странный, но ужасно довольный. Даниэль, на удивление, красовался только малиновым синяком на скуле.       — Ты показал ему то, о чём я подумал? — Вальдемар улыбнулся уже совсем по-своему и вынул письмо из рукава.       — Да. Его принесли Джерому за час до заседания, — Беладонна тут же оказалась рядом с ним и от души треснула по руке. — За что?       — За то, что вчера сбежал и никому ничего не сказал! Для чего я в этом доме? Для украшения?       — Об этом не знал никто, только я, даже соглядатаев я решил не ставить в известность. И… я вчера был не в духе из-за этого, слишком много ответственности. Но у меня получилось, — Вальдемар заулыбался уже своей невероятно восторженной улыбкой человека, который сотворил самое величайшее шоу в мире. — Он думал, что дёргает за ниточки, а на самом деле последние несколько дней всё шло исключительно по моему сценарию. Я спровоцировал его сделать то, что он сделал, я заставил его расставить своих людей именно так, как было нужно мне, я подменил ему всю документацию и письма, заставив думать, что мы идиоты и попались на крючок, я впустил митингующих, всё это сделал я. И теперь он обречён, изначально был обречён. Он думал, что никто не знает о его заговоре, но я готовил всё, говорил с главами профсоюзов, договаривался с военными на дверях, чтобы они пропустили отобранных мною людей. В зале нет ни одного случайного человека. Они выучили в лицо всех его наёмников, его самого, всех его подпевал. А ещё я сам вёл переписку с Криди от его лица, и этот напыщенный петух выдал всю цепочку. Вот, чем я занимался последнюю неделю. Я хотел начать раньше, но болезнь, а потом приезд Диаваля сильно спутали мне карты.       По коридору в сторону зала прошагал целый взвод военных с винтовками. Только бы не стрельба… Но Вальдемар свистнул, крики и гомон в зале начали стихать. Военные растаскивали дерущихся по углам, милитаристов в одну сторону, митингующих в другую, пацифистов в третью. Ужасно растрёпанный мистер Сатлер вышел к трибуне спикера и откашлялся.       — В свете сегодняшних событий, я объявляю о роспуске парламента и досрочных перевыборах, — со всех сторон раздались аплодисменты. — И так как с данного момента парламент недействителен, право принять документ о мирном урегулировании остаётся за кабинетом министров. Завтра утром будет дан окончательный ответ, и к передовой будут отправлены переговорщики и министерские полки, чтобы начать процедуру возвращения военных-срочников домой. Председатели партий и профсоюзов идут за мной. Соль идут все. Всех зачинщиков в мой кабинет, Джерома Джерома под стражу. Митингующих вывести на площадь.       Он собрал стопку бумаг и направился к выходу из зала под восторженные возгласы. Диаваль догадывался, что он будет делать, и его начало по-настоящему разрывать от восторга. Неужели он дожил до того момента, когда всё кончится? В сопровождении Вальдемара, мистера Франклина, ещё нескольких беспартийных, дяди, Даниэля и министерских офицеров он вышел на широкий балкон с колоннадой над центральным входом. Мистер Сатлер тяжело облокотился о парапет, рассматривая похожую на волнующееся море толпу. Людей сегодня действительно невероятно много, как же хорошо, что Вальдемар даже этот захват парламента спланировал и проконтролировал, иначе всё закончилось бы куда хуже. Из дверей под конвоем вывели всех, кого до этого впустили, военные оцепили лестницу на входе. Мистер Сатлер махнул рукой, и они выстрелили в воздух, привлекая внимание.       — Я, премьер-министр Гордон Сатлер, объявляю о роспуске парламента и досрочных перевыборах, — конец фразы утонул в восторженных криках. Все и так поняли, что это означает. Что теперь люди решают свою судьбу, наконец-то. Министр вытер лоб рукавом пиджака и обернулся на подошедшего соглядатая. Тот что-то шепнул и лицо Вальдемара исказилось от бессильного гнева.       — Джером сбежал.              Городской дом оказался в районе большого парка, занимающий место на два таунхауса, снаружи оплетённый девичьим виноградом, внутри гулкий, пустой. Чёрно-белые в шашечку полы, двери в пустые комнаты, винтовая лестница с одиноко висящим портретом пожилого джентльмена, который, казалось, смотрел с укором. Шаги по мраморному полу отлетали эхом от стен. Здесь было промозгло, зимой не топили. На втором этаже в комнатах было видно накрытую сукном мебель, похожую на пыльных призраков. Серый туман за окнами и ранние ещё сумерки не пропускали достаточно света, превращая городской дом в сумрачный замок. Они приехали сюда, чтобы увидеть результаты титанического труда секретной службы, которую создал Вальдемар. Соглядатаи и военные обыскали весь парламент с крыши до коллекторных катакомб, ничего не нашли, Джером испарился. Некий мистер Нолан, глава следственного комитета, тут же подписал указ о поимке и заключении под стражу без возможности внесения залога. И после этого Вальдемар предложил им всем проехаться до городского дома Фробишшеров, чтобы в тишине и спокойствии ознакомиться с любопытными документами. И вот они все здесь, мистер Нолан, Сатлер, дядя, Белла и он. Вальдемар завёл их в единственную комнату, где мебель была открыта. Здесь было тепло, похоже именно здесь Вальд и провёл ночь, топил камин. А судя по количеству бумаг и каких-то талмудов в шкафах, он тут всю неделю бывал, когда якобы отлучался по делам. На диванчике небрежно валялись одеяло и подушка.       — Присаживайтесь, — он отодвинул от окна кресло и повернул к Лайонелу. Потом постучал по стеклу. — Никаких лишних ушей, полная конфиденциальность.       — Я так понимаю, у вас есть бумаги по Джерому Джерому, — мистер Сатлер присел на диванчик между Беладонной и Диавалем. Мистер Нолан остался стоять.       — Я начал копать на него давно, ещё весной прошлого года. Я понимал, что ныряю в кроличью нору, и не факт, что вынес бы оттуда свою шкуру. В общем, не так давно, перед Рождеством, я наконец зацепился за пару ниточек, которые можно было потянуть, и начал разматывать. Не буду рассказывать, что я делал и откуда всё это доставал, расскажу о результатах расследования. Он купил фамилию, вексели, бумаги о якобы происхождении, счета… — Вальдемар бросал на пол лист за листом, а потом вытащил оттуда маленькую фотокарточку и передал мистеру Нолану. Тот раздражённо цокнул языком, выражая крайнее раздражение. — Джерома Джерома не существует, зато существует Данмар Франтишек, осуждённый за вооружённые нападения и подготовленный к депортации. Но его удачно на границе прибрала к рукам анархистская организация, и он быстро сделал там карьеру. И шесть лет назад появился Джером Джером, который вошёл в милитаристскую партию не для того, чтобы вести политику, а чтобы развалить страну окончательно и на руинах возглавить вооружённые отряды анархистов. И он прав, я покупал людей, я убивал, я пытал, чтобы раздобыть все эти бумажки. Прежде чем смог наконец залезть к нему в голову. И я начал им управлять, подкладывая бумаги, заменяя письма, с помощью моих людей я смог заставить его экипаж ехать той дорогой, которая мне была нужна, я даже смог его заставить выбрать именно тех людей себе в прихлебатели, кого выбрал я, — Вальдемар наклонился вперёд, не скрывая полубезумный блеск в глазах. — Но это не всё. Я нашёл у одного из его ублюдков кое-что, — он достал из кармана гребень с гранатами, и Диаваль чуть не подскочил. Гранатовые шпильки, которые не забрали убийцы его родителей. Шпильки без гребня не носят. На золоте было видно красные пятна крови. Белла зажала рот рукой. — Он сказал, что это было доказательством того, что они выполнили работу. И именно через него я нашёл всех, к кому попали документы отца. И достал всё, до последнего листа. Ну, точнее, выкрал, хотя это и так принадлежит мне. И добавлю туда ещё стопку своих расследований. Он хотел творить разруху, но мои родители и вы, мистер Соль, очень мешались. И если вас он достать не успел, то моих родителей убили, одновременно запугав и украв документы. Он думал, что Фробишшеры скинуты с хвоста, но тут вдруг вышел я. И я не отец, я противник куда страшнее, потому что у меня есть то, чего нет у Джерома. У меня есть чёткая и ясная цель, а не абстрактное «хочу править миром», — Вальдемар метнулся к камину и опёрся о каминную полку, запуская пальцы в волосы. — Мне… Мне очень плохо, простите… Я… я слишком глубоко залез в него, — Диаваль быстро оказался рядом и положил руку на плечо. — Я слился с ним, и нужно время, чтобы оторваться, мне очень плохо, я… Теряюсь в пространстве и мыслях. Поэтому прошу ничему не удивляться.       — Мы всю голову сломали, пытались понять, что с тобой, почему ты такой, — Ди обнял его со спины и прижался щекой к плечу. — Если тебе будет плохо, говори, не молчи, мы поможем, мы не чужие люди, мы рядом. Пожалуйста. Ты меня слышишь?       — Да… Я так и не придумал, как заставить тебя остаться дома и не приезжать на это заседание. Я даже думал… Неважно, думал подлить кое-что в чай, чтобы тебе стало плохо, и ты остался дома с врачом и служанками.       — Господи, ну дурак же как есть, — Диаваль фыркнул.       — Мы можем начать судебный процесс сейчас, когда нет никаких действующих членов парламента по сути. Мы можем арестовать всех, на кого вы укажете, начать следственную проверку, — мистер Сатлер поднял с пола один из брошенных Вальдемаром листов и хмыкнул. — Мразь, вы только посмотрите. Смывка для лака… Кто бы мог подумать, что так можно обналичить такие чеки.       — Это ещё не всё, у меня есть кое-что в разработку… — Лайонел оборвал Вальдемара жестом руки.       — Ты едешь домой, приводишь себя в порядок, вкусно кушаешь и спишь сколько положено. А я беру временно твою службу, соглядатаев и твои расследования на себя. Белла с Диавалем проследят. Никаких возражений я не принимаю.       — На самом деле я не против, потому что у меня и моих людей задача посложнее. Джерома нужно поймать как можно быстрее.       — Вальдемар, пожалуйста, сегодня и завтра я хочу, чтобы ты отдохнул, — Лайонел взял из рук мистера Нолана несколько бумаг с каминной полки и принялся их листать. — А потом я приеду к тебе, и мы обсудим этот момент. У нас есть время.       — Он не будет уезжать из страны, я уверен в этом. Сегодня его объявили персоной нон-грата у нас, завтра это сделают дружественные страны, — Вальдемар почесал кончик нос и поморщился. — Никто не захочет его укрывать, потому что для нас это преступник номер один. Плюс все будут понимать, что он может быть опасен и для них.       — И что тогда вы предлагаете сделать? — мистер Сатлер поднял на Вальдемара испытывающий взгляд.       — Он будет винить во всём с ним произошедшем нас, — Диаваль наконец шагнул вперёд из-за спины Вальдемара. — И это хороший шанс. Он попытается убить нас, ему уже нечего терять, он понимает, что его ждёт расстрел, но он захочет забрать нас с собой. Мы можем словить его как рыбу на удочку. Скажем, устроить какое-то открытое мероприятие со свободным входом. Благотворительное представление. Мы будем мелькать там и в какой-то момент отойдём в уединённое место. Он тут же окажется рядом. Как и соглядатаи, конечно.       — Диаваль, я обещал твоей матери, что постараюсь за тобой проследить. Я понимаю, что всем хочется быть героями, но ты не думаешь, что он может оказаться хитрее? Да, у него больше нет ресурсов, он не может воровать наши переписки, не может подслушивать и лезть в наши документы. Но он не дурак, раз шесть лет смог проработать в парламенте, — Ди прищурился и ухмыльнулся на один бок.       — Я знаю таких людей, от жажды мести у них застилает глаза, они перестают думать и просчитывать. Он умён, очень умён, раз смог шесть лет водить всех за нос. Но не сейчас. Он загнан в ловушку и понимает это. Это, конечно, очень явная манипуляция, но почему бы не попробовать? Если не получится, так хоть устроим благотворительный концерт. Мне кажется, что уж на этого подонка можно сеть пошире поставить, где-то да попадётся.       — О Боже, за что вы мне оба на голову. Если Белла согласится, я вас всех троих к знакомому психиатру отправлю для душеспасительных бесед. А то что-то у вас в Сансет Энд плохая атмосфера, всех так и тянет голову в петлю засунуть, — дядя раздражённо всплеснул руками. — Делайте концерт, но не раньше следующей недели, а ещё лучше — аж через одни выходные. Вам нужно Вальдемара в норму привести, а нам нужно разгрести те завалы, которые нам пытался организовать Джером.       — Мы никуда и не торопимся, нам нужно с многими людьми поговорить, обсудить, чтобы концерт действительно состоялся. Не всё же мне одному отдуваться, мистер Ру будет не в восторге. Только недавно всё зашивал, а тут сразу концерт.       — Сейчас вы все едете под присмотром соглядатаев в Сансет Энд, и до среды чтобы никаких происшествий. Диаваль, разрешаю следить и подслушивать, обо всём, что происходит в поместье докладывать мне, — словив удивлённый взгляд Беллы, он махнул на неё рукой. — В ненадёжности вас двоих я уже убедился, вылитый папа, кошмар.       — Только тогда мы заедем в одно место, — Ди взял Вальдемара за руку. — Ты знаешь, где живут сейчас Роуз Вите и Джейкоб Хорнет?       — Конечно, я передам кучеру адрес. Всё, а теперь выметайтесь. А вот эту всю макулатуру выносите и в мой дом.       — Там в книгах по номерам листы! — Диаваль уже выволакивал Вальдемара из комнаты, когда тот давал последние указания.       Вальдемар плёлся за Ди как в полусне, немного пошатываясь. Сколько ночей он не спал? Уже усевшись в экипаж, он закатал рукав и потёр перевязанную ладонь. Судя по некрасивому пятну, повязку пора менять. Как только экипаж тронулся, Диаваль принялся аккуратно снимать бинты. Под сиденьем есть аптечка, он знал точно, бинты там найдутся. Рана выглядела не очень хорошо, но без воспаления и гноя. Заживать будет долго.       — Чёрт, как же тянет… И когда ещё успел перевязать…       — Тебе врач вроде перевязывал, — Диаваль начал аккуратно обматывать ладонь бинтом.       — Так я поранился в поместье? Я думал, за ручку в доме схватился… — Ди поднял на него удивлённый взгляд.       — Ты вообще не помнишь? Ты протирал клинок и, когда вставлял его в ножны, рука попала в замок.       — Клинок в трости? — Белла тут же напряглась. — И ты поранился отравленным клинком и не сказал ничего?       — Я… Я не помню уже, если честно. У меня последние три дня как в тумане, я и часу не проспал, наверное… — Вальдемар откинулся на диванчик и подложил под голову подушку. — У меня в голове только документы и сведения, для такой мелочёвки места нет.       Диаваль даже не знал, что испытывает. Значит ли это, что Вальдемар забыл о причине ссоры? Он заглянул Вальду в глаза и натолкнулся на такой взгляд, что сразу понял. Это была не мелочь, и Вальдемар не знает, что ему делать, что говорить и что делать сейчас, после всего. И надеется, что сам Диаваль забыл. Глупый. Завтра утром обязательно поговорят, сейчас Вальдемара ждут только плотный ужин, ванна и кровать на всю ночь. Слишком уж осоловевший у него вид, а такие разговоры могут его ещё и раздёргать.       Дом мадам Лангтри напоминал дом самого Ди, такое же расположение комнат. Скорее всего, это одни из тех типовых домов, которые построили ещё в середине прошлого века. Вальдемар задремал, Белла осталась с ним, пусть хоть немного отдохнёт, поэтому Ди пошёл один с соглядатаем. Дверь дома ему открыла домомправительница. Она провела на второй этаж, в большую комнату с выходящими на маленький садик окнами. Роуз, сидевший до этого за секретером, едва не подавился кофе, и кинулся к нему.       — Какая неожиданная встреча! А мы с Джейкобом как раз обсуждаем тот факт, что мы тут как узники или отшельники. Нас особо никуда не выпускают, телеграммы только, письма. А так хочется погулять по городу.       — Не советую. Всё серое, унылое, баррикады даже успели нагородить. Весна сюда ещё не пришла.       — Хах, смотря куда, — Роуз указал на окно, за ним буйным цветом расцвела черешня, нежная, розоватая и красивая даже в такой туман. — Предлагаю выпить за твой приезд, ей-богу, я на таких нервах, что так и тянет пригубить стакан, а просто так пить по мне так дурной тон.       — Роуз, я всего на минуту… — Роуз поднял руку и вытащил из секретера какую-то чёрную бутыль.       — Всего один тост, я не буду тебя держать. Джейк, ты тоже.       — Т-ты зап-прет-тил-л м-м-мне п-пить, — Роуз протянул ему стакан виски и хмыкнул.       — Я запретил тебе надираться в хлам, а выпить немного в компании со мной и друзьями — нет, — Диаваль взял виски из рук Роуза и присел на кресло. — Я слышал о том, какой переполох ты устроил в парламенте.       — Это ещё почему я?       — Потому что ты даже на концерте в почтенной филармонии умудряешься сделать шоу, кто бы ещё мог так расшевелить это сонное не в меру место, как не ты, — Роуз отсалютовал им стаканом. — Ну что, за небанальных, шокирующих, зато таких популярных и талантливых нас.       Диаваль опрокинул в себя стакан, зажмурился и поджал губы. Он не очень любил крепкий алкоголь, он слишком резко бил в голову. Роуз мог пить бутылками, как будто это вода, а Ди быстро становилось плохо. По глупой юности они соревновались, выпивали стакан коньяка и играли самое затейливое произведение, потом ещё стакан и снова играли. Считал, кого на сколько хватит, пока пальцы не начнут заплетаться. Подумать страшно, что творил всегда прилежный и ангелоподобный Диаваль, когда оторвался от родителей, на сплошной эйфории. Он успел повзрослеть, а кто-то так и остался в детстве и до сих пор пьёт на спор. Джейкоб выпил и с каменным лицом пододвинул к себе вазу с цветами и отхлебнул из неё под гогот Роуза.       — Боже, прости, я забыл, что тебе эта фирма не нравится. Ну мне отдай, я тебе сейчас коньяка принесу на шоколаде.       — Н-не н-надо, — Джейкоб костылём пододвинул к себе столик с блюдом печенья, закинул одно в рот и отпил из стакана, уже с улыбкой. — В-вот так-к-к вк-кусн-но.       — Так ты просто проведать нас приехал? И почему без охраны? Слухи ходят один лучше другого, тебе угрожали оружием. И почему твои спутники остались в экипаже?       — Я всего на пару минут, я хочу предложить вам подумать над моим предложением, только подумать. Пожалуйста.       — Ну валяй, что там за невероятное предложение? — Роуз закурил сигару и заулыбался. Он никогда не терял оптимизма, во всяком случае внешнего так точно. Даже повязка его не сильно расстраивала и уж точно не портила.       — Я хочу предложить вам через две недели выступить на благотворительном открытом концерте в Гранд-театре. Я тоже буду выступать, всех, до кого смогу достучаться, позову. А вы как раз в городе, вот я и решил предложить вам первым, — наступила тишина, Роуз задумчиво затянулся сигарой.       — Всё будет зависеть от того, как скажет врач, и как мы будем сами себя чувствовать. Я-то ладно, могу хоть с завязанными глазами играть, чёрт бы с ним, на ощупь научился. А у Джейкоба теперь проблемы, инструмент не поносишь, описаться неудобно, нужно по-другому зажимать, сплошные проблемы…       — Р-роуз… — Джейкоб попытался его перебить, но тот даже не заметил.       — Протез раньше июня ставить нельзя, нужно, чтобы всё зажило. Тем более, сейчас очень нестабильная обстановка, сам знаешь, раз — и опять что-то случилось. И я, может, и смогу на своих двоих убежать, а Джейкоб? Нет, я могу его на руках, конечно, своего золотого эклерчика, но слишком много проблем. В общем я не совсем уверен, что мы примем предложение…       — Роуз, н-не…       — Почему не надо? Я всё понимаю, но сейчас крайне неспокойное время и стоит поберечь себя, особенно когда ещё не оправились и до сих пор таблетки горстями глотаем и на перевязки ходим.       — Роуз! — Ди удивлённо вскинул брови. До этого сидевший немного сгорбившись, как и всегда, Джейкоб вдруг распрямился и нахмурился. — У меня не отрастёт нога, понимаешь? Хоть как себя береги, а новой не будет, всё. И какой смысл себя беречь, скажи? Прикажешь мне и дальше играть роль диванной подушки до тех пор, пока не сделают паспорт? — Роуз даже не обернулся, он, наоборот, сжался, всё так же смотря в окно. — Я теперь навсегда инвалид, и с этим надо как-то жить, а не пытаться спрятаться под кровать. Я буду играть. Не хочешь? Я буду играть сам, — наступила тишина. Диаваль ждал решения, хоть какого-то. Он до этого только один раз слышал, как Джейкоб сказал больше нескольких слов, не заикаясь. Когда он буквально налетел фурией на грузчика, уронившего инструмент Роуза. Идеальный чёткий поток ругани заставил его зажать рот рукой, чтобы не рассмеяться. С момента первого знакомства он и так гораздо меньше зажимался, а прощание с опиумом так и вовсе превратило его в человека. Но с Роузом наедине он наверняка говорит без запинки, потому что не смущается.       — Мы будем, — Роуз выкинул окурок в пепельницу и обернулся. Смятение на лице казалось таким болезненным, что Диаваль не выдержал. Встал и подошёл к нему поближе, чтобы взять за руку.       — Знаешь, сначала мне тоже казалось, что я не боец. Я прошёл лагерь и работорговый рынок, на меня нападали, я был на грани смерти, я научился защищаться. И могу тебе сказать, что каждый из нас воин. И вы тоже. Не бойся, там будет охрана Вальдемара. Поверь, эти люди стреляют в муху на лету из пистолета, так что они смогут за вас постоять.       — Знаешь, я сегодня первую ночь как выспался. Не просыпался от кошмаров. Мне до сих пор снится, что на нас падает крыша. А этот герой диванный так и вовсе громких звуков бояться начал, — он кинул ехидный взгляд на Джейка. — А аплодисменты, а?       — Переживу, я сильный, не надо делать из меня маленького ребёнка. Мы оба сильные и не такое переживали.       — Ладно, чёрт с тобой. Но если что, это была твоя идея, — Роуз обернулся на Диаваля и положил руку на плечо. — Мы ещё поспорим наедине, я потом отправлю телеграмму.       — Тогда в Сансет Энд отправляй. Я там надолго ещё останусь.       Диаваль обнял их обоих, начал спускаться по лестнице и слегка улыбнулся. Он уже настолько привык к Сансет Энд, он даже не представляет, как уедет отсюда в свой дом. Сначала он показался Ди вычурным до ужаса, но сейчас он понимал каждую деталь поместья, как будто слышал его дыхание. Дом. Почти родной, с родными людьми, которые сделали для него просто невероятное.