***
Ему не нравилось, когда она уходила без него, ему не нравилось, когда она уходила одна, будь то Цетус или Фортуна, будь то прогулка, покупки, тренировки, попытки побыть сама с собой, не так важно, ему просто не нравилось. Глупо, небезопасно, опрометчиво, она даже не использовала перенос, порой просто оставляя своего выбранного в качестве "спутника" варфрейма у десантной площадки и уходя куда-то, чаще всего ночью. Это порой особенно сводило с ума и заставляло Умбру идти уж на совсем крайние меры, за которые он не стыдился, но и не был горд, все же он презирал любое действие, что по его мнению проявляло хоть какие-то его слабые черты характера. Многие из них теперь, конечно же, были связаны с его Оператором. Он не был глупым, он умел пользоваться аппаратурой орбитера и наблюдать со стороны, управляя сенсорами так, чтобы действия тэнно были видны ему хоть в малой степени, чтобы он просто знал, что она в порядке и больше ничего, даже если рядом в это время без остановки гудела чем-то всегда недовольная нянька Ордис. — Оператор не давала разрешения, ты ведь понимаешь, что твоя наглость рано или поздно ПРИВЕДУТ К СМЕРТИ выйдут тебе боком? Он никогда не обращал какого-то особого внимания на угрозы цефалона, прекрасно зная о том, что ему было не менее интересно и беспокойно за состояние его любимого Оператора. Ордис по самой сути своей никогда не был против авантюр, а его упреки и наставления были скорее чем-то вроде лая сторожевого пса, который пусть и знает, что угрозы нет, но выполнять свой долг обязывается беспрекословно. В этот раз, когда Умбра вновь полез к панели наблюдения, исключений, само собой, не было. — Ох, какая же наглость, я... Я просто не понимаю, как Оператор могла допустить такой своевольности, где это видано, чтобы варфреймы и... И ЭТО, — точно бы дерганная брюзга, он покосил свой голографический экран в сторону играющей с деталью оружия хьёкки, лениво поднимающей ухо в вопросительной манере, — Вели себя так, словно они окончательно ПОТЕРЯЛИ ЧУВСТВО СТРАХА отбились от рук и забыли, кто здесь цефалон корабля, кто Оператор, а кто обязан подчиняться своего рода правилам! Ордису порой и правда была свойственна некая резкость в трактовках, но, зная их природу, Умбра, само собой, никогда не обижался на уже ставшего своего рода обязательной частью окружения цефалон, точно бы растворяя его речь, концентрируя внимание на камере, что транслировала тэнно. Правда в этом уже не было необходимости. — Нашли что-то интересное? А мне покажите? — невысокая фигура девушки, держащая что-то громоздкое в руках, сразу приковала взгляды всех трех виновников торжества. Ну, двух с половиной, все-таки, маленькая хьёкка не вполне понимала, что происходит и почему вокруг столпилась целая группа народу. — О-Оператор! Я... Мы тут... А я... Как прошло посещение Цетуса!? — Умбра опять рылся в датчиках наблюдения? — ее медно-охровые глаза нежно сфокусировались на месте раскола шлема Умбры и встретились с его, темными, переливающимися оловянно-угольными мотивами, в которых при нужном ракурсе можно было разглядеть намек на темно-голубые блики. Тэнно, конечно же, не в первый раз ловила его на подобном занятии, как и не в первый раз он всячески отрицал в нем нечто постыдное. Отчасти. Он поклялся ей, пообещал защищать, это был его долг, его плата, как и ее плата была в том, чтобы находиться рядом и быть его волей. Он ненавидел, когда она уходила без него, ему не нравилось, когда она не была рядом. Разве она не могла выполнять свой долг так же, как он выполняет свой? Умбра не реагировал, он никогда не реагировал, если только они с тэнно не были наедине. — Я их предупреждал! Я говорил, что это ужасная идея! Оператор, вы совсем распустили своих подопечных, вам нужно быть чуточку строже. — Строже? Ордис, но ведь... — тэнно нежно постучала ладонью по бедру, подзывая уже поднявшуюся и грациозно семенящую к ней хьёкку. — Ты тоже мой подопечный, разве не так? Мне и к тебе нужно быть строже? Так и не дождавшись ответа ужасно смущенного цефалона, тэнно лишь рассмеялась, давая команду хьёкке, чтобы она направлялся в глубь отсека. — Будь добр, помести Уту в стазис, ей нужно отдохнуть, сможешь сделать это для меня, приятель? — Ох, Оператор, все что угодно для вас, даже контакты с низшими звеньями пищевой цепочки! — провожая экран и хьёкку взглядом, девушка сделала пару шагов навстречу Умбре, все так же стоящему точно бы без малейшего намека на жизнь. На этой дистанции их разница в габаритах и особенно росте казалась еще более выдающейся, и если для Умбры было веселым занятием пошутить над этим фактом, положив время от времени ладонь на макушку своего оператора, то ей такие шутки казались чем-то угнетающим и раздражительным, но что сказать? Видеть ее раздраженно зыркающей на него глазами или злобно рычащей себе под нос, точно щенок кубрау, было своего рода энергетической подпиткой. Или просто очаровательным зрелищем. — Я же сказала тебе, чтобы ты не волновался. Умбра долго не отвечал, просто всматриваясь в черты ее лица, выдавая его любимое недовольное гудение, после чего заметил в руках тэнно странный, но чем-то, отчасти, очень знакомый объект, и кисти его стали вырисовывать в воздухе разного значения символы. — Что это? — Это? Да так, безделушка с Цетуса, а почему тебя вдруг заинтересовали мои покупки? — Умбра хмыкнул и покачал головой. — Эти символы, — он ткнул указательным пальцев в место, где слегка задрался чехол, оголяя одну из частей корпуса шазина. — Это орокинская письменность. Старая. Художественная. — Тебя смущает наличие орокинских артефактов в орбитере? — девушка наигранно вскинула одну бровь, поспешно укрывая неприкрытую часть шазина. — Там написано "песня" — Песня и песня, вот же пристал! И вообще мы говорили о том, что ты-... — Это шазин? — на секунду у тэнно перехватило дыхание, не столько от удивления, сколько от досады. В конце концов, шазин был сюрпризом. Важным сюрпризом на важный, в коем-то веке, день. — Нет, — Умбра знал, что его тэнно могла сопротивляться чему угодно, она была смелой и выносливой, ее воля и отвага выделялись среди тысяч, миллионов людей по всей галактике, но даже такая твердая и упрямая личность совершенно ничего не могла сделать наперекор тому, как угрожающе Умбра мог нависать над ее лицом, точно бы концентрируя на себе всю тьму со всех уголков космоса. — ЛАДНО! ЛАДНО, ЭТО ШАЗИН! — девушка обреченно вздохнула и наконец освободила музыкальный инструмент от своей незаслуженной тюрьмы. Умбра был... Впечатлен, но даже сейчас упрямо не подавал этому вида. Такие работы были редкостью даже в его время, даже среди возвышенной орокинской элиты экземпляры подобно тому, что нашла его Оператор считались редкостью, но, что самое важное, их звучание так же отличалось особой мягкостью и перегибами от ноты к ноте. Это было ценно. Особенно ценно, если музыкант мог умело воспользоваться этим приемом. — Мы... Мы с тобой не чужие люди друг другу, и скоро праздник, и я решила, что музыка, к тому же хорошо знакомая тебе, могла бы послужить неплохим подарком. Да и я думаю... Думаю что чтобы отпустить прошлое, нужно не просто сконцентрироваться на будущем, но и вытягивать из этого самого прошлого как можно больше хороших воспоминаний. Вроде... Вроде этого, — девушка осторожно потянула инструмент к рукам Умбры, который не менее бережно принял его. Легкий, хрупкий, звонкий и завораживающий. Надо же, что-то ему это напоминает. И он скромно улыбается этим ассоциациям, совсем чуть-чуть, совершенно незаметно даже для самого себя. — Значит, подарок... — Прошу, скажи, что я с ним угадала или я попрошу Ордиса скинуть себя в космос через шлюзы, — Умбра покачал головой. — Нет. Это... — стоило Умбре просто коснуться щеки тэнно, как те мгновенно налились кровью, а плечи приподнялись в напряженно-волнительном жесте. — У меня тоже кое-что есть для тебя. — Правда? Я... И... И что же это? — Увидишь.***
За годы сна и одиночества он уже давно успел по несколько раз подряд забыть все песни, что так любил разучивать в те беззаботные дни, когда можно было мгновение-другое посвятить себе и уединению в на тот момент еще во всю цветущих садах Луа. Да, конечно же была одна мелодия, что он никак не мог забыть, но она скорее осведомляла собой горечь прошлых ошибок и утрат, нежели все те положительные эмоции, что должна была собой нести. А ее название... Звезды, ее название теперь было самой настоящей издевочной иронией. Сейчас, в этой жизни, в этой реальности, нет, ни одна из песен, даже те, которые он когда-то и знал, ни одна, они не подойдут сейчас. Не для нее. Не для его любимого Оператора. Но, может быть, он вспомнит ту, что пусть когда-то пелась и игралась не им, но которая засела где-то в самой глубине его ожесточившегося, израненного сердца. Сердца человека, что обрек себя на жизнь прошлым, на потерю всего, но и на обретение чего-то нового. В ее образе. В ее руках. В ее голосе. Дитя звезд. Его дитя. Да, была одна песня. Он медленно проводит кончиками пальцев вдоль струн, что робко отзываются слабым, дрожащим звоном. Он знал, что она была где-то рядом, орбитер был ее домом, она всегда была в курсе того, где и что происходит, она была рядом и слушала, так и не решаясь оторваться от многочисленных мониторов, сама уже не понимая, что печатает, что ищет в этом потоке информации, в рядах, появляющихся на ее экране друг за другом, все свое внимания отдавая малейшему шороху, малейшему звуку, что он мог издать, сидя у окна ее маленькой обсерватории, наконец, спустя столько времени, когда до Дня Сердца оставался какой-то жалкий солнечный оборот. "Я пытался оставить все в прошлом, но проснулся и понял, что ничего не изменилось. Я в это не верю, но, похоже, это взаправду: некоторые чувства тоже могут следовать за тобой..." Движение пальцев все такое же толком и необдуманное, проверяющее, струны все так же сладко наигрывают не поддающийся какому-либо описанию тембр. Голос. Его голос в ее голове. "Я никогда не возражал против своего одиночества, но потом во мне что-то сломалось, и мне захотелось домой, чтобы быть ближе к тебе..." Она закрывает глаза, точно шелковый полуритм этой мелодии опадает по ее телу мурашками. Пальцы Умбры бережно зажимают лад одной из струн, наконец вспоминая мотив, старый, как уже говорилось, исполненный совершенно не им, придуманный совершенно не им, но той, что когда-то принесла в его сердце то, что давно было утрачено. "Ради тебя я сражаюсь с тенями, и это так прекрасно, но впереди борьба..." Беспокойство о ближнем, желание заботиться, желание защищать. Желание быть рядом, вопреки высеченной на изуродованной груди болью одиночества. Желание любить. "А теперь я тянусь к тебе каждой нотой своей песни. Надеюсь, они донесутся до тебя ветрами Тихого океана, обнимут тебя и прошепчут на ухо, скажут тебе, что я тоскую по тебе и хочу, чтобы ты была рядом..." Она открывает глаза, чувствуя, как редкие потоки радостных слез скатываются по ее щекам, пока губы ее покидает одинокая, давно забытая песня. И чья-то так по-человечески теплая рука касается ее плеча. Но мелодия не замолкает. — Хочу, чтобы ты был рядом. Жаль, что ты не рядом. — Хочу, чтобы ты была рядом. Жаль, что ты...***
Наблюдая, как замысловатые механизмы вновь и вновь, раз за разом сканируют давно уснувшую самым крепким сном хьёкку, Ордис не сразу замечает, как рядом с его монитором появляется маленькая нежно-красная голограмма, отображающая собой причудливую форму сердца, отчего в его механическом взоре вспыхивает сначала удивление, а потом и мягкое смущение. — И тебя, Ордис, с Днем Сердца.