"Когда яркое пламя любви перестаёт мерцать, веселее горит огонёк привязанности."
Джером Клапка.
Алек Левис напоминает ей закат. Если бы у Валлин спросили, с чем она ассоциирует друга, то женщина без тени сомнения ответила бы: летний вечер. Он словно весь пропитан теплом и уютом, чем-то до скрежета зубов нужным каждому человеку и таким родным. В его лохматых и длинных волосах, — Трисс в шутку зовёт его Рапунцель, но если честно, то волосы — это то, что её в нём особенно привлекает, — играют лучи заходящего солнца, окрашивая макушку товарища из каштанового в мягкий темно-рыжий цвет: практически красный, но не до конца оставивший оранжевое. Она украдкой любуется, потому что редко может употребить в адрес мужчины слово «красивый». И всё же, Алек — красивый, и Трисс даже думает, что это заявление вполне может считаться обоснованным и доказанным фактом. Конечно, может друг и не похож на тех смазливых актеров или моделей, которые смотрят на Валлин с глянцевых журналов, валяющихся на комоде в доме её матери, но у Левиса определенно есть что-то, что делает его особо привлекательным и симпатичным. При первой встрече, например, она сразу обращает внимание на волосы. Он уже тогда был обросшим и патлатым, хоть и не так сильно, как сейчас. Молодой Алек собирал свою густую шапку медных волос в непослушный хвостик, и Трисс, не удержавшись, дернула за него. Это был один из немногих случаев, когда Левис возмущенно отчитывал её, так что Валлин пришла к выводу, что волосы теперь будут любимой частью в этом странном и нервном парне. Потом она стала обращать внимание на его глаза. На деле, конечно, они были самыми обычными: миндалевидные и темно-медовые, постоянно уставшие и смотрящие на всех и всё с извечным Алековским скептицизмом. Глаза делали охотника за сокровищами куда старше его возраста. Глядя в них казалось, что этот человек научен и побит жизнью, что он опытен и гораздо мудрее, чем старается показать. А ещё, глаза идеально подходили под цвет его волос: медное и медовое прекрасно между собой сочетается. Цвет его глаз был тягучим, и Трисс иногда казалось, что если они встретятся взглядами — она утонет. Возможно, это было одной из причин, по которой она избегала зрительного контакта со своим другом. Алек любил посиделки у костра. Он выглядел как человек, которому такая атмосфера по всем канонам приписана: ссутулившийся, беззащитный, с горячим термосом в руках и тщетно пытающийся согреться. В такие моменты его становилось как-то особенно жалко, потому что мужчина казался безнадежно печальным и потерянным. Валлин к нему подсаживалась, шутила в привычной ей грубой форме, пыталась из себя вывести, а он только устало и как-то смиренно улыбался: будто к нему лезет настырный ребёнок, которого остаётся только простить и терпеть. А ребёнком рядом с ним Трисс себя ощущала часто. Алек был долговязым: выше Трисс аж на голову, и это при том, что он постоянно сутулился! Кладоискательница эту их разницу в росте ой как не любила. Ей приходилось вытягиваться и выпрямлять спину, чтобы хоть немного сократить расстояние между ними. Ощущение, что на неё смотрят свысока, заставляло женщину скрежетать зубами. Нет, конечно, Левис никогда не кичился ростом. Более того: наверное, он даже не догадывался, что подруге может доставлять что-то подобное неудобства. И всё же, Валлин отчаянно злилась, всегда надевая на встречу с товарищем берцы на платформе: чтобы понял, что ему не удастся уделать её ростом, пусть даже не старается! А Алек и не старался, но всё равно тянулся к небесам, как-то самое солнце, которое он так сильно напоминал своей боевой коллеге. Когда Трисс впервые с ним переспит, она будет думать, что этот мужчина — мастер иллюзий. Внешне хрупкий, — словно дунь на него лишний раз: развалится, как старый самолёт Виктора Салливана, — и спокойный, похожий на человека, который ничего тяжелее карты в руках никогда не держал, он будет подминать её под себя и окажется на проверку весьма тяжелым. Впрочем, даже в сексе он умудрялся оставаться мягким: ни единого движения, которое причинило бы Валлин боль. Ни единого грязного слова или неудобных моментов: сплошная чувственность и забота, словно Трисс, которая кусалась и извивалась под ним, была самой драгоценной вещью во всём этом блядском мире. К ней впервые мужчина отнёсся с такой добротой, и охотница вдруг подумала о том, что готова довериться этому странному человеку, повторив эксперимент. Но и второй, и третий, и все последующие разы были неизменно пропитаны аккуратностью, любовью и мягкостью. До того, как завалить Левиса в постель, Трисс была уверена: мужчины не умеют заниматься сексом из любви. Но Алек умел. Умел и успешно доказывал это раз за разом, когда отказывался трахаться с накидавшейся в очередном баре Трисс, и когда без слов впускал трезвую подругу к себе в дом, заранее подготовив ей полотенце и чистую пижаму. Алек целовал её, обнимал, и ни разу не попытался причинить ей боль. Валлин впервые отдалась кому-то не из желания удовольствия для тела, а ради удовлетворения потребности в любви. Хоть какой-то, пусть даже не до гроба и не той, о которой пишут романы. Просто союз двух одиноких и уставших от всего дерьма в их жизнях людей, которые щедро дарили себя друг другу. Простыни на его постели, его рубашки, волосы, душа — всё это было окрашено в нежный гранатовый цвет. Алек Левис — само воплощение самого мягкого оттенка из палитры красного.