Убежище Z
9 февраля 2020 г. в 14:38
Пинок
В Европе двадцатый век прошел в хлопотах, но вместе с тем привычно и даже банально. Россия – постоянный источник тревог – вовсе пропала, если не с карты, то точно из повестки дня. Она оказалась погружена сначала в Гражданскую войну, а потом – в самоуничтожение. После Победы Волшебное сообщество Европы вновь стало жить по давно заведенным правилам, стараясь не замечать перемен.
21 век начался с нашумевшего каминг-аута сквиба и потому показался европейцам подозрительно неуютным. Стали подводить итоги предыдущего столетия, делать выводы, всматриваться в окружающий мир. Оказалось, что многое народилось и исчезло. Так, например, появились супергерои, с которыми теперь надо считаться, которых надо уговаривать, как маленьких детей, вести себя потише и убирать за собой игрушки. Жрецы майя объединились с индейскими шаманами и стали насылать на своих молодых собратьев проклятья. Наивность и добродушие супергероев компенсировались хитростью и мудростью греческих и скандинавских богов, которые давно облюбовали Северную Америку и приложили руку к появлению беззлобных хранителей. (Вы же не верите в пришельцев, тайные лаборатории и сумасшедших ученых?!) Пока за океаном тлели угли Гражданской войны, из зоны влияния старушки Европы вышли восточные и африканские собратья. Они требовали равных прав и угрожали показать всему миру силу и мощь, при этом были разобщены и боролись друг с другом за лидерство. Не раз приходилось высылать десанты усмирения и группы зачистки на поля боевых действий. Междоусобицы на африканском континенте и Ближнем Востоке привели к увеличению территорий пустынь и таянью ледников. Детей джиннов и сфинксов начали зачислять в европейские школы волшебства, не столько для обучения (они не обладали сильной мотивацией и вносили разброд и шатание), сколько для того, чтобы держать их в качестве заложников. Худо-бедно установилось равновесие, шаткое, ненадежное и требующее глобальных изменений. Поэтому, после долгих переговоров, была создана мировая, но совсем не мирная, Ассамблея магов, волшебников и разумных монстров.
Они собирались в резиденции Содружества Трех Равных – в старом отеле на популярном швейцарском курорте, где легко можно затеряться в пестрой толпе туристов со всего света. Высокие цены привлекали туда миллионеров с причудами, что помогало замаскировать выходки приезжих магов. Сочетание чалмы и лыж не вызывало интереса у окружающих, набедренная повязка и сноуборд казались лишь поводом привлечь внимание к закаливанию, даже молот Одина в одной руке и лыжные палки в другой приводили к восторженным окрикам: «О!! Это новый способ спускаться с горы? Зер гуд!!!» А при необходимости в любой момент можно было устроить снежную бурю и изолироваться от назойливых людей.
В маленьком отеле располагалась огромная круглая аудитория, в которой собралось несметное количество народа: жрецы Майя, супергерои, шаманы, европейцы в мантиях с палочками, друиды, гоблины, эльфы, джинны, волхвы, халдеи – от одежд пестрело в глазах. Собравшиеся были разными до несовместимости.
Все теснились по своим секторам. Каждый сектор представлял отдельную культуру. Незримые границы между ними блокировали любое воздействие: не только магическое – наговор или проклятье – но и физическое. (Ведь если вам в пылу дискуссии ткнут палочкой в глаз или запустят ритуальным ножом в печень, будет неловко продолжать цивилизованный диалог). Сектора горячо спорили на разных языках, ситуация была напряжена до предела. При всей скученности треть аудитории занимал пустой сектор. Никто не пытался его занять. Попасть в сектор не составляло труда. Такие попытки предпринимались неоднократно, но магическая формула, охраняющая это место, но не нарушающая основных законов мироздания, подчиняться здравому смыслу отказывалась. Всякий, желающий там обосноваться, пропадал незаметно, тихо, но непременно пропадал. Как и бывшие хозяева этого сектора, пропавшие существовали, но где именно определить было невозможно. Некоторые сбегали раньше, чем исчезали, но пережитым делились неохотно, несли чепуху про перерождение и морозы.
Сегодня многие обращались в сторону этого сектора. Но достойного ответа не получали. Эмоциональная энергия тонула там, как в болоте, опустошая ораторов.
В этом давно заброшенном месте царили запустение и тлен. Сектор не был чистеньким, как бывает, когда хозяева законсервировали дом и уехали на неопределенное время. Там присутствовали все признаки покинутости: на полу лежали мусор, шелуха от семечек, карты, мелкие монетки и фантики, на креслах остались пустые бутылки, обрывки старых газет с ятями, когда-то бывшая белой лайковая перчатка, старинный револьвер с одиноким неприкаянным патроном в барабане….
Сегодня на одном из кресел появился блестящий смартфон, в котором необратимо засыпался стаканчик тетриса. Рядом стоял человек в сером костюме и несвежей рубашке с усталым, заскучавшим еще при рождении, лицом. Он смотрел из своего сектора, протокольно улыбался и невпопад выкрикивал:
– Я вас понял!
– Примем меры!
– Несомненно!
– Обязательно!
– Сразу же после обеда!
Его накрыл гул непонятных голосов. Беспомощно вздохнув, он сел на место и взял смартфон. Заполненный стакан тетриса заставил поднять взгляд на присутствующих, впервые на его лице возникла искренняя эмоция – он их всех ненавидел. Но маска гнева быстро исчезла, уступив место привычной гримасе усталости. Человек в костюме открыл мессенджер и набрал сообщение:
Адресат: Шеф-урод
Текст: Они хотят, чтобы мы взяли под контроль молодняк, они разбегаются по миру и беспредельничают.
Шеф-урод: Ясно, возвращайся.
Гул продолжался, серый человек встал и, ни на кого не глядя, пошел вдоль ряда к выходу, споткнулся, ругнулся и пошел дальше. Из-под его ноги, виновато сверкая бриллиантами, эмигрировало розово-лиловое яйцо Фаберже, ударилось о ножку кресла и раскрылось тремя лепестками, на которых были портреты бородатого мужчины, миловидной женщины и младенца, но он этого не заметил…
Звук хлопнувшей за ним двери прозвучал как выстрел, аудитория замолкла на миг и взорвалась возмущением.
Серый человек шел по мрачному коридору под музыку раздраженного волшебного мира, он улыбался, открывая пустой стаканчик тетриса …
Глава 2. Директор
– Серьезное отношение к чему бы то ни было в этом мире является роковой ошибкой.
– А жизнь – это серьезно?
– О да, жизнь – это серьезно! Но не очень...
Л.Кэролл
Две тысячи лет ему снилась темнота, наполненная звуками эха от глухих ударов молотом по гвоздю и отчетливым хрустом. Не в силах больше выносить этот кошмар он проснулся, обреченный на новый день, высохший, больной, несвежий человек. Сел на постели. Узкая железная койка со скомканным бельем ободряюще пискнула в ответ. Он осторожно опустил ноги в шерстяных носках на небольшой кусочек чистого пола. Из бойницы маленького окошка под потолком пробился смелый солнечный луч, осветил кордебалет пылинок и, упав на кучу золота, весело рассыпался искорками, красивыми и бесполезными. Монетки, кубки, украшения, слитки собирались в тусклые барханы золотого хлама, покрытого пылью. Между ними были расчищены узкие тропинки. В застиранной ночной рубашке, едва волоча ноги, он побрел умываться, стараясь не касаться металла. По пути открыл холодильник, достал трехлитровую банку, заполненную на треть, и глотнул прямо из горла – по небритому подбородку потекла тоненькая багровая струйка.
Зеркало в ванной смотрело на него отражением высушенного старика. Отражение постепенно наполнялось жизнью.
– Ну вот, хоть на человека похож, даже слишком, – из зеркала ему ухмыльнулся уже немолодой человек, чуть ниже среднего роста, худощавого телосложения, с короткими перечными волосами, смуглый, но бледный (как вам объяснить? Скажем так, покрытый патиной времени), с чувственным ртом и черными глазами. Эти глаза заставят вас остановить на нем взгляд: они очень блестящие, слишком молодые и живые, они всегда смотрят на человека с животным любопытством. (Если вы не знаете, что такое «животное любопытство», понаблюдайте за своим питомцем, только не кастрированным, и вы сразу все поймете). Он потер шею в безнадежной попытке смыть сизый след от ремня. Более двух тысяч лет назад жизнь подарила ему на прощанье это сомнительное украшение, с тех пор он не знал ран и увечий.
В старомодном, но очень хорошем костюме, явно сшитом на заказ, с импозантным шейным платком в тон белоснежной рубашке, уверенной походкой хозяина, едва опираясь на резную трость, он шел по пустым коридорам Пулковской обсерватории, которая с 1937 года была его домом. Он прошел мимо своего рабочего места – пустой каморки сторожа. Изнутри к стеклу прислонилась бронзовая, как на памятниках, табличка: «Консьерж Ян ПолуэктовичВырин». Слово «консьерж» было напечатано на полоске тускло-золотистого аракала и аккуратно закрывало другую надпись, выгравированную на самой табличке. За стеклом на столе прощально мигала пустая кофеварка, стопка листов, исписанных формулами с красными исправлениями, потянулась за редактором, а нераспечатанный конверт таял, словно никогда здесь и не лежал. Ян Полуэктович подошел к парадной двери, привычно открыл ее и вышел навсегда.
Глава 3. Серый Волк
Высокий, крупный, но не полный мужчина, о которых говорят «чистое мясо», в хорошо сидящем пиджаке для путешествий, в белоснежной рубашке и джинсах, вышел из самолета. Спускаясь по трапу, он громко заканчивал разговор по телефону на английском, переключился на параллельный вызов, выслушал визави, закричал в ответ на немецком, бросил трубку: «Scherzodellanatura»… Он был равнодушен к напуганным взглядам окружающих. «Последний раз лечу на коммерческом рейсе…» – сказал на русском, ни к кому не обращаясь. С собой он всегда говорил на русском. Сквозь толпу в зоне прилета он шел как ледокол: люди расступались перед ним. Было очевидно, что мужчина был недоволен всем: и перелетом, и попутчиками, и собеседниками. Он так давно недоволен… и своей дорогой машиной, и комфортным домом, и красивой женщиной, и подобострастием сотрудников, и путешествиями, и затворничеством… Он забыл, как надо радоваться, всё было не то, покоя не было…
В аэропорту Токио царили хаос, паника, все были в разной степени встревожены и суетливы.
Проходя таможенный контроль, он взял себя в руки и, дежурно улыбаясь, обратился к служащему на японском:
– Хороший день, – и только тут заметил, что в аэропорту люди хаотично перемещаются из одного конца в другой, не находя покоя. В аэропорту Токио хулиганили хаос и паника. Люди пестрой, беспорядочной массой перемещались по залу ожидания, в разной степени встревоженные, пахли потом и адреналином. Они то и дело вступали в перепалки, проявляя здоровую реакцию на неявную и очевидную угрозу.
– Грей Вульф? Из Нью-Йорка? – таможенник натянуто улыбался согласно предписанным стандартам, но интонацией дал понять, что думает об умственных способностях «рыжего варвара».
– Да, что-то случилось? – вежливо поинтересовался Вульф, обведя взглядом людей в аэропорту.
– Тревожно… – ответил таможенник, поежился, но извинений не принял.
– Ага, – сказал Грей Вульф сам себе. Было действительно тревожно, даже страшно. Тревога забивала все его сознание, грозя перейти в слепой ужас. Но страх этот был не объективным, а субъективным, и субъект, распространявший эту панику, должен быть срочнонайден.
Пройдя в зал, Грей Вульф, принюхиваясь, медленно огляделся, вдруг весь подобрался и очень быстро, как гончая, взявшая след, почти бегом, расталкивая случайно попавших под ноги людей, направился в сторону автоматов. В щель между ними забилась девочка. Грей Вульф остановился, глядя на напуганного до смерти ребенка.
…Память взорвалась воспоминанием:«1922 год. Грей Вульф стоит на палубе «OberbürgermeisterHaken», смотрит на весело машущего с пристани худенького мальчишку лет 20-23 с красным бантом в петлице солдатской шинели. Паренек кричит ему: «Может, останешься? Я уверен, все устаканится, здесь так много дел…» Не в силах ответить, он только качает головой, его горло перехватывает рыдание, слезы жгут глаза, а в сердце догорает беспомощная ярость. Он никогда больше не увидит этого мальчишку... «Ванька, Ванечка, Ванюша», – шепчет он и механически машет рукой…»
Вульф пришел в себя от тишины. В зале ожидания больше никто не бегал, не кричал, не плакал, все успокоились и нашли себе место. А из-за автоматов ему широко и открыто улыбалась девочка. Глядя на нее, впервые с тех самых пор Вульф испытал облегчение, ему стало спокойно. Словно он встретил старого, близкого друга, которого уже и не думал увидеть в своей бессмысленной, но бесконечной жизни. От этого на его напряженном на протяжении многих лет лице неудержимо распустилась улыбка.
С какой стати он так обрадовался? Девочку он не знает, видит впервые и вообще она вызывает подспудное подозрение. Эта мысль вернула ему привычный контроль, а его лицу –кислое выражение.
Вульф попытался обратиться к ней на нескольких языках, но она продолжала улыбаться, явно ничего не понимая.
– Ты кто?! – обратился он на родном русском уже раздраженно.
– Маша…– пискнула она из-за своего редута.
– Вылезай, Маша, – потом по обычаю сам себе: «Ну надо же найти девочку Машу в аэропорту Токио?!» – Это ты устроила? – нахмурился он.
– А как ты думаешь? – голос ее уже окреп и налился наглостью.
– Думаю, что ты, – растерянно ответил мужчина.
– Зачем тогда спрашиваешь? – тут уж ее наглость превратилась в откровенный вызов.
Грей не знал, что ответить на такую явную провокацию, с ним давно никто так просто не говорил, с тех самых пор… и вот опять.
– С кем ты здесь? – он перехватил ускользающую инициативу.
– А что, не бывает сама по себе девочка? – она вылезла из-за автоматов, худенькая, чистенькая, в светлом цветастом платьице, конопатая, с двумя жидкими светлыми косичками. Просто картинка из советского журнала про пионеров на каникулах начала 80-х, правда, без галстука. Нескладная девочка, еще не подросток, но уже не ребенок. Возраст не определяется, внешность не запоминается, обычная странная девочка.
– Только мальчики Вани бывают сами по себе… – проворчал он мрачно себе под нос. – Ты одна?
– А разве я не с тобой?.. – наивно удивилась девочка.
В его голове раздался гонг крови… Он посмотрел ей в глаза и утонул: ее глаза неожиданно показались ему ярче, волосы заблестели медью, кожа засветилась. И не стало больше в мире ни звуков, ни запахов, ни людей, только она…
Его прошиб холодный пот. Он очнулся от ее голоса.
– Дяденька, а ты меня домой отвезешь?
– Мало мне было Вани, – буркнул себе под нос Вульф. Ему самому было пока непонятно, то ли ему действительно мало, то ли он раздосадован случившимся. – Отвезу… – как под гипнозом согласился он, и сам удивился своим словам.
– В Россию отвезешь? – детский голос звучал в его голове, хотя губы девочки шевелились.
У него словно земля ушла из-под ног…
– В Россию?.. Отвезу... – в голове отрезвляюще пронеслось: «Обложили меня, обложили, Гонят весело на номера…» – Он сразу пришел в себя и крикнул: «Кто тебя подослал?» – и резко потянул ее за руку к себе, а на лице его появился оскал, которого так боялись сотрудники.
Оскал ни с чем не спутаешь, это не улыбка и не гримаса ярости. Его лицо словно вытянулось, превратившись в морду хищника, угодившего в капкан. Боль, злость и страх перемешались и оказались неразделимы.
– А кому ты нужен? – спросила Маша спокойно, негромко, с явным вызовом. Она была совсем не напугана.
Вульф уже взял себя в руки, он был в норме и вновь стал доброжелательным бюргером. «Почему бы не съездить в Россию? Что меня держит? Что я теряю?» –подумал он и мысленно перебрал активы, быстро понял, что убытки компенсируются, а выйти из зоны комфорта давно уже советовал психиатр, положенный ему по статусу.
– Вот и мне интересно: кому? Случайности не случайны…– сказал он сам себе.
– Дядя, а ты почему сам с собой постоянно разговариваешь?
– Не люблю быть один. Ты лучше расскажи, как ты здесь оказалась.
– Мороженое купишь?
– Куплю, – ситуация явно вышла из-под контроля, и он решил отступать, временно, традиционно до Москвы.
– Вот купишь – расскажу, – сказала Маша и продолжила только тогда, когда мороженое оказалось у нее в руках.
– Ну как я могла сюда попасть? На самолете конечно. Сам уж догадался…
– А в самолет как попала?
– Я в Шереметьево живу, знаешь, сколько я стран облетела? Весь мир, – она сидела в сером пластиковом кресле и болтала ногами.
– Как в Шереметьево? В деревне? – чем больше она рассказывала, тем меньше он понимал.
– А сам как думаешь? – спросила она и искоса глянула на него.
Грей Вульф посмотрел оценивающе на девчонку и увидел то, что раньше не замечал: она одета очень просто, но платье из хорошей ткани, сандалии из натуральной кожи и явно ручной работы, чистые ногти, блестящие волосы, слишком светлая кожа, движения сильного, здорового, тренированного тела. Да, девочка непроста…
– Думаю, не в деревне… Почему ты в аэропорту живешь?
– К небу ближе. Пойдем за билетами? Рейс скоро… – она взяла его за руку и повела к кассам, как на поводке.
«Ну вот и началось», – на прощанье осторожность промелькнула в голове и, трусливо поджав хвост, пропала.
Глава 4. Бывает
На двери в кабинет красноречиво красовалась табличка «Председатель комиссии по делам молодежи З. П. Фунт».
У секретарши была такая красота из журнала для мужчин, для которой не нужны хорошие манеры и образование. Она лучше всего определила статус своего шефа – «мелкий чиновник, но уже с откатами». Такие чиновники ничего не решают и ничего не делают, нужны системе, чтобы было кого посадить, когда понадобится. Они ошибочно предполагают, что чем меньше сделают, тем позже сядут.
У таких секретарш нет ума в общепринятом представлении, но есть очень развитая дефолт-система и вентромедиальная префронтальная кора. Ими-то она безошибочно определила статус странного посетителя. Ее не обманешь скромным костюмом или старомодными туфлями… Она всегда знала, кто тут власть. Сейчас в этом здании, а может и во всем городе, ВЛАСТЬ – ОН, терпеливо дожидающийся шефа посетитель. Также иррационально, но четко она понимала, что после этого посетителя останется без работы. Не помогут ни зерновой кофе, ни пепельница (хотя шеф запретил курить в приемной, впрочем, посетитель и не курил), ни собственноручно приготовленные пирожки, за которые она могла купить в этом здании почти всех, ни даже набор шоколада, оторванный от сердца… А сердце-то у нее было.
Она сидела за своей конторкой и пыталась стать незаметной, а это с ее формами было непросто. Куда же она пойдет? За спиной только кулинарное училище в Казани и талант приготовить нечто из ничего, настоящий дар. С этим богатым багажом она приехала покорять Москву, но даже помощником повара ее не взяли, только официанткой, где девушку и подобрал шеф.
Поступью солидных часов по приемной громко ходило время, робкое пиликанье коммутатора дисгармонией разорвало тишину.
– Вас приглашают, – чирикнула она.
Гость неторопливо поднялся, оперся на свою трость и, прихрамывая, не спеша вошел в кабинет. Как только закрылась дверь, она начала собирать свои немудреные пожитки…
– Проходите, присаживайтесь, я очень рад Вас видеть, – начинавший полнеть молодой «технократ» указал на один из жестких, намеренно неудобных стульев за столом для совещаний. Но гость прошел к дальней стене, где располагались два огромных кожаных кресла, и обосновался в одном из них. Это вызвало некоторое замешательство со стороны хозяина кабинета, но он четко осознал, что в этот момент стал временным хозяином кабинета и речь тут не о повышении. Ему пришлось встать и подойти к гостю.
– Меня зовут Захар Павлович, – он протянул руку для рукопожатия так, чтобы посетителю пришлось встать, но тот не пошевелился. Фуксу пришлось немного нагнуться, чтобы гость мог дотянуться.
– Ян Полуэктович, – коротко представился гость, продолжая неподвижно сидеть, – думаю, вашего поклона будет достаточно, мы слишком мало знакомы для рукопожатий.
Фукс выпрямился, но сесть уже не решился.
– Какое необычное, я бы даже сказал редкое, у вас имя, – сделал комплимент председатель комиссии, почему-то заискивая и подобострастно улыбаясь.
– Читать надо больше, – брезгливо кинул ему Ян Полуэктович. – Перейдем к делу: почему я?
–Ян Полуэктович, мне мало известно, но по неофициальным каналам, – Фукс чувствовал себя на выволочке Там, – но там решили…
– Где там? Там? – он показал пальцем наверх. – Или там? – он показал пальцем вниз.
– Я не знаю точно, – Захар Павлович был напуган, почти парализован этим спокойным и холодным человеком. – Нам приходят указания отовсюду, трудно догадаться... – И неожиданно даже сам для себя добавил:– Мы же просто люди… – его позвоночник сам согнулся, и дальше он говорил в позе полупоклона, не решаясь смотреть в глаза собеседнику
–Так что там с неофициальными каналами? – его взгляд как будто потеплел.
– Говорят, у Вас огромный жизненный опыт, – закинул пробный шар председатель комиссии.
Ян Полуэктович улыбнулся, как улыбаются в ответ на явное издевательство люди давно сломанные, но не смирившиеся.
– И еще вы руководили каким-то институтом – «почтовым ящиком», у вас есть свои научные работы, вы не чужды образованию и науке… – он замолчал в нерешительности, не зная, стоит ли продолжать, но промелькнувшее во взгляде посетителя раздражение загнало его в угол. – У Вас репутация кристально честного человека, – следующее он выпалил на выдохе и зажмурился:– И есть средства для этого проекта.
Когда Фукс открыл глаза, гость беззвучно смеялся, прикрыв рот ладонью. Ему показалось, что снизу из-под ладони сверкнули кончики пары острых клыков, но это только показалось, от страха так бывает, а он очень боялся.
– От кого поступило распоряжение?
– От совета религий.
Теперь Гость хохотал в голос…. Фукс совсем согнулся и смотрел на свои ботинки из крокодиловой кожи: «Лучше бы сразу посадили» – думал он. Отсмеявшись, гость встал.
– Скажите им, что я согласен и беру карт-бланш. Мне нужен огороженный участок в тайге не меньше ста гектаров, особняк, я покажу где, – и ткнул пальцем в карту страны (там осталось обугленное пятно).И уже в дверях добавил так же безапелляционно:
– У вас 24 часа, это вам за честность, – теперь он улыбнулся широко и открыто. Фунт почувствовал, что делает лужу – ему не показалось, улыбку Яна Полуэктовича украшала пара белоснежных клыков. Дверь за ним закрылась на удивление тихо.
В покинутой приемной разрывался коммутатор. На столике, где его угощали, было чисто и прибрано.
Директор с улыбкой шел по коридорам, выстланным красной ковровой дорожкой, легкой пружинящей походкой мимо кабинетов, где, словно приветственные залпы пушек, разрывались телефоны и коммутаторы.
Животные… Они всегда меня чуют… И все же мы постараемся не стать жуком в муравейнике…
Он вышел из правительственного здания в солнечный город, такой живой своими неживыми машинами, вдохнул полной грудью ядовитый воздух улицы, ему было сладко и хорошо. У него появилось дело, нежеланное, незваное, трудновыполнимое дело, но ничто так не успокаивает совесть, как дело, которое делать НАДО.
Он почувствовал, что за ним кто-то идет. Это была та самая девочка из приемной, она была уже без косметики и в легком, свободном сером свитере. Он резко развернулся и рыкнул:
– Что ты тут делаешь? – она смотрела на него своими огромными глазами и не могла вымолвить ни слова. – Как тебя зовут?
– Абыз, – сквозь страх ответила девушка.
– А фамилия? – Она явно была не из средней Азии: большие, но миндалевидные глаза, пышные формы, но невысокий рост и узкая талия, светлые глаза и черные пушистые ресницы, богатые черные волосы, стянутые в конский хвост.
– Петрова… – она уже чуть не плакала…
– Откуда ты? – Директор был обескуражен. Согласитесь, нечасто встретишь такое сочетание в средней полосе.
– Из Казани, – она опустила голову, и слезы закапали из глаз на летний асфальт.
Он поднял ее лицо за подбородок.
– Как я сразу не догадался, что такие красавицы рождаются только от смешанных браков, – и он ей мягко улыбнулся.
Абыз было достаточно небольшого поощрения, чтобы свернуть горы, и она немедленно расцвела.
– Так зачем ты идешь за мной? – спросил он ее совсем по-человечески.
– Не знаю, не гоните меня, я вам еще пригожусь…
Гонг… Вот и началось…
Глава 5. Обернулся на Родину
– У тебя документы-то есть?– готовый к любому ответу, Серый уточнил.
– Есть, – неожиданно простой ответ поверг Серого в замешательство. Нарочито не замечая произведенного ею эффекта, она достала из рюкзачка загранпаспорт и протянула ГВ. – Мне тебя как называть, дядя?
– Зови Серый, – ГВ нахмурился.
– Женщины, – буркнул он сам себе. – Куда летим?
– В Брянск, – теперь она направила на него два стальных жерла своих невинных очей, совершенно обезоруживая.
– Не понял, – удивился он, ошеломленный и окончательно растерянный. – Зачем нам в Брянск?
– У тебя были другие планы, Серый? – и оба дула на детском лице хитро сощурились.
– Видимо, не было, – ответил он сам себе. А какие у него были планы? Заработать денег, и еще денег, потом не потерять заработанное и заработать еще… Тоска… Первое приключение за почти сто лет. Он скучал по этому. По неопределенности, по непонятности, по бескорыстности. Вернуться он всегда сможет. Он так думал и точно знал, что никогда не вернется, это был тот самый старт, который всегда становился финишем.
Ведомый ребенком, он чувствовал себя неуютно и хотел взять реванш.
– Ты знаешь, что отвечать вопросом на вопрос невежливо? – вопрос был риторический и подчеркивал, кто тут взрослый – то есть главный, а кто тут случайно нарисовался.
– Вежливость – прибежище подлецов и трусов,– небрежно кинула она шип, и тот больно уколол его память, заставив ее проснуться и вспыхнуть в образе ментора, давно погибшего, но от этого еще более любимого, чем при жизни. Серому оставалось только надеяться, что это случайное попадание, а не меткий выстрел.
Протягивая паспорта, он сказал на японском:
– До Брянска, два, бизнес-класс, багажа нет, – и, покосившись на спутницу, решил уточнить, на всякий случай, а случай бывает всякий. – У тебя же нет багажа?
– Нет, – она совершенно по-детски замотала головой.
– Так и думал, что ты налегке, – и облегченно выдохнул – наконец-то попал.
Билеты были готовы, и кассир, улыбаясь, передал их ГВ вместе с паспортами. Он открыл паспорт девочки: «Мария Акимовна Богородицкая»… – ага, Богородицкая значит, ну, ну…
– Что-то не так, дядя Серый?
– Все так, – ответил он ей, и потом опять сам себе: – Видимо, так и должно быть…
– Может, еще по мороженому? – не дав ему поймать важную мысль, предложила Маша.
– А давай…– Серый улыбнулся, ощущая легкость бытия.
Родина встретила Серого так, как умеет только наша Родина. Сразу понимаешь, почему покинул отчий дом, и ностальгия развеивается уже на подлете… Серый не смог этого оценить при пересадке в Москве по понятным причинам, наоборот, все время ожидания в Шереметьево и Внуково его преследовало сожаление о позднем возвращении в родные пенаты. Москва была даже лучше Европы. Однако обед на региональном рейсе и аэропорт Брянска – города-героя воинской славы – расставили все по своим местам сразу. «Чистенько, но бедненько», – это все, что можно сказать об увиденном.
– Не горюнься, Серый, то ли еще будет, – почувствовав его разочарование, Маша погладила Серого по руке
– Ты меня еще поуспокаивай, – в раздражении он отдернул руку. От прежнего подъема не осталось и следа, он уже горько сожалел о своем авантюризме, совершенно неуместном в его возрасте. К нему вернулось привычное брюзгливое недовольство. К прочим проблемам добавилась еще одна: телефон превратился в дорогой калькулятор, так как перестал быть в зоне действия сети. Он бы все бросил, но рейс на Москву был только завтра, а билеты были только на послезавтра, так что он решил доставить девчонку и сбежать в свой привычный и комфортный мир чистогана.
– Куда теперь?
– А теперь на северо-восток, – показала она в сторону поля.
– И что там?
– А что там?
– Лес, – недоуменно констатировал Серый очевидный факт.
– Вот туда и пойдем
– Пешком?
– Ну да, а что ты скажешь таксисту? «Я вот везу несовершеннолетнюю девочку в лес, подкинь, шеф, терпежа нет», – и сама рассмеялась своей шутке, стирая неясное беспокойство мужчины.
– Резонно, – он не оценил шутки. Но жизнь в Америке научила его многому, в том числе не подставляться под обвинения в харассменте.
И они потопали по обочине дороги, сначала асфальтированной, а потом проселочной. Летнее солнце нещадно пекло, Серый умаялся в своем пиджаке и модельных туфлях, предназначенных «для городского досуга». Маша косилась на него, сочувственно вздыхая, и наконец сказала:
– Иди босиком, чего уж. Ты когда последний раз босиком ходил?
– Не помню…– он снял обувь, стянул носки и встал своими нежными, городскими ступнями на придорожную траву. Она была мягкая, но покалывала при малейшем движении. Он закрыл глаза, и на него обрушилась лавина ароматов летних трав и цветов, он почуял запахи мелкого зверья: вот бежит мышь, а там косой замер от страха, не зная еще перед чем, еж запыхтел… Звуки, волна, цунами звуков: шелест, шорох, вдохи и осторожные выдохи, стрекот, поворот цветка, журчание далекого ручья. Серый открыл глаза: сколько оттенков придорожной пыли!!! Зрение стало объемным, но не выпуклым, а как бы направленным вглубь. Каждый объект нес в себе смысл, каждая травинка пахла, звучала ростом, раздвигая соседей, умирала, в ней текли соки, испарялась вода, тут же что-то ползло, ело, боялось и охотилось, умирало и рождалось. Все это издавало сигналы жизни, которые сливались в бесконечную мелодию, состоящую, казалось, из одних только повторов, но каждый был на свой лад, и в целом сложная композиция была похожа на выступление симфонического оркестра с органом. Закружилась голова…
Он громко вздохнул и хотел сказать «Как хорошо…», но не смог…
Так вышло, что волки не говорят. Зато они могут вздыхать и громко думать. Серый думал очень громко и очень витиевато. Он думал так, что если бы портовые грузчики в Одессе услышали его, то ладони разбили бы в кровь во время оваций.
Но слышала его только маленькая девочка, и в этот момент она обогатила свой словарный запас так, как ей после не удастся уже никогда. Ее глаза то расширялись, то зажмуривались, то она пыталась прикрыть ладошками уши, то хохотала в голос…
Серому было не до нее. Он обернулся. А это значит, что ни завтра, ни послезавтра, ни в обозримом будущем он не сядет в самолет и не улетит ксвоим таким милым, безобидным, предсказуемым партнерам, сотрудникам, конкурентам, Сильвии…
Это означало только одно – надо искать Ягу.
Глава 6. Абыз
Она семенила за ЯП по жарким городским улицам, даже не думая спросить, куда они идут.
Подобное поведение совершенно исключено для женщин Европы и славянок, потому что, после того как коня на скаку остановишь, в горящую избу или костер войдешь, как-то теряешь доверие к мужчине.
У европеек в крови йогурт, и его, главное, не кантовать, а то расслоится. У хохлушек сметана – кровь густая, стойкая, но если их обижать, превратится в сыр и встанет колом, вот тогда попомните Николая Васильевича, который утверждал, что «все бабы – ведьмы, а те, что постарше – уж точно ведьмы». У русских баб свои молочные реки. От плохой жизни они взбиваются в масло, и такой мороз от них, и такая твердость, что убить может. Но есть одна хитрость: кто не убоится да приголубит такое идолище, у того в руках растает баба, и будет он как блин в масле кататься. Но смельчаков мало на Руси – иго, войны, революции, опять войны… Измельчал мужик, некому согреть бабу. Одно спасает: земля русская гостеприимная, а баба русская не капризная.
Восточные женщины совсем другие. Когда восточная женщина приходит в дом, ей указывают на ее угол, и она заставляет весь дом крутиться вокруг своего угла. В крови у них густой сироп или патока. Сладко с ними, да не вырвешься – коготок увяз, всей птичке пропасть. Может, оттого они доверяют мужчинам легче, знают свою природную силу над ними. Кто бы ни был муж у восточной женщины, хоть армянин, хоть русский, хоть еврей, а дочери перенимают материнскую кровь. Потому они склонны к созданию домашнего уюта и власти над домочадцами с молодых ногтей. Может, оттого деву торопились на Востоке пораньше выдать замуж, чтобы две хозяйки в родном доме не случилось.
Абыз была совершенная дочь своего народа, воспитанная бабушкой, которая зятя не очень-то жаловала. Старуха передала внучке все секреты восточной кулинарии, развила ее талант и довела до совершенства. Абыз могла так приготовить пирожки с картошкой, что от аромата под окнами собирались парни, не понимая, отчего им тут так хорошо. Чем старше она становилась, тем очевиднее было мудрой бабушке, что не только талант есть у Абыз, но и дар. Стоит ей прийти в любой дом, как ссоры утихают, пыль пропадает, окна блестят, а чай так заваривается, что аромат разливается гуще заварки. Сама Абыз дара своего не сознавала и наивно радовалась жизни. Решила бабушка, что лучше ей ехать в Москву, там больше шансов удачно выйти замуж.
Теперь Абыз торопилась за странным мужчиной, уверенная в своем безоблачном будущем. Она совсем заблудилась в переулочках, как вдруг они вышли к Патриаршим. Там был спасительный для москвичей тенек, и если бы она читала хоть что-нибудь, кроме книг по домоводству, ей бы припомнились:
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». Правда, справедливости ради, надо сказать, что был летний полдень… Однако ЯП замедлил шаг и с удовольствием оглядывался, рассматривая публику:
– Ну, что ж, обыкновенные люди, напоминают прежних, – и загадочно посмотрел на Абыз, но, не дождавшись отклика, вздохнул и продолжил свою прогулку.
Они свернули в Ермолаевский переулок, потом по Малой Бронной вышли на огромный проспект. «Большая Садовая», – прочитала Абыз.
– Мы скоро будем дома, ты еще не устала? – участливо поинтересовался ЯП.
– Что Вы? Нет. Так чудесно погуляли, даже жаль, что скоро придем, – она лучезарно ему улыбнулась. Ногам, стертым в кровь модельными туфлями, было приказано молчать.
В очень странной пустой коммунальной квартире на пятом этаже их встретил огромный рыжий кот. Кот удивленно посмотрел на Абыз, а потом на ЯП.
– Все готово? – спросил ЯП непонятно кого, игнорируя недоумение Кота.
– Да, – ответил Кот.
Девушка была совершенно уверена, что Кот именно сказал, не мяукнул, не кивнул, а сказал. И только тут она заподозрила что-то неладное, возможно, даже загадочное и в ЯП, и в квартире, и в Коте. Но юность тем и прекрасна, что самое страшное в ней еще не произошло, и можно смело отмахиваться от любых предчувствий.
Глава 7. Яга
В Брянской области, в глухих брянских лесах протекает речка Снов. Это вам не какой-то там загадочный Стикс, который никто никогда из живых не видел. Снов – это реальная река, возле которой была битва с Тохтамышем, есть свидетельские показания. Спокойная и совсем не загадочная, на первый взгляд, речушка является границей между миром живых и мертвых. И, как положено, есть там провожатый. Но если все народы для этих целей выбирали сильных мужчин, у нас это оказалась женщина. Оно и верно, пусть сидит себе привязанная к функции, куда ей стремиться в ее-то возрасте. По мнению ученых, с однообразным трудом, требующим постоянной сосредоточенности и стрессоустойчивости, лучше справляются женщины. Тем более, когда ей больше некуда податься.
Утренний туман надвигался как дым, такой же плотный и уныло-серый, как в сумерках. В тумане передвигалась фигура, по силуэту невозможно было определить ни пол, ни возраст. Горбатое, хромое, жалкое существо еле волочило ноги, опираясь на кривую палку.
Существо медленно ковыляло к странной избе на двух высоких столбах и в одно окно. Видимо, близость реки и опасность весеннего подтопления заставили соорудить такую странную конструкцию. Невысокая рубленая изба была крыта соломенной крышей, из кривоватой печной трубы шел жидкий дымок, подавая признаки жизни, маленькое окошко подслеповато смотрело на туман, выглядывая в нем хозяйку. Так старый пес весь день смотрит на дверь своими мутными, слезящимися, уже не видящими глазами, прислушиваясь и принюхиваясь, надеясь дожить до прихода хозяина и на какой-то миг снова стать счастливым щенком, забыть боль и апатию, испытать счастье от того, что любимый человек жив и здоров, он вернулся. Если бы люди могли радоваться тому, что любимый просто жив и здоров, они стали бы собаками…
Под стенами дома были навалены груды всевозможных веток разной толщины и разного размера, как будто сложили костер, чтобы спалить к чертям эту избу, осталось только плеснуть горючки и поджечь спичку, но кто-то мог бы разглядеть в этих завалах гнездо. Дверь в избу была очень низкая, несуразная, вырубленная меньше чем в половину человеческого роста. Сейчас на пороге сидела девушка лет пятнадцати. Одета она была странно для начала 21 века: в сизую косынку по самые брови, повязанную на манер вдовьего платка, в безразмерную застиранную сорочку и длинную черную юбку с передником. Она смотрела своими пугающе синими, как василек, глазами на стену леса перед дверью. Девушка была красива не человеческой, но и не фарфоровой красотой. Ее кожа светилась даже в предрассветной полутьме, полные, нежно-розовые, четко очерченные губы были беззащитно приоткрыты, легкий румянец здоровья подчеркивал цвет больших васильковых глаз, окруженных длинными темными ресницами.
Стена леса, на которую бесцельно смотрела девица, была непроглядная и глухая, ни одной тропинки, даже звериной тропки, не вело к этой избушке. Она тоже ждала, но не так, как дом, без фанатизма, по-человечески.
Туман остановился, словно столкнулся с преградой, так и не дотянувшись до избы. Из него вышло существо: сгорбленная, хромая старуха с растрепанными седыми патлами, неестественно длинным крючком носа, кривая на правый глаз. С каждым шагом она менялась: волосы темнели и скручивались в тугие блестящие локоны, нос укорачивался, губы и кожа наливались соком жизни, горб пропал. К избе подошла красивая, высокая, стройная, моложавая женщина.
Как все женщины семитской крови, после сорока она обладала выразительным носом и тяжелыми бедрами, это ее не портило, все было гармонично, порода читалась в ее чертах и движениях. Несмотря на преображение, сильная хромота осталась, как и шрам, уродовавший правый глаз, частично покрытый бельмом. Смертельная усталость читалась в каждом шаге, хотя какая она еще могла быть, учитывая, откуда дама вернулась. Она обошла дом и снизу посмотрела на девушку, сидящую на высоком крыльце, та вскинулась как ото сна:
– Пришла, – недружелюбно кинула она женщине и вошла в дверь. Произошло что-то странное: дверь неуловимо вытянулась, подстраиваясь под рост вошедшей, и вернула свой изначальный вид.
– Вот дура, – проворчала женщина и неожиданно легко, по-звериному, запрыгнула с земли на двухметровую высоту крыльца…
Глава 8. Длинная проселочная дорога в окрестностях брянского аэропорта
–Если нам к Яге, то это в другую сторону, – сказала Маша, когда Серый затих, приняв произошедшее как свершившийся факт.
Огромная морда с торчащими клыками медленно повернулась в ее сторону. Те, у кого были собаки знают, как красноречива может быть их морда. Так вот, волчья морда красноречиво хотела перекусить Маше шею, и тут не надо было быть телепатом. Она впервые по-настоящему испугалась. Перед ней стоял мощный, лохматый зверь, размером с двухнедельного бычка, примерно полутора метров в холке, с лобастой головой и скалящейся волчьей пастью, в голове животного при этом не было ни одной мысли, которой можно было бы управлять.
Оскалив зубы, он легонько толкнул ее в грудь носом, она упала на спину, и он прижал ее лапой к земле, сделав совершенно неподвижной.
– Я не специально, – проблеяла девочка.
То ли от неожиданного тона жертвы, то ли от запаха ужаса, который она источала, то ли от тех эманаций паники, которые и привели его к ней в Токио, Серый пришел в себя. Все-таки он был оборотень, а не волколак, да и привязанность, которую он уже начал испытывать к девчонке, в волчьем теле усилила предназначение – защищать и помогать. Но он должен был наказать девчонку за то, что она его провела как щенка, получить компенсацию за тот кошмар, который он только что пережил.
Стоило в голове волка появиться оформленным мыслям, как девчонка перестала подавать признаки страха, к ней вернулся ее дурной характер и плохое воспитание. Телепатов не так-то просто напугать или обмануть. Его теперь тоже не обманешь, ложь имеет сладковатый запах мертвечины, и он его теперь почует за версту.
– И долго я тут буду лежать? – с улыбкой спросила она.
– Пока я не проголодаюсь настолько, чтобы тебя сожрать! – он попытался мысленно огрызнуться. Она была ему симпатична – сильные уважают только силу. А Маша была не из робкого десятка. – Мне нужны ответы, деточка.
– Хорошо, но формулируй вопросы четче, а то у тебя в голове каша из любопытства и поруганной гордости.
– Откуда ты знаешь, где искать Ягу?
–Я чувствую магию за несколько сотен километров. А Яга – это не просто магия, это целая сказка, основанная на реальных событиях, от нее круги, наверное, до Москвы доходят.
– То есть ты как навигатор и транслятор? – о таком он никогда не слышал даже при царе Горохе, а тогда было не то, что сейчас, все – мастера и кудесники.
Телепаты в России не редкость, эмпаты так почти все, кто обладает даже самым завалящим даром. Тех, кто читает мысли и может на них влиять, всегда было мало и всегда это были женщины. Мужики бы наворотили дел, выясняя, кто тут альфа-самец: бодливой корове Бог рогов не дает. Совсем редко, как золото в песке, встречались такие, кто мог слышать мысли волшебников и других необычных тварей. Но тех, которые чувствовали на таком расстоянии магию и могли бы идентифицировать источник, таких за более чем тысяча прожитых лет он не встречал. Возможно, Кощей мог, но кто же его спрашивал… Сам Серый мысли читать не умел, потому что он Волк – животное.
Люди думают, что оборотень – это человек, который оборачивается зверем, а это волколак – в животном состоянии совершенно тупое и кровожадное существо. На самом деле оборотень – это зверь, который может обернуться человеком. Держаться в облике человека, особенно поначалу, очень трудно, но со временем… это как играть на фортепьяно, сначала играешь гаммы, а потом долго тренируешься и если есть способности, то исполняешь 3-й концерт Сергея Рахманинова. У Серого способности были. Но сейчас он не мог сам обернуться человеком, слишком долго играл 3-й концерт, пальцы свело, нужна была помощь специалиста.
– Я так понимаю, это был риторический вопрос? Еще вопросы есть? А то сгорю на солнце, – и она кокетливо улыбнулась ему одними уголками губ, как-то не по-детски…
– Поэтому тут никого нет? – спросил он.
– Ты меня так напугал, что, думаю, по этой дороге вообще ездить перестанут.
– Кстати, а что тебя напугало в Токио? – он вспомнил панику в аэропорту, и это был вопрос вежливости
– Следующий вопрос, – делано равнодушно сказала она и запахла страхом. Интересно, что же это так могло испугать девочку, которая, если честно, огромного волка не очень-то боялась. Он едва надавил лапой…
– То есть вопросов больше нет? –не сдавалась упрямица. Волку пришлось еще чуток надавить, в прямом смысле этого слова, перекрыв ей возможность дышать.
– Ладно, отпусти, – выдохнула она.
Серый тут же отступил. Маша села на землю, отряхнула платье и голову, она явно собиралась мыслями, решая, что сказать, а что не говорить ни при каких обстоятельствах и как половчее избежать этих обстоятельств.
– Ну! – подумал Серый, рыкнул и сделал шаг вперед.
– Значит так, – начала она, растягивая слова, и уставилась на свои сандалии – как я оказалась на борту самолета, не помню, но со мной это бывает, я не удивилась. Без проблем прошла контроль, все визы стояли. Вышла в зал ожидания, купила мороженое. Да, я всегда ем мороженное, это не смешно. Так вот, уселась в кресло, наслаждаюсь… Я не тяну… Тут почуяла силу, причем такую мощную, что решила испариться, но не успела. Около автоматов с газировкой передо мной возник пожилой японец с длиннющей бородой. Он протянул мне крупную жемчужину и мысленно сказал: «Отдашь Георгию Рюдзину» – и пропал. Она замолчала.
– И чего ты испугалась? Он тебе угрожал?
– Нет.
– А что тогда? – Серому начало казаться, что его снова водят за нос.
– Я не слышала его мыслей, а это значит, он не человек, и не зверь, и не монстр…
– А кто же он?
– Не знаю, может быть, божество… – она подняла на него глаза, полные растерянности. Сразу захотелось обнять ее, утешить, защитить от всех врагов разом. Но врагов не наблюдалось, а пауза затягивалась. – Хочешь я ее тебе покажу, жемчужину?
– Ну уж нет, уволь… Яге покажешь, – он ничего не понял из ее рассказа, и это его настораживало.
Серый оглянулся вокруг: там, где он обернулся, валялись обрывки его одежды.
– Найди пряжку от ремня и правый ботинок, сложи все к себе, – приказал он. Он опять вел, он был счастлив.
Девочка вскочила, начала послушно искать.
– А левый не надо? Он совершенно целый, – она держала оба ботинка в руках, демонстрируя их сохранность.
– Делай что тебе сказано, – огрызнулся он и тихо подумал про себя, – сказали тебе: птицу забирай, а клетку не трогай, так нет же…
Сложив все в свой рюкзачок, она подошла к нему.
– Куда теперь, Маша?
Она показала пальцем направление.
– Садись на меня да держись крепче.
«Сел Иван-Царевич на него верхом, серый волк и поскакал – синие леса мимо глаз пропускает, озера хвостом заметает…»
Глава 9. Большая Садовая
Абыз сняла проклятые туфли и поняла, что она не Русалочка. «Лучше уж быть Золушкой», – подумала она и отправилась на кухню. Очень странную кухню. Кухня была мертвая, на ней уже очень много лет не готовили. И дело не в стерильной кухонной утвари, а в воздухе. В кухне ничем не пахло, даже в морге пахнет формалином, а тут – ничего. Вся квартира была мертвой, в ней не жили, уже давно. В ней регулярно бывали люди, но они в ней не жили. Абыз не понимала, зачем нужен дом, если в нем не жить? Вариант «дом-музей» она не рассматривала, потому что или дом, или музей, и была права. Пакеты «Смоленский гастроном» были полны всяческой снедью. Некоторые фрукты она видела только на картинке, а деревянные шарики-бубенцы, пахнущие ванилью и шоколадом, были, по заверению интернет-поисковика, орехами. Она открывала пакеты один за другим, раскладывая продукты и напитки по местам, наслаждалась свежими ароматами, фантазируя, что можно было бы приготовить из них, мысленно сочетала и разделяла на блюда и подачи. В этот момент Абыз радостно забыла обо всех своих бедах и разочарованиях, о боли в ногах, тревоге в сердце, о несбывшемся и будущем.
Только когда человек занимается своим делом, он счастлив. Если вы не счастливы, вы занимаетесь не тем. Никогда не предавайте свой талант! Это легко сказать. Лозунги – это всегда легко и приятно. Но жизнь состоит не из лозунгов, а обстоятельства бывают сильнее человечка. И все же, если вы нашли свой талант, не предавайте его, развивайте, шлифуйте, совершенствуйте, выращивайте, пусть не профессионально. Знайте, придет момент, и судьба предложит его монетизировать, надо быть готовым к этому. Любимое дело спасет вас от страданий, что бы вы ни вкладывали в любое из этих понятий.
Между тем время уже было за полдень. Что приготовить, когда обед уже миновал, а полдник еще не наступил? Она серьезно задумалась, перебирая варианты легкого перекуса для нового шефа.
Пока Абыз наслаждалась муками творчества, в одной из комнат ЯП принимал отчет Кота.
– Документы на землю, на строение, на вертолет… – рыжий кот сидел на стуле, и из его рта вылетали слова, – учредительные документы на ЧВК «Лукоморье».
– Что за название? Кто его придумал?– лицо ЯП скривилось в брезгливой гримасе.
– Не знаю, – подчеркнуто по-деловому ответил Кот. – Прикажете переделать документы?
– Не стоит, времени нет. Думаю, если он меня нашел, то и других уже собирает.
– Простите, можно вопрос? – Кот прижал уши, но глаз не отвел.
– Давай, – ЯП знал, что должен ответить на этот вопрос вслух, в первую очередь самому себе. Знал, что это первый в череде неприятных вопросов, на которые он теперь будет отвечать регулярно, как на экзамене. Он даже знал, зачем ему это надо, но пока не готов был ответить вслух.
–Почему вы на это согласились?
– Я надеюсь, что это начало конца, искупление, он впервые за 2000 лет дал мне шанс…
– А почему вы решили, что это он? – Кот показал лапой вверх.
– Чую…
Кощей и Кот долго молча смотрели друг на друга и все понимали.
Глава 10. Лесная чаща брянских лесов
Уже смеркалось. За день уставшее Солнце прилегло на горизонт что-нибудь почитать на сон грядущий. Для ночевки Волк выбрал полянку, окруженную вековыми соснами. Маша сидела на бревне, непривычно тихая.
Молодой костерок разгорался охотно и весело, тщась заменить старое Солнце хотя бы на отдельно взятой территории. Юные люди тоже часто хотят заменить собой стариков и зря теряют «бесконечное» время, не понимая, что для них приготовлено собственное место. А ведь можно было спросить, но об этом они узнают намного позже и не все.
Маша была в полном шоке: она, конечно, летала на самолетах, не боялась скорости и высоты, но тогда все было по-другому. А тут спина жесткая, валуны мышц перекатывались и норовили поставить синяк или сбросить неумелую наездницу. Шерсть, в которую вцепилась Маша, выскальзывала из онемевших за шесть часов гонки рук, и только инстинкт самосохранения не давал им разжаться где-нибудь над лесным болотом. Постоянные взлёты и падения были забавны первые пять минут, а потом начало мутить. Поэтому, когда Волк спросил, что ей принести на ужин, она промолчала. Серый воспринял это как отказ от ужина и довольнехонький убежал охотиться.
Она задрала голову в вечернее небо, где не было еще ни одной звезды, и одними губами прошептала: «Спасибо».
Дневной лес затихал. Наступило то краткое безмолвие, когда дневные звуки уже уснули, а ночные еще не проснулись. Маша закрыла глаза и услышала музыку небесных сфер. Это было блаженное одиночество самодостаточного человека. Она открыла глаза, только когда услышала треск веток. Серый возвращался и тащил что- то большое за собой.
Волк притащил огромную еловую лапу.
– Это тебе, чтобы спать, – после охоты мысли его были просты и односложны.
– Утрись, животное, – улыбнулась она ему, – вся морда в крови.
– Ага, – Серый начал облизываться.
Он улегся около еловой подстилки, Маша уселась лицом к костру, а спиной облокотилась на мягкий, теплый бок товарища, достала из своей торбы шоколадку. Обоим было уютно и хорошо вот так лежать и смотреть на огонь. Совсем не хотелось говорить, и они по-дружески молчали. Серый первым нарушил молчание:
– Яга рядом, мы уже у края ее сферы. Я не могу здесь взлетать, так что завтра пойдем пешком. Нам далеко?
– Три-пять километров… – задумчиво проговорила Маша. – Серый, а расскажи, как становятся оборотнями?
– Человеческий детеныш, – он глубоко вздохнул, как вздыхал, наверное, Балу, отвечая на вопросы Маугли. – Ну слушай…
Способность оборачиваться в человека передается от матери, но проявляется только у кобелей. Такие щенки сразу выделяются: они сильнее, сообразительнее, быстрее растут, поэтому, как только они открывают глаза, их бросают, иначе они уничтожат весь помет. Как правило, они погибают от голода и холода. Но бывают счастливчики, которых подбирают люди, обычно охотники. Охотник получает очень умного ручного волка, который, кажется, все понимает, как человек, и, как человек, не всегда прислушивается к просьбам. Он на самом деле все понимает, только говорить не может. А вот обидеться может, и если человек был с ним жесток, то он подрастет и убьет человечка. Волк это сделает так хитро, что никто и не подумает на него – несчастный случай на охоте. Такие живут дикими очень долго, становятся вожаками удивительно удачливых стай. Если человек был добр, они прикипают к нему намертво, спасая от всех напастей: предупреждают об опасностях (звериное чутье не обманешь), могут без сожаления погибнуть, защищая друга. Когда смерть человека становится неизбежной, такой воспитанник уходит в лес и погибает от тоски. Но бывают случаи, как у меня, очень редкие, когда такого щенка подбирает колдун, или ведьма, или другой сведущий. Они выращивают щенка до 1-2месячного возраста и наводят чары, чтобы щенок обернулся первый раз, обычно на несколько секунд. А потом уже не остановишь: как все дети, он играется новой способностью, пробует снова и снова. В это время ментор, так называют учителя оборотня, постоянно объясняет малышу, как оставаться дольше в человеческом облике, как себя вести, рассказывает о правилах и обратной стороне такой способности. Тут многое зависит от ментора: если он корыстолюбец, может продать подростка желающим иметь верного телохранителя, а если нет – то привяжет к себе волчонка и будет использовать в своих интересах. Их воспитание направлено на лишение воли и подавление ума, то есть много физических игр и мало знаний. Что хотел сделать со мной мой ментор, я не знаю, он был очень старый, еле ходил, звали его Вольга. Шутки ради он научил меня читать. А однажды ушел в деревню и не вернулся. Позже я узнал, что деревню сожгли печенеги… Поэтому у меня не возникло привязанности к одному человеку, как это обычно бывает, но развилась необходимость патронировать людей. Я, конечно, тосковал, но время быстро лечит молодые сердца. Чтобы занять время, я прочитал немалую по тем временам библиотеку ментора. Многому научился и… Да ты спишь, деточка.
Он накрыл ее лапой, на вторую положил свою большую голову и закрыл глаза, прислушиваясь к окрепшим звукам ночного леса. Маша уже давно крепко спала, как спят только уставшие дети и святые.
Глава 11. Большая Садовая. Синий кабинет
Молчание неприлично затянулось, Кощей ушел в себя, а когда внутренний мир богатый, то можно там блуждать, пока не проголодаешься. Кот боялся потревожить патрона, ибо хорошо его знал.
Абыз патрона не знала и вошла в синий кабинет с подносом, улыбкой, ароматами выпечки, чесночного соуса, пряностей и смело воскликнула: «Через пару часов будет ужин, а пока вот подкрепитесь…»
Кощей вскинулся и резко открыл глаза. В глазах его пылал внутренний ад, который мы все носим с собой, но, по милости Божией, не видим. Абыз от неожиданности уронила поднос, с него посыпались фрукты, орехи, пиалы, из кувшина полился какой-то кисломолочный напиток, разлетелись салфетки. Кот проворно спрятался под полосатое кресло.
Неуловимо быстро Кощей взмахнул рукой, и, не достигнув земли, все вернулось на поднос, сам же поднос неспешно полетел на стол к окну, где приземлился. Абыз онемела, обездвижилась и почти обезумела.
– Иди к столу, сядь на стул, – приказал Кощей ровным спокойным голосом. – А ты, блохастый, вылезай. Давно пора познакомиться.
– Я не могу, у меня там пирог сгорит… – Абыз не хотела ничего знать, она хотела на кухню, в привычный знакомый мир без летающих подносов.
Чтобы она не волновалась, Кощей опять взмахнул рукой, и время остановилось, часы перестали тикать, ароматы – раздаваться, сквозняки пропали. В комнату пришла неразлучная парочка – тишина и эхо. Тишина улеглась на пол, а эхо с радостью сумасшедшего билось о синие стены кабинета.
– Абыз, меня зовут по-разному, но я предпочитаю Кощей, Ян Полуэктович или мастер.
– Да, мастер, – выдохнула Абыз. Что хорошо в людях, не отягощенных образованием, они быстро адаптируются к любым условиям. Если не знаешь точно, как должно быть, то легко принимаешь то, что видишь своими глазами, не ища причинно-следственных связей. Земля плоская, от прививок умирают, гомеопатия лечит.
– Этот комок шерсти зовут Флюшка. Думаю, он будет твоим самым преданным другом и почитателем, потому что больше всего любит вкусно есть и сладко спать. Он разговаривает.
Кот прямо из-под кресла пошел к Абыз, подойдя, посмотрел ей в глаза и, убедившись, что пинать не будут, потерся о ее колени, такой мягкий и теплый, очень уютный: «Мирр?…» Он не собирался сразу шокировать девушку. Он был джентльмен, только если обстоятельства не принуждали его к обратному.
– Я пойду? У меня там ужин… – она совсем растерялась и решила не брать в голову происходящее.
– Иди, но ужинать ты будешь с нами, – он опять взмахнул, и время пошло дальше.
Уже в дверях Абыз спросила:
– А коту приборы подавать?
Кот, который уже вернулся в кресло, громко и внятно сказал:
– Подавай…
Абыз взвизгнула и убежала, ее-таки проняло.
– Ну что ты наделал? Напугал девицу, – посмеиваясь, сказал Кощей.
– Такую напугаешь… Она, пожалуй, уже и не думает о нас. Курицей занялась …– кот повел носом в сторону двери и нетерпеливо заерзал в предвкушении трапезы.
Глава 12. Яга
Яга вошла в дом. На столе ее ждали ароматные блины, крынка со сметаной, горячий самовар. Она улыбнулась. Оксанка, конечно, была редкая заноза. Оно и не удивительно – жизнь такая.
Оксанка родилась на Украине в очень состоятельной семье, потом ее родители переехали в Россию, у отца здесь был бизнес. Любимая единственная папина дочка, принцесса, ни в чем не знала отказа, росла спокойная и довольная. Ее желания угадывались еще до того, как она сама их высказывала. Отца она искренне любила и старалась его радовать, с удовольствием танцуя, занимаясь музыкой и рисованием, вдохновенно читая стихи на табуретке его друзьям. Мать после рождения дочери впала в депрессию, да так из нее и не вышла, поэтому дочерью интересовалась мало, предоставив заботу о ней нянькам. Уже в полтора года стало ясно, что девочка необычайно красива – здоровая, живая, с большими васильковыми глазами, аккуратным носиком и пухлыми губками. Она быстро развивалась, рано начала говорить. Но самым удивительным тогда казались ее волосы, которые были не по-детски густые, необычного светло-золотого цвета, они тяжелыми кольцами падали на маленькие детские плечи, полностью их закрывая. Мать не раз приказывала остричь их, а однажды даже сбрить до короткого ежика. Но волосы невероятно быстро отрастали и снова пугали мать, восхищая окружающих. Время шло, девица выросла с норовом. И несмотря на внешность, была не выносима в общении. Не то что бы у нее не было манер, были, при этом прекрасно отточенные лучшими педагогами, ум ее был настолько остер, что вместе они, манеры и остроумие, создавали обоюдоострый кинжал, который ранил всех без разбора. Только с отцом она была мила и прощала невежество и ограниченность, только его она любила, и только он мог на нее влиять. Эта гремучая смесь нереальной красоты, ума, хорошего воспитания и отвратительного характера создавали все больше проблем родителям: от нее уходили учителя, о школе вообще речи быть не могло, она тиранила домашних от безделья и скуки. Временный покой в доме наступал, только если она находила себе книгу или начинала искать в интернете информацию по заинтересовавшей ее теме. Тем временем она превращалась в девушку и перестала вызывать умиление. Она начала вызывать похоть. До сумасшествия. Подростки и просто неуравновешенные граждане толпились под воротами дома как кобели по весне. Охранников пришлось заменить на охранниц. Все, и мужчины, и женщины, кто видел ее хотя бы раз, всеми правдами и неправдами пытались увидеть ее снова. Это уже угрожало безопасности. Отец был вынужден изолировать ее от мира, увез в монастырь. Но скоро в нем начался содом. Оксану забрали, монастырь расформировали. И тут ему рассказали о женщине-инвалидке, одиноко живущей в глуши Брянщины, ведьме, спасающей в самых отчаянных ситуациях. Какими путями и деньгами он ее нашел – неизвестно. Только однажды на поляну на берегу реки Снов приземлился вертолет, из него вышел уставший мужик и направился к странному дому на переговоры. Женщина ни за что не хотела брать девчонку. И вышла прогнать посетителя, но тут из вертолета выглянула 12-летняя Оксана. И Яга согласилась. Но не от того, что девица ей понравилась, на Ягу не действовали ее чары, а оттого что стало понятно: девочка такой же, как она, урод, только невинный, и деваться ей больше некуда. Было оговорено, что отец будет ее навещать не чаще одного раза в три года, а коли не нравится, может забрать хоть сейчас. Оксану оставили. После того как девушка осознала случившееся, ее переполнила боль от предательства единственного любимого существа, она каталась по земле, орала как раненый зверь, бросалась на Ягу, затихала, отказывалась от еды, пыталась утопиться, а однажды ушла в лес. Через неделю Яга нашла ее в канаве без сознания, грязную, покусанную насекомыми, в синяках, с разбитым в кровь лицом, переломанными ногами и носом, облысевшую, странно, что звери ее не тронули. На этом протесты закончились. Девку она выходила, пристроила к домашним делам. А чтобы народ не смущала, одела поскромнее. К Яге частенько приходили местные и за травами, и за советом, и детей в горячке приносили, бывало всякое. Поэтому всегда у нее были и мука, и молоко-сметана, и яйца, а что еще надо старухе. Год Оксана молчала и работала по дому, год прилежно училась травничать, на третий к ней вернулся ее чудесный характер, что и ознаменовало исцеление. У молодых все зарастает быстрее, но часто остаются шрамы. Когда приехал отец, она отказалась возвращаться и просила больше не приезжать.
Ничто так быстро не облетает с человека как налет цивилизации. Можно, оказалось, и без книг, и без театров, и без фильмов, и без интернета, и без хороших манер. Кашу и похлебку одинаково вкусно есть деревянной ложкой, если проголодался. А без людей ей было хорошо и раньше.
Яга лакомилась ноздреватыми блинами, макая их в сметану и запивая крепким травяным чаем, и слушала Оксану:
– Вчера к вечеру Марфа приходила, муж у нее опять запил, я ей сбор дала, оно, конечно, бесполезно, ну хоть ей передышка. Чего она не бросит ирода? Бьет ведь и заработать не может…
– Он детей своих любит, а она всю жизнь битая, и отец ее бил, и свекр, и вот муж по пьянке. Таких на Руси много, мучениц. Пожалеть надо, а не осуждать. Они в другое и не верят. А наше дело – облегчить бабью долю.
– Вот учить ты меня будешь. За что их жалеть-то? Сами выбрали.
– Ты много в жизни своей выбирала? Вот и подумай. Самостоятельная моя. Чтобы выбирать, свободной надо быть. А свобода, она как полынь, ох, какая горькая…– Яга с удовольствием вдохнула аромат напитка и вкусно отхлебнула из глиняной кружки.
– Я вот свободная, могу хоть сейчас уйти и в жизни устроюсь получше многих.
– А чего не уходишь?– лукаво щурясь, спросила Яга.
– Да тебя, убогую, жалко, мхом зарастешь без меня, ты ж думаешь, что на метле только летать можно, – фыркнула девка и пошла за печку возиться со щами на обед.
Яга наслаждалась утренним отдыхом, осматривала немудреную обстановку дома. Расписные сундуки были отмыты, и жар-птицы весело подмигивали кривыми глазами. Печка побелена. Цветные половички (где она их только взяла?) были выбиты, полы помыты. Ситцевая занавеска веселенькой расцветки делила комнату на два помещения. Надо сказать, что правда была за Оксанкой: в дому было чисто прибрано и уютно. Откуда она этого набралась, ведь раньше тряпку то в руках не держала? А вон поди ж.
– Заказы есть?
– Да, – крикнула Оксана из-за печки, – отвар для скотины от хвори. Сказали, ты сама знаешь. Скоро сентябрь, просят наготовить «вразумляшку» для детишек…
– Нет чтобы детьми заниматься, они их зельями пичкают, то витамины, то сборы, то святой водой, а сами Азбуку им даже не показывали, – ворчала Яга, поднимаясь и ковыляя за занавеску. Там у нее был кабинет. Никому сюда ходу не было. И тут, действительно, все заросло пылью, паутиной и мхом, пищали мыши. Чистым был только стол, на котором стояли книги и ступка с пестиком. На потолке были развешены травы, коренья, высушенные мумии непонятно уже кого.
– Ну, иди сюда,– она заглянула под стол, и ей на руку прыгнула мышка, – вот, гляди, что я тебе вкусненького принесла, – она достала кусочек блина.
– Опять мышей приваживаешь? Кота заведу! Помяни мое слово.
– Заведи, заведи, – тихонечко, чтобы девица не слышала, проговорила Ведьма, а потом мышке. – Ругают нас? А мы вона какие хорошие. Не бойся, не заведет она кота, пужает просто, – мышка, сидя у нее на ладони, уплетала блин, полностью согласная с Ягой.
– Чую, гости у нас будут сегодня, непростые, надо бы баньку организовать.
– Организуй, твои, чай, гости…
– И вещи мои собрать.
– И далеко ты намыливаешься? – Оксана вышла из-за печи и встала около занавески. – Куда собралась, старая? – пытаясь спрятать испуг под гневливыми нотками. Так всегда поступают самостоятельные и независимые дети, неплохо было бы взрослым об этом помнить.
– Не знаю пока, только ветер меняется, – задумчиво пробурчала Яга.
– Тоже мне, Мери Поппинс, сиди уж… – уже с нотками легкой истерики проговорила девочка, всплеснула руками и вернулась к работе.
– Я-то подневольная… – тихо прошептала Яга.
Глава 13. Ужин на Садовой
Стол Хозяйка накрыла в маленькой гостиной. Круглый стол вмещал только одну сервировку блюд, что немало расстраивало Абыз. Остальные блюда были расставлены на письменном столе, с которого убрали скульптуру какого-то задумчивого мужчины. ВзволнованнаяАбыз, все еще в свитере и джинсах, крутилась вокруг стола, поправляя салфеточки, бокалы с аперитивом, сырные и мясные нарезки, переставляя вазу с фруктами. Вошел Кощей.
– Сударыня, почему вы до сих пор не одеты?!
– Но у меня ничего с собой нет, да и к чему? Мне же подавать, так удобнее.
– Вы, Хозяюшка, не будете больше ничего подавать, для этого есть другие.
– Но кто же? Коту неудобно, у него же лапы, он уронит, – она широко открыла удивленные глаза, видимо, представив, как Кот будет подавать. Сам факт того, что Кот вообще способен на что-то подобное, ее уже не смущал.
– Отойдите от стола, Вам пора познакомиться с еще одним нашим товарищем. Эй, тот-кого-нет, покажись.
Ваза с фруктами взлетела в воздух.
– Ой… – Абыз потеряла дар речи.
– Присядьте, – и стул сам толкнул ее под ослабевшие колени. – Это бестелесное существо, его приволок Ваня из ниоткуда, у него нет своих желаний, но зато есть жажда деятельности, поэтому он служит с большим рвением и без всяких сожалений. Очень рекомендую, расторопен, понятлив, и нет такой услуги, которую он не мог бы оказать. – Кощей сделал паузу в надежде, что уж эта цитата вызовет хотя бы улыбку, но увы. – Ну что ж, пожалуй, и все. Вы согласны, чтобы он нам подавал?
– Он ведь знает последовательность блюд? – еле дыша спросила Абыз. Этот вопрос был лучшей рекомендацией для будущей Хозяйки ЧВК «Лукоморье». А начитанность – она просто бантик на даре, упаковка, впечатление, которое на качество продукта не влияет.
– Он знает, – улыбнулся Кощей, – в комнате Вас ждут платья, вечернее и повседневное, и обувь. Переодевайтесь и ступайте к нам.
Она молча вышла, ей навстречу шел Кот.
– Мастер, а не слишком ли много для девочки в один день?
– Она сама пришла, да и времени нет. Завтра к полудню мы должны быть у Яги.
– А она нас ждет? – Кот прижал уши.
– Она меня ждет только чтобы убить… Так что мы будем сюрпризом, а то не долетим.
– Но как Вы собираетесь ее уговорить?
– Уговорить – не штука… Вот заговорить … это да, будет не просто. Все-таки я перед ней виноват.
– Что я слышу? Мир все же сошел с ума, – ехидно улыбнулся Кот и повел носом в сторону стола. – Хозяйка скоро?
– Думаю, что да.
Хозяйка вошла в гостиную и остановилась на пороге. Она была одета в незамысловатое платье. Что может сделать с женщиной хорошее платье! Абыз спряталась, на ее месте появилась Хозяйка. Тяжелый греческий узел богатых волос на затылке горделиво приподнял ее подбородок, веки, наоборот, едва опустились, прикрыли ресницами влажные от волнения глаза, волнение же приоткрыло ее чувственные губы. Темная ткань переливалась от индиго к изумруду и придавала ее волосам иссиня-черный цвет, глазам – зеленый оттенок, а скулы, подчеркнутые тенями, вернули свою восточную остроту. Неглубокий вырез удлинил шею, прямой крой подчеркнул ее высокую грудь и крутые бедра. Струящаяся ткань мягкими складками обняла ее тонкую талию, ласкала ноги при каждом шаге. В походке появилась величавость. В ее облике не было эротики, она стала похожа на хищницу, альфа-самку, уверенную в своих силах позаботиться обо всей стае, а если понадобится, то и защитить. Проснулась женщина, а девочка отправилась ждать жениха.
Кощей встал и, улыбнувшись как кот на сметану, отодвинул стул, приглашая даму к столу, Флюшка же проворно запрыгнул на соседний и предложил свои услуги, пытаясь привлечь внимание. За аперитивом она молчала, пока кавалеры соревновались в остроумии. Но вот подали первое, она попробовала, положила ложку и тихонько сказала:
– Перегрел, я так и знала.
Кот чуть не упал на пол.
– Дар, дар, – расхохотался Кощей.
На этом весь романтичный флер спал, и дальше они вели уже легкую, ни к чему не обязывающую светскую беседу: Хозяйка рассказывала о том, как смешно у нее как-то раз чуть не подгорело рагу, мужчины тоже рассказывали забавные истории и вспоминали прошлое.
– Однажды с парой писателей мы обсуждали возможность научного подхода к магии, ни к чему не пришли, конечно, но побеседовали душевно, на редкость умные оказались люди. Потом они мне прислали свою книгу, и представляешь, каково было мое изумление, когда я узнал, что один из персонажей списан с меня, ну не полностью конечно. И все же меня до сих пор занимает, как можно найти во мне столько альтруизма? Красота в глазах смотрящего, – он вежливо улыбнулся.
– Жил тут один большой писатель, он меня тоже в свою книгу включил, – похвастался Кот.
– Да-да, я тебе чуть было примус не привез в подарок, – Кощей и Хозяйка рассмеялись каждый своему, а Кот надулся.
– Да уж, с этим примусом он мне подсуропил, каждый пытается всучить, лучше бы рыбы привезли. И еще все удивляются, почему я не черный.
– Мастер, – вдруг подала голос Хозяйка, – а почему вы в этом зеркале отражаетесь?
– А Вас, сударыня, не смущает, что я не отражаюсь в других зеркалах? – он улыбнулся ей, ожидая ответа
– Я боялась, что Вы обидитесь, если я сакцентирую на этом внимание…– сказала она растерянно.
Смеясь, Кощей ответил:
– Я не отражаюсь только в серебряных зеркалах, раньше это действительно создавало неудобства, но теперь обычно используют более дешевые и лживые материалы.
Они еще много говорили, вплоть до десерта держалась непринужденная атмосфера. Но как только сменили бокалы, запахло корицей и делами. Пора было приступать к решению насущных вопросов.
– Итак, сударыня, Вы поняли, что мы компания необычная и не безопасная. Посему в конце вечера Вы должны решить, останетесь ли вы с нами или вернетесь в свою жизнь: я устрою Вас в хороший ресторан, и Вы станете шефом через пару лет. Но больше мы никогда не увидимся. Не торопитесь, послушайте, может быть, спросите, а ответите в самом конце. Теперь ты, – он обратился к Коту, – ты останешься здесь или со мной?
– Мне бы хотелось узнать подробности, Мастер, – ответил Кот.
– Да, ты всегда был осмотрителен, спрашивай.
– Куда Вы меня приглашаете?
Я должен открыть колледж-интернат для детей, у которых есть дар. Основная наша задача будет выявить дар, развить, научить контролировать его, привить им основные представления о добре и зле.
– Вот мне интересно, как это мы можем привить такие представления?
– Признаюсь честно, мне тоже. Но надо сказать, когда в культуре нет понятия нормы, то добру и злу приходится сотрудничать, даже если каждый преследует свои цели.
– А какие цели преследуете Вы? – Кот хитро глянул на патрона.
– Я хочу научить их тому, что только и умею – выживать. И оградить от моих ошибок.
– Ах, Мастер, Вы такой опытный, а не понимаете, что нельзя оградить детей от ошибок…
–Тогда подстелю соломки… хотя бы, – впервые в голосе Кощея мелькнула неуверенность. Это довольно пугающе, когда совершенный разум в чем-то не уверен, это выбивает почву из-под ног. С педагогикой Кощей был не знаком. Василиса и Иван были уже взрослые люди.
– Зачем это мне?
– Там, Флюшка, твой Дуб, надо попытаться починить цепь, – Кощей взглянул в глаза Коту, и Кот не отвел взгляда, он сразу принял вызов судьбы.
– Я с Вами, Мастер, сколько можно бездельничать, пора и честь знать, – шутливым тоном Кот попытался разрядить ситуацию. – Да и идея интересная. Колледж для волшебников. Раньше-то домашнее образование было, а теперь вона чего придумали. И наших хочется увидеть, а то раскидало по миру. Да и песни со сказками скоро забуду.
– А я Вам там зачем? Домоводству учить? – вдруг без всякого смущения вклинилась Хозяйка.
– Вы – Хозяйка, то есть на Вас будет быт всех обитателей. Еда, сон, здоровье, гигиена, уют. И если у вас останутся силы, можете и домоводство преподавать, – улыбнулся Кощей.
– «Посади среди цветов сорок Розовых кустов, и пока не подрастут, подметай дорожки тут», – она сделала паузу, но никто не оценил цитаты. Слишком разный андеграунд их сформировал, между ними была культурная пропасть. – Я могу отказаться?
– Конечно, но это стало бы некоторым затруднением, – сухо ответил Кощей.
– А если я соглашусь, а потом передумаю, можно будет вернуться?
– Вот не думал, что Вас посещают сомнения, – уже почти разочарованно сказал он. –Нет, не сможете.
Хозяйка перестала двигаться, словно окостенела.
– Я думаю, поговорите пока без меня, – сказала она не терпящим возражения голосом. Она всегда так принимала решения. Нет, она не взвешивала все за и против, она как бы загружала в себя информацию, а потом отключалась на какое-то механическое действие – мытье посуды, стирку, готовку, наблюдение за облаками. Решение всегда приходило само, и она уже не сомневалась. Многие считают это интуицией, но наука о мозге говорит, что это и есть настоящее мышление.
Кощей опешил, еще никто в здравом уме ему не указывал что делать. Но если ты завел в доме Хозяйку, то к указаниям придется привыкнуть, тут важно заранее продумать границы, а то и в уборную будешь ходить согласно распорядку дня.
– Так Вы собираетесь делать добро из зла, как предлагали писатели? – Кот попытался отвлечь Кощея от создания бури, которая назревала внутри в ответ на минутную растерянность.
– Нет, дорогой Флюшка, эта концепция полностью себя исчерпала и дискредитировала еще в 20 веке. Нельзя из зла ничего сделать кроме другого зла, более изощренного. Зло – это не гумус, это самостоятельная сущность. Одна из двух в каждом живом существе. Только разумные отвечают за то, какого волка они кормят.
– Я знаю немало тех, кто променял свой разум на покой и всепрощение животного.
– Да, это правда. Неся в себе больную совесть, критический взгляд на происходящее и доброе сердце, трудно оставаться в своем уме. Многие от чего-то отказываются, желая уберечь свой рассудок, в итоге ничего кроме рассудка у них не остается. Все три составляющие неразрывно переплетены: выбрасывая совесть, перестаешь честно признаваться себе в реальности, и добротой кажется любое бескорыстие.
– Мастер, все же бескорыстие – это неотъемлемая часть доброты, – Кот развел лапами.
– А мне думается наоборот: добро – это всегда вложение. И со временем возвращается с бонусами.
– Вы-то откуда знаете, Мастер? Не помню за Вами славы добродетеля.
– Чисто теоретически, – и они оба рассмеялись.
Отсмеявшись, Кощей добавил:
– Если серьезно, я не знаю, что буду с ними делать. Знаю одно, что не должен в этот раз предать.
Оба замолчали, каждый о своем. Взрослым всегда есть о чем помолчать.
– Что будет с моими родными? – раздался голос Хозяйки, прогнав неловкую паузу.
– Они будут считать, что ты удачно вышла замуж, допустим в Арабских Эмиратах. И не можешь часто с ними связываться. От тебя будут приходить подарки и короткие письма. Этого достаточно? – быстро, словно ответ у него был уже готов, сказал Кощей.
– Хорошо, я согласна стать хозяйкой Дома для особенных детей, буду создавать для них уют, кормить их и оберегать как родных, – с этими словами она встала и вышла из комнаты.
– Пора и нам спать, – сыто мурча, потянулся Кот.
– Я еще посижу, – тихо ответил Кощей, его бокал наполнился легким красным вином, свет в гостиной померк, на столе зажглась свеча, вызвав к жизни балет теней под музыку мыслей.
Глава 14. Встреча
Если бы Волк был нежеланным гостем для Яги, Маша не прошла бы. Ее сил не хватило бы обойти все ловушки: она бы заплутала, подвернула или сломала ногу, на нее напал бы зверь, но до Дома она не дошла. Яга накрепко закрылась от нежданных гостей. Девочка опять ехала верхом, теперь было проще. Серый шел медленно, осторожно обходил только ему заметные преграды. Маша же чувствовала присутствие магии везде: в овражках, в деревьях, в зверье, любопытно наблюдающем за путниками. И вот, наконец, они вышли на опушку леса. Прямо перед ними возникла странная изба на сваях, такая древняя, что держалась только на силе своей хозяйки. Тут же на слишком высокое крыльцо вышла и сама хозяйка, увидела Волка и широко улыбнулась старому знакомому.
– Пришел, значит. Кого опять приволок? Что за девица? – ненатурально сердясь, начала свои расспросы Яга, легко спрыгнула с двухметровой высоты и направилась к гостям.
– Ты в дом пригласи, накорми, в баньке попарь, а уж потом спрашивай, – четко сказал про себя традиционную формулу Серый. Легким движением лопаток скинул Машу на землю и рысцой побежал навстречу приятельнице. Остановился перед ней и церемонно лизнул ручку. Яга кинулась ему на шею, крепко обняла. Он же осторожно прижал ее к себе лапой.
– Как же я соскучилась, – отпуская, выдохнула она, – почитай больше ста лет не виделись.
– Да, старая, давненько, – волчья морда светилась радостью. Может и не зря он девчонку подобрал? Когда бы еще столько счастья привалило…
– Где пропадал, мохнатый? И чего это ты не в человечьем обличье, ты вроде звериное-то не больно жалуешь? – любопытствовала ведьма, пока они шли к избе.
– За морем пропадал. А обличье – это долгая история, вечерком расскажу, – и обратился к Маше.
– Ну, что расселась? Беги за нами.
Маша вскочила и резво побежала следом. У самого порога Яга спросила:
– А это кто? Знаешь, кого привел?
– Это Маша, она телепат и, видимо, потенциально очень сильная волшебница.
– Потенциально? Ну да… – скептически проворчала колдунья и пристально уставилась Маше в глаза. – Ну, проходи, потенциально сильная Маша. А с тобой мы еще поговорим, наивный чукотский мальчик.
– Здравствуйте, тетя Яга, – робко поприветствовала Ягу Маша и подергала Серого за ухо. – Я же не запрыгну, как войти?
– На Волка сядь, он запрыгнет.
Маша привычно забралась на спину зверя, и он одним прыжком оказался на пороге, а затем вошел в дом, за ними вошла хозяйка:
– Ну, принимай гостей, Оксана.
– Кого там черт принес, – почти приветливо сказала Оксана, выходя из-за печки, где как раз заканчивала немудреный обед. – Ой, Волк. Аааааа!!!! – завизжала девушка.
– Да заткнись ты, дура! – прикрикнула на нее Яга, и Оксана замолчала, прикрыв для верности рот ладонью. – Этот Волк – мой друг, и молись, чтобы и твоим стал.
– Здрасти, – смущенно подумал Серый и попытался сделать безопасную морду. Он никак не ожидал тут увидеть кого-то и тем более был обескуражен такой реакцией.
– Предупреждать надо, – пробормотала Оксана и сползла по стенке.
– Проходите! Ты, Серый, или обернись, или на пол вот тут, – она подвинула ему полосатый половичок. Огромный зверюга улегся и занял половину единственной комнаты.
– Я уж тут, как собака, на половичке, – со слезой ответил он, – не могу я обернуться, подруга. Сто лет в человечьем обличье прожил, натура берет свое.
–Только не плачь, ты и на половичке очень страшный, – попыталась поддержать товарища Яга. – А ты, Маша, иди за печку, умойся с дороги да помоги Оксане на стол накрыть, она видишь в ногах слаба оказалась.
Пока две непривычно тихие девки метали на стол, Серый с Ягой перемолвились парой слов:
– Я чего к тебе пришел: ты мне помоги обернуться назад, у меня и талисманы с собой.
– Так на тебе талисманы были, когда ты перекинулся?
– Да, неожиданно так, встал на травку и ба-бах, говорить не могу и жить хочется.
– Так может и не торопиться, раз жить хочется? – подтрунивала над ним Яга.
– Некомфортно, когда сам себе не хозяин, да и неудобно. Как к людям выйду такой красивый, сразу или в цирк, или в зоопарк загремлю, – попытался отшутиться Волк, но горечь удержать не смог и жалостливо посмотрел на ведьму.
– Ладно, утро вечера мудренее, посмотрим, что можно сделать, но вот то, что ты с талисманами перекинулся, это странно, – задумалась она.
Тем временем все было готово. Самовар как огромная елочная игрушка сверкал круглыми боками во главе стола, рядом стояла тарелка с баранками, которые достали по случаю дорогих гостей, поэтому за свежесть никто поручиться не мог, три миски щей и пироги с капустой и яйцами. Вот и весь обед: просто, но вкусно и питательно. И тут первый раз после шока подала неожиданно робкий голос Оксана:
– А собачке в чем подавать?
– СОБАЧКЕ?!!!! – Волк рыкнул так, что стекла в подслеповатом окошке зазвенели и, кажется, мигнули.
– Тихо, Серый, тихо, – Яга осторожно положила руку на лоб Волку, явно пытаясь успокоить его магически. – Девка, дура городская, сказок не читала или забыла, «взрослая» же, – и, продолжая успокаивать зверя, введя его в легкий транс, обратилась к девушке:
– Чтобы я больше никогда такого не слышала, даже в мыслях. Он – оборотень, сожрет в сердцах – недорого возьмет, и сам с горя сдохнет, а нам с того вся прибыль, что убыток.
Оксана всплеснула руками и заплакала. Девичьи слезы вернее любой магии. Серый успокоился и уже пожалел, что не сдержался. Прижал уши и виновато опустил лобастую голову. Маша во время всей этой сцены, сжавшись, сидела натабуреточке с выпученными от страха глазами, переводя взгляд с волка на Ягу, и только сейчас осознала, по какому тонкому льду ходила все эти двое суток, которые провела с Серым.
– Даааа, хорошо познакомились, ничего не скажешь. Ты, Маш, иди, успокой ее да садитесь есть, вечер скоро, мне уходить. Ты, Серый, ночью здесь или в лес пойдешь?
– Да в лес, наверное, и поохочусь, и девку твою пугать не буду.
– Ты к рассвету приходи и жди меня внизу под порогом.
Девицы явились, обе тихие, с опущенными глазами, каждая в своих мыслях. Разговора за обедом не вышло, ели молча. Потом отправили Машу в баню. Серый уснул. Оксана тихонечко помыла посуду и забралась на печку. Яга вышла из дома и села на крыльцо ждать Машу.
Вечер прошел как-то сумбурно, суетливо: Волк ушел в лес, пообещав притащить дичь. Оксана слезла с печи и быстро начала собирать Яге на ужин. Маша вышла из бани и пыталась помочь Оксане, но схлопотала посыл и ушла к Яге на крыльцо смотреть на лес. Яга курила длинную трубку, явно не с табаком. Маше начинать разговор было невежливо, а Яга молчала. И когда Маша приготовилась к долгой тишине, начав внутренний диалог с Ним, Яга спросила:
– Что ты принесла в страну?
– Жемчужину волшебную. Показать?
– Покажи.
Маша достала из кармана большую идеально круглую белую жемчужину, настолько безупречную, что в ней преломлялось закатное августовское Солнце, переливаясь немыслимыми оттенками.
– Знаешь, что это? – спросила ее Яга.
– Артефакт, очень сильный. Я таких даже не чуяла никогда. Артефакт адресованный, воспользоваться им нельзя.
– Ты пыталась? – испуганно спросила Ведьма.
– Нет, что вы, я ее боюсь, просто выбросить еще страшнее. Такого не было со мной ни разу, – пожаловалась девочка.
– Кому жемчужина?
– Георгию Рюдзину, вы его не знаете? Сильный должен быть маг.
– Нет, мага не знаю, но Рюдзин … Что-то знакомое, где-то я это уже слышала…Ты держи ее у себя пока, ты, видать, тоже не хилого десятка, раз можешь ее нести. Силу свою знаешь?
– Я хорошо читаю мысли, даже волшебников, и чувствую магию за сто километров. Могу заставить любого думать, как мне надо.
Разговор этот не нарушил тишины. Волшебники, если искусны в телепатии, воздух стараются не сотрясать. Это и признак доверия собеседнику, и демонстрация силы.
– А вот так? – и Яга заблокировалась.
– Вы думаете, что я если я прорвусь, то надо будет решать, что со мной делать, – почти без паузы сказала вслух Маша. – А что со мной можно сделать?
Яга отвернулась от нее и закрыла глаза: «С тобой пока можно сделать все, только Серого надо уговорить».
Маша испугалась: «Я буду защищаться!» Она вскочила на ноги.
– Да не боись, успокойся, сдается мне, не придется ничего делать, не до тебя будет, – Яга была встревожена, но сохраняла видимое спокойствие, сидела и курила свою бесконечную трубку. В голове у нее было гулко, как у Будды во время медитации.
Маша уселась на место и спросила:
–Тетя Яга, а кем Вы работаете?
– А я, деточка, мертвых к мертвым перевожу.
– Они разве сами не могут?
– Какие-то могут. Но для этого надо хотеть уйти. Вот с учеными обычно совсем проблем не бывает. Они, как умрут, на тот свет торопятся. Трех дней не прошло, а он, гляди ж, уже смерть пытается взвесить, или с вопросами к попутчикам пристает, чтобы выяснить тренды и закономерности, или кусочек мирового эфира за пазуху засовывает для опытов, все в рот сует, пробует, как ребенок. Ну и те, что болели долго, тоже легко уходят, от мук избавляются. А те, что неожиданно умерли, те не могут. Кто обижен на людей или на судьбу, тоже без меня не справляются. По кому плачут сильно, тоже не могут сами уйти – родня не отпускает. Но с детьми самая морока, они не понимают, что умерли, и не объяснишь: все к матери льнут, тянут из нее жизнь, и сами мучаются, ласки не получая, и мать, бывает, за собой в гроб вгоняют.
– И как же вы? – искренне заинтересовалась Маша.
– Кого уговорами, кого лаской, кого конфеткой, а бывает, что не оторвешь, те только вместе с матерью уходят. Нельзя, Маша, человеческой душе ни родиться, ни умереть против своей воли да раньше назначенного времени. Потому и говорят: кому много дано – с того много спросится.
– А как Вы попали на эту работу? – с замиранием спросила Маша.
– Да я долго себя искала и вот дошла да самого порога, правой ногой уже заступила, да одним глазом посмотрела, нога высохла, а глаз окривел, но обида меня назад вытянула. Вот и живу теперь тыщу лет у порога, вожу людей. Мучаюсь, не живая не мертвая…
– Не расстраивайтесь, тетя, Вы много полезного делаете, – девочка потянулась, чтобы погладить Ягу, но та отдернула руку и взглянула ей в глаза.
– Что ж ты не спрашиваешь, что за обида такая меня с того света вытянула?
– А я знаю, – одними губами прошептала девочка и опустила глаза на свои сандалики. За ее спиной хлопнула дверь, Яга ушла в дом. Маша вздрогнула от этого хлопка как от пощечины.
Через полчаса Яга прошла мимо, не взглянув в ее сторону, и ушла в поджидавший туман. Становилось зябко, Маша вошла в дом.
Глава 15. Завтрак на Садовой
Тем временем в квартире на Садовой проснулась Хозяйка и сразу почувствовала запах небрежно сваренного кофе. Судя по горечи в аромате, его положили слишком много, а вода, которой его залили, была теплая. Сам кофе получился крепким, но пустым. Она встала, привела себя в порядок, надела серое, чуть приталенное платье в пол, с длинными рукавами и воротником стойкой. Единственным украшением этого платья стала Хозяйка, а скромный воротничок из тонкого антикварного кружева только подчеркивал ее прелесть. Она придирчиво осмотрела свое отражение в большом зеркале гардероба и осталась довольна. Как только она приняла такое неожиданное и странное предложение Кощея, с ней что-то произошло. Она не могла бы сформулировать этих перемен, но ответственность, которая легла на ее хрупкие плечи, была ей очень по размеру. Эта новая ноша была похожа на корсет, который сковывает движения и формирует аристократическую осанку. Красота и дисциплина неразделимы. И потому она стала величаво красива, и даже мысли стали касаться все большего круга вопросов, а ее язык вытаскивал из запасников памяти школьную программу по русской литературе 19 века.
Войдя на кухню, она обнаружила кофе, гору немудреных бутербродов с семгой и Кота, уплетающего все это с тем же аппетитом, с каким он вчера поглощал изысканный ужин. Кот внимательно слушал новости по радио. Она молча вошла, налила себе кофе, взяла что-то из вчерашней выпечки и уселась напротив. На какой- то миг ей показалось, что разговаривающий кот ей приснился. И когда она уже совсем погрузилась в завтрак и созерцание утра за окном, Кот сказал:
– Вас не учили здороваться, сударыня?
– С котами? Не учили, даже наоборот, предостерегали, – все же было здорово: ей не мерещатся разговаривающие коты, они существуют на самом деле.
– Что ж, трудно возразить, – задумчиво сказал Кот, затем отхлебнул кофе, улыбнулся и поприветствовал девушку. – Доброе утро, сударыня.
– И Вам доброго утра, уважаемыйФлюшка, – все же было удивительно, как быстро она привыкала к переменам. Голос бродяжьей крови кочевников не замолк даже через 1000 лет. – Какие на сегодня планы? Мастер скоро проснется? И что он предпочитает на завтрак?
Кот искоса посмотрел на нее.
– Сколько вопросов. Мастер не ложился и завтракает не здесь.
– А где он?
– У старой приятельницы. И останется там, а мы втроем едем в Екатеринбург, поездом. Это сутки в пути, соберитесь, учитывая меня и мои аппетиты.
– Почему поездом? На самолете же быстрее?
– Потому что в самолете меня сдадут в багаж!!!! – очень недовольный тем, что ему пришлось объяснять, прикрикнул Кот.
Она прикусила язык, Кот тоже молчал. Утро прошло тихо, в напряженном молчании. Потом она позвала того-кого-нет, и они довольно шустро собрались. Нашли даже переноску, в которую влезет Кот.
Вечером подъехало такси, вызванное Котом. Она взяла вещи и переноску, вышла из квартиры, и за ее спиной щелкнул, закрываясь, замок. Абыз поняла, что она больше никогда сюда не вернется, а Хозяйка об этом даже не подумала. Хозяйка думала, как бы она тащила переноску с Котом, который весит, наверное, тонну, без ее неведанного помощника. И перед выходом из подъезда она тихо его поблагодарила, а он, держа переноску, галантно открыл перед ней дверь.
Пока ехали в такси, усаживались в поезд (им был заказан СВ с завтраком), пока тронулись и удивительно любезная проводница делала обход, они молчали. Но как только стало ясно, что больше их не побеспокоят, Кота освободили, и Хозяйка спросила:
– Зачем мы туда едем?
– Вы, Хозяюшка, спросили бы, как я перенес столь унизительное путешествие, но манеры, похоже, не Ваш конек, – и стал укладываться на подушку около стола, намекая, что пора бы и подкрепиться.
– А Вы, любезный Флюшка, начали бы жаловаться. К чему мне это? – парировала она.
– Когда Вы успели меня так хорошо узнать, позвольте Вас спросить? – ехидно проговорил Кот.
– Это не штука – узнать ворчуна и обжору, – она звонко рассмеялась, и напряжения дня спало. Удивительно, как велика сила искреннего смеха.
– Что ж, раз Вы все обо мне знаете, – улыбнулся Кот, – прошу накрыть на стол, а потом поговорим, мне срочно нужно снять стресс.
– Извольте, – и она начала доставать из бездонной корзины фрукты, вино, нарезку сыра, зелень и, конечно, традиционную жареную курицу и вареные яйца.
– Я думаю, что, если путешественники перестанут брать с собой курицу и яйца, поезда в России перестанут ходить. Я совершенно уверен, что они как то связаны, – изрек Кот и пригубил из бокала легкое вино на аперитив.
– Никогда об этом не задумывалась, но положусь на ваше мнение и впредь всегда буду их брать с собой в поезд, дабы не нарушать расписание, – и улыбнулась. Дальше они ужинали молча. Когда Кот закончил, он улегся на подушку с фирменной вышивкой РЖД и выразительно уставился на Хозяйку.
–Так зачем мы едем за Урал? – она скинула туфли и забралась с ногами на лежанку.
– Нам надо будет найти пару человек. Богатыря и Василису.
– Ту самую? Прекрасную?
– Ту самую, то прекрасную, то премудрую, по мне, так ей было бы лучше без «пре», от этого «пре» у нее одни неприятности.
– А почему нас не отправили как-нибудь менее тривиально? На ковре-самолете там или еще как… – попыталась она припомнить способы волшебного перемещения.
– А потому что они не хотят, чтобы мы их находили. И если почувствуют гастролеров, то, пожалуй, мы их и не найдем.
– Как же мы тогда? – растеряно спросила неопытная волшебница.
– У меня адреса есть, мы одновременно к ним придем. Ты к богатырю, а я к Ваське.
– Почему так?
– Богатырь меня может убить, а тебя не тронет, ты же женщина, а с Васькой все наоборот, – Кот зевнул. – Пойдем спать, утро вечера мудренее, – и закрыл глаза, прекращая ликбез.
А Хозяйка еще долго смотрела в темнеющее окно на пролетающие мимо деревья, деревушки, опять деревья. «Какая красота!» – могла бы она подумать, если бы была русской. Но она была татаркой, и поэтому любовалась пейзажами, не клея ярлыков, вдыхая аромат приключения без всякого удовольствия, но с достойным своего народа терпением.
Глава 16. Встреча
Он прилетел к ней один, своим ходом. Исход был не ясен. И ни за что не явился, если бы можно было обойтись без нее. Она- последняя из старых богов осталась здесь. Только она и он.
Она была нужна ему живая, и только в союзе с ним. Он надеялся измотать ее и поговорить. Но… все самое важное всегда бывает после «но». Но если ничего не выйдет, придется с ней покончить. Живых врагов в тылу не оставляют.
Это из-за него она осталась здесь. Не зная любви, он не знал и этой женской силы. Не знал, что случается с теми, кто воспользовался такой силой не по назначению. Не понимал он и того, что любовь как первичная энергия способна породить не только блаженство, но и ненависть, преследование, месть. Так куст розы может переродиться в бесплодный шиповник и заполонить сад. Признавал ли он свою вину в таком перерождении? Нет, не признавал. Она могла забыть, простить, кого-то еще полюбить. Ее погубила наивность, а не его подлость.
Теперь он ехал к ней, во всеоружии, по берегу реки Снов. Боевой конь- верный товарищ, предвидя страшную битву, фырчал, выпуская дым из трепещущих ноздрей. Зеленый камзол смягчал удары заговоренных древней богиней лат о высохшую кощееву плоть. Кривой меч привычно лежал в руке, плащом тянулась вода из реки, он впитывал ее всем своим существом, набираясь сил перед предстоящей обороной. Верными кагортами шли гроза, отяжелевшая молниями, и ветер, готовый бросать вырванные вековые деревья во врага. Он вел стихийную смерть навстречу смерти человеческой. Он знал: сейчас в предрассветных сумерках ее силы были на исходе после тяжелой ночи и это был лучший момент для удара.
Скоро стал виден язык тумана, привычно тянущийся от реки к избе, там в острие языка ковыляет она- древняя богиня, ставшая человеком. Женщина, выбравшая не того. Самая могучая ведьма этого смешного и страшного мира. Он пришпорил коня и помчался навстречу бою.
Яга вышла из тумана и сразу увидела его, несущегося во весь опор. Глаза врага горели. В мгновение ока, набрав силу, она обернулась, посох стал стальной косой, в другой руке возник серебряный серп. Ветер, пришедший с Кощеем, растрепал волосы, в которых остались седые пряди, образовал вокруг головы причудливый нимб из вьющихся змей. Она неотрывно смотрела на него, давно готовая к этому шансу.
– Все в избу!!! – ее голос прогремел громом, возвещавшим грозу. Серая тень на мгновение замялась под крыльцом и запрыгнула к двери. Она почувствовала, что дверь в избу поглотила последнего живого и пропала, окно захлопнулось ставнями. Изба превратилась в осадную крепость, а если она не выживет – в гроб для обитателей, открыть дом сможет только Яга.
Время остановилось.
Он летел на нее с непокрытой головой, длинные, седые патлы развевались, худое от напряжения лицо превратилось в череп, в темных провалах глазниц сверкало отчаянье. Он начал поднимать меч для удара как в замедленной съемке.
Перед ее мысленным взором пронеслось, как она открывает ему дверь, а он, молодой, босой, красивый, с черными густыми кудрями, входит, обнимает, притягивает к себе сильной горячей рукой, нежно целует в лоб своими мягкими, пухлыми, немного капризными губами, от него пахнет маслом...
Вот он разговаривает с отцом. Она думала: он будет просить ее в жены. Прижала ухо к двери, плохо слышно, но она услышала: «Гефсиманский сад … поцелую», – всю ее охватил трепет предстоящего счастья, – «30 сребреников? Маловато за учителя», – и все поняла. Земля ушла из-под ног. Ноги подкосились, она упала. Выходя, он резко открыл тяжелую дверь, выскочил, словно под ним горело, и не заметил, что сломал ей не только нос, но и судьбу. Она несла это очень долго… Это выжгло ее маленькую душу до тла. И сейчас, когда он готов был убить ее, она вдруг поняла: все сгорело, и пепел давно стал землей. Стало легко и ясно.
Она воткнула в землю косу перед животным, и, чтобы не налететь на острие, страшный Кощеев Конь встал на дыбы. Яга высоко подпрыгнула и ударила мертвой ногой по мертвому запястью Кощея, занесенный для удара меч выпал. Захватив его шею серпом, она повлекла его за собой и пригвоздила его к земле лицом в грязь. Стихия, потеряв волю своего хозяина, неистово и бестолково бушевала, молнии слепо били куда попало, ветер забыл направление, разбился на безумные потоки, утратил силу. Кощей осторожно повернул испачканное лицо к ней:
– Ты все так же хороша… – попытался он сделать комплимент и улыбнуться. Когда пушечные ядра кончились, говорит дипломатия.
– Даже лучше… – как смешон был этот старик, лежащий в грязи и не желающий попортить шкурку.
– Я пришел поговорить.
– Это трудно было не заметить, а где цветы и тортик? Сейчас вроде так принято.
– Извини, не знал, что ты любишь сладкое.
– И все?– она смотрела на него сверху вниз, на его уже вполне человеческое лицо, в его выпученный глаз и думала, чего же она от него ждет: не извинений же за тортик. Зависла пауза, ветер утих, гроза захлебнулась и ушла, конь запутался поводьями в лезвии косы, смирно стоял и удивленно косился на хозяина.
– Прости меня, я предал твою девичью любовь, я использовал тебя, я поплатился.
– Ты поплатился не за это! – она встала, прямая и живая, как всегда.
– И за это тоже… прости, – он закрыл глаза, напряжение ушло, пропал конь, доспехи, меч. В грязи лежал старый человек в грязном исподнем с фиолетовой полосой на шее от ремня, на нем он пытался повеситься уже больше двух тысяч лет назад.
Встать Кощей не мог и не хотел. Так с ним бывало после горячей женщины, хорошей книги, ну и еще один раз. Полная опустошенность. Новый кувшин, готовый принять в себя молодое вино мироздания. Чудесное ощущение, которое недоступно женщине. Оно прекрасно, даже если ты лежишь в грязи. Женщина все принимает в себя, пытаясь найти место каждой ерунде. Мужчина, выбрасывая все избыточное, порождает новое и освобождает место для логичной красоты порядка.
– Ты вставать будешь? – Яга держала в руке свой посох, явно намереваясь ткнуть им в бок специалиста по переговорам.
– А курить нет? – Кощей перевернулся на спину, открыл глаза и улыбнулся молодому утреннему небу.
– Курить ему! Ты совсем обнаглел? – совсем по-бабски возмущалась Яга.
– Я так и знал, – и он уставился в рассветное, почти голубое небо, на желтый диск, растущий над горизонтом. – Это наш первый с тобой рассвет…
Яга хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег прибоем. От возмущения у ведьмы пропал дар речи, она ударила посохом в лужу и окатила Кощея грязной водой.
– Романтик, блин, – резко развернулась и ушла открывать дом.
Между тем эйфория схлынула, вода стала холодной, ветер – пронизывающим, положение – унизительным. Надо было вставать.
Он встал и, обтекая грязной водой, поплелся за старой знакомой совершенно довольный результатом. Все живы, разговор состоится, а грязь – не сало, потер – и отстало. Он улыбнулся и даже начал насвистывать Вальс Цветов.
Пока Кощей, не торопясь, шел к дому Ведьмы, Яга уже открыла дверь и выпустила перепуганных пленников. Они столпились на крыльце, любопытно выглядывали, изучая пришельца. Яга стояла внизу, дожидаясь, когда Кощей дойдет.
– Вот ты … – Яга не нашла слов,которые можно было бы произнести при ребенке, но Маша услышала и зажала ушки. – Идет, свистит. Не свисти – денег не будет.
– Это у меня-то не будет? – он нагло улыбнулся. Будто и не было боя, унизительного поражения, эпохального признания.
– Как с гуся вода, – фыркнула Яга и обратилась к собравшимся наверху. – Что смотрите? Спускайтесь, знакомиться будем.
– Волка я знаю, – Кощей попытался как можно приветливей улыбнуться. – У тебя человек был? Правильно? Вы с ним Василису у меня увели. Я ничего не путаю?
Волк отвернулся. Ему был органически неприятен Кощей. Как все живое, он избегал соприкосновения со смертью и старался держаться от него подальше.
– Какая милая девочка, – он обратился к Маше, – какая загадочная, ты кто?
– А вы кто, деда?
– И невоспитанная. Сначала представляются младшие, – он слащаво улыбался, приоткрыв выступившие клыки. На грязном лице это выглядело жутковато.
Но девочку клыки не напугали и даже не вызвали интереса.
– А почем Вы знаете, что Вы старше, может, я просто хорошо сохранилась? И потом, вы же мужчина, во всяком случае были.
– Зоопарк какой-то, – под нос пробурчал он. Кощей был недоволен, растерян и впервые подумал, что возможно педагогика – это не его.
– Слезайте, устроили тут диспут о правилах этикета, а сами даже не знакомы, – вмешалась ведьма. – Живо! – прикрикнула она, и все спрыгнули: Волк с Машей на спине, Оксана сама.
– Это Кощей, – представила она его, – а это Серый Волк, ну вы, оказывается, знакомы, Маша, Оксана – моя воспитанница.
– Здравствуй, Оксана, – подчеркнуто вежливо сказал Кощей, с интересом оглядывая девицу.
– Здравствуйте, – она смотрела на него с подозрением битого щенка. – Как мне Вас называть? Кощей?
– Нет, детка, зови меня Мастер.
– А мастер чего? – вклинилась Маша.
– Мастер всего, – решила прекратить провокацию Яга. Она очень устала сегодня утром. – Все познакомились? Кощей, иди в баню, она остыла, но вода еще теплая, помойся. Оксана и Маша готовят завтрак. Мы с Волком поговорим чуток, – распорядилась Яга, и все, кроме Кощея, разошлись.
– Ты чего ждешь?
– А ты разве со мной в баньку не пойдешь? – он растянул пасть в похабной улыбке.
Яга молча замахнулась и попыталась огреть его по спине. Но Кощей неожиданно резво отскочил, и посох со свистом рассек воздух.
– А могла бы покалечить, – продолжая улыбаться, он отвернулся и пошел в сторону малюсенькой бани довольной пружинящей походкой.
– Вот ведь говнюк! – в сердцах буркнула ведьма, смотря ему в спину.
– Не знал, что вы так близко знакомы, думал, просто недолюбливаете друг друга, – немного ошалевший от увиденного, Серый сидел и почесывал задней лапой за ухом.
– Много ты понимаешь, – нахмурилась Яга, – пошли разбираться с тобой.
Пока новый участник стремительно растущей компании отмывался от грязи и позора, Яга пыталась обернуть Серого. Несколько раз она выкрикивала Оксану, приказывая ей принести то один настой, то другой, девка ворчала, но исправно выполняла указания. В конце концов Ведьма сдалась.
– Серый, давай Кощея попросим, он все-таки опытней меня в колдовстве и оборотни ему ближе, он в ворона обращается…
– Нет, не хочу быть ему обязанным, – опустил разочарованную морду Волк.
– Началась игра «ромашка», хочу-не хочу… – Яга в сердцах хлопнула себя руками по бокам. – Ты думаешь, почему он такой довольный? Я его мордой в грязь чуть не развоплотила, а он как ни в чем не бывало шутит.
– Почему? – не поднимая грустных глаз от земли, спросил Серый.
– А потому что ему всегда было плевать на методы, главное – своего добиться. Вижу цель, не вижу препятствий. А ты развылся, тут хочу – тут не хочу… Реши, чего ты больше хочешь.
– Надо расставить приоритеты… – вспомнил он фразу из какого-то бизнес-тренинга.
– Во-во, расставь эти самые… Пошла я есть и спать. И чтобы тихо здесь! – она запрыгнула на крыльцо и пропала за дверью. Волк улегся под домом, закрыл глаза и задумался над приоритетами.
Скоро из дома выскочила Оксана и побежала к баньке с полотенцем и каким-то тряпьем.
Летнее утро было на исходе, предвещая дневной зной. Но в лесу уже пряталась осень, и в тени дома Волк чуял ее первые нотки.
Глава 17. В поезде
Хозяйка встала рано, боялась пропустить Казань. И вот показались стены белокаменного Казанского Кремля, акватория реки. Стены Кремля бережно обнимали острые клыки резных минаретов и золотые маковки церквей. Не было для нее сейчас места краше и желанней. Так и осталось в ее памяти слово «Родина» – сказочный белый замок, охраняющий всех своих, какими бы они ни были. И она будет так же заботиться о своих детках, и не будет для нее ни хороших, ни плохих, ни добрых, ни злых, ни умных, ни глупых, все свои, все нужны, все дороги. Права была бабушка: вышла бы из Абыз лучшая мать и жена – гордость рода, да не та судьба. Когда поезд остановился, вышла Абыз на перрон последний раз вдохнуть воздух родного города и осталась там навсегда. В купе Хозяйка вошла одна. Поезд тронулся дальше на восток, а Кот смотрел в окно на убегающий перрон и одинокую фигурку Абыз, он деликатно не заметил вошедшую Хозяйку, давая ей прийти в себя.
После нехитрого, по мнению Кота, завтрака из трех блюд и пары напитков, уже за кофе пришло время для инструктажа.
– Итак, я иду к Василисе. Мы с ней старые знакомые. Найду к ней подход. А ты, дорогая Хозяюшка… Перейдем на ты?
– Вы не находите, что рано?
– Думаю, проведенная вместе ночь позволяет сократить дистанцию, – Кот улыбнулся.
– Положусь на Ваш опыт, – Хозяйка с облегчением выдохнула, обращаться к животному, пусть и говорящему, на Вы было нелепо.
– Вот и договорились. Так вот, дорогая Хозяюшка, ты пойдешь в библиотеку им. В. Г. Белинского, там тебе нужно найти Федорова Олега Святославовича, это один из хранителей, и передать ему вот этот лист, – из ниоткуда Кот вытащил ламинированный древний листок с плохо видным старославянским текстом. Хозяйка обратила внимание только на красивую, разноцветную заглавную буквицу, занимавшую треть всей площади и, несмотря на старания времени и затейливый узор, хорошо читаемую. – Этому листу более 550 лет, редчайший документ. Когда он это увидит, очень возбудится. Попытается вытрясти из тебя его происхождение. Ты ему скажи, что все здесь, и передай письмо, – он подал ей чистый запечатанный конверт. – Листок оставь ему и уходи как можно скорее. А то он тебя не выпустит. Он за этот документ не то что душу вытрясет, мир перетряхнет. А силы в нем немыслимые, да жаден он, оттого и не умер как положено.
– А разве от силы можно так застрять в жизни?
– Конечно, человек в старости умирает, когда сил нет дальше жить. Иногда старик, кожа да кости, а такая жажда жизни в нем, что смерть и не подходит, чадит такой старикашка, родных ожиданием изводит. А бывает и наоборот, молодой, здоровый, а чахнет, белый свет ему не мил, смерть зовет, а она всегда приходит, когда зовут, у нее работа такая.
– А что с этим Федоровым?
– Он не Олег вовсе, это он под современность подстраивается. Он последний русский богатырь Вольга. Персонаж загадочный. Откуда взялся толком неведомо, но говорят, он сын княжны киевской и Горыныча, братца Кощеева. Только это дело темное, врать не буду, может, и варяг пришлый. Богатырь, колдун и страстный книгочей. Вот за эту его страстишку-то мы и потянем, – задумчиво мурлыкал Кот.
– Так почему он не умер?
– А потому что когда он на свою богатырскую силу еще и колдовскую нарастил, не стало таких, кто мог бы ее в себя вместить. А частично передать его жаба задавила. Потом он еще оборачиваться научился и других оборачивать. Такая колдовская силища в нем была, что однажды он целую армию в муравьев обратил, так и город взял, герой, – Кот фыркнул и продолжил: – С Кощеем они старые соперники. Живут, скопидомничают. Вольга книги собирает, силу, знания. А передавать не хочет, как собака на сене. С годами совсем из ума выжил. В войну сюда перебрался с эвакуированными. Так и живет. Стариком притворяется. А ты одно знай, что он тебя живой не выпустит. Так что, отдала бумаги и беги в номер, жди меня.
– А он в номер не войдет? – Хозяйка поежилась, сумасшедший старик ее пугал.
– Не войдет, на нем Кощеев заговор, в него только за руку можно ввести. В нем даже не убираются, войти не могут, – Кот расхохотался захлебывающимся смехом, скорее похожим на глухое карканье.
– А Кощей что собирает? – поинтересовалась Хозяйка. Кот посмотрел на нее, прищурив глаза, словно думал, надо ли ей говорить, а потом решился.
– Все равно узнаешь, да и жить тебе со всеми нами. Кощей золото собирает. У него драма почище, чем у Фауста, – Кот потер лапой нос, решая, как бы так сформулировать, чтобы и авторитет шефа не уронить, и правду рассказать. – На заре времен он был наподобие казначея, и такую силу над ним взяло золото, что сожгло ему душу. Много страшного зла натворил, и как бы в наказание, страсть к золоту у него осталась, а прикоснуться к нему он не может. У него как ожог от золота. Он даже находиться рядом с ним не может: болеет, сохнет, и уйти от него не может. Вот и мучается.
– «Там царь Кощей над златом чахнет», – процитировала она намертво засевшую еще в начальной школе строку Пушкина. – А я думала, что это в переносном смысле…от жадности.
– От страсти. Страсть – вообще опасная штука, она как огонь, без нее жизнь человеческая сырая, холодная и темная, а с ней может оказаться короткая. Во всем надо знать меру.
– А как эту меру узнать? – Хозяйка печально смотрела на мелькавшие за окном пейзажи.
– Кто знает, тот молчит. А кто говорит, тот не знает, – сказал Кот. Они молчали до самого Екатеринбурга, почти весь день.
Глава 18. Изба
Когда Яга перекусила и уже пила чай, Оксана подсела к ней:
– Он что, тоже с нами останется? У нас тут общежитие? – недовольно, но очень по-деловому спросила она.
– Негостеприимная ты, Оксана, и злая. В кого только? – Ягу забавляло ее ворчание.
– Мне его своей кровью кормить? Он же вампир. Негостеприимная я, да! Жить хочу.
– То, что ты жить хочешь, это хорошо. А кормить его не надо, он сам себя прокормит. Да и не задержимся мы здесь.
– В смысле мы? Что это значит? – Оксана потеряла всякое самообладание.
– Все, отстань, спать хочу, – и Яга ушла спать на печь, откуда скоро раздалось громкое сопение, потому что женщины не храпят.
Оксана не смела остановить и тем более будить ведьму, поэтому осталась озадаченной и крайне недовольной. Но тут подала голос Маша, тихо сидевшая на одном из сундуков:
– Он за нами пришел, Оксана, переезжаете вы.
– Как переезжаем? А меня кто-нибудь спросил?
– Оксан, а какие у тебя варианты? Одна здесь останешься? Или к родителям вернешься?
– Да не поедет никуда она с ним. Она тут в землю вросла.
– Он опытный садовник, пересадит, даже не заметишь. Ты разве сама не чувствуешь?
Оксана села рядом с Машей и тихо, как будто тайну, сказала:
– Не знаю я, что почувствовала, только плохой он человек, а может, и не человек вовсе, и не был им никогда. В нем тьма, густая как нефть, клубится, и просвета нет.
– Ты вот чего хочешь?– неожиданно спросила девочка.
– Как все, счастья хочу.
– А он чего хочет, живя в такой тьме?
– Не представляю даже, света, наверное… – Оксана растерялась.
– Нет, света и счастья хотят живые, те, у кого есть надежда. А вот на что рассчитывает тот, у кого надежды нет? – и Маша пристально посмотрела в напуганные васильковые глаза. – И на что такой человек способен?
– Значит, надо собираться, – правильно поняла Оксана. – Спасибо тебе. Ты чудная, Маша, – Оксана еще не настолько поправилась, чтобы дружить, но уже достаточно, чтобы симпатизировать, и эта нелепая девочка ей почему-то нравилась. Она пошла собираться. А Маша подсела к столу пить чай с гостевыми баранками, не пропадать же добру.
Тем временем Волк лежал под домом и не ждал Кощея, просто прислушивался и принюхивался, но не ждал, нет. Несмотря на его старания, Кощей возник перед его мордой, сидящий на корточках, чистый, в холщовых штанах и рубахе, с полотенцем на шее. Волк опешил, но решил не подавать вида. Кощей понимающе улыбался, глядя ему в глаза:
– Я не могу тебе помочь. Прости. И никто не сможет, наверное. Вольга – знаток, надо у него проконсультироваться.
Это имя вызвало щемящее чувство потери. Он вскинулся:
– Ты думаешь, он жив?
– Жив, я знаю. И мы с ним встретимся, если я все верно рассчитал, – древний маг все также участливо улыбался зверю, но ему эта улыбка не нравилась. – Если ты, конечно, составишь нам компанию.
– Что за компания и что за бизнес? – в нем проснулся американский предприниматель.
– Компания разношерстная в прямом и переносном смысле. А о бизнесе поговорим, когда Яга проснется, – и он уселся рядом с Волком, что последнему не очень понравилось.
– Ты чего в дом не заходишь? – после паузы спросил Волк.
– А ты? – парировал Кощей.
– Меня девка Яги боится, не хочу мешать, – объяснил Волк.
– А я хочу мешать, но меня Яга боится, в дом не пускает, – ответил маг.
– Ага, видел я, что с тобой бывает, когда она тебя боится, – хмыкнул Серый.
– Да я ей специально поддался, мне с ней поговорить надо. Хочешь успокоить женщину – сдайся в бою, – с видом знатока изрек Кощей.
– Почему в бою? – удивился Волк.
– Без боя не поверит, – вздохнул Кощей.
– А так поверит?
– И так не поверит, но сможет себе объяснить свое великодушное прощение, а это важно для атмосферы в коллективе, – глубокомысленно молвил Кощей и поднял вверх указательный палец с изрядно длинным ногтем.
– Да ну тебя, – фыркнул Серый и, отвернувшись, улегся на лапы.
Какое-то время было тихо. Каждый думал о своем.
– Серый, а чем ты дальше собираешься заниматься? – неожиданно спросил Кощей.
– Не твое дело, – огрызнулся Волк.
– Да не злись, у меня есть предложение
Волк повел ушами, но ничего не ответил.
– Будем детей учить…
– Кто? Ты?! – возмутился Волк. – Да уж, ты научишь, костей не соберешь после твоей науки, – и демонстративно отвернулся, заканчивая разговор.
– Вот-вот, нельзя мне доверять. Поэтому хочу тебя позвать. Будешь следить за мной, за детьми.
– Нашел секьюрити… – не оборачиваясь, буркнул Серый.
– Да нет, ты учить их будешь, опыт-то у тебя немалый, есть чем поделиться, а заодно и присмотришь. Машу с собой возьмем, ей надо учиться, она девочка способная, большой толк может выйти, а так пропадет девка, как Ваня…
– Ваню не трожь, – он встал и ушел в другую часть тенечка, подальше от искусителя.
Утро уже собиралось уступить место жаркому дню, поэтому в тени было комфортно. Вдруг сверху раздался детский голос:
– Дяденьки, снимите меня отсюда, – Маша, лежа на краю крыльца, заглядывала под дом. Волк сделал вид, что не услышал, ему было не до нее, он решал, как ему жить дальше. А Кощей явно обрадовался, ему было скучно думать о будущем, страшно о прошлом и нечего о настоящем, он явно был не против любой компании, поэтому он подошел под крыльцо и крикнул:
– Прыгай, я тебя поймаю, – и Маша прыгнула. Он ловко поймал ее и поставил на ноги.
– А Вы сильный, деда. Пойдете гулять?
– С тобой пойду, – улыбнулся он, ловя себя на том, что стал часто улыбаться, может быть, все будет не так уж плохо.
– На речку пойдете?
– На речку? Пойду.
Она без страха взяла его за руку и повела к реке. Пока они пересекали прибрежный лужок перед берегом, оба молчали, и только когда река показалась, Маша спросила, не глядя на него:
– А не боитесь, что я вас на тот берег отведу, а обратно не приведу?
– Не боюсь, деточка, я же бессмертный, не пустят меня на тот берег, – его забавляла самоуверенность ребенка. Она замолчала, и только когда они уже сидели на берегу, смотрели на воды Снов, девочка спросила:
– Ты не хочешь умереть?
– Хочу.
– А чего не умираешь?
– У меня гроба нет.
– А ты закажи.
– Да не принимает мой заказ Плотник.
– А почему?
– Вот и я думаю почему. Обиделся, наверное, – он повернулся к девочке, но та все так же смотрела на воду…
– Опрометчиво Вы с ним поссорились, – вздохнула она, сочувствуя.
– И не говори…
Они еще долго сидели и молчали. Почему-то им было не скучно.
Глава 19. У реки
Через какое-то время Маша додумала свои немудреные мысли и начала возиться, привлекая внимание Кощея, но он был далеко в себе, и она оставила эти попытки. Бросить его одного она тоже не могла и поэтому бегала вокруг. Ловила нежных бабочек, собирала венок из цветов и трав, сняла сандалики и бегала по воде, любуясь брызгами. В конце концов устала и проголодалась. А Кощей все никак не возвращался. Она встала рядом с ним. Так их и застала подошедшая Яга: сгорбленный, неподвижный, как вросший камень, старик и переминающаяся с ноги на ногу босая девочка, смотрящие оба на тот берег – и залюбовалась.
– Он нас вообще слышит? – вдруг спросила Маша, не поворачиваясь.
– Не знаю, но ты слышишь, – Яга улыбнулась ей в спину. – Ты всегда слышишь?
– Нет, вас с ним только если очень напрягусь, – она повернулась к ней. – Я есть хочу.
– Я тебя тоже слышу, пойдем обедать, – Яга протянула ей руку.
– Я тоже хочу обедать, – неожиданно на одной ноте сказал Кощей.
– Да ты живой? – ухмыльнулась Яга.
– Да, я живой, – его голос наполнялся интонациями, – несмотря на твои старания, – он встал, и они втроем неспешно пошли в сторону избы, – на старания твои и твоей подружки.
Яга в ответ рассмеялась.
– Да, мы тогда с Марой чудесно тебя обдурили. Она так удачно тебя заковала, и, если бы не любопытный нос Ивана, ты и сейчас бы там висел, узник.
– Ваня тогда удачно зашел, – довольно улыбнулся Кощей.
– И долго Вы там висели? – вдруг встряла Маша.
– Долго, деточка, 300 лет.
– И чем вы занимались?
– Разным, но в основном думал.
– А о чем вы думали так долго?
– О преступлении, наказании и искуплении…
– А о покаянии не думали?
– Ты откуда такие слова знаешь? – насторожился Кощей.
– Мало ли о чем люди думают, нахваталась, – и она, вырвав у Яги свою руку, побежала к накрытому столу, временами перепрыгивая через высокую траву.
– Странная девочка,– сказал совершенно серьезно Кощей.
– И очень сильная, – так же серьезно ответила Яга. – Вопрос только в том, насколько она понимает свою силу.
– Да, это вопрос, мне кажется, понимает и хорошо управляет ей, – поделился наблюдениями Кощей.
– А вот еще один вопрос: откуда она взялась? – и Яга вопросительно посмотрела на Кощея.
– Не знаю, но разберемся…
Тем временем они уже дошли до девчонок, которые щебетали, делясь впечатлениями о новом знакомом. Волк, по понятным причинам, не мог принять участия в беседе, но всем своим телом показывал: ему есть, что сказать, но Маша упорно игнорировала его мысли. А Оксана все еще опасалась смотреть в его сторону и не видела стараний Серого. При приближении мэтров они замолчали.
Все уселись за стол. Волк не обедал, так как ночью отлично поохотился для себя и даже приволок кусок в дом, и теперь все с наслаждением уплетали осеннюю лосятину, томленную в печи с картошкой и овощами, приправленную кедровыми орешками и ароматными травами. Серый, гордый собой и довольный, принимал благодарности за обед. Даже кивнул Кощею на его витиеватое восхищение охотником. Потом настала очередь Оксаны: она тоже получила свою порцию славы за кулинарию в столь непростых условиях. Оксана восприняла все как должное и только вежливо улыбалась. Пора было приступать к делу, ради которого Кощей приехал. Однако он не мог начать, не находя нужных слов, оттого что немного осоловел от сытной трапезы и оттого что такую большую компанию он тут увидеть не рассчитывал. Как всегда не к месту, но очень своевременно начала Маша:
– А вы зачем приехали, деда?
– Не в бровь, а в глаз, – кинул на нее недовольный взгляд Кощей, девчонка опять перестала ему нравиться. Но все притихли, даже Серый перестал возиться и бросил попытки стащить со стола бублик. Было ясно, что пришла пора объясняться, а он этого не любил.
– Не тяни кота за хвост, говори уже, – громко подумал Серый, не мог он так долго ждать. Звериная натура не способствует терпению, если это не кается охоты.
Кощей встал и почувствовал себя на партсобрании, где просиживал штаны в своем административно-хозяйственном прошлом. – Пришло время и в России создать школу для молодых волшебников, – торжественно начал свой доклад колдун.
Тут же его перебила Яга:
– Это ты так решил? – спросила она с вызовом.
– Нет не я, – с нажимом на «не» ответил Кощей, и Яга, к удивлению остальных, не стала переспрашивать кто, хотя всем было очень интересно. – Итак, основная цель понятна. Я пришел, чтобы пригласить Ягу в преподавательский состав и в управление этим заведением призрения. Ты, дорогая, самая сильная волшебница в стране. И Василису ты выучила, на мою голову, очень добросовестно. Так что без тебя ничего не получится. Ты носишь мудрость, – он сделал паузу, чтобы оценить эффект сказанного, и тут, к его удивлению, взяла слово Яга:
– Хорошо. Я согласна. Но Оксана едет со мной и изба тоже.
– Как я избу-то туда доставлю? – растерянно развел руками Кощей, он явно не ожидал такого быстрого согласия, и вопрос с избой просто выбил его из колеи.
– Я не знаю, как ты ее доставишь. Ты заварил кашу, ты и расхлебывай, – Яга упрямо выставила нижнюю губу.
– Еще условия есть? – хмуро пробурчал Кощей.
– Пока нет, но я подумаю, – Яге нравилось, что она застала костлявого врасплох.
– Теперь девочки: вы едете в школу? – он попытался мило улыбнуться, но то ли напряжение от разговора, то ли не к месту выступившие клыки, то ли природное отсутствие милоты сделали его улыбку типичной иллюстрацией педагогического провала.
Девочки, как по команде, повернули головы к Яге, та хитро улыбалась, не давая подсказок.
– Я с Ягой, пропадет она без меня, – как всегда проворчала Оксана и стала собирать тарелки, давая понять, что она все сказала.
– А я с Серым, – пискнула Маша и шустро переместилась поближе к Волку.
Кощей и Яга вопросительно глянули на зверя. Тот раздувался от гордости: хоть он и страшный Серый Волк, а вот деть ему больше доверяет, чем пройдохе Кощею. Серый потянул паузу и потом подумал:
– Что я там буду делать?
– Я про тебя, если честно, не думал. Ты же за океаном был, кто же знал, что тебя сюда принесет именно сейчас.
– Кто-то знал, – ляпнула Оксана. Яга и Кощей уставились на Машу. Маша спряталась за спиной Серого. У того немедленно включилась функция защиты.
– Нашли крайнюю, она сама не понимает, что происходит, – Волк начал разгонять адреналин, чтобы моментально перехватить любой выпад или удар.
– Давайте успокоимся, не о том сейчас речь, – Кощей не собирался биться еще и с Серым сейчас, когда уже почти договорились. Тем более Яга тут же встанет на сторону старого друга, а не старого врага.
– Маша, ты хочешь учиться? – спросил Серый свою подопечную, успокаиваясь.
– Хочу, если надо, – уже совсем обычным тоном ответила Маша, но из-за спины Волка не вышла.
– Ну вот и решили, – с души Кощея свалился бы камень, но у него не было души.
– А где все это будет происходить? – деловито поинтересовалась Яга.
Кощей достал из ниоткуда подвешенную там еще до приезда карту и ткнул пальцем в точку за уральским хребтом посреди тайги.
– Ты с ума сошел? – Яга выпучила на него напуганные глаза. – Ты знаешь, чья это земля?
– Знаю, Азовки и Малахитовой бабы, – выглядел он спокойным и уверенным в своих силах.
– Ну смотри, я с ними воевать не буду. На меня не рассчитывай, – сказала Яга, встала и ушла в дом за Оксаной.
– Завтра на рассвете выступаем, – крикнул ей вслед Кощей. – Я бы чайку попил, – сказал он оставшимся, но они не ответили и тоже ушли в дом. Кощей остался у самовара один, налил сам себе чаю, сначала в кружку, потом по-купечески в блюдечко, подул и смачно отхлебнул кипятка. – Какой парадиз, – довольный своим успехом, вслух восхитился жизнью злодей.
Глава 20. Екатеринбург
С поезда их встретила машина с водителем. Водитель был услужлив, удивительно молчалив и нелюбопытен. Машина была черная, зловещая, старинная и красивая, как вдова генерала на курорте. Это была легендарная «Чайка». Хозяйка видела такие в советской хронике. Зловещий вид ей придавал алый салон, похожий на пасть чудовища. Водитель погрузил их багаж, открыл перед ними дверь. Держа Кота на руках, она устроилась на заднем сидении, оглянулась по сторонам и только тут заметила, что они приковали к себе всеобщее внимание:
– Чего они так уставились?
– Память крови, – загадочно сказал Кот, чем вызвал еще большее недоумение Хозяйки. В машине Кот отдал Хозяйке заговоренный перстень с зеленым крупным камнем и объяснил, как он работает. Перстень был оберегом от мелких неприятностей, пропуск в номер, а если повернуть его и хлопнуть в ладоши, то он переносил к Кощею, где бы он ни был. Скоро они добрались до гостиницы, их там уже ждали. Кинули вещи в пыльном номере и разбежались по делам.
Хозяйка пошла в библиотеку Белинского, благо она находилась совсем рядом.
Большое трехэтажное здание было выполнено в стиле советской «неоклассики» 50-х годов 20 века. Между горизонтальными рядами окон второго и третьего этажа располагались овальные ниши, из которых укоризненно смотрели на входивших бюсты великих русских писателей. Хозяйка перед ними вины не чувствовала и укоризну на свой счет не приняла, поэтому смело поднялась на широкое крыльцо и открыла тяжелую дверь. В светлом узком холле она подошла к стойке администратора. Ее очарование, консервативный наряд и магия кольца пробудили доброжелательность в серой женщине за стойкой. Без лишних расспросов она указала, где можно найти хранителя. Пройдя анфиладу и спустившись в книгохранилище, почти сразу она наткнулась на седого бородатого мужчину, которого нельзя было назвать совсем старым, несмотря на сутулость, седину и очки, скрывающие пол-лица, через которые сверкали черными агатами цепкие, изучающие глаза.
–Так это вы пришли за мной? – в таком тоне человек может приветствовать давно ожидаемую смерть. В какой-то мере он был прав, потому что приход этой милой девушки был олицетворением смерти его спокойной жизни и рождением чего-то нового. Но сама девушка была не в курсе своей роковой роли и открыто улыбалась ему, безбоязненно глядя в неестественно большие глаза за толстыми линзами старомодных очков.
– Мне так приятно с Вами познакомиться, – начала Хозяйка, но старикашка очень нелюбезно ее перебил.
– Оставьте, барышня, Ваши политесы, говорите, с чем пришли, – требовательно кинул он фразу.
– Я хотела быть вежливой, – попыталась защититься Хозяйка.
– Вежливость – пристанище подлецов и трусов, говорите дело. Я чувствую, вы что-то мне принесли, – его голос подрагивал от нетерпения. Конечно, он сразу все понял, девушка с сильным, недавно открытым даром излучала как атомный реактор для счетчика, да и лист был, видимо, не просто старый лист. Он опустил взгляд на ее сумочку и был не в силах уже оторвать его. Все прогнозы Кота оправдывались: старик был явно не в себе. Она невольно тоже опустила глаза на его левую руку, рефлекторно отзеркаливая собеседника, и увидела, что из кончиков его пальцев медленно выдвигаются острые, черные, блестящие когти. По ее спине пробежал холод, а за ним стадо мурашек потащило сердце в пятки. Путаясь в застежках сумки, непослушными руками она достала листок, конверт и пихнула их в протянутую правую, совершенно человеческую, руку. Тут же развернулась на маленьких каблучках, подобрала подол и резво побежала к выходу, на бегу поворачивая перстень камнем к ладони. Пауза, которую ей дали документ и короткое письмо, была достаточной, чтобы выбежать из пустого книгохранилища на лестницу. Ей в спину ударил звериный крик и сбил бы ее с ног, но тяжелая дверь захлопнулась как крышка, слава Богу, не ее гроба. Тяжело дыша и дрожа всем телом, она вылетела из здания, пересекла двор библиотеки и, оказавшись на оживленной улице, позволила себе замедлить шаг, решив передохнуть, только когда запрется в номере. Дрожь не проходила.
Глава 21. Василиса
Идя между станками тренажеров и беговыми дорожками, она здоровалась с постоянными клиентами и тренерами. Все ей улыбались и были рады ее вниманию. Лицо уже свело от натянутой улыбки. Правильно говорит братец: «Вежливость – убежище подлецов и трусов». Она была трусиха. И даже не знала, чего именно боялась. Ей надо было быть лучшей, всегда, во всем и для всех. Ей не нужны были похвалы, лесть – все тлен. Но быть наверху пирамиды было жизненно необходимо, только там ей дышалось легко и вольно, только оттуда она видела, как прекрасна жизнь. Имея ее ум, способности и внешность, можно было легко взобраться на верхушку политической пирамиды. Она даже собиралась покорить этот пик, когда вернулась в страну в конце девяностых прошлого века. Но очень скоро стало понятно, что это не гора, а дюна грязного песка. Такие вершины ей были неинтересны. Большой бизнес в стране был только косой этой дюны. Поэтому она уехала в провинцию. Там все было надежней, хотя и мельче. Конкурировать она не любила. Предпочитала жить вне конкурса. В итоге она стала владелицей крупной сети салонов красоты и фитнес-центров.
Утренний обход был закончен, и она поспешила в свой офис, куда никому чужому ходу не было. Уже подходя, она почувствовала, что в кабинете кто-то есть.
– Кто там?! – не отрывая глаз от двери, недовольно кинула она секретарше, милой, но недалекой.
– Там никого нет, – замирая перед шефиней, пролепетала она.
– Пошла вон, у тебя на сегодня отгул, – Василиса нетерпеливо дернула рукой, не поворачиваясь к девице.
– Да, – пискнула секретарша в ее напряженную спину, и через миг дверь хлопнула за убегающей девочкой. Только после этого Василиса открыла свой кабинет.
Кабинет был пуст. Она вошла и закрыла за собой дверь на замок. Медленно, осторожно ступая, готовая к любому нападению, она обошла антикварный рабочий стол, осторожно заглянула за него – было пусто. Она упала в большое, эргономичное, кожаное кресло, которое было выполнено на заказ и стилизовано под старину, уронила голову на руки и выдохнула:
– Я скоро буду своей тени бояться…
– А что, тень тебе уже угрожала? – певучий, ласковый голос раздался от двери, но резанул ее как нож в спину. Она вскинулась и еще до того, как увидела, кто перед ней, бросила руку в ящик стола к пистолету. – Пули, надеюсь, серебряные?
– Баюн, родной… – сказала она уже со слезами облегчения. Но потом уронила голову на руки и заревела в голос, пистолет так и остался в верхнем ящике стола.
Кот был обескуражен: не то чтобы плаксивость Васьки была для него сюрпризом, но он не ожидал, что станет причиной такого душераздирающего рева. Кот был опытный и знал, что, если у женщины истерика, надо дать ей поплакать, пусть ревет, хоть захлебывается, тут важно не упустить момент, когда всхлипы и причитания пойдут на спад, тогда надо потихонечку, ласково начинать ворковать, какая она хорошая девочка. Даже если женщине уже за девяносто, в этот момент она маленькая девочка, она хочет утешения. Не надо взывать к логике, разуму, к доводам рассудка, за это в благодарность можно получить второй виток или даже физический урон. Так что наберитесь терпения. В итоге все пройдет. Останутся только мокрые щеки, воспаленные глаза и красный нос, но с этим она справится сама.
Истерика Василисы длилась недолго, но была бурной, с завываниями, чередующимися с самоуничижением. Тот, кто считает себя сильным, плачет редко, но всегда бурно и со зрителями. Сильные не плачут: им некогда себя жалеть. Так думают о них люди.
Пока женщина была занята, Кот и тот-кого-нет накрыли небольшой стол с чаем, восточными сладостями и печеньками – традиционным оружием зла. Сладкое – лучшее лекарство от любого горя, тем более воображаемого. Когда с утешениями было покончено, за чаем пошел разговор:
– Что с тобой, Васька? – кот участливо посмотрел ей в глаза.
– Устала я. Все вроде хорошо, но не на своем месте. Или я не на своем месте. Не знаю. Это все Эдипов комплекс, – поставила себе диагноз Василиса.
– Ой, не могу, – рассмеялся Кот, – комплексы у ней. Дурь у тебя от безделья. Я чего пришел, дело есть. Как раз по тебе – мозг сломаешь. Последнее время много детей с даром рождается, многие уже подросли. Школу мы создаем. Хотим детей с даром как-то окультуривать, а то беспредел и шатание в рядах.
– Мы – это кто? – Василису заинтересовал не столько проект, сколько те, кто на такое подписался.
– Ты согласна поучаствовать? – попытался уйти от щекотливой темы гость.
– Хвостом не виляй, кто там? Опять Кощей затеял погань какую-то? – рассердилась она.
– Яга согласилась поучаствовать, вещи собирает, завтра будем на месте, – все еще пытаясь ускользнуть от неловкой ситуации, сообщил Кот.
– Яга совсем из ума выжила, не иначе.
– Да что ты злобствуешь? Чего он тебе сделал-то? Подумаешь, пару раз украл для перевоспитания. Так он тебе родной дядя, имеет право. И вообще, первый раз тебя твой собственный отец притащил, – напомнил ей Баюн.
– Отец, без комментариев. Видала я его в гробу в белых тапочках, – она резко отвернулась от Кота как от неприятного собеседника.
– Родителей не выбирают. Ну что, девочка, поедешь с нами? Там для тебя дел невпроворот. И Яга очень тебе рада будет. Ты же ее гордость, – не сдавался Кот. – Как она там без тебя? Не к Кощею же за помощью идти? Да и дети не виноваты, они же уроды, им без нас никак. И так многих потеряли, хоть кого- то спасем.
– Ты из меня слезу не выдавливай. Не инквизиция, чай, на костер не пошлют. И Яге найдется, кому помочь, жила без меня и дальше проживет. У меня своя жизнь, у вас своя.
– Да на костер не пошлют, только собираем мы их по улицам, психушкам, тюрьмам да подвалам, куда их собственные родители от людских глаз прячут. И этим еще повезло.
– Не надо меня жалобить, кто меня-то пожалел? – отпиралась Василиса. Не трогали ее сейчас, да в сущности и никогда, чужие судьбы.
– Вот Кощей, хоть без души и мертвяк, а не дурак. А ты хоть и прекрасная и премудрая, а как была дура дурой, так и осталась. Знаешь много, а понимаешь мало. Ты, если вдруг до чего умного додумаешься, вот… – и положил на столик кольцо с зеленым камнем. А сам сердито фыркнул и растворился в воздухе.
Не хотела Василиса к сирым и убогим, и учить никого не хотела, и заботиться. Ей нравилось жить красиво, богато, престижно. Нравилось быть первой лягушкой на болоте… От этой своей мысли, совсем осерчав, она бросила чашку тонкого английского фарфора в стену, та ударилась и с мелодичным звоном разлетелась мелкими жемчужными искрами по всему кабинету.
Кот появился в номере и сразу понял, что с Хозяйкой беда. Слишком много потрясений за три дня. Даже опытный волшебник может не перенести инициации, смены судьбы, и самое сложное – выход из человеческого состояния.
Это хорошо для дара и жизнь продлевает на неопределенный срок. Но сущность человеческая пропадает. Приобретаешь Дар – платишь судьбой. Теперь ей придется выполнять свое предназначение через не хочу. От предназначения можно уйти, вот как Волк ушел, но будешь испытывать тоску, неудовлетворенность, зыбкость. Постоянно чувствовать, что ты не на своем месте. Хотя многие бросили и живут, точнее жили, большинство угасли и умерли. Те, кто остались – выжили из ума, за очень редким исключением эти единицы просто медленно теряют свой дар. Ведь если звезда никому не светит, она погаснет.
Хозяйке повезло еще меньше, она сама решила и оставила себя прежнюю. Это как самому себе сделать ампутацию без наркоза. Если бы Кот знал, куда она пошла, он бы предостерег ее или объяснил как лучше, подстраховал, только, похоже, она сама не знала, что делает. Потом еще этот псих. Напугал, наверное, зарастает в своей библиотеке мхом, тоже от себя бежит.
Она не жаловалась и крепилась до последнего, а теперь она сидела на полу, в углу, обняв колени, дрожа всем телом, с зажмуренными глазами и бисером пота на лбу. Иногда она принималась раскачиваться из стороны в сторону и мычать, словно у нее зашит рот. Эта хрупкая девочка несла в себе редчайший дар любить, ее предназначение было отдавать. Кот испугался не на шутку. Если она пропадет, он себе не простит: профукать такое сокровище из-за гедонизма, невнимательности и лени… Но что делать Кот не знал. Тот-кого-нет махал перед девушкой шоколадом, веером, укрыл ее одеялом, пытался напоить чаем, конечно, все его старания были напрасны. Тогда Кот запел свою заветную песнь.
Песнь, которая валила наземь города, ставила на колени армии, песнь последнего сна. Девушка затихла, расслабилась и казалась спящей. Тот-кого-нет перенес ее в кровать.
Вместе с ней уснула гостиница, машины остановились прямо на дороге, люди присели на газоны и скамейки, уснули звери и птицы – уснул старинный уральский город. Только ветер шептал осенней листвой, подпевая коту.
Глава 22. Встреча
Кощеев парадиз закончился довольно скоро, неожиданно и неприятно. Парадизы часто заканчиваются большими неприятностями, в этом читается несомненная связь, пока не изученная наукой.
В двухстах метрах от него из воздуха возник Кот Баюн, в прыжке прерывающий свою песню, за ним по воздуху на руках у Того-кого-нет летела закутанная как дитя, бесчувственная Хозяйка.
У колдуна не возникло вопросов, он кинулся им навстречу. От Хозяйки не исходило никаких эманаций, что с ней, было непонятно. Было понятно, что дело плохо. Видя несущегося колдуна, Кот остановился, пропуская вперед того-кого-нет, изогнул спину, ощетинился, выпустил железные когти и зашипел. Тело Хозяйки, меж тем, продолжало лететь. Из избы одна за другой прыгали женщины, потревоженные ужасом старого волшебника. Все втроем они побежали за ним. Тело мягко опустилось на луговую траву, одеяло распахнулось, обнажив хрупкую фигурку в сером платье, не подававшую признаков жизни. Солнце ощупывало несчастную, пытаясь оказать первую помощь. Добежав, Кощей упал на колени и начал водить ладонями вдоль тела:
– Она не принимает мою энергию, едва откликается, – крикнул он, ни к кому не обращаясь, не останавливая своих манипуляций. – Если она уйдет, я с тебя сниму твою блохастую шкуру живьем и сдохнуть не дам, – на Кота он не смотрел, тот же только шипел в отдалении, давая понять, что очень дорого продаст свою чистенькую шкурку. – Как ты мог допустить расщепления? – в голосе Кощея читалось отчаянье. Тут подбежала Яга и грубо оттеснила колдуна, села рядом:
– Успокойся, давай вместе, – и начала бормотать заговоры, доставая из ниоткуда какие-то тлеющие травы, которыми окуривала тело Хозяйки. – Сними с нее кольцо, – Кощей торопливо стянул перстень, – втирай в виски, – ведьма ткнула ему в руки флакон с пахучим снадобьем. Лицо девушки порозовело. – А теперь вместе, – Яга встала в ногах, Кощей у головы Хозяйки, они протянули над ней руки, каждый читал свой наговор, из их ладоней к телу спустились лучи, изумрудно-зеленый и красный. Хозяйке явно стало лучше, дыхание стало глубже, румянец окреп и обосновался на красивых скулах, но в себя она не приходила.
– Оксанка, – крикнула Яга подбежавшей девочке, – снимай косынку, садись, одну руку на живот, другую на лоб.
– Кому на живот? – испуганно спросила Оксана, развязывая узел платка и падая на колени.
–Ей, дура, – рассердилась ведьма, – положишь и скажи: «Отдаю…» – Тут Оксана освободила свою голову, и волосы алмазным потоком потекли на плечи, на грудь, покрыли траву вокруг нее, казалось, что на прибрежном лугу два Солнца начали соперничать друг с другом. Она положила руки, куда ей приказали, и произнесла: «Отдаю…» – подняла лицо к небу, ее глаза закатились, черты лица постепенно стали заостряться.
Хозяйка вздрогнула и открыла глаза. Все тут же повалились на землю, словно вырвались из ловушки. Теперь к ним подошли Маша и Волк. Маша кинулась к Хозяйке и начала гладить ее по голове и щекам, приговаривая:
– Тетя, тетя, вам нельзя назад, возвращайтесь, тетя, тетя, нельзя назад, нельзя, – понимала ли она, что делает? Нет, но именно ее детский голосок вернул осознанность взгляду страдалицы, и Хозяйка попыталась сесть. Зов долга вытаскивал порядочных людей из могилы чаще, чем любовь. Маша ей помогла приподняться, продолжая ласково поглаживать ее по плечам, по спине, бормоча неразборчивые уговоры. Волк тем временем подошел к Яге и толкнул мокрым носом в лицо, она не реагировала
– Лизнуть, что ли? – подумал он с некоторым отвращением, все-таки он был не собака.
– Только попробуй, – вдруг подала голос Яга… Тут-то он ее лизнул на радостях и отпрыгнул в сторону, дабы не попасть под тяжелую руку старой ведьмы. Яга поднялась. Кощей тоже. А вот Оксана лежала на груде своих сверкающих волос возле ничего не понимающей Хозяйки и не шевелилась.
– Вот ведь, не судороги, так понос, – вскрикнула Яга и, подбежав к ней, легонько похлопала по щекам. Голова Оксаны безвольно качнулась из стороны в сторону, чудесные тяжелые волосы с тихим шелестом осыпались, обнажив беззащитный круглый череп.
– Бедная моя, дурочка, – ведьма обняла и прижала к груди ватное тело девушки, лысая голова послушно упала ей на плечо. Яга баюкала свою воспитанницу, как младенца. – Она уснула, – улыбнулась Яга, оглядывая всех. Собравшиеся с недоумением смотрели на эту сцену живого участия. И только Кощей понял, чего лишил когда-то Ягу, и отвел глаза.
Скоро вся инвалидная команда перебралась к дому. Оксану и Хозяйку отнесли в дом приходить в себя. Задумчивая Маша пошла куда глаза глядят, Волк отправился за ней подстраховать. Мэтры остались у стола вдвоем.
– Теперь ты мне объяснишь, что это было? Кто это был? И что все это значит? – от усталости Яга была раздражена и готова к необдуманным поступкам.
– Может, ты мне объяснишь, что значит эта куча волос? – и он указал на сверкавшее даже на таком расстоянии алмазное озерцо.
– Ты, костлявый, не буди лихо, пока оно тихо! – Яга вскочила и потянулась к стоящему неподалеку посоху, который уже начал отливать металлом.
– А ты меня не пугай – пуганый!!! – из плеч, разрывая холщовую рубаху, прорастали шипы доспехов. Он поднимался ей навстречу и в этот раз не намерен был уступать. Чистое небо отозвалось громом, призывая в свидетели черные тучи из небытия.
– Буря! Скоро грянет буря! – Кот прыгнул на стол из высокой травы, где он до сих пор прятался от патрона.
– БРЫСЬ!!! – в один голос крикнули на Кота будущие сотрудники, от этого напряжение спало, тучи не пришли. Ничто так не объединяет, как сотрудничество против. Кот вжался в столешницу и прижал уши, опасаясь получить взбучку, но мужественно не сбежал.
Когда раздался гром, Маша развернулась и хотела рвануть назад, но Волк схватил ее зубами за платье, повалил и прижал к земле, прикрывая своим телом. Он видел, что происходит, и слышал короткий диалог древних, девочке там было нечего делать. Как просто с детьми: взял за шкирку и унес от неприятностей. У него опять заболело сердце в том незажившем, все еще сочившемся месте, от которого оторвался Иван.
– Отпусти меня, – возилась под ним Маша. Но тот только крепче прижимал ее к земле.
– Не спеши, тебя там не надо, а будешь плохо себя вести – брошу тебя, пропадешь ни за грош, – опрометчиво пугнул он ее.
– Ну да, это ты умеешь, я сама от тебя уйду, – в своей непосредственности дети так жестоки.
– Уйдешь, обязательно, но не сейчас, – Волку было больно. Она это почувствовала и затихла, стыдясь неосмотрительно брошенных слов.
Через паузу Маша, чтобы отвлечь друга от горьких мыслей, сказала:
– Я мороженое хочу, очень сильно.
– У деда Кощея попросишь, внученька, – хмыкнул Серый и улыбнулся, дети есть дети.
Отпущенные гневом, вызванным, скорее, усталостью, чем личной неприязнью, мэтры упали на лавку у стола и старались не смотреть друг на друга, гася последние икры в золе эмоций. Посох Яги опять стал деревянной корягой, а холщовая рубаха Кощея украсилась дизайнерскими дырами на плечах. Оба молчали. Кот, поняв, что бить пока не будут, начал прохаживаться вдоль стола от одного к другому, плавно обходя чашки, неубранные тарелки, блюдо с каменными гостевыми баранками, принюхался к остаткам лосятины, тяжело вздохнул – не время было для еды, и это казалось ему очень несправедливым. Кот решил обратиться сначала к Яге. Мудрость легче слышит доводы рассудка, чем холодный ум. У мудрости всегда найдется место для непредвиденной ситуации, тогда как интеллект, выстраивая картину мира, рисует жесткую схему, в которой нет места неожиданностям реальной жизни.
– Здравствуй, хозяюшка, не рада меня видеть? – Кот потерся о лежавшие на столе руки ведьмы. – Так-то ты встречаешь старого друга?
Яга протянула руку и погладила кошака.
– Ты тоже здесь? Тебя-то как сюда занесло? – ведьма гладила кота, возвращаясь в свое привычное умиротворение, с которым ей теперь придется встречаться все реже, раз уж она решила связаться с детьми.
– У меня свой резон, Дуб мне посулили... – и он коротко глянул в сторону Кощея, пытаясь оценить ситуацию на другом конце стола. Кощей давил на них косяка, делая вид, что не интересуется происходящим. – Может, вам стоит поговорить спокойно, как взрослые люди? – закинул пробный мяч Кот Баюн. Древние коротко глянули друг на друга и опять отвернулись. – Понятно, пубертат в разгаре, – и замолчал, предоставляя им самим решать свои проблемы…
Начала Яга, оттого что была мудрее и оттого что была женщина. Не было у нее в привычке мериться со всеми, чем придется. – Оксанка моя, похоже, сосредоточение супружеской любви. Она из нее хлещет как фонтан, я ее год учила контролировать потоки. Сдерживать почти научилась, а вот отдавать порционно, тихонечко не может. Выкидывает сразу сгустком. Сама себя обжигает, словно излучением, может, для нее это неорганично. Я пока не разобралась, такое случилось только второй раз. А может, она силу в волосах накапливает… Не знаю, врать не буду.
– Какие чувства она вызывает своим даром? – уточнил неожиданно побледневший Кощей.
– Да похоть она вызывает, причем пол значения не имеет. Я ее за тем и позвала, мы девку твою назад заманить не могли. Решила, что на любовь любой клюнет…
– Любовь любовью вернули. Чудны дела твои, Господи, – сказал Кощей. – А сама она любить умеет, Оксана твоя? – Кощею было любопытно с чисто исследовательской точки зрения.
– Не знаю, доверчивости не хватает. Любовь - это значит отдавать, а чтобы что- то отдать, нужно что-то получить. А она не много любви знала, – зачем-то ведьма оправдывала подопечную.
– Разберемся. Ей точно к людям нельзя, – подвел итог Кощей. – Теперь о моих попутчиках. О них нам расскажет блохастый комок шерсти, который допустил эту ситуацию! – Кощей сдвинул брови, давая понять, что Кота никто не простил и ничто не забыто. Но сдержать строгую мину не смог. Потому что, пока они разговаривали, Кот залез с головой в большое глиняное блюдо с остатками лосятины и так увлекся, что упустил нить разговора. Только на словах «блохастый комок шерсти» поднял голову оценить ситуацию. Вся морда его, перепачканная соусом и жиром, выражала полную готовность отчитаться, но бегающие глазки давали однозначно понять, что тема доклада для оратора остается загадкой.
– Объясни, что случилось?! – прикрикнул, уже выходя из себя, Кощей. Кот перепугался, прижал уши и из блюда решил не вылезать.
– Я даже не знаю с чего начать, – промямлил Кот и попытался спрятаться в блюде целиком. Но потерпел полный провал, ибо в блюде вместе с мордой задние лапы уже не помещались.
– Почему она расщепилась? – Кощей пытался успокоиться деловым тоном .
– Потому что мы ехали на поезде… – Кот больше не успел ничего сказать. Ближайшая кружка полетела ему в грязную морду, зверь опрокинул блюдо на себя как панцирь и кинулся со стола, роняя посуду. Кружка разбилась вдребезги, ударившись о столешницу. Кощей метал молнии в прямом смысле слова, первой он расколол «панцирь» Кота, но в высокой траве целиться стало сложнее, это и спасло Баюна от уничтожения. Кощей не оставлял попыток, и уже вся поляна была в горелых проплешинах, но Кот смог избежать даже ранения и где-то затаился. Кинув еще несколько зарядов наугад, Кощей успокоился и уселся верхом на скамью лицом к Яге.
– Вот с кем приходиться иметь дело, – обратился он за сочувствием, – я же ему как человеку сказал «лети на самолете», билеты купил. Так нет же…
– Дааа? На самолете, они меня в багаж… – обнаружил свое присутствие Кот, и Кощей, не глядя, на голос выпустил заряд.
– Ой!!!
– Попал, – довольный злодей совсем расслабился и продолжил объяснять. – Девочку я подобрал случайно, она сама увязалась, а потом, пока шли, я ее прощупал. А у нее Дар редчайший и сильный не по годам. Той же ночью я ее инициировал. Объяснил, что ее ждет. И хотел отправить в Екатеринбург по делам САМОЛЕТОМ!!! Да, блохастый?
– Да, патрон, – послышалось жалобное блеянье из травы за Ягой. Подлец решил прикрыться ведьмой от гнева своего нынешнего патрона.
– Да. Но некоторые решили сделать по-своему! Девочка из Казани, понимаешь?
– Ясно, дальше можешь не рассказывать, – Яга обернулась к месту, где предположительно был Кот. – Вот ты засранец. Она увидела родные места и не смогла выбрать. Дар стремится к реализации, а человеческая сущность – к привычному покою, – Яга загрустила о своем.
– Трудно быть человеком, постоянно приходится выбирать и чем-то жертвовать. «Нет счастья здесь, но нет его и выше», – процитировал Кощей.
– Ей теперь пути назад нет, – резюмировала Яга.
– Почему? – над столом торчала любопытная голова Маши.
– Много будешь знать – плохо будешь спать, – ответил ей Кощей.
Вдруг из травы послышалось:
– Не человек она теперь.
– А кто же? – Маша вертелась на месте, пытаясь увидеть источник голоса.
– Она теперь Сила, как они, – в голосе читалось злорадство.
– А вы кто?
– А я несправедливо гонимый Кот, – пафосно раздалось из травы, но никто не показался.
– Ты в Гринпис пожалуйся, – Кощей встал, думая, не запустить ли еще одним зарядом, но Кота не было видно. – Иди, Маша, проверь наш госпиталь.
Маша убежала.
Яга и Волк смотрели на этот цирк безучастно. Волк думал, что ему вряд ли представится еще один такой удобный случай сожрать кота. А Яга думала о том, что никто не властен над судьбой, даже они – древние.
– Оставь его, мы только инструменты, давно пора понять, – ни к кому не обращаясь, сказала Яга.
– Умеешь ты обнадежить, – Кощей уселся на место.
– Чаю вон попей, – ведьма махнула головой в сторону давно остывшего самовара, все так же погруженная в свои мысли. Думала она о том, что спасенная девушка теперь вновь переменится. К ее Дару материнской любви прибавится след Дара Оксаны, которая явно перестаралась. И как только она уложит тот хаос, который в ней поселился, кем она станет непонятно. Основа ее Дара – альтруизм, основа Оксанкиного дара – потребление. Одна любовь отдает, другая потребляет…
– Я подумаю, непростая конфигурация, конечно, – вслух ответил на ее мысли Кощей, – но идея хорошая…
Кот выглянул из высокой травы, проверяя обстановку, и увидел готовящегося к прыжку Волка:
– Даже не думай! Я исчезающий вид! – и одним махом оказался на руках у Яги.
Тем временем Хозяйка очнулась в незнакомом деревенском доме. В доме жила тихая женская любовь, ей было хорошо и спокойно тут. Трудно было представить другое место, более подходившее сейчас для нее. Рядом на полу заботливо укрытая лоскутным одеяльцем лежала лысая девушка со сказочно красивым, но изможденным лицом, она была совершенно обессилена, нежные лепестки губ были обветрены тяжелым дыханием. Хозяйка встала с большого сундука, куда ее уложили, и, держась за печь, пошла в сторону маленькой кухоньки, взяла чашечку воды, кинула туда мяты из висящего здесь же пучка, нашла чистое полотенце и, с трудом вернувшись, уселась рядом со странной красавицей. Смочила губы, обтерла лицо и голову – густые ресницы девушки дрогнули, отзываясь на заботу. Было что-то в девушке притягательное, родное. Ее внутренняя пустота откликалась в Хозяйке болью. Безотчетно закрыв глаза, она продолжала обтирать девушку и увидела в темноте маленький, едва трепещущий, теплый огонек. Она попыталась его поддержать своими силами, он, и правда, окреп, но тут ее силы кончились, и она выпала из видения. Хозяйка упала на пол, кружка с мятной водой покатилась, разливая свое благоуханное содержимое по полу.
Маша добежала до дома и поняла: от нее ловко избавились, попасть в дом она не сможет и рванула назад, но, к ее разочарованию, разговор уже был закончен.
Глава 23. Екатеринбург
Василиса смотрела на фарфоровые осколки. На блестящем паркете они казались жемчужинами из порванного ожерелья. Ее мысли так же разлетелись в стороны, и собрать их она не могла. Как не могла определиться со своими желаниями. Кольцо лежало на столе как укор за ее отказ, оно сулило ей вечную молодость, пробуждение колдовского дара. Оно же напоминало ей оковы предназначения. Выбор был прост, но не очевиден. Она знала о своем месте в том мире, который хотел возродить Кощей, и это место было для нее незавидным. Она никогда не станет там лучшей колдуньей – есть Яга, самой желанной – она видела Оксану, самой умной – Кощей превосходил ее во всем. Стать одной из многих для нее было невозможно. Здесь она первая во всем, а едва напоминающие о себе признаки возраста… Что ж, современная косметология творит чудеса, люди теперь такие же волшебники. И тут раздался нежеланный звонок, который она давно ждала. Братец был настойчив, пришлось взять трубку, а то явится сам и перепугает клиентов.
– Слушаю, – сухо проговорила она в трубку.
– Кто у тебя был? – требовательный глухой голос не собирался расшаркиваться приветствиями.
– Баюн, – коротко ответила она, гадая, кто же пришел к нему.
– Он тебе оставил вход?
– Да.
– Ты пойдешь?
Она еще не решила. И нужно было тянуть время. Ясно, что ждут обоих.
– Кто приходил к тебе?
– «Любовь», совсем молоденькая, – он мерзко захихикал, – не смог себя сдержать, напугал до полусмерти.
– Что же тебя так возбудило? – ревниво спросила Василиса, она думала, что старший братец уже давно не интересуется женщинами.
– Она принесла страницу Библии из той самой половины, – после паузы нехотя признался Вольга. Разговор, по его мнению, слишком затянулся. Василиса облегченно рассмеялась, и в голове пронеслось: «Я на свете всех милее, и румяней, и белее».
– Так вот кто увел у тебя из-под носа византийскую Либерию, – она уже хохотала в голос.
– Не смешно! Я искал ее пятьсот лет! А он, этот прохвост, вывез ее из Москвы во время пожара и пропал! – он растерял слова от сжавшего мозг гнева и замолчал.
– А тебя оставил с огрызком в Александровской слободе, – ей было так приятно, что не только она, но и ее премудрый братец не может тягаться хитростью с Кощеем. Она хохотала от души и приняла решение: нет ничего слаще, чем быть первой, единственной и одинокой.
– Ты воспользуешься входом? – неожиданно спокойно сказал Вольга, сестра хохотала как сумасшедшая, и в этом смехе он увидел себя. Впервые за многие годы поисков, которые лишили его покоя, он оценил масштабы своего падения. Страсть – человеческая слабость, древним она не под силу.
– Нет уж, братец. Это билет в один конец, я не готова быть на подхвате у костлявого, – она все еще смеялась.
– Открой окно, – спокойно сказал Вольга, ему было жаль ее, – и отдай вороне.
Даже не задумываясь, она открыла окно и выбросила перстень на улицу, не дожидаясь посланца, но птица спикировала и поймала кольцо в воздухе. Черной кляксой поднялась она в небо и исчезла. Василиса перестала смеяться, села за стол. Взяла трубку, там была пустота, в кабинете была пустота и в душе была пустота. Василиса нажала ответный вызов, в трубке появился голос, настойчиво сообщавший, что номер не существует, она взяла со стола последнюю чашечку из пары и отправила ее в стену – мелодия разбитой посуды наполнила пустоту кабинета и эхом отозвалась в неумолимо пустой душе первой лягушки на болоте.
Глава 24. Отъезд
Вечер прошел в бестолковой суете. Две вменяемых женщины были не в силах помочь и лежали, наблюдая за происходящим с болью безногого бегуна, любующегося резвостью детей. От Маши было больше проблем, потому что она лезла ко всем со своими расспросами и не давала собраться мыслями. Волка в дом не пустили, там и так было не продохнуть, а Кота выгнали, потому что он вечно лез под ноги. Кощей и Яга постоянно спорили, что брать, а что оставить. Это вызывало редкую погодную аномалию – гром без грозы. И только благодаря молчаливому тому-кого-нет, который регулярно прислушивался то к Оксане, то к Хозяйке, вещи были упакованы, баня натоплена, ужин приготовлен.
К ночи Яга ушла в туман. Кощей в этот раз ночевал в доме, великодушно допущенный ведьмой. Волк опять ушел в лес. Девочки и Хозяйка спали на печи. Кот после ворчания об условиях труда уснул на лавке.
На рассвете их разбудил гул вертолетных винтов. Кощея в доме не было, Яги тоже. Они командовали друг другом неподалеку от дома, а тот-кого-нет грузил нехитрый скарб. Оксана и Хозяйка уже достаточно окрепли, чтобы участвовать в процессе. Хозяйка соорудила на голове Оксаны симпатичный тюрбан, и никто бы не догадался, что под ним спрятано. Оксане очень шло, но она привычно буркнула что-то. Не привыкшая к женской ласке и заботе, она чувствовала себя некомфортно и нагрубила Хозяйке. К удивлению Маши, которая наблюдала за всем этим с печи, Хозяйка на девичье хамство улыбнулась и сказала: «Все проходит, и это пройдет». Достала с печи Машу, умыла, посадила за стол завтракать, а когда девочка попыталась отказаться от каши, прочитала ей занудную лекцию на тему «Завтрак – залог здоровья». Пока ребенок завтракал, Хозяйка сидела рядом, улыбаясь. Маше стало ясно, что пустая тарелка – путь на волю. В это время избу крепили канатами, она пошатывалась и недовольно скрипела. И вот все было готово, собрано, обсуждено, потрачены последние крупицы терпения Кощея, и он, подгоняя компанию, наконец-то усадил всех в вертолет.
Если бы это зрелище могли видеть люди, то оно показалось бы им увлекательным. С поляны поднялся вертолет, завис над избой и выпустил крюк, к крюку сама по себе потянулась петля, от нее к избе были направлены канаты, переплетенные во что-то вроде авоськи. И вот вертолет с избой начал подниматься и оторвал от «гнезда» сруб. Выше, еще выше, стало видно, что внизу через дыры сетки торчат две голенастые куриные ноги и бешено молотят воздух, от этого сетка раскачалась и увлекла за собой вертолет, все-таки курица не совсем птица. В небе раздался очередной раскат грома, избенка успокоилась и, все еще легонько покачиваясь, полетела, шевеля когтистыми пальцами лап.
Глава 25. Оксана
Летели долго и скандально.
Переезд равен одному пожару. Тут все считали, что в пожаре виноват кто-то другой. И взрослые самозабвенно это выясняли. Маша с любопытством слушала перепалку, грозящую перерасти в рукопашную. Регулярно уточняла детали и тем самым подливала масла в огонь. И чтобы она, наконец, отстала, дед Кощей достал ей коробку мороженого, чем вызвал очередной виток спора уже о допустимости таких мер в педагогике, Хозяйка даже пару раз повысила голос. Когда начали строить планы на будущее, подключился Кот, и шума стало еще больше. Волк не участвовал, он лежал на полу, закрыв лапами морду, и уговаривал ночного зайца подождать приземления, но тот не слушал и рвался из волчьего желудка на свободу, в лес.
Оксана молчала. Она всегда была немногословна, но уже 12 часов она молчала вовсе. Этого никто не замечал, все были заняты своими делами и мыслями. Каждому было что скрывать от других, потому споры не прекращались ни на минуту.
Кота терзал комплекс вины перед Хозяйкой. Хозяйка проводила учет того, что с ней случилось по ту сторону. Ягу мучило состояние Оксаны, в ней что-то необратимо изменилось, но спросить напрямую она не могла, не позволяла гордость. Кощей понял, кто такая Оксана, и точно знал, что с ней случилось, но тоже не знал, как об этом заговорить и стоит ли вообще. Так что айсберг горячего спора скрывал внушительную подводную часть.
Оксана не могла ни с кем поделиться своими страхами. Она отвернулась, прижавшись виском к иллюминатору, и смотрела вниз на проплывающие под ней леса, поля, города, деревни, думала о том, что мир такой большой и ей в этом мире нет места.
Она всегда знала, что не такая как все. Но что она такое поняла, только когда отец ее бросил. Тогда же она поняла и свою мать, и всех остальных. И это понимание было для нее травматичным. Она была пустышка. Бездонный колодец, в который проваливалось все живое: любовь, страсть, злость, разочарование, любые эмоции, чувства, переживания, – ей всегда было мало. Поэтому мать не могла с ней находиться, не сходя с ума, учителя не могли терпеть ее выходок, прислуга отказывалась от места. В 12 лет проснулся Зов, и с едой стало легче: возбужденные граждане толпились у ворот ежедневно, а она сидела на ступенях парадного входа и смотрела на запертые ворота. Но голод не проходил. Когда ее оставили у Яги, первое время проблем не возникало, энергия лилась из ведьмы как река. Но скоро она этот поток перекрыла, у Оксаны началась ломка. Стало ясно, что отец не вернется и это надолго, подступило отчаянье. Что она делала в лесу никому знать не надо, да и она сама постаралась забыть подробности. Но кончилось все тем, что в приступе охотничьего азарта она нарвалась на молодого медведя и он ее начал ломать, тут она и скинула волосы первый раз, рефлекторно ударив пучком энергии ради защиты. Волосы осыпались. Косолапый перепугался и отбросил ее, как тряпичную куклу, она скатилась в овраг, где ее и нашла Яга. Грязную, переломанную, в крови и без чувств. Понимала ли Яга, что с ней? Оксана не могла сказать точно. Но после этого она год училась смирять свой аппетит. Отвлекалась механической домашней работой и молчала, неспособная сосредоточиться на чем-то другом, кроме жажды. Собирала по крошке с посетителей Яги, со зверья, даже с цветов. И очень аккуратно, совсем по капле, она прикладывалась к самой Яге. Яга была бездонна и густа и очень хорошо насыщала: любой шорох ее эмоций – улыбка, раздражение, ласковое поглаживание или похвала – становились для девочки пиром. Со временем голод отступил на задний план, она смогла говорить, думать и даже чему-то учиться. Яга начала ее прощупывать, теперь она это ощущала как прикосновения, и пыталась увести ее от колодца, но ведьма не слишком старалась, боясь навредить девушке, а вскоре и вовсе перестала. Сначала Оксана чувствовала, что Яга ее жалеет, потом поняла, что та прикипела. Девочка, не знавшая материнской любви, была очень благодарна старухе. Когда за ней приехал истосковавшийся отец, она уже не могла уехать с ним.
Сейчас она летела в вертолете неизвестно куда и даже не испытывала любопытства. В нее вливались эмоции спора, от этого чесалась голова, ежик новых волос скоро проколет ткань фееричного тюрбана из тонкой ткани. Все они были ей очень симпатичны, и она ощущала себя паразитом, которого пока не заметили, а когда заметят, прогонят или уничтожат. Слезы катились по ее прекрасному лицу, оставляя замысловатые дорожки, но их никто не мог видеть. Она помнила, как Хозяйка заглянула в ее колодец и начала вливать в нее силы. Там, на дне колодца, уже уютно улеглась нефть Кощея, и Хозяйка увидела отражение себя, приняв это за Оксанин огонек. От страха за жизнь этой доброй женщины она вытолкнула ее, но было поздно, та, и без того ослабшая, отдала последнее и провалилась в беспамятство. Рыдания душили ее с того самого момента, как она пришла в себя рядом с лежащей на полу Хозяйкой. Оставшись наконец одна, она больше не могла их сдержать.
А теперь она летела с ними, сытая и ненавидящая себя за свою грязную тайну.
Глава 26. Прибыли
На место все прибыли не в духе, раздраженные и даже злые. Самым сложным оказалось поставить на ноги Избу. Ее укачало, лапы подгибались, а Яга суетилась вокруг, мешала вертолетчикам и раздражала Кощея. Изба на ноги так и не встала, уселась посередине заросшей травой и мелким кустарником огромной площади, когда-то вымощенной разноцветной плиткой. Она вся покрылась принесенным временем песком, который производят старики. Окруженная разросшимся в лес парком площадь венчалась высоким каменным зданием со следами архитектуры начала 20 века. Штукатурка, в основном, облупилась, обнажив красный кирпич. Здание стыдливо прикрывало свою наготу ветками подступивших вплотную деревьев. Фасад был причудлив, некрасив и бесстыдно гол, площадь не позволила натянуть на него даже листочка. В середине первого этажа располагались глухие, кованые, полукруглые ворота с барельефами. Нет, это были не двери, а именно ворота, высотой не менее 4-х метров. Какой силой нужно обладать, чтобы их открыть, представить было невозможно. Но когда-то они точно открывались, потому что на кирпиче фасада с обеих сторон виднелись раны, соответствующие фигурам барельефа.
Над воротами был шрам от обвалившегося фронтона. Обломки лежали тут же, между удивительно хорошо сохранившимися зубами колонн. Колонны потеряли свои капители, но упрямо блестели белизной гранита. Рабов и лошадей выбирают по зубам, зубы этого дома свидетельствовали о здоровье, силе и готовности служить новым хозяевам. Колонны вырастали из гранитного крыльца с лестницей из 7 ступеней.
Окна на фасаде были разнокалиберные и как-то хаотично разбросанные. Этажи угадывались с трудом и силой фантазии. Тут были бойницы, круглые окна, классические окна, полукруглые, большие панорамные и маленькие форточки. Ни по их виду, ни по расположению невозможно было определить их назначение и логику появления. Прямо над входом из плоской крыши, окруженной чудом сохранившейся балюстрадой, торчала большая нелепая каланча, без окон и крыши. Иногда из нее сочился почти совсем прозрачный дымок, чем выдавал дыхание дома. Вообще, несмотря на полное запустение, здание выглядело крепким, но неприветливым.
Все собрались вокруг большой лужи, образовавшейся в просевшем грунте в дальнем конце площади. В луже отражалось вечернее небо и они.
Хозяйка смотрела на лужу и прикидывала, как бы от нее избавиться…
Кот смотрел и думал, как бы ее обойти, не запачкав лапки.
Волк думал, насколько чистая в ней вода и можно ли в ней утопить зайца, который еще ворчал в желудке…
Яга думала, что надо бы до вечера найти реку, от работы ее никто не освобождал.
Кощей не отражался, и на его месте в ряду товарищей зияла пустота. О чем он думал – было непонятно.
Оксана стояла со стороны солнца, поэтому в воде отражался ее силуэт с большой из-за тюрбана головой, и она думала только о том, что у нее чешется голова и десны…
Маша стояла напротив них, с другой стороны лужи, спиной к зданию и внимательно рассматривала их отражения. Вдруг шарик Машиного мороженого упал в воду, и от него пошли круги, стирая их всех:
– Что-то мне тут не нравится, – выразила общее настроение Оксана.
– Нравится, не нравится, но больше нигде нас таких не надо, – ответил Кощей.
– Каких ТАКИХ? – тут же встряла Маша.
– Таких… – Кощей кивнул на сломанные отражения…
– Несладких, – уточнила Яга, глядя на тающий в воде шарик мороженого. Скарб их уже выгрузили, и вертолет улетел, но обещал вернуться.
Тот-кого-нет подхватил Кота и Хозяйку и перенес их через озерцо, остальные перебрались сами. Яга подошла к избе, что-то ей прошептала, достала из нее ступу и помело, лихо забралась, крикнула:
– Я на разведку, – и рванула к небу, как выпущенная на волю птица.
– Засиделась на земле, – подумал Серый, наблюдая, как Яга сделала над ними круг и направилась к лесу. Волк потрусил в другую сторону, тоже на разведку. На то место, где они только что стояли, с грохотом опустился контейнер для морских перевозок.
– А вот и мои скромные пожитки, – улыбнулся Кощей.
– Деда, что у вас там такое тяжелое? – Маша не удержалась от вопроса.
– Золото, деточка, – без тени улыбки ответил страстотерпец.
– А зачем Вам в лесу столько золота? – не унимался любопытный ребенок.
– Иди-ка посмотри лучше, что там на барельефах, – Хозяйка легонько подтолкнула ее в спину. И Маша радостно побежала к крыльцу, заваленному кусками штукатурки и досками. Директор школы с благодарностью посмотрел на Хозяйку. Впервые за две тысячи лет он почувствовал, что не один.
Пока они стояли, Оксана при помощи того-кого-нет и под чутким руководством Кота достала из ведьминого скарба чудной ларец, расписанный петухами, старую, сильно потертую, а местами даже протертую скатерть с богатыми кистями, флейту, залитую воском с обоих концов, зеркальце, тривиальную посуду и нехитрые продукты. Хозяйка и Директор медленно шли к зданию, им навстречу бежала Маша.
– Ну что ты там увидела? – спросил Директор.
– Там четыре фигуры: ворон, яйцо, дерево и иголка с ниткой. Это что-нибудь значит или для красоты? – выпалила запыхавшаяся девочка.
– Это очень даже значит, – Кощей решил потянуть паузу, любуясь нетерпением ребенка. Маша пыталась идти с ними в ногу, но ей не хватало ширины шага, к тому же она заглядывала в лицо Директора, ожидая ответа, от всего этого сбивалась и путалась в своих собственных ногах, то забегая вперед, то отставая.
– Дуб – это человеческий мир, корни его – прошлое, листья – настоящее, а плоды – будущее, ворон – это символ мужской магии, яйцо – женской …
– А игла – это ваша смерть? – Хозяйка посмотрела на патрона с ироничной улыбкой.
– Вы почти угадали, Хозяюшка, – он горько улыбнулся. – Это игла, сшивающая ткань жизни из человеческих судеб.
Маша услышала ответы и отстала. К ступеням они подошли вдвоем.
– Ну вот… – он шумно выдохнул и осмотрел здание снизу, – потрепала тебя жизнь, не этого ты ждал, – Хозяйка поняла, что патрон видит здание не первый раз и чем-то связан с ним. Она обернулась назад, разглядывая, как Оксана и присоединившаяся к ней Маша несут к дому какие-то вещи, за ними плыл стол, замыкал шествие Кот. Хозяйка не торопилась повернуться к крыльцу, давая возможность старым знакомым побыть наедине.
– Идемте, – услышала она голос Кощея, и они начали подъем. На каждой ступени он останавливался и неразборчиво бормотал заговоры, закрывая и открывая горящие глаза, она старалась идти с ним в ногу, поддерживая его ритм. Обломки фронтона дрогнули и начали подниматься в воздух в туче пыли, прирастали на свое место, обросли балюстрадой. Оказалось, что на фронтоне балкон. Зубы колонн украсились капителями в стиле модерн, изображавшими рыб и птиц в причудливом переплетении. Гранитная площадка крыльца очистилась. Они одновременно ступили на нее. Наверное, на ее месте должна была быть Яга, как самая сильная среди них.
– Нет, сударыня, на вашем месте никого быть не должно. Это Ваше место, – на одной ноте ответил ее мыслям волшебник и громко хлопнул в ладоши. На глазах площадь стала преображаться: исчез стариковский песок, кусты и трава, злополучная лужа, плитка засияла сочными красками. Стало понятно – это мозаика, но рисунок был так велик, что понять сюжет можно было только с балкона над крыльцом.
– И вообще, – неожиданно продолжил свою мысль Кощей, – если вы где-то находитесь, значит,там вам и место. Пойдем открывать засовы?
– Пойдем, – Хозяйка оробела. Они подошли к воротам, Директор оторвался от земли и прикоснулся к груди ворона, раскинувшего крылья.
– Ну что же вы? – он побудительно посмотрел на нее.
– Но я не умею…
– Конечно умеете, вы-то как раз умеете: любовь отращивала крылья таким ничтожным гадам, что Вам взлететь ничего не стоит, – Хозяйка представила, как у нее отрастают крылья, и, действительно, оторвалась от земли, коротко обрадовалась успеху, но тут же поняла, что ее держит тот-кого-нет. Кощей все это время не отрывал от нее взгляда и, когда увидел, что она все поняла, расхохотался в голос. Отсмеявшись, сказал:
– Но Вы очень старались, сударыня, в следующий раз, я уверен, у вас получится…
– Жаль, что мне нечего в вас кинуть, – с достоинством ответила ему Хозяйка.
– Не сердитесь на меня, не мог удержаться от шутки. Мы будем открывать ворота?
– Да, мне положить руку на яйцо?
– Вы очень сообразительная молодая женщина, я в Вас не ошибся, – с улыбкой сказал он, потом его лицо стало серьезным. Она повернулась к яйцу и прикоснулась ладонью. Закрыла глаза и увидела, как два потока, ее, медово-желтый, и его,индиго-синий, сплелись, перемешались и рассыпались брызгами живого зеленого. Брызги падали на какие-то механизмы, все задвигалось, заскрежетало, зазвенело. Ворота дрогнули.
– Теперь все назад, – скомандовал патрон, и Хозяйка выпала из видения. Они кинулись к краю крыльца, где их уже ждали девочки и Кот.
Старые ворота странного дома распахнулись, выпуская клубы пыльного прошлого и впуская чистый воздух будущего.
Глава 27. Рюдзин
Их дом стоял в отдалении от деревни и был полностью автономен. В доме был генератор, своя скважина, из которой поступала удивительно чистая и сладкая вода, газ привозили в баллонах. А сибирской зимой в доме топился трескучий дровяной камин, согревающий воду для отопления. Дом был небольшой, но очень современный и комфортабельный. Мама сделала его уютным и красивым, отец старался, чтобы он был «полная чаша». Жили в нем двое: он и мама. Отец приезжал из Новосибирска в выходные и по праздникам. Но для мальчика каждые выходные становятся праздником, потому что они с отцом пойдут на рыбалку к озерцу, будут чинить и строить, будут мужиками, а мама будет нарядной и особенно вкусно готовить. Зимним вечером они затапливали камин, усаживались на пушистый ковер и смотрели на огонь. А летом пили чай в беседке, зажигали фонарики и в полутьме рассказывали друг другу про все, что случилось на прошедшей неделе, мальчик засыпал на руках отца или мамы, а утром просыпался счастливый, потому что впереди был еще один день. Такой семье могли бы позавидовать соседи, но они не были знакомы с соседями, а высокий забор, окружавший и дом, и сад, и озерцо, надежно скрывал тихую радость от любопытных глаз.
Его комната была в подвале. Стены и пол были из современного пластика, матовые, кремового цвета. Пол был неровный, с наклоном к желобку, в конце которого было сливное отверстие. На самой высокой точке пола стояла кровать с водяным матрасом, застеленная синтетическим гигроскопичным бельем. Тут же стояли компьютер и монитор, залитые в водонепроницаемый пластик. Он не любил находиться в своей комнате, но с возрастом старался проводить здесь все больше времени и не подниматься в дом. А когда позволяла погода, он был на озере или в саду. Из своих девяти лет пять он провел здесь и был тут счастлив.
Его родители были физиками-ядерщиками. Мама до его рождения училась в аспирантуре и была «надеждой кафедры на славу», отец до сих пор называл ее Надежда, хотя ее звали Лариса. Отец работал в научно-исследовательском институте, но мальчик не знал в каком, а на кафедре преподавал и был тайно влюблен в «надежду кафедры». В 11 году маму отправили в Японию на стажировку, оттуда она вернулась уже беременная им. С помощью отца она защитилась. А потом родился он. И как говорит мама, «я тебя так любила, что не могла оставить даже на минуту, поэтому физику пришлось бросить». Через два года родители поженились. А еще через два года уехали сюда. Отец остался работать в Новосибирске.
Был август, и хотя по утрам уже было прохладно, окно под потолком его комнаты было открыто. Мальчик не спал, он ждал самого красивого звука – звука мотора папиной машины. И как только он его услышал, он выбежал с криками: «Папа, папа едет!!!»
– Как ты его слышишь? Он же еще далеко, – мама улыбнулась, любуясь сыном, и потрепала его по голове. Но он слышал, а еще он слышал, что мама тяжело больна. Но она ему об этом не говорила, а он тактично не спрашивал. Отец тоже был болен, и уже давно, его болезнь пока спала. Отца он как-то спросил об этом, и тот ответил, что это связано с аварией на испытаниях.
Машина подъехала к дому, и он выбежал в одних шортиках во двор. И как только открылась калитка, прыгнул на шею отца, тот крепко обнял его:
– Гога, ты опять обгоришь, – и накинул ему на плечи свой пиджак, который держал в руках, – а я с гостем. Мальчик заглянул за плечо отца, там был дядя Ваня, друг и коллега, один из немногих, кто все знал о мальчике и относился к нему обыкновенно. А еще дядя Ваня был его единственным другом, он был намного младше родителей и понимал Гогу лучше всех. Мальчик торопливо слез с отцовских рук и бросился здороваться с гостем. Рубашка отца спереди была мокрая, словно на него плеснули водой. Они торопливо вошли в дом. Мама была очень рада гостю и еще больше отцу. Пока она накрывала, а прибывшие переодевались с дороги, Гога получил взбучку за то, что опять выбежал на солнце без защиты, и был намазан жирной мазью от ожогов. «Любовь требует жертв», – подумал он, растрепал руками свои длинные, белые, густые волосы и побежал к мужчинам.
День прошел прекрасно и весело, как всегда под вечер Гогу одели в спецкомбинезон «ниндзя», намазали лицо защитной мазью, и все мужчины отправились на рыбалку. Сам Гога рыбу ловить не любил, даже удочку в руки не брал. Но мог сделать так, чтобы клевало у остальных, даже без наживки. Ему нравилось доставлять близким радость. А еще он научился почти не мокнуть, когда расстраивается, а еще поднимать волны и делать маленькие водовороты. Но все это была тайна.
После заката пили чай на веранде, все как обычно. Мальчик уснул на руках у отца счастливый.
Когда парня отнесли в его комнату, взрослые, наконец, могли поговорить о том, что было действительно важно.
– Ларочка, как ты себя чувствуешь, что говорят врачи? – начал неприятный разговор гость.
– Ваня, – женщина улыбнулась бледными губами, – врачи советуют химиотерапию и дают еще три-четыре года при регулярном лечении, – по ее лицу покатились слезы. – Что будет с Гогой?!
– Не пропадет, – жестко и даже обиженно сказал отец.
–Родной мой, но ты же не сможешь с ним быть круглые сутки, – женщина улыбнулась мужу сквозь слезы.
– Наймем кого-нибудь, – отец уже не был так жизнерадостен, как весь день. Он все знал. Но сыну не показывал, в его маленьком мире было все хорошо. Нельзя вешать на ребенка взрослые проблемы. И хотя сын был биологически не его, но это был самый родной и дорогой для него человек, иногда ему даже казалось, что дороже жены. Любимая работа дала ему жену, реализацию, доход, мировое признание, она же отняла у него возможность иметь детей, но настоящим отцом он все же стал.
– Кого? Как ты будешь объяснять лужи, мокрую одежду, постели, запаянную технику? – она закрыла лицо руками.
– У Ивана есть предложение, – поговори с ним. – Решить можешь только ты, послушай его и ответь на вопросы.
– Лариса, – взял слово гость, – мы давно знакомы. Я многое знаю о вашем мальчике, еще больше понимаю. Но мне нужно задать тебе несколько вопросов, можно?
– Можно, – безразлично, как эхо, откликнулась женщина, погруженная в свои мысли.
– Кто его биологический отец? Я понимаю, что дело давнее, и все же это очень важно. – Иван старался быть помягче. Женщина вздохнула и начала рассказ.
– Мы приехали на стажировку в конце февраля 2011 года. 11 марта у меня был выходной, я поехала в Минамисома. Машина сломалась. Остановился очень очаровательный японец, он говорил на английском, у него было кофе и сладкие рисовые колобки, такие вкусные, – она снова ощутила этот вкус и улыбнулась. – Мы никуда не поехали. Мы были на берегу океана. Он был такой странный, даже для японца. Красивый, высокий, с длинными волосами и ухоженной бородой, нежный, ненавязчивый, сильный и остроумный, и он смотрел на меня своими зелеными глазами, как у Георгия, – тень улыбки опять коснулась ее губ, – не сводил с меня глаз, и я утонула, потеряла голову. Землетрясение началось, когда мы были на пике, и казалось, что земля бьется с нами в оргазме как полноправный партнер. А потом пришла волна…. Очнулась я уже в больнице. Скоро узнала, что случилось… – она говорила все тише и тише и замолчала, как будто выключили звук.
– Она никогда не вспоминала об этом, – мужчина обнял свою любимую за плечи, прижал к себе, она безвольно смотрела на свою кружку давно остывшего чая.
– И никогда не забывала, – Ивану было жаль ее, но он знал, что не должен ошибиться. – Что было дальше?
– Ее нашли довольно далеко рыбаки. Три дня она была без сознания. Через две недели выяснилось, что она беременна. Я сделал ей предложение, она отказалась. Уехала в Россию. Родила. Григорий родился альбиносом, думаю, это из-за облучения. Скоро стало понятно, что он странный: пеленки мокли на нем целиком, никакие подгузники не помогали. Она ушла из института. Они выживали, но помощи она не принимала. Стало ясно, что парень не терпит солнца – у него ожоги – и не терпит холода, потому что его невозможно тепло одеть, все промокало. Врачи несли какую-то ерунду. Она обратилась ко мне. Ну и дальше ты знаешь, – он погладил жену по руке, она уже ожила и смотрела на мужчину, чье плечо сейчас было для нее самым мягким ложем.
– Откуда у него на шее эта жемчужина? – Иван не сдавался. Лариса встрепенулась и даже начала улыбаться.
– Это компенсация, – она широко улыбалась, – я нашла ее в кармане платья, когда меня выписали из больницы, наверное, водой занесло тогда в волне. Когда я узнала, что беременна, решила: это подарок моему сыну. Вы, Ваня, хотели нам предложить выход?
– Да, но, боюсь, вы не согласитесь.
– Не бойтесь, – она уже держала себя в руках.
– То, что с ним происходит, это не болезнь и не мутация. Он, как вам сказать, –родители очень внимательно смотрели на него, – это будет прогрессировать. Уже сейчас он оставляет везде мокрые следы, на вашем участке появилось озерцо, скоро тут все будет заболочено и затоплено…
– Он тут ни при чем, – мать кинулась на защиту сына.
– Он тут причем, Лара, ты это знаешь лучше всех. Он притягивает воду отовсюду: из-под земли, из воздуха, из растений, из вас. Он не умеет управлять этим даром. Его нужно учить. Если он останется с вами, это убьет и вас, и его, потому что он нигде не нужен, – Иван понимал, как жесток сейчас, но правду лучше говорить сразу, а не по частям, если ты не садист. Иван садистом не был.
– Ты говоришь ерунду, ты же ученый, какая-то мистика, так не бывает, – мать отказывалась верить, это было понятно. Ее критический ум не позволял ничто принимать без доказательств, тем более то, что принимать не хотел.
– Покажи ей, Ваня, – спокойно сказал мужчина.
– Хорошо, только держи ее, – он взял со стола нож и, сильно нажав, провел им вдоль предплечья, – разрезанная плоть разошлась, полилась кровь, обнажились сосуды и мышцы. Женщина вскрикнула, зажала рот руками, но не смогла оторвать выпученных от страха глаз. Кровь пучками выбрасывалась на траву под ноги своего неблагодарного хозяина, но вот толчки стали тише, потом кровь совсем перестала капать, на глазах плоть стягивалась, за ней и кожа, словно ее застегнули на молнию, в течение 10 секунд пропал красный рубец. Иван протер руку от крови полотенцем и представил на обозрение немногочисленной публики. Публика, пораженная зрелищем, молчала.
– Это фокус? – полушепотом спросила женщина.
– Это моя способность, – ответил Иван и подумал: способность не умирать.
– Этого не может быть, – она встала, обошла стол и подошла к гостю, ее босая нога угодила во что-то мокрое, липкое и еще теплое, она опустила глаза, всматриваясь в траву перед Иваном, и обмякла. Иван ее поймал.
– Я же говорил, что не надо, – с упреком сказал «фокусник» своем другу.
– Иначе она бы не поверила, – мужчина принял ее с рук на руки и легко как пушинку отнес в дом. Вернулся через десять минут. – Она нормально, скоро придет. А ты расскажи подробности.
– Я узнал, что на Урале организуют учебное заведение для таких, как твой Гога. Меня пригласили туда работать, и я согласился, – тут он соврал. Его не приглашали, но он был уверен, что не выставят. Чем он там будет заниматься, ему было не важно. Это был новый, небывалый еще проект, и он должен был в этом поучаствовать. Он даже не знал, где их искать, но был уверен, что найдет, он всегда находил... Правда, то, что он находил, редко приносило ему счастье, прямо скажем, никогда. Иван не отчаивался уже более 1000 лет и верил в свою счастливую звезду. – Сразу вспомнил, о вас. Решил предложить. Что еще рассказать?
– Какие там условия, сколько взрослых, какие учителя. Много ли таких, как Гога… – отец хотел знать все. У Ивана ответа не было.
– Я там еще не был, – честно сказал Иван, – думаю, там хорошие условия, директора я лично знаю. Забавный старикашка, в Пулковской обсерватории работал. Научные труды имеются.
– Он астроном? – заинтересовался отец.
– Можно и так сказать, черными дырами занимался, – почти не соврал Ваня.
Тут из дома выбежала перепуганная мать и закричала: «Потоп!». И убежала назад. Мужчины сорвались с места.
– Ваня, беги к Надежде, я открою заслонки, – и бросился в сторону хозблока. Когда Ваня подбежал к распахнутой двери в подвал, вода почти достигла порога. Бледная мать стояла в воде по грудь и собиралась нырять за сыном. Гость вытащил ее как пушинку, несмотря на крики и сопротивление, поставил на пол гостиной, а сам нырнул в прозрачную ледяную воду и в несколько мощных гребков достиг комнаты мальчика. Он плыл и смотрел по сторонам: на плавающие электронные книги, на монитор, висящий в воде как квадратный шарик на веревочке, на стул, медленно поднимающийся к потолку. Рядом на водяном матрасе калачиком лежал Георгий, подмяв под себя плед из непромокаемой ткани, белый, как все альбиносы. В воде он походил на свернувшегося дракона, охраняющего свою жемчужину, которая слабо светила в полумраке аварийного освещения. Мальчик спал, щели под нижней челюстью мерно поднимали свои пластины и спадали.
Когда последствия были устранены, а Ларису уложили спать, пришло время короткому мужскому разговору:
– Ты все видел?
– Да.
– И что?
– Предсказуемо.
– Я ее уговорю.
После паузы в треть сигареты:
– Почему Рюдзин?
– Отца так звали.
– Пошли?
– Пора.
И они разошлись спать. Утром всех ждал новый счастливый день.
Глава 28. Новый старый дом.
Оксану изводил зуд, это делало и без того дурное настроение граничащим с истерикой, она с трудом держала себя в руках. Когда ворота дома открылись, выпустив на волю пыль и запах запустения, оказалось, что за ними тоннель в никуда. Дневной свет проникал не глубже двух-трех метров, дальше была темнота. На границе света и тьмы с потолка свисала неуместная тут голая лампочка на длинном витом проводе.
– Интересно, откуда они брали электричество, – сварливо спросила девушка.
– Странно, что об этом не спросила Маша, обычно она задает неуместные вопросы, – не оборачиваясь, сказал Директор. Оксана оглянулась вокруг, девчонка куда-то сбежала. Они вошли в тень тоннеля, выкрашенного казенной зеленой краской, и увидели, что в конце его находится обычный дверной проем, может, чуть больше обычного, но вполне человеческий, двери в проеме не было, ее выставили вместе с косяком и бросили тут же. Из проема робко выглядывал полумрак большого помещения.
– Хотя бы там не совсем темно, – почему-то ее стала тревожить темнота. Кощей обернулся к ней.
– Как ты себя чувствуешь? – встревожено спросил он.
– Все чешется, – откровенно ответила девушка.
– Потерпишь? Или оставайся снаружи, на стол накрой, скоро все соберутся, надо пообедать, – он волновался, и такое участие удивило Оксану.
– Нет, я пойду с вами, – скорее из вредности, чем из любопытства решила она. И они пошли. За дверью их ждал квадратный вестибюль. Ей он напомнил Большой Театр, в котором они были с отцом, это воспоминание отдавало чувством вины. Напротив входа возвышалась парадная лестница, усыпанная разноцветным стеклом. Она оканчивалась площадкой с пустым проемом разбитого витража, из которого дул свежий ветер и лился дневной свет. Стекло сверкало, ловя лучики, и мнило себя россыпью драгоценностей, это было красиво. Площадка делила лестницу на две, и уже эти лестницы поднимались на второй этаж. Их украшали кованые перила в стиле арт-нуво. Справа искусный узор изображал стаю волков, бегущих вверх, так что под определенным углом они казались волнами; слева решетка перил состояла из поднимающихся наверх странных рогатых олених с оленятами. Оксана не могла оторвать глаз от этой красоты и думала, что вот там, наверху, они встретятся, и будет страшная бойня с непредсказуемым финалом, но крови будет много, будет много крови. Она сглотнула слюну. Ее отвлек голос Кощея.
– С этой мозаикой произошла забавная ситуация, – он указал себе под ноги на еле различимый под слоем грязи рисунок. – Здание это строилось для тайного общества оккультного толка. Они вложили в фундамент мощные артефакты. Сколько было потрачено денег и времени на проект, материалы и строительство! На полу пришедших должно было встречать изображение золотой пентаграммы на красном фоне. Но мастер, которому поручили собрать эту мозаику, был ссыльный раскольник, почти неграмотный. Словейтаких он не знал, барин ему нарисовал. Тот крутил и так и эдак, и в результате на полу появилась Вифлеемская звезда, – Кощей громко расхохотался, эхо радостно подхватило смех и потащило, стуча им по стенам, к высокому потолку. – Ну сами понимаете: какой оккультизм с Вифлеемской звездой на входе? А там революция, не до того стало.
– А что тут было после? – спросила Хозяйка, рассматривая на полу клочки наспех уничтоженных документов.
–Психбольница ГУЛАГа, – очень обыденно ответил Директор. – Куда дальше? Налево или направо? – по обеим сторонам вестибюля располагались высокие двери с облупившейся масляной краской и разбитыми стеклами. Туда тоже проникал свет.
– Пойдемте налево, патрон, – Хозяйка уверенно направилась к двери, стало понятно, что она привыкла и начинает принимать здание, как свое будущее царство. Она решительно открыла двери и вошла. Вытянутое помещение открывалось справа. Было много света и воздуха, на полу тоже была мозаика. Она повернулась лицом к дальнему концу. На глухой левой стене были расположены десять пилястр в виде деревьев. Напротив такие же деревья образовывали аркаду, их ветви продолжались барельефом и переплетались на высоком сводчатом потолке. Потолки сохранили чудесную лепнину только за счет своей недоступности, но время не пощадило росписи, заполнявшие когда-то стены, рисунок даже не угадывался. Страшными, уродливо ровными рядами стояли железные столы и лавки, безжалостно прикрученные к полу, немым упреком напоминая о прошлом. Здесь была столовая скорбного заведения. Поруганная красота кричала от боли, и Хозяйка слышала этот крик, едва сдерживая подступивший к горлу ком жалости.
Она не решилась идти дальше одна и дождалась попутчиков. Кощей встал рядом и взял за локоть:
– Ничего-ничего, мы все исправим, – успокаивал он ее, обращаясь скорее к помещению. Они прошли к аркаде, огороженной балюстрадой. Хозяйка заглянула вниз, и у нее закружилась голова, за балюстрадой был десятиметровый провал, она схватилась за перила. То, что она увидела внизу, было иллюстрацией худшего в человеческой природе, плотину прорвало, и слезы сами полились из ее глаз…
Глава 29. Кот
Он пошел за Машей, которая, тихонечко отстав, в дом не пошла. Она вышла на площадь, повертелась и направилась обходить дом. С настойчивостью, достойной лучшего применения, она пробиралась через бурелом и заросли кустарника, внимательно рассматривая здание снаружи. Но надо сказать, рассматривать там было нечего. Со всех сторон были голые стены, без окон, дверей или других улыбок архитектора. Зрелище было унылое и безрадостное, поэтому она решила прогуляться по заросшему саду. Кот отправился за ней, не привлекая внимания. Яблоневый сад, видимо, долго сопротивлялся беспородным местным захватчикам, но все-таки сдал позиции и зарос колючим кустарником одичавшей малины и ежевикой. Пробираться было трудно. Как девочке удавалось так шустро передвигаться – кот пока не понял, но старался не отставать. Ее платьице мелькало как флажок среди веток. Он только на секунду отвлекся на стройную яблоню, на которой не было яблок, хотя другие деревья были усыпаны золотыми и красными шарами плодов, и этого хватило, чтобы она добралась до зарослей вишни. Он, было, кинулся вдогонку, но она уже пропала в лесу. Кот сел и задумался. Солнышко по-осеннему ласково пригревало. «Куда она денется? Сама вернется», – подумал Баюн, улегся и уснул.
Глава 30. Зимний сад
Аркада столовой открывалась в овальный внутренний двор. Оказалось, что двор состоит из трех ярусов. Первый был на глубине десяти метров. Кощей, Хозяйка и Оксана находились на втором. Классическая колоннада по периметру первого яруса образовывала неглубокие нефы, засоренныемелким мусором и песком. Напротив входа колоннада прерывалась на полукруглую пустую нишу высотой не менее семи метров. Все поверхности нижнего яруса были в сколах, надписях, страшных рисунках и потому стонали. В центре двора когда-то был бассейн, тоже инкрустированный мозаикой. Посередине его возвышался цилиндр с землей, из которого торчал сухой огрызок некогда мощного дерева. Бассейн был забит мусором: бумагой, обломками рам, стеклом, сломанными железными каталками, негодной мебелью, битой посудой и еще непонятно чем. Мусор тлел, и от него тянулся слабый дымок, выносимый сквозняками в небо. Пространство от колоннады до узкой дорожки, опоясывающей бассейн, было заполнено останками сухих растений, поваленными и разбитыми кадками. Всё это намекало на зимний сад. Кое-где пробивались сорняки, подчеркивая общую картину разорения.
На втором ярусе, где сейчас находились они, была такая же аркада, как в столовой. Каменные деревья ветвями тянулись к свету, между ними равномерно располагались круглые отверстия окон третьего яруса. Сверху находился стеклянный купол чуднОй конструкции. Здание оказалось пассажем. Свет щедро поливал все пространство двора. Его хватало на все помещения, выходившие проемами аркады во двор. Время крайне неразборчиво в компаньонах, поэтому непостоянных хозяев и называют временщики. В этот раз оно выбрало тех, кто смог, не тратя его понапрасну, разбить почти все стекла купола. Это создавало сквозняк по аркадам и нефам, лишая гостей тепла.
Можно легко представить, как здесь было прекрасно, но то, что видели сейчас новые хозяева, вызывало чувство щемящей тоски. Поруганная красота ужасней любого уродства – на нее стыдно смотреть. Очевидно, что все, кто населял этот дом раньше, были душевно больны: и пациенты, и врачи, и надсмотрщики. Общая атмосфера безумия пропитала это место насквозь.
– Я больше никуда не пойду, – решительно сказала Хозяйка, – это выше моих сил.
– Да, предстоит много работы, – Директор опять взял ее под локоть и повел к выходу. Оксана не тронулась с места. То, что они увидели, конечно, было отвратительно, но ее это завораживало, она не могла оторвать глаз от этой картины бессмысленного разрушения гармонии, она хотела бы в этом поучаствовать. Кощею пришлось ее окликнуть несколько раз, прежде чем она вырвала себя из мира грез. Он выглядел встревоженным и спешно вывел их на площадь. Тут солнечный свет, шепот листвы, щебет птиц, запах яблок и леса очистили их от ужаса и вони. Но мерзотное послевкусие осталось.
Пока все были заняты, тот-кого-нет накрыл стол при помощи скатерти-самобранки.
– Обед будет на славу, жаль, стульев нет, – Директор потер шуршащие ладони друг о друга. – Вы не проголодались, барышни? – и плюхнулся в кресло с высокой спинкой, появившееся из ниоткуда.
– А где же остальные? – Хозяйка оглядывалась вокруг, площадь была пуста, только Изба сидела посередине и подслеповато всматривалась в лес окошком, привычно поджидая хозяйку. Яга не замедлила вернуться.
– Я к столу, – довольно сказала она, – оголодала. А вы чего такие хмурые все? Все плохо? – она кивнула на дом.
– Ночевать там рано, – признался Кощей.
– В избе переночуют. А вообще тут нечисти много, даже для таких глухих мест, – жуя подхваченную булочку, поделилась Яга.
– Да, дела тут страшные творились, – задумался Кощей.
– Что делать будем? Восстановить это, – Хозяйка кивнула на дом, – не в человеческих силах.
– А мы и не люди, – глядя на Кощея исподлобья, сказала Оксана.
– Да что с тобой, девочка? – не выдержала Яга.
– Ничего, – ответила она тихо и уставилась на скатерть.
– Ты, может, мне объяснишь? – обратилась ведьма к старому недругу. Кощей сидел и с аппетитом уплетал куриную ногу, отвечать сразу он не собирался, только коротко глянул на Ягу, на Оксану и снова занялся мясом.
– Далеко ли река? – Хозяйка решила сменить тему и обратилась к Яге.
– Нет, даже удивительно как близко, – ответила ведьма, не сводя глаз с Директора, – как по заказу, вода чистая как слеза, не иначе как начало свое в горах имеет. Да, костлявый?
– Не иначе, – доброжелательно согласился с ней Кощей.
– Не Азовкина ли это речка? – Яга уперла руки в боки.
– Может и Азовкина, почем мне знать? Тебе же подходит, – на ведьму он демонстративно не смотрел, увлеченный едой.
– Мне-то подходит, только а ну как Медная девка придет? Будет нам козни строить. Нам проблем мало?
– Это вы про хозяйку Медной Горы? – Хозяйка так и спросила: Медной Горы с большой буквы, а хозяйка с маленькой.
– Женский коллектив, меня предупреждали, – вздохнул вроде бы не к месту Директор.
Тем времени все перекусили, и тема Оксаны повисла в воздухе с немой неумолимостью гильотины. Он подключился к Яге.
– Мы будем говорить тет-а-тет или ее с собой возьмем?
– Тет-а-тет, – передала Яга и наглухо закрылась, ему она не доверяла.
– Вы пока тут побудьте, остальных подождите, в дом не ходите, а мы скоро вернемся, – распорядилась она. И оба, не сговариваясь, направились в заросший сад.
Когда они остановились, начать долгожданный разговор не могли. Доверие и соприкосновение мыслей решили бы эту проблему, но они не верили друг другу.
Они стояли в зловещей тишине, окруженные райским спокойствием одичавших деревьев. Кощей вздохнул и нырнул в неприятный разговор:
– Она впитала мою энергию и теперь перерождается.
– Почему ты приносишь только разрушение, почему после тебя остаются только грязь и зловонные руины? – она закрыла лицо руками, пытаясь успокоиться. Он раздражал ее. Она уже пожалела, что так импульсивно согласилась на его предложение. Как было славно жить вдали от любых перемен, от проблем, неразрешимых вопросов, вдали от жизни.
– Ну, ну… не надо обобщать, всегда – слишком сильное слово. Я не творец и никогда не претендовал на это. И в этот раз…
– Что изменилось в этот раз? – она его перебила криком. За этим скрывалось: убеди меня, помоги, утешь. Но взрослым трудно признаться в своей слабости, даже минутной.
– Давай вернемся к делу. Я мертв. Она, вероятно, умирает. Думаю, это можно остановить или хотя бы замедлить. Чем отличаются живые от мертвых? Ты знаешь лучше меня.
– Почему с ней это случилось? – не успокаивалась ведьма.
– Это врожденная патология. В ней пустота вампира. Это случилось только сейчас, потому что ее всю жизнь любили. Ты не могла этого не заметить.
– Да, заметила. Но она так хорошо держалась, – ведьма взглянула старому врагу в глаза, ища в них поддержки. – Оксана – хороший человек, порядочный и сильный. – Это было так по-женски, что Кощей не сдержал улыбку.
– Ты не ответила, – сказал он нарочито жестко.
– У них нет желаний, – бесцветно ответила она.
– А у Оксаны есть желания? Кроме жажды.
– Не знаю. Раньше она хотела скрыть свою природу, воруя крошки.
– Что-то должно быть, раз она еще жива, мы просто этого не видим.
– Я не верю, что она умрет,
– Ну, строго говоря, она и не умрет… – на самом деле, Кощей никогда себя мертвым не чувствовал, хотя точно знал, что живым не был.
– Опять ложь, ты все никак не поймешь, что оружием дьявола рай не завоюешь.
– Что ты предлагаешь?! – Кощей нервничал, ее нотации сейчас были неуместны.
– У меня нет предложений. Я не понимаю кто она. Это что-то чуждое. Может, поставить перед ней какую-нибудь задачу… – Яга перебирала варианты.
– Мечта и цель – это разные вещи, слишком разные, чтобы их ставить через запятую. Как можно зародить в ком-то Мечту? Если девочка выкарабкается и не умрет… Единственная оправданная надежда – это надежда на Чудо… – Кощей прервал свои рассуждения. – Мы не одни.
Оксана стояла за их спинами и слушала приговор из своего колодца. Ее аналитический ум быстро просчитал варианты и вынес вердикт: она должна обуздать свой аппетит, процесс замедлят, но остановить не смогут. Ей надо самой найти Мечту, и тогда случится Чудо. Она тихонько пошла назад, бережно неся Надежду на Мечту и Мечту о Чуде. Древние знали, что она слышала их, но не знали, что она унесла с собой.
Древние уже возвращались, когда из леса их нагнал Волк:
– Ну, что тут? – отрывисто начал он. – Что с домом?
– Предстоит много работы. Нам бы Домового, только где его взять? – ответил Директор.
– Понятно, есть хочу… – Волк повел носом, чуя накрытый стол.
– А где Маша? Она разве не с тобой? – удивилась Яга.
– Нет, – Серый встревожился и кинулся на площадь. Древние от него не отставали.
Когда они прибежали, там были Хозяйка, разливавшая чай, Оксана, демонстративно смотревшая в другую сторону, и Кот, доедающий рыбину. Маши не было.
– Где Маша?! – крикнул Волк, заполняя всем мозг своей тревогой, и издал протяжный рык. Но все молчали. Только Кот прижал уши и попытался спрятаться под стол.
– Ах, ты мерзкий Флюшка, немедленно рассказывай, что случилось! – Кощей нагнулся и за шкирку достал Баюна. Тот повис, как котенок в железных тисках костлявой руки. Смирившись с неминуемыми увечьями, он протянул лапу и указал в сторону леса.
– Я не смог ее догнать, отвлекся на яблоню.
– Зачем тебе яблоки, блохастый, ты же не ешь фрукты? – Яга была очень зла. Девочка могла пропасть в лесу безвозвратно. Звери – это еще полбеды, а вот нечисть, Малахитовая девка, да и мало ли здесь еще гадости – это было серьезно.
– Это молодильная яблоня, – тихонечко муркнул в свое оправдание Кот. Никто не обратил на его слова внимания. Говорить, что она одичала и не плодоносит, он не стал. Зачем?
– Если я ее не найду, сожру, – клацнул зубами около кошачьего хвоста Серый и, если бы Кощей не отдернул руку, откусил бы хвостик. Кощей грубо отбросил Кота, и тот скрылся в кустарнике. Яга запрыгнула в ступу и молча взлетела. На площади опять остались только Хозяйка и Оксана.
– Что же нам делать? – спросила Хозяйка, чувствуя себя ненужной, бесполезной и не у дел.
– А мы будем делать самое трудное, когда жизнь близкого в опасности, – ждать… – и Оксана с завидным спокойствием начала убирать со стола. Что творилось внутри этой девушки – невозможно было представить. Но филигранно отработанный навык держать себя в руках не подвел.
Кот, совершенно довольный опустевшей площадью, горделивой походкой вышел из кустов, высоко задрав хвост.
Глава 31. В лес
Она хотела заблудиться. И с уверенностью городского ребенка потерялась очень скоро. Даже раньше, чем планировала. Вокруг было много нечисти. Она их чувствовала. Они же пока боялись подойти. Но как только стемнеет – ей несдобровать, порвут и фамилию не спросят. «Ну, ничего, – успокаивала она себя, – меня будут искать». И, действительно, не очень-то боялась. Скоро вдалеке она услышала ауканье. На таком расстоянии было непонятно, кто ее звал. Конечно, она не была скаутом и даже не смотрела на Ютубеполезные видосы от «Лизы Алерт», поэтому не знала, что потеряшка должен стоять на своем месте. Она бросилась, преодолевая естественные препятствия, на голос, который раздавался то с одной стороны, то с другой. Если бы не легкомыслие, она бы настроилась и почувствовала обман, но нет. Дети бесстрашны, их жизнь бесконечна. Когда она выбралась на маленькую, уютную даже в сумерках поляну, увидела заросшую мхом землянку.
Маша вошла в лесной дом. Внутри было удивительно просторно, сухо, чисто и обжито. Правда, очага не было. Справа в земляной стене была ниша, а в ней навалены еловые и пихтовые ветви, какие-то травы, и от них по всей комнате нотками мяты разливался аромат чистоты и уюта. Посередине стоял огромный, грубо сработанный стол, рядом с ним – такой же табурет. Табурет был Маше по плечи, но разве такая мелочь способна остудить пыл исследователя. Она вскарабкалась и, только встав на ноги, увидела, что же находится на столе. Там стояла большая миска с кашей, а рядом лежала соответствующего размера ложка, дальше было блюдо с ягодами и кувшин. Ягоды были недосягаемы, а каша неаппетитная, только поэтому она просто слезла и отправилась в нишу, присела на краешек мягкой, благоухающей лежанки и решила ждать хозяина. Судя по мебели, жил тут один. Она почти задремала, когда почувствовала, что он приближается. Он шел и очень громко был счастлив. В мыслях не было слов, только образы, но не как у животных, а более абстрактные: он думал о блаженной тишине, одиночестве, доме, каких-то чужаках и снова о доме, каше, тишине. Когда он вошел, она уже была под столом, на всякий случай. Дверь открылась, на пороге, принюхиваясь, остановилось существо, похожее на лохматого, совсем не плюшевого медведя на задних лапах, только это были не лапы, а ноги, мощные, мохнатые, с острыми черными кривыми когтями. Плечи и руки были такие же большие и сильные и лишь напоминали человеческие. Оканчивались они медвежьей короткопалой пятерней с очень неприятными когтями. Морда была почти медвежья, обросшая гривой, с маленькими цепкими глазками, черным кожаным носом, а из разинутой пасти Маше снизу были прекрасно видны внушительные звериные зубы. В гриву были впутаны разноцветные ленточки, перышки и кусочки цветного полиэтилена – очевидно, хозяин землянки был не чужд понятию красоты. Красная жилетка, никак не сходившаяся на торсе более чем двухметрового чудовища, довершала незабываемый образ. Он почуял ее и начал излучать раздражение. Несмотря на признаки разумности в образе пришельца, Маша испугалась и из-под стола решила не выходить.
Существо сделало шаг и, присев на корточки, глянуло в глаза девочки. Маша от неожиданности запаниковала. Чудовище заткнуло лапами уши и вполне внятно рявкнуло:
–Ты кто?!!
– Я Маша, – девочка выключила панику, диалог казался обнадеживающим.
– Затихни и вылезай, глупый ребенок, – хозяин землянки встал и шагнул в сторону, к табурету. Маша совсем успокоилась, вышла из-под стола и увидела, что он уже сидит.
– Я заблудилась, а уже темнело, и вот, – она развела руками, – но я ничего не трогала, честное слово.
– Странно, обычно Маши, наоборот, все трогают, – он глухо закашлял, но по мыслям она поняла, что это смех.
– Я не трогала. А Вы, дядя, кто? – к ней вернулось любопытство.
– Какой же я тебя дядя? Я, может, людоед и сейчас тебя съем! – гаркнул он.
– Врете, – она широко улыбнулась, – каша-то у Вас постная.
– А, так ты в миску все-таки слазила?
– Неа, я только на табуретку залезла и посмотрела.
– Что за дети пошли, как с гуся вода, – раздосадованно пробурчало чудовище и, отвернувшись к столу, принялось за кашу. – Совсем меня не боишься?
– Не боюсь, – смело ответила девочка, – хотели бы съесть, уже съели, а теперь, наверно, уже не съедите. Как вас зовут?
– Леший, – коротко ответил он и продолжил ужин. Маша знала, что он решает, где он будет спать, ароматная подстилка явно достанется Маше.
– Можно мне ягод? – она проголодалась. Леший только фыркнул и как пушинку одной рукой поднял ее на стол.
– Ешь и молчи.
Какое-то недолгое время Маша молчала, но терпение не было ее основным достоинством, и скоро она спросила:
– А чем Вы занимаетесь?
– За лесом слежу, – неохотно ответил Леший. Встал, достал с полки кружку, которая в его лапах казалась малюсенькой, и налил туда из кувшина морс. – Пей и иди спать.
Она отхлебнула – было кисло, но вкусно. Он снова легко поднял ее, поставил на пол и легонько подтолкнул к нише. Маша поняла, что сегодня разговора не будет, зевнула, улеглась и мигом уснула. Он стоял и вздыхал над ней. У него тоже были вопросы, но умение ждать было его достоинством.
Уже темнело. Кощей дал сигнал возвращаться: Яге надо на службу, а на площади остальные были почти без охраны, рыжему он не доверил бы даже крошку хлеба. Но Волк не спешил назад, нечисть активизировалась, и девчонка могла попасть в летальный переплет. По спине прошла дрожь от открывавшихся перспектив. Он пытался поймать ее след, но, к его удивлению, не чувствовал ничего. Он начал сердиться, она не хотела, чтобы ее нашли. Ей кажется это смешным. Совсем стемнело, но он не сдавался. Он точно знал, что она жива. И тут раздалась ее паника – она в беде. Сигнал затих, и это могло означать страшное. Но этого короткого всплеска ему хватило, чтобы взять азимут, он летел к ней на помощь, отчитывая себе ритм: не ум-ри, не ум-ри, не про-щу, не про-щу, от-луп-лю, от-луп-лю.. Глаза его горели зеленью, шерсть на загривке встала дыбом, адреналин зашкаливал, он был готов к любому бою, когда вылетел на поляну и увидел землянку.
Глава 32. Иван
Этот номер он помнил наизусть, не доверяя его бумаге, гаджетам или облаку. Достал он его случайно и ни разу не звонил. Ему нечего было сказать. То есть он многое хотел бы сказать, но все это он уже говорил и знал ответы на все вопросы. Ответы ему не нравились и были предсказуемо жестоки. Он любил ее всегда, она его – никогда. Случалось, что она была рядом, но никогда с ним. Это давно не вызывало боли, раздражения, желания действовать, такое положение дел стало обыкновенным. Надежда не теплилась и оттого не обжигала. Но теперь ему надо было позвонить. Томительно долгие гудки говорили ему о многом: о том, что она его не искала; о том, что она его не ждет; о том, что разговор будет особенно неприятным.
Наконец в трубке раздалось холодное:
– Слушаю, – тон Василисы был официальным, но голос дрогнул истеричной ноткой.
– Это я, Ваня, – он замолчал, вдруг рассыпавшись весь как пазл.
– Что тебе? – нетерпеливо прервала она паузу.
– Ты знаешь, где они?
– Нет, и не хочу знать.
– Кто знает?
– Вольга, – коротко ответила она и замолчала. Он тоже не находил слов. Она бросила трубку.
– Вот и поговорили, – вздохнул Иван. Его словно облили холодной водой на морозе.
Как найти Вольгу – он не знал. Но у него была последняя ниточка, связывающая с прошлым.
Высоко, под самым потолком, в дальнем углу, в пыли и запустении холостяцкий шкаф хранил маленькую, ничем не примечательную шкатулку. Иван хранил эту шкатулку всю жизнь, уберег ее ото всех своих безрадостных приключений. Пришло ее время. В шкатулке в атласном стеганом футляре лежало маленькое круглое зеркальце в золотистой оправе, с крышечкой. Он собрался и кинулся в прорубь последнего шанса – открыл. Сначала там было только темнеющее небо, потом появилась голова девушки в тюрбане. Она неприветливо смотрела на него, не понимая, что делать. А он онемел от ее красоты и боялся дышать.
– Вы кто? – девушка пыталась его узнать.
– Я Ваня, – только и смог сказать вечный юноша.
– Что вам, Ваня? – девушка улыбнулась, глядя на его растерянное лицо.
– А где Яга?
– Ее пока нет, что-то передать?
– Может, Вы знаете, где сейчас Кощей? – собрался Иван.
– Они с Серым ищут Машу
– Какую Машу? Серый?! Он где-то рядом?! Где вы? – ему повезло, это было чудо. Его друг, его самый близкий человек, с которым он уже не чаял встретиться, был в России. И он тоже там. – Как до вас добраться? Где вы?
– Маша – неусидчивый ребенок. Как добраться – не знаю. У Вас все? – с холодной вежливостью ответила девица.
– Попросите Ягу, или кто там раньше появится, связаться со мной, они знают как, – он приветливо улыбнулся.
– Ладно, – и зеркало с той стороны перевернули, наступила темнота.
– Хорошо, что нет гудков, – подумал он. Бережно закрыл свое зеркальце, взял в руку и не выпускал до глубокой ночи. Наконец-то оно нагрелось, требуя внимания.
Глава 33. В лесу
На пороге сидел Леший, подперев медвежью голову, и грустил. Волк сделал выбор, кинулся и весом опрокинул медведя в дом. Но звериные зубы не сомкнулись на горле, а обидно клацнули в воздухе. Леший выставил вперед длинные руки, сжал тисками грудную клетку Волка и поднял над собой. Волк едва задел лапой медвежью морду. Леший сильно встряхнул зверя, пытаясь привести его в чувства.
– Успокойся, Серый, что с тобой? Девчонка в порядке, – от грохота тел Маша проснулась, села на постели и терла глаза, что-то бурча.
– Уже пора вставать? Ой, Серый, – она широко улыбнулась и упала назад, сраженная крепким сном. Волк обмяк и виновато смотрел на старого приятеля.
– Прости, я подумал… – Серый не додумал, что он подумал. Потому что он и не думал ничего, когда бросился, выбор был прост: спасти девочку и потерять приятеля или бросить девочку, но сохранить отношения с Лешим. Для его простой души, отравленной адреналином, выбор был очевиден.
– Что ты подумал? Ты подумал, я обижу ребенка? – Леший отпустил притихшего зверя. Пришла очередь выступать его оскорбленной невинности.
– А чего она запаниковала? – пытался оправдаться Волк.
– Меня испугалась… сначала. Я ведь страшный! – Леший выпятил нижнюю губу.
– Очень страшный, я бы тоже испугался, – Серый пытался загладить свою вину. Но в глаза смотреть не решался.
– А ты и испугался, – чудовище засмеялось, но, взглянув на девочку, прикрыл рот огромной лапой. – Пошли за порог, – выпустил Волка на улицу, сам вышел следом и тихонечко прикрыл дверь.
– Она тут тебе очень помешала? – заботливо спросил Серый.
– Не очень, но я так хотел отдохнуть. Ужин приготовил, постель соорудил. И вышел-то на минуточку нечисть пугнуть, прихожу, а тут она: «Я Маша». Смелая, быстро успокоилась. Но когда запаниковала, у меня чуть голова не лопнула.
– Прости и за то, что девчонку недосмотрели, и тебя потревожили, – Волк помялся, – и за то, что напал, прости. Я уже, что только не подумал.
– Много думаешь, вредно это тебе. У тебя же мальчишка был? Куда делся?
– Да развела нас жизнь… – Волк опустил лобастую голову.
– Ну, ничего, это с выросшими детьми бывает. Дело житейское, – Леший легонько похлопал прощеного товарища по спине. Зла он долго не держал, мстил сразу. А если не мстил, прощал легко. – А с кем ты тут, кроме нее? Нечисть все шепчется: «Чужаки, чужаки». Да разве разберешь? – Леший не был душой компании, и его разговорчивость была, скорее, следствием провинциального любопытства до чужих дел.
– Ой, Леший, тут поблизости такая каша заваривается…
– Опять в этом проклятом месте?! – перебил хозяин леса.
– Почему проклятом? – Волк насторожился.
– Это потом, рассказывай.
– Там школу будут открывать для волшебников.
– Мне вот только детей тут не хватало, видать, пора манатки собирать. Сначала психи, теперь дети,– мизантроп расстроился.
– Да ладно, пугнешь, и все, – пытался утешить приятеля Серый.
– Их пугнешь. Вон одна напуганная меня из дома на ночь выставила. А тут целая орава. Нет, мохнатый, уйду я.
– Погоди, может, не все так плохо будет. Я вот подрядился там поработать. Не все для себя жить, надо и о вечном подумать.
– Это спиногрызы-то вечное? – Леший фыркнул.
– Дети – это будущее. А мы, – Волк замялся, – а мы – прошлое. Что-то надо в мире оставить, кроме литературно-обработанных сказок.
– Оно, может, и так… – вздохнул медведь. Они помолчали.
– Так почему место проклято? – поинтересовался вновь Серый.
– Знаешь, сколько там народу полегло? Все мученической смертью. А детей сколько? Воо… Не знаешь, а я знаю. С тех пор тут нечисть и куражится, развелось их. Все ведь некрещеные были. Я тут такого насмотрелся, никому не пожелаю. И раньше знал, что людишки злые, а после… – он махнул рукой, – и вовсе веры в них не стало.
– От нечисти мы лес почистим, – пришло время Волку поддержать товарища, – Кощей хоть и злыдень, но дело свое знает, и Яга с нами.
– Как Кощей? – Леший дернул головой и зашуршал полиэтиленом. – Как тебя-то угораздило с ним связаться? Вот не ожидал. Видать, и правда, скоро конец времен.
– Да ты погоди. Я сам его не люблю. Но с ним что-то происходит непонятное. – Серый замялся, думая, поверит ли товарищ. – Я сам слышал, как он смеялся.
– Ну тебя! – махнул на Волка Леший. – Он же мертвяк. Брешешь, мохнатый.
– От мохнатого слышу, – обиделся на недоверие зверь.
– Ладно, ладно, не сердись. Но уж больно мудрено, чтобы Кощей смеялся.
– Вот и я подумал. Надо посмотреть, что из этого выйдет. И Яга подвизалась с ним. А это аргумент.
– По Ягусе я соскучился, – мечтательно сказал Леший. И они снова замолчали. Потом еще долго вспоминали старое, как это бывает. На рассвете решили, что Волк заберет девчонку, как только она проснется. А Леший погодит уходить и присмотрится. Так и вышло.
Когда Маша верхом на Сером въехала на площадь, фанфар не было. А многофакторный педагогический момент был.
Глава 34. Оксана
Между тем через три часа вернулась Яга. Ничего не объяснила, молча перекусила и ушла в выглянувший из леса туман. Хозяйка бросилась было к ней с вопросами, но ведьма взглядом перекрыла поток беспокойства. Девушке пришлось шепотом объяснить решившей обидеться Хозяйке некоторые особенности нрава старой ведьмы, и она, добрая душа, все приняла как должное. Только вздохнула, набираясь терпения из ночного воздуха. О странном парне из зеркала Оксана Яге не сказала, сразу поняла, что не до того. Хозяйка переживала за Машу и выплескивала энергию. Девушка решила, что грех добру пропадать, и аккуратно подключилась, специально не тянула, но и того, что выплескивалось с причитаниями, было довольно. Хозяйка успокоилась. Оксана поняла, что в школе таких всплесков будет много, и голодать не придется, только надо контролировать себя. Ее тревожила мысль Кощея о том, что она умирает. Ей не хотелось умирать. Хотя, чем жизнь отличается от существования, она не понимала, но инстинкты правильно расставили приоритеты.
Кощей вернулся один. И выглядел неприятно. Оксана поняла, почему его боялись: кожа стала сизой, глаза ввалились и светились зеленью, губы высохли и пропали, из разреза рта торчали кончики выступивших клыков, походка была дерганая, как у сломанной куклы. Такое не должно быть на земле.
– Я сейчас, – хрипло сказал он и пошел за Избу, вытаскивая из ниоткуда полный гемакон с торчащими трубками. И это напугало девицу больше, чем вид директора, ведь это она сейчас пряталась за углом от товарищей, чтобы употребить необходимую дозу. Ей стало жалко себя. И его.
– Куда это он? – Хозяйка в своих розовых очках ничего не заметила.
– Он сейчас вернется. Нехорошо ему, – Оксана погладила ее по плечу и улыбнулась зрелой улыбкой.
–Так ему помочь надо…
– Не надо мне помогать. «Спаси себя сам» – вот мой девиз, – и он попытался вежливо улыбнуться. – Машу мы не нашли. Даже следов нет. И нечисть только фырчит, бестолковые какие-то. Волк скоро вернется, наверно. Есть буду, – он уже был совсем как человек.
– Вы, патрон, не волнуйтесь, она найдется, я верю, – Хозяйка выставляла тарелки с закусками и пыталась себя успокоить.
– Вера – это хорошо, жаль, что мне доступно только знание, – грустно ответил Директор.
– Тут зеркало ожило, – Оксана протянула Кощею ведьмино зеркало на ручке, – какой-то Ваня. Очень обрадовался, когда о вас услышал.
– Обо мне? – скептически спросил Кощей.
– Не уверена, что именно о вас, но он просил связаться, как только будет возможность, – отрапортовала девушка. Тем временем уже была ночь. Лес жутко завыл на разные голоса, в этой какофонии лейтмотивом пробивался женский плач. И это создавало очень тяжелую атмосферу, которая подавляла девушек.
– Идите-ка в дом, барышни, вам тут не место. Я скоро приду, – распорядился Директор.
В избе уютно горела свечка, было тепло и вкусно пахло травами. На печке сопел Кот, ушедший подумать о людской неблагодарности. Хозяйка тревожилась за Машу и не могла ни на чем сосредоточиться, поэтому Оксане пришлось самой заняться ночным чаем. Работа отвлекала ее от избытка мыслей и чувств, да и спать сегодня не придется, так что крепкий чай будет то что надо. Вошел Кощей:
– Ваня скоро прибудет сюда и привезет какого-то мальчишку. Наша команда растет.
– Ваня – это который Царевич? – поинтересовалась Хозяйка.
– Царевич, но обычно Дурак, – вполне серьезно ответил Кощей. – Как это переживет Серый – вот что меня занимает. Где он, интересно, застрял? След взял, наверно.
Разлили чай. И сначала молчали, думая каждый о своем. И вдруг Оксана спросила:
– Что такое жизнь? – и поставила в тупик взрослых.
– Я пока не знаю, – честно ответила Хозяйка. – Раньше думала, что жизнь – это семья, дети. Теперь не знаю. Мне хорошо, когда я могу быть полезна, но счастье ли это? Не знаю.
– Жизнь – это дело. Цель. Есть цель – живешь, нет – гниешь. Сама по себе цель не так уж важна, главное, чтобы она была. Иногда ставишь перед собой маленькие задачи: встать из постели, умыться, одеться – и даже тут встречаешь страшное сопротивление: все через себя, через не хочу, через зачем. Хорошо, когда есть большое сложное дело, тогда просто некогда бороться с мелочью, смахиваешь ее как пыль с рабочего стола.
– А когда приходит счастье? – заинтересовалась Хозяйка.
– Каждый день – счастье. Ложишься на короткий сон – и счастье, что столько сделал, столько успел, – мечтательно рассуждал Директор.
– Счастье в удовольствиях, – раздалось ленивое мурчание с печки. – Зачем жить, если вечный бой? Зачем себя любимого насиловать? Жизнь сама справляется, без моих усилий. Надо уметь получать удовольствие от всего обыденного: еды, сна, прогулки, тишины, беседы – от всего, и будет тебе счастье.
– Не будет мне счастья, – кинула Оксана, ушла за печку и принялась греметь посудой, давая понять, что ей никто сейчас не нужен. Кот же слез и сел за стол. Они начали спорить и рассуждать о счастье. О том, чего не бывает, спорить можно долго, до самого рассвета.
Глава 35. Очищение
Утро началось опять с суеты. Вернулись Волк и Маша. Сонная поутру девочка получила строгий выговор от Кощея, подзатыльник от Оксаны, а во время завтрака была съедена долгим нравоучением о правильном поведении воспитанного ребенка в незнакомом месте от Хозяйки. Пришла Яга – Машу она демонстративно проигнорировала. Тот-кого-нет исподтишка сунул ей маленькое мороженое. Наказание для нее за всю ночь не придумали. Так что она легко отделалась. Только Кот подошел к ней, пока все были заняты делами, и тихонько промурчал: «Еще раз такое выкинешь – горло перегрызу». На какой-то миг Машу перестало радовать мороженое. Миг – это очень коротко, как детская обида.
Все позавтракали. Оксана, Хозяйка и Яга ушли отдыхать в Избу, там же маялась Маша, помещенная под домашний арест. Волк улегся на крыльцо, подперев дверь.
Кощей взял расписной сундучок и пошел в здание.
– Двое из ларца,одинаковых с лица, покажитесь, проявитесь, моей воле подчинитесь, – и хлопнул в ладоши.
– Что надо, хозяин? – около ларца возникли два дюжих молодца, увидели Кощея и переглянулись. – А Яга где?
– Спит Яга. Я вам не мил? – ерничал Кощей.
– Да чего уж тут милого? К душегубству не склоняй, не будем, хоть режь.
– Отстали вы от жизни. Я полностью сменил стратегию поведения, – Директор забавлялся.
– Чего сменил? – недоуменно переглядывались близнецы.
– Не за тем звал. Надо тут прибраться, мусор убрать, железные койки, каталки, столы – все убрать. Стены вычистить. Сроку вам 3 часа. Начальник над вами тот-кого-нет, – и ушел в правую дверь, где находилось зеркальное отражение столовой..
Когда-то там планировалась библиотека и читальный зал. Сейчас сиротливые деревья аркады остались бледной тенью прошлого. Он уверено прошел мимо них к дальней стене, по пути раскидывая взглядом истлевшую казенную мебель. Остановился у последней колонны, взлетел вдоль нее и нащупал маленькую ямку, нажал и опустился на пол. С большим волнением он ждал, сработает ли старый механизм. Механизм помедлил, признавая создателя, и заскрипел, как старый сторож ночью на подвыпившего начальника. В середине стены посыпалась штукатурка, и в густом тумане пыли возник узкий проем в вязкую темноту. Директор встал напротив, не решаясь войти. Там была самая большая его драгоценность. Что сделало время? А вдруг туда добрались временщики? Или охотники за древностями?
– Так и будете топтаться, патрон? – Кот неслышно подошел и теперь сидел рядом, смотря в проем.
– Видел, что они сделали с Дубом? … Я не знал, прости… – Директор не планировал обманывать Баюна. Несмотря на видимую мягкость, Кот был опасен даже для него.
– Я знал. Я видел, как это происходило. Все, что происходит в стране, отражается на дереве, все, что делают с деревом, отражается на стране. Я все видел, – глухо сказал Баюн, заталкивая многолетнюю боль назад в неизведанную кошачью натуру.
– Как ты выдержал? – патрон понимал его.
– А я и не выдержал. Жил почти сто лет как животное. Лазил по помойкам, ел с пола и даже с рук, играл фантиком на потеху публике. Очухался лет семь-восемь назад и ужаснулся, – Кот посмотрел на Кощея, а тот не смотрел в его сторону, он не мог оторвать глаз от танца пылинок в солнечном луче на фоне темного провала. – Я рад, что ты меня нашел, патрон, спасибо.
Кощей не услышал благодарности, но Кот все равно был ему благодарен.
– Ну что ж, пора, – и Директор смело вошел в темноту, зажигая синий огонек на ладони, который давал неверный свет на пару метров вокруг. Баюн не отставал. Потолок и стены тонули в темноте. Кот чувствовал, что помещение было огромным. Больше, чем могло бы поместиться в этом здании, а может, даже больше самого здания. И несмотря на то, что пол был каменным, эхо их шагов молчало, как будто обиделось. Воздух пах пылью, кожей, бумагой и деревом. Через шаг стало понятно почему. Свет выловил уходящие в бесконечность стеллажи книг, свитков, альбомов, связок. Они куда-то шли и останавливались, опять шли. Иногда Директор улетал высоко, оставляя кота в кромешной темноте, и свет касался потолка. Кощей книги нюхал, трогал, даже пробовал на язык. Наконец-то они вышли на круглую площадку, свободную от стеллажей. Там стояли несколько кресел и низенький столик. Кощей зажег найденную тут же лампу. И Кот оценил величие библиотеки. Стеллажи частыми лучами бесконечно разбегались во тьму. Древний уселся в кресло, на его лице читалось умиротворение.
– Вот так выглядит мой рай, – он развел руками, указывая на свою коллекцию, – это самая большая библиотека древностей и редких книг в мире.
– Патрон, Вы все это прочли? – Кот был совершенно ошарашен. Сам он тоже любил почитать, но что бы ТАК! Это нет, никогда.
– В моем возрасте это вполне возможно, – он искоса рассматривал товарища, у которого от удивления разъехались уши. – Ты такой смешной, – он хмыкнул,сдерживая смех, – я только к концу 19 века все это каталогизировал, – но Баюн даже не улыбнулся, он присматривался к патрону.
– Мастер, я должен заметить, что у Вас всегда было изысканное чувство юмора.
– Я тоже так считаю, – нескромно согласился Кощей.
– Но никогда раньше вы не смеялись, даже над более удачными шутками, – Кот не отрывал взгляда от Директора. Злодей нахмурился и отвернулся.
– Со мной все в порядке, – он вскочил и нырнул между стеллажей, зажигая свой синий огонек.
Когда товарищи пулей вылетели из тишины библиотеки, словно убегали от пожара, по ним ударил страшный грохот из вестибюля. По камням скрежетала груда металла. И действительно, из двери стало видно, как гора поломанных железных столов, лавок, каталок и прочего медицинского инвентаря возилась по полу. То к двери на улицу,выталкиваемая добрыми молодцами, то обратно, заталкиваемая неизвестно кем.
– Это что за тяни-толкай?! – закричал Директор. – Вам заняться нечем?!
– А мы тут ни при чем, там вон, – и братья синхронно указали в проем уличной двери. Но за высокой кучей лома никого видно не было. Куча опять начала медленно теснить молодцев, они снова уперлись в нее, и скрипучая возня продолжилась.
– Черт бы вас всех побрал! – закричал Кощей. На улице грохотнуло.
–Тише, патрон, тише, а то ваш знакомец воспримет это как личную просьбу. Что же с нами будет? – Кот пристально всматривался в железную громаду и что-то себе понимал. – Доставите всем кучу неприятностей, черт притащит в ад невинные души, да и мы намаемся, пока разберутся… – и, ничего не объясняя, пошел к месту, от которого происходило сопротивление новому порядку. Скрип прекратился.
– Это Домовой, патрон. Вы же хотели Домового. Идите сюда.
– Откуда здесь Домовой? – пробурчал Директор и направился к Коту, пробираясь через завалы рассыпающейся кучи.
Там стоял насупившийся мужичок с голым лицом, лохматый, косящий на один глаз, в жилете мехом наружу и шевелил пальцами грязных босых ног.
– Хулиганим? – доброжелательно пожурил его Директор. – Препятствуем?
Мужичонка опустил глаза и стал наблюдать за танцем пальцев ног. Это для него было куда более увлекательно, чем дискуссия с великим волшебником.
– Саботируем решения руководства? – не сдавался Директор. В ответ Домовой согласно вздохнул.
– Что же прикажешь с тобой делать? – терпение Злодея, и раньше невеликое, а теперь и вовсе истрепанное, начало стремительно таять. Это почувствовали все и мгновенно пропали. Только Кот остался ждать развития событий. Неожиданное препятствие порядку только передернуло плечами.
– Добро разбазаривать не дам. Годные вещи пригодятся еще. Понаехали, звали вас, что ли? Дом побеспокоили, наобещали всяко наивному, а сами опять нагадють и убегуть… Не дам, – тихонько, обращаясь к своим ногам, ворчал Домовой.
– Так, – Кощей начал поднимать руку, чтобы убрать упрямца насовсем. Кот вскинулся на задние лапы и удержал патрона от необдуманного поступка.
– Идите, шеф, я с ним переговорю. Объявите молодцам шабАш, – коты всегда находили общий язык с домовыми. Занесенная для удара рука опустилась.
– Да делай, что хочешь, – устало сказал Директор и пошел на площадь.
Глава 36. Остались одни
Что уж там сказал Домовому Баюн неизвестно, только он вышел через пятнадцать минут. А за ним на крыльцо начала вываливаться груда. Казалось, что Дом тошнит. Здание очищалось, с крыльца и площади мусор пропадал в неизвестном направлении. Но добрые молодцы были счастливы и, переглядываясь, похлопывали себя по карманам.
Кощей между тем зашел в Избу и вышел оттуда с Хозяйкой. Они спешно пошли в Дом. Освобожденная из заключения Маша бегала вокруг Избы, взвизгивала от восторга и ловила руками солнечные лучики. Волк старался не сводить с нее глаз, и скоро голова у него закружилась, он лег, зажмурился и положился на слух.
Из Избы вышел Кот, держа в зубах дудочку с запаянными концами, и тоже направился в здание. Топ-топ-топ-топ вдруг прекратилось, Волк подождал и открыл глаза, Маши не было.
Серый вскочил и кинулся вокруг избы, принюхиваясь к следам. Маши не было. Он поднял голову, чтобы взвыть, но тут увидел, как девочка крадется за Котом. Волк поплелся за ними.
Когда они так же гуськом вошли в вестибюль, Маша и Волк остановились на пороге, пораженные пыльной красотой, а Кот подошел к Домовому. Тот сидел и увлеченно играл с пальцами на ногах, что-то им бормотал, иногда сердился. Сверху спускались Кощей и Хозяйка, обсуждая дела, и очевидно были на одной волне. Кот аккуратно положил дудочку на пол:
– Патрон, Вы уверены, что ему можно доверить инструмент?
– Конечно, не уверен, но выбора у нас нет. Сами мы не успеем, придется рискнуть, – голос Директора был твердым, но он сомневался в своем решении.
– Ваше слово, ваш и ответ, – Кот лапой толкнул дудочку Домовому. Тот, до сих пор не обращавший ни на кого внимания, вцепился глазами в дудочку, но тронуть не посмел. Хозяйка спустилась к нему, присела на корточки, взяла инструмент и с улыбкой подала мужичку, который забыл дышать.
– Это тебе от нас. Это подарок.
– Мне? Подарок? Насовсем? – он посмотрел ей в глаза, не веря своему счастью, ему еще никогда не делали подарков. Он выбрал этот дом за красоту. Думал, скоро придут хозяева и так обрадуются, что все в полном порядке. Но пришли чужие, и, как бы он не сопротивлялся, они разрушали дом. Это сводило его с ума. Спасался он только тем, что помогал больным: то сестру разбудит, когда плохо, то хлеба принесет, то ногу лютому санитару сломает. Но это были крохи. А полное одиночество совсем лишило его ума.
Она ему все также добродушно улыбалась. Он нерешительно и очень бережно взял дудочку в свои грязные руки, а потом прижал к груди как самое дорогое. Он не сводил глаз с молодой, самой красивой Хозяйки.
– Можно я сыграю?
Она кивнула. И он встал, повертел головой, рассматривая собравшихся, словно впервые видел. Оторвал от груди дорогой подарок, поцеловал, неопрятным ногтем выковырял пробки и приложил к губам. Раздалась простая минорная мелодия. Дрогнули драгоценные стекла на лестнице и полетели к проему, постепенно заполняя его, сколы стен и колонн зарастали, казенные двери вырывались и вместе с косяками вышвыривались за порог, пропала пыль, веселыми солнечными зайчиками заблестели латунные поручни, решетки перил очистились от ржавчины. Судя по стукам и скрежету, перемены происходили во всем Доме. Старый пленник умывался и прихорашивался, его ждала свобода и родные, любящие его люди. Они оденут его фасад, починят крышу, наполнят красивой мебелью и смыслом. Теперь он наконец-то будет счастлив. Дудочка Домового пела о нечаянно сбывшихся надеждах пронзительно и горько.
– Смотрите, смотрите!!! – закричала Маша. Там, за цветным витражом, происходило настоящее чудо: снизу поднимались стекла и стеклышки – алмазный поток. Они ловили яркие полуденные лучи и щедро рассыпали их во все стороны. Через восстановленный витраж казалось, что вверх летят разноцветные звезды и поют. Мелодия дудочки затихла, с ней исчез и мужичонка.
– Ну вот, а я не спросила, что он любит на ужин, – вздохнула Хозяйка, придя в себя.
– Сомневаюсь, что он будет с нами ужинать, – ответил Директор.
– Молоко ему в кухне оставьте, сударыня, и мякишь, – муркнул Кот, проходя мимо нее к выходу.
Серый Волк и Маша так и остались смотреть красоту, пока остальные выходили, обсуждая что-то совсем не такое важное. Вскоре Хозяйка и Директор улетели в город, оставив за старшую Ягу. Стало тихо.
Глава 37. Гостья
Пока все любовались возрождением их нового дома, Оксана пошла в заросший сад, нашла там обломок каменной скамейки, где и осталась подумать. Сняла дурацкий тюрбан. На плечи ей упали уже изрядно подросшие волосы и радостно засветились, ловя солнечный свет – она хорошо питалась. Ей хотелось побыть одной. Было бы лучше поговорить с кем-нибудь, но кто ее мог бы понять? Никто. Даже Кощей, хоть и был мертвым и вампиром, тоже не понял бы ее. Он так давно в этом состоянии, что уже не помнит, чего когда-то лишился. А ей нужно делать выбор. В голове была каша из страха, лени, любопытства, гордыни, комплексов – все это рождало неуверенность в любом решении. Она еще была слишком юная, чтобы уметь слушать интуицию, но уже достаточно взрослая, чтобы ответственность перестала быть абстракцией. Она тонула в противоборствующих аргументах, которые с удовольствием выдавал ее мозг. Сад уже готовился к осени. Листья по краям пожелтели, трава была низкой и кое-где сухой. В траве шныряли ящерки, бесстыдно нарушая ее уединение. Они хотели поймать последнее летнее тепло и бесстрашно забирались на камень рядом с девушкой. Их хаотичный танец, наполненный пластичными перебежками и замираниями в самых неожиданных позах, отвлек ее от шума мыслей. Довольно скоро она обратила внимание: их было слишком много даже для таких глухих мест, они словно стекались к ней. Не успела она встревожиться, как за спиной раздался чужой, низкий, холодный голос:
– Не бойся, это моя свита.
Оксана замерла, не решаясь повернуться.
– Тебе не одиноко? – снова раздалось за спиной. Было ли ей одиноко? Сейчас ей казалось, что иначе никогда и не было. –Я посижу с тобой? – рядом кто-то присел. Оксана не шелохнулась, но увидела краешек зеленого с черными разводами платья. – Что ж ты не здороваешься и даже не взглянешь на меня, боишься? – голос нельзя было назвать ласковым, но он старался быть доброжелательным.
– Мне не стоит бояться? – девушка просчитывала усталым от сомнений мозгом варианты. Она подняла глаза на непрошеную гостью. Рядом с ней сидела высокая молодая женщина, красивая, сильная, с тяжелой черной косой. Одета она была в старомодное длинное платье, закрывающее грудь, шею и руки. В такую жару это выглядело странно. От нее неопределимо пахло неживым. Скамья начала остывать.
– Стоит, ты права, – усмехнулась женщина и уставилась агатами глаз в синеву Оксаниных колодцев. Все мы знаем, что бывает с камнем, который угодил в колодец. Женщина была опытным и сильным пловцом, она вовремя выскочила из ледяной воды, но больше в глаза беловолосой девушки не смотрела. – Передай Кощею, чтобы убирался, а то разбужу его брата. Так и передай.
– А вы побаиваетесь Кощея? – теперь Оксана не спускала глаз с гостьи. И та сидела под этим взглядом как пригвожденная.
– Он же мертвый, что ему сделаешь? А вот ты еще живая, поэтому отпусти, не доводи до греха, – она сидела как каменное изваяние, прекрасное и неживое.
– Вы тоже мертвая. И как вам? – наконец-то она задала вопрос, который не осмеливалась задать Директору.
– Мне… обыкновенно, не так уж плохо, как тебе кажется, спокойно и нет сомнений, – слукавила собеседница, – так что тебе даже понравится, – гостья словно подслушала мысли девушки, выбив ее на миг из колеи. Этого хватило, чтобы та вскочила и спешно пошла в лес, где пропала, как будто ее и не было. В голове возникло: «И сроку вам»… – Оксана не поняла сколько сроку.
– Вот и поговорили… – она тоже встала и пошла к избе, заматывая на голове привычный платок. Сомнения могли бы остаться лежать на сломанной скамейке и таять на осеннем солнце, но она забрала их с собой.
Когда она вернулась на площадь, Кощей и Хозяйка уже отбыли. Яга пила чай на улице в глубокой задумчивости. Кот лежал тут же грелся. Он один обратил внимание на ее возвращение. Баюн вообще был внимательным, хоть и создавал впечатление легкомысленного существа, поэтому тревогу Оксаны он заметил и, когда та ушла в избу, он направился за ней.
– Знаете ли Вы, сударыня, – начал он с порога, – чем отличаются коты от собак?
Оксана промолчала,
– Коты заботятся только о себе, даже когда работают на общее дело. И хотя я не вполне кот, это качество во мне развито как никакое другое, – он сделал паузу, ожидая отклика, но надежды не оправдались. – Что ж, откровенность за откровенность. Я признался вам в своей природе, а вы признайтесь, что или кто Вас так встревожил.
– Я не просила Вас об этом, – только и был ответ.
– Прекрати ломаться, девочка, дело серьезное, рассказывай, – Кот стал непривычно жёсток. Оксана оробела и рассказала о встрече в саду.
– И что же Вы вынесли из этой встречи? – к Коту вернулась его обманчивая мягкость. Оксана села на табурет, опустила глаза и сложила руки на коленях как прилежная ученица.
– Мы все в опасности, нас здесь не ждали и не желают видеть, – и, помедлив, прошептала: – Я хочу жить.
– Начну с последнего: ты,моя хорошая, будешь жить. Потому что, как справедливо сказала Яга, родиться и умереть можно только по своему желанию. А будет ли биться твое сердце, как показывают последние события, не так уже важно.
– Какие события? – перебила его Оксана.
– Это тебя не касается, – он подумал и продолжил. – Теперь о деле. Пока патрон не прибудет, никому рассказывать не надо. Сделать все равно ничего не смогут, а суеты будет много. Так что молчи. Это не совет.
– Я поняла, не совсем же дура, – уже в привычной манере ответила она.
– Как будет удобный случай, надо обыскать здание, думаю, там ответ, – строил планы Баюн.
– А кто брат Кощея? И почему страшно, если он проснется? – любопытство взяло верх над гордыней.
– Кто его брат – тебе знать не полагается, тем более их двое. А вот проснуться может только один, потому что второго Георгий Победоносец как бы убил…
– А как это «как бы убил»? – на пороге избы стояла Маша. Волка не было видно, видать, отстал.
– Скажи, деточка, есть ли на Земле место, где можно от тебя спрятаться? – невежливо поинтересовался Кот. Маша на секунду задумалась, подняв глаза к низкому потолку:
– Наверно, нет, – честно ответила она. Оксана не сдержалась и прыснула в ладошку.
– А действительно, как это «как бы»? – Оксане тоже было интересно, но уже по своим мотивам.
– Никто не видел трупа, – коротко ответил Кот и вышел из избы, оставив недоумевающих девушек строить догадки.
Глава 38. Кот
Бывает необходимо остаться одному, но ему теперь это редко удавалось. Пришла пора подумать, успокоить рой мыслей, найти заводилу тревоги и удушить. На улице Яга и Волк безмолвно беседовали, он незамеченным прошмыгнул мимо. Вошел в пустой вестибюль и сел в середину золотой звезды рассматривать витраж, который раскрашивал все пространство и даже воздух немыслимыми цветами. Баюн читал изображение как книгу, он ничего не понимал в изобразительном искусстве, но былины и прочий фольклор придумал сам, поэтому витраж был заполнен смыслами. Прозрачная картина была встроена в большой панорамный проем, выходивший в мертвый зимний сад. Внизу изображения был луг, в который врастали мощные корни дерева жизни. В дереве Кот узнал свой дуб. Над уровнем луга поднимался мощный ствол, его кора, выложенная желтыми, темно- и светло-коричневыми стеклышками, казалась живой, мастер смог передать объем и силу древнего растения.
С двух сторон от ствола, продолжая тему лестничных перил, на фоне голубого неба стояли рогатая олениха, олицетворяющая Макошь – покровительницу женского плодородия, и волк – покровитель мужской охоты и силы. Оба они символизировали мир людей. Над ними простиралась богатая крона, собранная из стеклянных листочков с вкраплениями желудей. Листочки были все разные: и по форме, и по оттенку. Можно было часами рассматривать только эту массу: тут был и весенний зеленый, и темный, почти черный, и изумрудный, и оливковый, и шартрез, и горчичный, и яркий лайм, и аспарагус, и лесной, и еще, и еще... Они были так искусно подобраны, что стоило пошевелиться, как листочки начинали трепетать, словно от легкого ветерка. На кроне, как в гнезде, лежало большое яйцо из белого матового с разводами стекла, посередине светился прозрачный, идеально круглый, яркий зрачок желтка. Горизонтально, поперек желтка, лежала игла, ее нити, скручиваясь спиралью, собирались в остром конце яйца. При наличии фантазии можно было увидеть, что в кроне лежит странный глаз, пристально взирающий на пришельцев.
Над яйцом, расправив крылья, то ли охраняя, то ли взлетая, сидел Огромный ворон, собранный из серых и черных прозрачных и матовых стеклышек так, что перья напоминали кольчугу или доспех. Глаза ворона были разные: один белый, другой зеленый.
Все это увидели бы люди. Кот же увидел следующее. Дом строился под чутким руководством и, возможно, по проекту Кощея. Никаких оккультистов бы сюда не пустили. Истинные цели постройки туманны, но уже тогда Кощей задумывал учебное заведение. Готовить он тут хотел патронов. То есть элиту человеческого общества с особыми способностями. Кот хмыкнул себе в усы: «А у костлявого есть свой город Солнца, какой же он идеалист все же…» – и начал подниматься по ступеням.
На разноцветной площадке с витражом он подумал, выбирая лестницу, и отправился по мужской. Стая хищников привела его на третий уровень. Там был квадратный холл, такой же, как вестибюль. Потолки были ниже, и от этого помещение напоминало гостиную. Сюда же поднимались оленихи, так что муки выбора были напрасными. Со стороны фасада свет проникал через четыре разномастных окошка и стеклянные двери балкона, а из сада – через три круглых отверстия, так что здесь было светло. По бокам, как раскинутые руки, расходились темные коридоры. Кот пошел налево, уже не задумываясь. Со стороны сада были нарезаны одинаковые кельи в одно окно, света из него хватало на комнатку, но в коридоре был полумрак. Когда двери установят, там будет непроглядная темень. Кот решил пройти круг и прошел, не обнаружив ничего выдающегося. Только посередине была винтовая лестница, ведущая вниз, перила которой изображали поток водоворота, против потока поднимались рыбы – сразу пришла на ум японская легенда о карпах кои. Это создавало довольно жуткое ощущение. Баюн воду не очень уважал, предпочитал вино, а плаванье было совсем не его. Но любопытство, которое погубило не одну кошку, толкнуло его в омут. Он оказался на втором ярусе. Там было светлее и просторней благодаря аркаде. Но коридоры были все также темны, и свет туда проникал из аудиторий разного размера и назначения. От площадки, куда спускался омут лестницы, вниз на первый уровень шли еще два спуска, не такие причудливые. Решетки перил здесь были украшены растительным орнаментом все в том же стиле арт-нуво. Лестницы приводили в сад, открываясь с двух сторон от странной пустой ниши. Кот заметил и почему-то запомнил, что чем ниже он спускался, тем теплее становилось. Сначала он грешил на сквозняки, которые обеспечивали свежим воздухом комнатки и аудитории, но, спустившись, он понял, что ошибся. Тут тоже были сквозняки, но внизу они напоминали теплый бриз, только сухой. Это было временно: когда бассейн наполнят, в саду будут тропики.
Он осмотрел все, но никак не мог поднять глаза на огрызок дуба. Ему было невыносимо трудно встретиться с реальностью еще раз воочию. Он смалодушничал и кинулся назад, стараясь сбежать от правды, которую знал. Правда не гналась за ним, она терпеливо ждала при любом выходе.
Когда Кот вернулся на площадь, Волк с Ягой стояли у кромки площади и весело общались с Лешим. Слов не было, но они смеялись и энергично жестикулировали. Кот Лешего недолюбливал. Леший был дикий и прямой, чуждый всему искусственному, а кот любил комфорт и цивилизацию, они не могли найти точек соприкосновения. Это не мешало им оказывать друг другу небольшие услуги при необходимости, но приятелями они не были и даже знакомцами назывались с трудом. Поэтому на взгляд Лешего он ответил кивком и пошел к девицам.
Девочки всегда такие девочки, они расстелили половичок, выставили на него блюдо с яблоками и устроились загорать, тихонько щебеча. Когда он подошел, чириканье прекратилось.
– Ну и как, тебе понравилось внутри? Все изучил? – начала разговор Оксана.
– Да, занятная конструкция, в случае пожара шансов выбраться почти нет.
–А витраж Вам понравился? – Маше не терпелось поделиться впечатлениями.
– Очень занятный. Тебе понравился? – Кот готов был выслушивать восторги.
– Нет. Так не бывает, – Маша нахмурилась.
– Как не бывает? – удивился Кот.
– Так… идеально. Не бывает.
– Может, это чья-то мечта?
– Дурацкая мечта. Вот мы такие сильные придем и всех спасем. Нельзя никого спасти.
– Ну как же нельзя? – Кот растерялся. – Вы Хозяйку спасли.
– Помочь можно, спасти нельзя, – ответила она. – Каждый делает свой выбор сам.
– Откуда ты знаешь, девочка? – Кота раздражала самоуверенность малолетки. Она не ответила. Баюн переглянулся с Оксаной, но та только пожала плечами.
– Знаю, – Маша встала и ушла к Волку и Яге.
Те обсуждали с Лешим очистку сада от лесных растений. Они пришли к тому, что он уведет деревья за границу школы ночью. И с утра начнут восстанавливать ограду. Молодцы топтались тут же. Они ныли, что времени мало, что это эксплуатация, и костерили отсутствующего здесь Кощея. Яга посмеивалась над ними. Но Маша чувствовала, что старая ведьма не в покое.
Яга действительно была не совсем тут. Все эти дела, шутки и хлопоты были суррогатом смысла, заполняющим в ней дыру от основополагающего, когда-то важного, но теперь сгнившего и выпавшего. В ее душе осталась заросшая яма, когда-то наполненная зловонным гноем мести. Она долго расковыривала эту язву, не давая зажить, но та все равно зажила и оставила после себя глубокий след. Этот след напоминал ведьме о ее глупости и оттого беспокоил больше. Месть так долго была ее целью, вокруг которой строилась вся ее жизнь, все ее устремления. Когда высохший гной вывалился, оказалось, что на него опирались многие бытовые желания, потребности, мотивы. Душа ее была здорова, но система координат потеряна, шаблоны поведения разорваны, все потеряло смысл, она как личность почти пропала. Когда тебе уже две тысячи лет, сложно начинать все сначала, подступала апатия. Поэтому она с удовольствием занималась делами, только чтобы не говорить и не думать о том, что было важно. Русское «авось, само рассосется» спасало ее от отчаянья.
После отъезда Директора наступил традиционныйрасслабон. Все двигались медленно, лениво, почти не говорили друг с другом. Волк выгуливал Машу, но даже она была тиха и задумчива. Яга разбиралась с бассейном в Доме, Кот и Оксана грелись на солнышке. Так и прошел день. Яга вечером ушла, Волк тоже. Кота заперли с девицами в Избе. Они его доставали вопросами и построенными теориями о доме. В итоге Баюн замурлыкал песнь и усыпил детей. За стенами творился Армагеддон: шум, треск, хруст. На фоне плача и причитаний нечисти деревья вылезали из земли и уходили с насиженных мест, подгоняемые рыком Лешего, от которого в жилах стыла кровь.
– Вот нежить разозлиться,– с этими словами Кот закрыл глаза.
Утро началось с грохота опустившегося контейнера. В окно избы было видно, что рассвет привел Хозяйку с покупками. Шопинг удался. Яга задерживалась.
Ведьма вышла из тумана и шла по бывшему саду как по минному полю, где взорвались все мины разом. Проще было вырубить сад и посадить заново, но вырубку Леший не простил бы. Теперь неприкрытый деревьями Дом открыл свою сущность. То была печь, теперь отштукатуренная и побеленная, с трубой, из которой уже явно шел дымок. Она даже застыла от мысли, что Кощей все предусмотрел еще тогда, сто лет назад, и создал место для перепекания детей.
– Сукин сын, – только буркнула она и пошла выпускать пленников. Сегодня было много дел. Надо было увести Избу к Лешему(на территории, где будет неуправляемая орава, ей было нечего делать), помочь Хозяйке расставить мебель, решить кучу скучных бытовых проблем. Завтра к вечеру прибудет Кощей с первой партией учеников. Она была не уверена, что справится. Но выбора уже не было. Только Кот умеет возвращаться назад и убегать вперед. Она же, как все остальные, имела только один шанс, а когда выбор сделан, жизнь, как поезд, бежит без права на поворот.
Глава 39. Пора
Взрослые долго объясняли Гоге, зачем ему в школу. Мальчик, никогда не покидавший мать, залил дом своей паникой. Пришлось выйти на улицу. Мать не выдержала и отступила: ей было больнее, чем сыну. А мужчины чувствовали себя хирургами, разрывающими сиамских близнецов. Она уже не воспринимала аргументов и отказывалась от ранее принятого решения. Всегда спокойный и радостный дом наполнился непривычным дымом тревог, волнений и непоследовательности. В итоге женщину отправили в дом. И у Гоги состоялся первый настоящий мужской разговор.
– Гога, хочешь, я скажу тебе, почему на самом деле ты должен уехать? – начал Иван, как посторонний. Мальчик сверлил его своими изумрудами из-под белой челки и молчал. – Ну, что же ты молчишь? Боишься узнать правду… Не думал, что ты трус.
– Не дави на него, – теперь и отцовское сердце бросилось на защиту ребенка, сметая редуты разума.
– Хоть ты не начинай, – жестко оборвал друга Иван. – Георгий, ответь мне!
– Я должен узнать, да? – мальчик опустил глаза.
– Да, должен, чтобы самому принять решение. Это будет твое первое мужское решение, за которое тебе придется отвечать всю жизнь,– Иван был не уверен, что мальчик понял его. И сердце разрывалось от непривычной родительской любви. Как было просто еще совсем недавно! Скажет отец: «Иди на край света, принеси мне молодильных яблочек – собрался и пошел». Никаких лишних переживаний. А теперь принято спрашивать детей. А как можно на ребенка вешать ответственность за свои решения? Слабое время – слабые люди, даже самые лучшие.
– Прости, папа, ты можешь уйти? Я хочу поговорить с Иваном один, – голос Гоги стал твердым и холодным как лед.
Что-то случилось с мальчиком за эту короткую паузу. Отец это сразу понял.
– Говори. Отец ушел.
– У тебя дар притягивать воду. Возможно, ты даже можешь им чуть-чуть управлять. Но тебе надо учиться. А пока ты убиваешь мать. Если ты останешься с ней, она не выживет, – Иван пытался поймать взгляд Гоги. Поймал. И увидел, как вода детских слез замерзла в колючий лед упрямого подросткового взгляда. Такой момент победы над своим страхом должен пережить каждый мальчик, чтобы обернуться из бесполого ребенка в нескладного подростка, заготовку мужчины. Раньше проводили ритуал инициации, теперь нет, поэтому и мужчин мало, а мальчиков много.
– Да, я поеду, –Георгий отсек свое детство, даже не зажмурившись. Повернулся и спокойно пошел в дом успокаивать родителей.
– Силен пацан, – Иван остался в осиротевшей беседке один, всеми ненавидимый и правый.
Пока семья собиралась, на него не обращали внимания, словно его и не было. Он понимал их. Он был причиной горя, разрушил их маленький хрупкий рай. Все это было правильно, разумно, но противно, как перезревшее яблоко. Когда уже собрались, было за полдень. И снова разгорелись жаркие споры: отправятся родители с ними или Иван с Гогой отбудут одни. Иван сдался. В портал они вступили вместе, держась за руки.
Лариса только и успела шумно вдохнуть, как они уже оказались в середине площади, вымощенной синей и желтой плиткой. Мимо пролетела деревянная кровать без дна, а за ней поспевал мешок и пара одинаковых подушек. Перед ними был чудной дом с гигантской трубой. Широко распахнутым парадным входом дом глотал летящие непрерывной вереницей вещи. На их прибытие никто не обратил внимания. Площадь была пуста. Только большой рыжий кот грелся на солнышке, лежа на мягком свертке, явно выхваченном из общего потока. Животное с любопытством рассматривало новеньких: как они жались друг к другу, как бледнели в шоке взрослые, как широко улыбался мальчик и вырывал мокрую ладошку из судорожно стиснутой отцовской руки.
– Так не бывает, – выдохнула потрясенная женщина. Мужчина стоял между вцепившейся в него женой, вырывающимся сыном и думал, как короток отцовский век. Он должен отдать своего мальчика неизвестно кому и неизвестно зачем, чтобы тот ушел навсегда. Все живое в нем протестовало, и только ум твердил о неизбежности и пользе.
Кот неспешно поднялся со своего ложа, зевнул и направился к ним.
– Баюн!!! – закричал Ваня и кинулся навстречу странному животному.
– Ванюша, мальчик мой, как ты здесь? – Кот определенно улыбался и был доволен встречей. Произнесенные животным слова и чеширская улыбка по-разному отразились на прибывших. Иван разулыбался еще шире и, присев, обнял Кота; женщина молча обмякла; а мальчик воспользовался моментом, наконец, освободившись от отцовской хватки, кинулся в дом, оставляя мокрые следы. Мужчина автоматически поддержал жену, но впервые в жизни ему отказал разум, он ничего не понимал и находился в бессильном ступоре. Он еще мог себе как-то объяснить Гогу с его водой, моментальную регенерацию друга. Но говорящего Кота он объяснить не мог. Мир, в котором он жил и который он понимал, больше не существовал. Занимаясь физикой всю жизнь, он знал, что люди мало знают о законах природы. Оказалось, люди ничего не знают, как караси о небе. Пока знакомцы обнимались, мужчина и женщина стояли, прижавшись, ища опоры друг в друге, одни среди этого пугающего хаоса, как Адам и Ева. Они тут были чужие и чувствовали это всем своим существом. От истерики спасал только тренированный ум ученого, ищущий и находящий закономерности даже там, где их не было. Наконец любопытство взяло верх, и они начали оглядываться по сторонам. Кот и Ваня смотрели на них со стороны, не подходили, давая им прийти в себя. Увидев признаки оживления, они приблизились, улыбаясь. Познакомились. Кот галантно ткнулся мордочкой в ручку даме, пощекотав усами, и она даже улыбнулась.
Когда прошел первый шок, состоялось знакомство. Гостям рассказали, с кем им еще придется встретиться, и Баюн повел их в Дом. Там все кипело, как улей: что-то взлетало и опускалось, пролетало мимо и грозило попасть. Они прошли в столовую. Помещение было не узнать. Наполненное дневным светом и свежим воздухом, оно стало легким, словно не опиралось на землю. Вместо уродливой металлической рухляди теперь здесь стоял странный стол, напоминающий букву пси греческого алфавита – Ψ.
– Очень точно, – вдруг подал голос Отец, рассматривая стол. – Волновая функция – это то, что может все объяснить.
–Не пытайся объяснить необъяснимое, оставь место Чуду, – улыбнулся Иван.
– Мне здесь нравится, – ни к кому не обращаясь, проговорила женщина. Они подошли к проемам аркады и посмотрели вниз на огромный пустой бассейн и пустой зимний сад. Там возилась Маша. С такой высоты невозможно было определить, что она делает. Она подняла голову и помахала им снизу. Они тоже ей замахали как старой знакомой. Девочка, ровесница Гоги, мирно ковырявшаяся в земле, совсем успокоила родителей.
– Она тоже будет тут учиться? – мать уже присматривалась к ней как будущему товарищу своего сына, который до сих пор был лишен общества сверстников. Но Кот не успел ответить. Со стороны лестницы-омута в бассейн потекла вода, а за ней выбежал взъерошенный Гога, увидел девочку и остановился как вкопанный. Девочка тоже резко вскинулась, почувствовав его появление. Какой-то миг они смотрели друг на друга в немом диалоге. Потом девичья рука полезла в карман, что-то достала и потянулась к мальчику с раскрытой ладонью. На ладони загорелся белый огонек, помедлил и поплыл на другую сторону. Дальше все произошло очень быстро. Бурлила и шумела вода, вырвавшаяся на волю, заполнила бассейн. Огонек, как метеорит, рванул к Гоге и ударил его в грудь. Тот пошатнулся, принимая свет в себя, разбежался и нырнул в воду. Мать ахнула. Вода в бассейне словно закипела, раскидывая брызги и насыщая воздух холодной влагой. Из воды начал подниматься хрустальный змей. Белая чешуя переливалась на солнце, словно радуга, вдоль хребта тянулся прозрачный голубоватый плавник с белоснежными лучами. Огромную морду украшали чуть розовые трепещущие ноздри, два прозрачных уса, изгибающихся причудливыми узорами, многочисленные костяные шипы, такие гладкие, что блестели, отражая свет. Голова венчалась двумя небольшими хрустальными рогами. Он поднимался в тумане водяных брызг, и солнце обнимало его радугами. Это было величественное чудо красоты. Поднявшись до уровня аркады, из которой на него смотрели напуганные люди, змей открыл огромные изумрудные глаза, уставился ими на женщину, и из его пасти, полной острых зубов, донеслось удивленное и напуганное: «Мама, что со мной?». И он упал в бассейн. Наступила тишина, и только мирное журчание воды звонкими колокольчиками возвещало о рождении дракона.
– Мальчик мой, – воскликнула мать и кинулась за ним, готовая прыгнуть с аркады. Иван и Отец едва успели удержать ее.
Они заглянули вниз и увидели, что хрустальный дракон, переливаясь всеми цветами радуги, в растерянности кружит по бассейну.
– Вот только молодого полубога нам тут не хватало, – раздался громкий раздосадованный голос за их спинами. Яга стояла совершенно спокойная, уперев руки в боки. Гости были насквозь мокрыми и немыми.
– Вот, я уже бегу, – сначала влетели слова, а за ними Хозяйка с высокой стопкой пушистых полотенец в руках, явно напуганная, но не потерявшая присутствие духа. Первым к ней подошел мокрый, сильно похудевший Кот. И она накинула на него полотенце.
– Я не планировал принимать душ, – сетовал он, – тем более холодный, – это сбило напряжение. Люди не могли прийти в себя, и Хозяйка сама подошла к ним.
Тут здание содрогнулось, и из-под земли раздался протяжный рык, заглушенный толщей горной породы, но от этого не менее страшный. В бассейне раздался всплеск, и хрустальный змей ответил звонким свистом. Все замерли и вопросительно посмотрели на Ягу, та только пожала плечами.
– А вот и братец, – сказал Кот и побежал вон из столовой.
Глава 40. Долгий день
Люди, так и не пришедшие в себя, шли за Хозяйкой, которая вела их к бассейну, рассказывала о быте будущих студентов. Она поглядывала на Ивана, ища поддержки, и он ей мягко улыбался в ответ. Яга чувствовала, что Хозяюшка слишком возбуждена, но не придавала этому значения, ее больше волновало, как Серый перенесет встречу с бывшим подопечным и как наивный Ваня перенесет встречу с Оксаной.
Путь маленькой делегации пролегал через уютную гостиную третьего яруса, которая несла отпечаток восточной руки Хозяйки: огромный красный ковер с желто-черным орнаментом покрывал пол; бесчисленные кресла, пуфы, диванчики и атаманки стояли, казалось, хаотично, образовывая круги и кружочки для общения; стены украшали абстрактные полотна, объединенные общей тайной – понять их было невозможно, но смотреть на них было приятно.В коридорах было темно: в комнаты поставили двери. Они шли, освещая себе путь на удивление легкими керосиновыми лампами. Одну из дверей Хозяйка открыла и показала убранство кельи. У стены стояла узкая деревянная кровать с тонким матрасом и комплектом постельного белья, у круглого окна без стекол стояли столик, табурет, маленькая тумбочка с тазом и кувшином для умывания, напротив кровати стоял скромный гардероб. Наконец, они спустились вниз. Пока они шли, красота интерьеров и простой быт обитателей погасили эмоции, к бассейну родители подошли уверенно, как и положено взрослым. Навстречу им из воды высунулась голова Змея и уткнулась в грудь матери, чуть было не уронив ее на пол. Мальчик хотел спрятаться, как раньше, и она обняла его, хотя теперь ее ладонь едва ли была больше одной его чешуйки. Она гладила его и тихо ворковала, утешая: «Мальчик мой, сладкий мой, ты моя радость, ты такой красивый, ты такой сильный, я тебя так люблю», – звук ее голоса успокаивал Дракона, он закрыл глаза. Хвост начал укорачиваться, шипы и рога пропали, и вот она уже обнимала своего сыночка, все так же гладя его, а тот обнял ее и прижался, спасаясь от упавшей на него реальности. Подошел Отец, накинул на сына полотенце и обнял их обоих. Пока они так стояли, переживая случившееся, Яга, Иван и Хозяйка пошли к Маше. Едва только они дошли, как громкий вой, переходящий в визг, раздался со стороны лестницы.
Серый еще в лесу услышал новый запах, мешавшийся с запахом чужаков, потом раздался страшный рев. Он кинулся искать Машу и нашел, а рядом с ней стоял Ваня, его Ваня. Иван бросился к нему, Серый кинулся навстречу, и все обиды и разочарования были забыты. Он видел, что Ванька жив, здоров и вполне счастлив, а большего Волку было и не надо. Они обнялись. Яга задумалась и машинально гладила по голове подошедшую Машу, а та с любопытством рассматривала происходящее и загадочно улыбалась. Хозяйка увидела, что все вокруг осветилось: тут был чистый белый свет родительской любви, золотой свет дружбы, да и она сама засветилась иначе – на смену обычному желтому свечению пришел оранжевый. Она знала, что это значит, и щеки ее покрыл румянец.
Когда все насладились моментом, пришла пора разговорам. Все вышли на площадь. Мальчишку собрались одеть в привычный «костюм ниндзя», чтобы не обгорел, но тут выяснилось: во-первых, жемчужины пропали, а во-вторых, солнце его больше не обжигает. Он наотрез отказался от крема, натянул шорты и сел на самый солнцепек, с вызовом глядя на окружающих. Машу усадили рядом. Предусмотрительный тот-кого-нет уже приготовил самовар и накрыл стол. Пока взрослые были поглощены беседой, дети с удовольствием уплетали печенье и конфеты.
– Теперь надо дождаться Директора, он ему объяснит, как удерживать разные лики. Он большой специалист, – говорила Яга тоном завуча с полувековым стажем. – Вы не волнуйтесь, у Георгия все получится.
– Он сможет вернуться к нам?- переживала Мать.
– Конечно, но не сейчас. Непонятно, что его толкает к превращению. Мы должны разобраться. Будет неловко, если он превратится посреди оживленной улицы. Думаю, к рождественским каникулам он уже будет себя контролировать достаточно, чтобы отправиться к вам в гости.
– Я себя чувствую сиротой, – горько усмехнулся Отец, – теперь он будет ездить к нам в гости.
– Все удачные дети рано или поздно начинают так делать, – пошутил Иван и глянул на Серого. Тот в ответ только неопределенно хмыкнул.
– Вы не боитесь керосиновых ламп? Все-таки дети. Вдруг пожар? – мать перебирала возможные угрозы
– Пожар тут будет кому устроить и без керосина, – Хозяйка видела пару будущих учеников, когда была с Кощеем. – Тем более в лампах нет горючего.
– А как же тогда... – мужчина не договорил, поняв глупость своего вопроса: тут действуют другие законы, если они есть. Разговоры не прекращались. Обсуждали форму – которой не будет, быт – который прост до аскетизма, педагогический состав – который поражал больше возрастом, чем компетенцией, и все то, что было интересно взрослым.
Маша и Гога говорили мало, после бурного знакомства наступила неловкая пауза, скрашиваемая только сладостями. Гога не мог оторвать глаз от девочки, такой непохожей на тех, что он видел по телевизору и в больницах, когда его обследовали. К вечеру ее золотистые волосы выбились из кос и, подсвеченные солнцем, казались нимбом. Она тихо, доброжелательно улыбалась, глядя на него без удивления и страха, которые преследовали его всю жизнь. Ее скромное платье казалось ему милым, а она – единственной.
Наконец проводили родителей и Ивана. Хозяйка забрала детей, умыла, силком накормила нормальным ужином и отправила спать в новые спальни. Гога лег в постель с уверенностью, что это был самый длинный, сложный и счастливый день в его жизни, суливший ему мир, полный чудес и приключений.
Несмотря на шум продолжающихся ремонтных работ, от усталости или благодаря травам Яги он крепко уснул, думая, что она где-то рядом тоже спит.
Глава 41. Братец
Кот пошел спешно обыскивать дом. Рык, приветствовавший рождение водного дракона, развеял все его сомнения. Кощеев братец не погиб более восьмисот лет назад. Он выжил и был здесь, под зданием. Вот откуда тепло, вот почему в здании нет печей. Вот зачем этот огромный бассейн – он отводил излишки тепла от горящего тела, погребенного здесь же. Кот спешно обыскивал помещение за помещением, внимательно изучая каждую трещинку, каждую вмятинку и каждый бугорок на полу, стенах, потолке. В логово должен быть вход. Баюн знал Кощея лучше всех, тот никогда не сжигал мосты, всегда оставлял выход. Пусть крысиная нора, но сообщение есть. Как бы ему помог Домовой, но тот как в воду канул и на зов не откликался. Что там в логове? Тюрьма, реанимация, хоспис. Кот не знал ответа. Но ждать Кощея было нельзя, если узник проснулся и вырвется, им несдобровать. На ходу просматривая варианты будущего, ему уже хотелось сбежать, и если не спастись, то хотя бы отсрочить гибель. Навстречу вышла Оксана.
– Все вниз, а ты наверх. Что случилось? – ее удивила спешка, такая нетипичная для Кота.
– Ох, девочка, лучше тебе не знать, – и попытался обойти девушку, но та не пустила.
– Это он? Тот, кого собиралась будить Медная девка? – быстро сообразила Оксана. Она сама думала об этом уже сутки, но цельного полотна у нее не выходило. Если рев ее только напугал, то торопящийся Кот вставил этот рев в картинку, и все стало понятно. – Расскажи мне, пожалуйста, – с мольбой просила она. Кот колебался. Рассказывать значит терять время, которого неизвестно сколько. Зато известно, что один он не справляется. Лучше синица в руках – решил он. – Ну слушай, – и начал рассказ:
– У Кощея есть два брата. Лед – погруженный в себя, равнодушный ум, способный по капле воды воссоздать океан со всеми обитателями, обладающий абсолютным влиянием на человеческую психику, не злой, не добрый, холодный. Он погружен в вечный сон, блуждая в своих измышлениях. Когда его будят и он видит, что угодно, то поглощает это и опять удаляется в изучение. Его зовут Вий. В принципе, безобидный и бесполезный, как все абсолютное. Но ведь и микроскопом можно убить. Второй брат – огонь Нави. Это другая крайность. Дракон, полный желаний, смятений, страстей и заурядного огня. Ни на чем не может сосредоточиться, даже остановиться – неуправляемый сумасброд. Ему предрекли, что он обретет покой, когда найдет себе равновесную пару. Вот он и воровал девиц как подорванный. А так он парень неплохой, хоть и опасный. Но кто без греха?
– А кто предсказал? – девушка тоже была бы не прочь узнать свою судьбу.
– Хех, – Кот невесело хмыкнул, – была раньше такая женская артель: Макошь, Доля и Недоля. Премилые были дамы, только капризные. Сейчас они не доступны, забудь.
– Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак… – Оксана подвела итог рассказу. – Директор наш средний, и так и сяк. Только умер, и мертвый по миру ходит зачем-то. Ни покоя ему не досталось, ни радостей, неприкаянный бродяга …
– Проклят он, вот и ходит, – нетерпеливо отозвался Кот. – Ну что, поняла, кого ищем?
– Поняла. Только когда найдем, что делать будем?
Кот не знал, что делать. Даже не мог предположить. Но узнать обстановку надо было. Ох уже это любопытство – погубит.
– Надо узнать, что с ним, и, если дело труба, надо эвакуироваться срочно, а больше делать ничего не надо. Кот объяснил, что искать, и они пошли сначала вместе. Потом Оксана направилась к опустевшему бассейну, а Баюн – дальше обыскивать верхние ярусы.
Вокруг бассейна ничего. Вода постепенно испарялась, превращая нижний ярус в тропики. Она вернулась к лестницам, еще раз осмотрела все – пусто. Собралась было уходить и поняла, что не обыскивала нишу. В нише стоял круглый пустой постамент, не менее трех метров высотой. «Наверно, там была скульптура прекрасного бога или богини, – подумала Оксана, – и оттуда он или она взирали на обитателей дома, следя за выполнением своих заветов». Признайтесь, каждый хоть раз в жизни хотел постоять на высоком постаменте и ощутить себя героем, того же хотелось и Оксане, тем более никто не увидел бы. Она запрыгнула туда, как запрыгивала на крыльцо Избы. Встала и представила себя великой, достойной памятника. Вдруг площадка под ее ногами дрогнула и начала опускаться внутрь постамента как в трубу. Девушка закричала, цепляясь за край, повисла, но не удержалась и больно упала, а площадка все набирала ход, как лифт, сорвавшийся с канатов. Оксана присела на корточки, зажмурилась и отдалась на волю судьбе. Говорила мне мама:«Ксюша, не лазай по люкам» – крутилось в голове, пока она летела вниз.
Падение замедлилось, площадка остановилась, и она выпала на горячие камни, оцарапавшись и больно ударившись головой. Было тихо, пахло горелым. Она открыла глаза, но разницы не заметила – темень была непроглядной, густой, обжигающей легкие. Где-то раздалось легкое шуршание гальки и тяжелый выдох. Все опять затихло. Она встала из-за камня, о который ударилась, и увидела, что воздух перед ней едва светится красным. Ее накрыла чужая боль и отчаянье. Оксана зажала рот руками, пресекая визг.
Глава 42. Яга
Волк, проводив Ваню, в этот раз не навсегда, улегся наслаждаться светлой грустью. Хозяйка занималась малышами. Яга осталась одна, впервые за много дней случилось спокойно подумать.
Она была довольна собой. Беседа с родителями получилась правильной. Откуда в ней взялась эта уверенность, этот твердый тон, эти успокаивающие интонации?! Гены отца-политика проснулись и так неожиданно пригодились. Память живой крови не стирается временем. Ведьма ощутила свое значение и небывалую в ее жизни ответственность за других. Это наполняло ее новыми смыслами, пока неопределенными, но органичными и вдохновляющими, связывающими ее с миром живых крепкими узами общего дела. Она улыбалась, апатия, грозившая ей еще недавно, отступила.
– Оксана здесь? – Баюн, непривычно серьезный, бежал к ней.
– Нет, – Яга очнулась от своих мыслей и забеспокоилась. – Где ты ее оставил? – Кот медлил. На тревожные интонации пришел Волк.
– Что случилось? Опять кто-то пропал? – Серый был готов всех приковать к себе, чтобы перестать наконец-то искать потеряшек.
– Мы были в Доме, искали кощеева брата, и Оксана пропала, – Кот прижал уши и опасливо переместился подальше от Волка.
– Какого брата?! – Яга нахмурилась. Ни один из родственников Кощея не внушал доверия. – Так, все сели. Кот, рассказывай коротко и максимально честно, – она была не настолько наивна, чтобы верить Коту. Он никогда не говорил всей правды, лишь бы не приврал для красного словца, и то хлеб. Но Кот сам был напуган не на шутку и неожиданно четко все рассказал.
– И похоже, она его нашла. Если Горыныч в коме, то не так уж страшно… Но если он очнулся, то мы ее больше не увидим, – резюмировал докладчик, лег и зажмурился, готовый принять любую кару. Не то чтобы он раскаивался, просто бежать было некуда. С одной стороны – ведьма, с другой – Волк.
– Когда это кончится? – Яга схватилась за голову.
Волк молча кинулся в дом. Он сразу нашел ее. Она сидела, сжавшись в комочек, за нелепым пустым постаментом. Ее лицо и руки украшали глубокие царапины и ожоги, вся она была в саже. Слезы текли по красивому лицу, мешая красное с черным. Волку стало жалко эту стеклянную девочку, твердую, холодную, пустую и такую хрупкую, мир был слишком жестким для нее. Подбежала Яга, заговорами, уговорами подняла ее на ноги и уняла немую истерику. Они уселись тут же на стулья, принесенные тем-кого-нет. Из складок передника ведьма достала склянку и дала выпить зелье Оксане. Через десять минут она уже могла говорить.
– Ему очень плохо, он совсем отчаялся. Он парализован, – Оксана начала с того, что ее действительно беспокоило. – Он хочет летать.
– Где он? – Коту было неинтересно, как себя чувствует Горыныч.
– Под зданием. Там пещера, там очень жарко, как в печке.
– Ты видела его? – спросила Яга.
– Нет. То есть я видела, как он светится красным. Он огромный, ему тесно, там как в клетке,– девушка всхлипнула и закрыла лицо руками. Стало понятно, что больше от нее ничего не добиться.
– Кощей всегда был чокнутый мерзавец! Как можно привезти нас сюда, привозить сюда детей? Надо срочно уходить, – Яга негодовала.
– Куда ты отсюда уйдешь? Вокруг тайга на сотни километров, нет даже заимки. Все не так просто, – спокойно ответил Кот. Он знал, что Кощей легко мог рискнуть их жизнями и жизнями детей ради собственных интересов, но рискнуть библиотекой он не мог. Раз его библиотека здесь, значит, опасности нет. Нужно сохранить статус-кво, и все будет нормально. Так что опасность исходит не от Горыныча, а от Каменной девки.
– Я не знал, что Горыныч жив, – растерянно подумал Волк.
– Никто не знал. Видимо, Георгий Победоносец его только ранил. А Кощей спрятал беспомощного брата до лучших времен, – пояснила ведьма.
– Не думал, что когда-нибудь скажу это, но Кощей открылся для меня с хорошей стороны. Он верный брат, мог бы бросить. Я ему теперь доверяю, – неожиданно для всех заявил Серый.
– Нельзя ему доверять. Он предаст. Ты, наивный, первый попадешь под замес! – Яга кричала, она знала, кто такой Горыныч и кто такой Кощей, ее опыт не допускал толкований об этой семейке.
– Кому нельзя доверять? – раздалось у них за спиной. И они синхронно повернули головы на голос.
Из аркады по воздуху спускался Кощей.
– Хозяюшка, – та как раз спускалась с лестницы, неся плед, – займитесь ребенком. – Оксану бил озноб. – Тот-кого-нет, подними Хозяйку и пациентку в комнату и оставайся с ними. А вы, сударыня, не смейте ее подпитывать, я вам запрещаю.
Хозяйка кивнула. Тело Оксаны, укутанное пледом, медленно поднялось, рядом летела Хозяйка. Кощей молчал, пока они не скрылись за аркадой. Только потом он повернулся к товарищам. Взгляд его был полон укора, и они почувствовали себя виноватыми перед ним непонятно за что.
– Теперь с вами, другимоя, – с горькой усмешкой обратился он к оставшимся. – Вы, видимо, не совсем понимаете серьезность положения, в котором мы оказались. Я вам все объясню.
– Ты лучше объясни, как Горыныч оказался под нами! – набросилась на него Яга с отчаяньем зверя, загнанного в угол.
– И это тоже объясню, – Кощей был пугающе холоден и спокоен. – Но сначала о важном. Все это, – он обвел рукой помещение, – задумывалось уже сто лет назад. Вы это и сами поняли.
– Я не понял… – простодушно перебил его Серый, но, взглянув на Директора, прикусил язык.
– Мне стало понятно, что зараза, которая губила Россию на протяжении всей ее истории, начала расползаться по миру. Мне стало ясно, что придет время, когда люди сами не справятся, и это время пришло. На данный момент 90 % населения мира поражено, в большей или меньшей степени. Все значимые очаги сопротивления подавлены. Только судьбы человечества, как вы догадываетесь, меня мало волнуют. Но последние пять лет зараза начала поражать чародеев, пока только слабых, но это только пока. Во власти нашлись люди, оценившие опасность, хотя они и сами поражены, но пока не потеряли разума. Они помогают собирать детей с сильным Даром по всей стране – Баюн в курсе, – Волк и Яга глянули на тихушника, но тот не смотрел на них, словно не замечал. – Из двухсот я еле выбрал 30 неинфицированных. Думаю, это многое вам объясняет, – он сделал паузу. Но вопросов не последовало. Все они давно чувствовали, что в мире творится неладное. Люди становились все беспомощней и тупее. Падал уровень образованности и любопытства. Все примитивнее становились потребности, все реже посещали вопросы и удивление. Стала часто встречаться необоснованная уверенность в себе, парадоксально мешавшаяся с чувством тревоги и агрессией. Они понимали.
– Теперь о моем Брате. Горыныч тут уже более восьмисот лет. Георгий Победоносец сломал свое копье в битве с ним, убить не убил, но острие было отравлено или заговорено, и оно осталось внутри моего злополучного родственника. Он впал в беспамятство. Я не мог его бросить: пока бы он сдох, полстраны оказалось в руинах, а я как-то прикипел к этой землице. С большим трудом я переправил его сюда. Хозяйка Медной Горы отворила ему пещеру в горной базальтовой породе: над ним десять метров камня, потом поземная река, потом еще пять метров земли и только потом фундамент дома. Вход он же выход только один, и в своем нынешнем виде он не вырвется, даже если захочет. Но дело в том, что он не захочет. Он в глубокой коме. Я не могу вытащить наконечник этого проклятого копья – он истечет кровью. В библиотеке есть книга или свиток, в котором есть рецепт или способ спасения. Но пока я не нашел, – устало, не ожидая участия, он обвел их взглядом. – Еще вопросы есть?
Уже в сумерках они втроем стояли напротив Кощея, а он как утес готов был принять на себя любой шторм, готов был ответить за каждый свой шаг и не только перед ними.
Больше его никто не спрашивал, но он знал, что слышит в их головах.
Волк молча пошел на Кощея, вскинулся на задние лапы и сильно ударил лапой по плечу, ясно, чтобы все поняли, передал: «Я с тобой, Директор, веди» – и неспешно пошел на выход, больше не обернувшись.
Кот ничего не сказал, он хмыкнул, довольный тем, что патрон смог объясниться и удержать себя в руках.
Яга осталась с ним одна. Все объяснения были понятны и справедливы. Но укорененное недоверие не рассеялось, ей нечего было ему сказать, но и уйти просто так она не могла.
– Ты нас всех провел, – то ли обвиняя, то ли восхищаясь, сказала она, лишь бы только тишина не оставила их наедине.
– Да, – коротко ответил Директор.
– Сколько еще сюрпризов ты приготовил?
– Все, которые найдут ваши любопытные носы...
– Что мне делать? – она решилась взглянуть ему в глаза. Они были совсем как человеческие, такие же, как раньше.
– Оставайся, – стараясь не вложить второй смысл, ответил он.
Она судорожно вздохнула, подошла к нему и тоже похлопала по плечу.
– Останусь, куда ж я теперь денусь, – и ушла.
Вода в бассейне журчала свою вечную истину о том, что в одну реку дважды не войдешь.
Кощей остался спорить с водой в гулком и прекрасном одиночестве.
Глава 43. Скоро новый день
Конфликт у бассейна, как всегда, ни к чему не привел, каждый остался при своем мнении. Директору ничего больше не оставалось, как только отправиться в библиотеку, чтобы забыться там, в окружении мудрости и загадок, а заодно приготовить хранилище для второй библиотеки. Кот куда-то пропал. Волк улегся ночевать под дверями детей, дабы пресечь любые попытки к бегству за приключениями. Хозяйка до рассвета хлопотала по дому, не давая покоя Домовому, молодцам и тому-кого-нет. На следующий день в обед должны были прибыть первые ученики, и она бесконечно проверяла готовность всех служб. Яга ушла в туман.
Едва рассвело, все, кроме детей, собрались на кофе в столовой. Собственно кофе пили только Директор, Хозяйка и Кот, Волк только вздыхал. Яга задерживалась. Ему тоже очень хотелось кофе, но, во-первых, морда не лезла в кружку, что вызывало жгучую зависть к коту, а во-вторых, аромат казался ему слишком резким, и это немного утешало. Разговор был сумбурный, все волновались. Общее настроение проняло даже Кота: он сделался тих и задумчив, чем еще больше пугал окружающих. Хозяйка отчиталась о проделанной работе и подытожила:
– Вы можете проверить, патрон.
– Ну уж нет, увольте, зачем же мне сотрудники, на которых я не могу положиться.
Кот и Волк косо посмотрели на него, подумав об одном и том же.
– Кстати, Директор, а где Вольга? Я думал, он примчится сюда раньше нас, – Баюна действительно беспокоило такое долгое отсутствие богатыря.
– Держу пари, что он собирает свою библиотеку по всей стране. Ему необходимо решиться привезти ее сюда, – Директор попытался улыбнуться, но вышло плохо, даже невежливо.
– Я уж его заждался, – вдруг вставил Серый, – может, он мне поможет. Хочу кофе и поспать в постели.
– Как легко стать счастливым, когда находишься в жестких ограничениях, – прокомментировал Кощей.
– Хотите, Серый, я вам кофе в блюдечко налью? – Хозяйка встрепенулась, готовая помочь. Кот издевательски хмыкнул в усы.
– Спасибо, дорогая, но я потерплю, – Волк не мог себе представить большего унижения, чем пить кофе из блюдечка на глазах этого рыжего насмешника.
– Тогда я, с вашего позволения, удалюсь, – Хозяйка встала, – нужно проведать Оксану и детей.
Кот встал за ней.
– А я пойду поищу Ягу, где-то она потерялась, – Кот тоже откланялся и вышел вслед за Хозяйкой. Волк и Кощей остались одни.
– Я вот что хотел сказать, патрон, – Серый смущенно кашлянул, собираясь мыслями. – Вы не боитесь, что Яга выкинет что-нибудь эдакое? – он не придумал что именно, но опасался, зная ведьму.
– Я, Серый, давно уже ничего не боюсь. Что мне сделаешь? Все, что можно, со мной уже сделали.
– А если она уйдет? – не сдавался Волк.
– Не уйдет. Оксана тут, да и детей привезут. Они ей больше нужны, чем она им, – конечно, все было не так просто, Яга пока была слабым звеном в его цепи. А скоро еще Вольгазаявится, а он тоже ему не друг. Но выбирать не приходилось. За сто лет зараза поразила почти всех чародеев: те, кто оказался здесь, были последними непораженными. Вчера он им этого не сказал, зачем пугать? Разве это что-то изменит? А с боевым духом и так было плоховато. Кощей не был лидером, он всегда был одиночка и никогда не мечтал о власти. Он не смог предвидеть такого распространения этой серой мрази, а ведь писатели предупреждали. Но давнее пренебрежение человеческим интеллектом сыграло с Директором злую шутку.
– Я за ней присмотрю, – прервал его мысли Волк.
– Нет, не смей. Она, может, мне не доверяет, но я ей доверяю. Она лучше, чем думает.
– Как скажете, патрон, – Серый почувствовал себя неловко. Он не понимал позиции Кощея. В бизнесе нельзя доверять, если ты не доверяешь на 100 %. Да и не вязалось это с тем представлением о Кощее, которое он пронес через всю жизнь. Вот ведь как бывает: презираешь человека, в грош не ставишь, а потом оказывается, что он порядочный и в чем-то наивный. – Пойду я Хозяйке, может, помогу…
– Иди, – эхом отозвался Директор, не в силах вырваться из своих мыслей.
Тем временем Кот подходил к Избе, которая нервно переминалась неподалеку от землянки Лешего. Сам Леший сидел на пороге и неотрывно смотрел на запертую дверь. Приходу Кота он даже обрадовался.
– Она, как пришла, вся не своя, заперлась, не откликается, – без приветствия начал рассказывать Леший под шуршание полиэтиленовых ленточек. – Что там у вас случилось?
– Кризис доверия, – ответил Баюн и запрыгнул на крыльцо. Толкнул дверь. Дверь была заперта.
– Уходите все! – раздалось изнутри.
– Лучше сама открой, а то дверь разнесу, – в сладком голосе Кота появился привкус металла. Она не ответила. Баюн начал ломиться, полетели щепки. Вдруг дверь отворилась, и он ввалился в комнатку. В воздухе пахло алкоголем. Яга сидела на полу, ее глаза горели ненавистью, по щекам текли слезы. Она как-то резко постарела, будто из нее ушла вся жизнь. Сейчас легко верилось, что она ровесница Кощея, каждый год оставил след на ее лице.
– Ну что? Доволен? – с вызовом кинула она Коту. – Все увидел? Беги теперь к своему патрону, доложи: сломалась Яга. Только оставьте меня в покое, – и спрятала лицо в ладонях. От такого страшного зрелища у Кота разъехались уши. Он ожидал увидеть что угодно, но сильную, железную, вечную Ягу на самом дне предположить не мог.
– В обед привезут детей, – сказать ничего умнее он не придумал. И кинулся к выходу, подальше от увиденного. Когда столпы твоего мира оказываются людьми, он становится зыбким и ненадежным как морок. Ничего не объяснив перепуганному Лешему, Кот кинулся в сторону дома, решив никому не говорить об увиденном в избе. Все было понятно: слишком много перемен, новая ответственность, новое дело, а Яга с трудом меняла даже место обитания. И внутри у нее все болит, а Кощей как кислота на старые раны. И жалеет она себя, и корит. Пусть поревет, повоет, это пройдет. И их железная леди будет в строю. «А пока скажу, что спит», – подумал Баюн. С тем он и пришел в дом, спокойный и по обычаю легкомысленный.
Кощей поджидал его между колоннами.
– Она спит, – на ходу соврал Баюн.
– Ну да, – скептически отозвался Директор.
– Вы мне не верите?
– Не верю, – Директор улыбнулся, – недаром же ты Баюн.
– Вы, патрон, не переживайте, все мы одним миром мазаны. Кто прожил жизнь, ни разу не предав, хотя бы себя?
– Никто. Но мало кого ранит собственное предательство, обычно раны остаются от чужого.
– Собственное предательство ранит еще глубже, часто такие раны не заживают вовсе. О чужом грехе переживать приятней.
– Как можно научить отвечать за свои поступки? – Кощей посмотрел в глаза Коту, и тот не отвел взгляд.
– За поступки легко, за мысли почти невозможно.
Глава 44. Комплект
Вдруг раздался страшный грохот – это, как картонная коробка, развалился пустой контейнер, в котором Хозяйка привезла свои покупки, – его придавил другой контейнер, который взялся из ниоткуда.
– Легок на помине, – довольно проговорил Кощей.
– Что это, Директор? – Кот был напуган.
– Это моя лягушонка в коробчонке приехала.
Створки контейнера распахнулись, и оттуда, потирая ушибленный бок, выглянул пыльный старикашка в роговых очках с толстыми линзами:
– Недолет, – он повертел головой, как бы выискивая встречающий оркестр, но не нашел, и сам, без музыки, полез через обломки металла, кряхтя и причитая.
– Вольга уважаемый пожаловал, как всегда вовремя… – Кощей пошел ему навстречу, а Кот не пошел.
Старик, наконец, увидел встречающего и незамедлительно начал жаловаться и ворчать:
– Ты мог бы ввести в формулу избегание помех. У меня все упало. Я ушибся. Это неприемлемо. Покажи, где будет моя библиотека и кто будет помогать? Они хоть разумные?
Директор натянул недобрую улыбку и посмотрел на нового преподавателя – тот, наконец, умолк.
– Ты, уважаемый, прекрати ломать комедию, здесь зрителей нет… – начал Директор, но Вольга его перебил.
– Как же нет? Вон стоят, мне хватает, я не тщеславен, – и мерзко ухмыльнулся. На крыльце стояла напуганная Хозяйка, уже знакомая с богатырем. Она прижимала к себе мальчика и девочку в попытке защитить. Чуть дальше стояла красивая девушка в платке, болезненно бледная, со следами ожогов, и, очевидно, хихикала, прикрыв рот ладошкой.
– У некоторых даже чувство юмора есть, – Вольга улыбнулся и подмигнул болезненной девушке.
– У меня нет времени на твою клоунаду, приведи себя в порядок. Баюн покажет тебе библиотеку. Твое хранилище открыто. Хозяйка покажет наш быт. И брось свои шуточки, – Директор нахмурился, и Вольге стало понятно, что Кощей не в духе. Старик ударился оземь, и перед собравшимися встал высокий, сильный, моложавый мужчина с окладистой бородой.
– Ну что же, позже – это не навсегда. Баюн, – позвал Вольга. Кот нехотя подошел и кивнул головой богатырю. – Ну веди, только не уведи в никуда.
Кот не ответил, молча развернулся и пошел к Дому. А Кощей пропал.
Он появился в Избе, презрев все преграды, расставленные Ягой. Это, конечно, была провокация, но надо сразу расставить все точки над Ё. Она должна была понять, что он сильнее, опытнее и не надо делать резких движений.
Яга сидела за столом, пила чай и казалась нарочито спокойной.
– Явился! Вот тебя мне только не хватало, утешитель, – равнодушно откликнулась Яга на его вторжение.
– Мне некогда тебя утешать да и незачем, – он без приглашения сел напротив и посмотрел ей в глаза.
– Бесстыжий! Конечно… ты ни причем!
– А причем я?
– Ты во всем виноват.
– В чем? В том, что ты сломалась тогда? Да, пусть я виноват. Но в том, что ты решила не лечить свой перелом, виновата ты сама…
– Я не могла его вылечить… – она намеренно поднимала градус разговора.
– Могла, могла не тревожить, могла не ломать его каждый раз, как представлялся случай.
– В публичном доме Фустата сложно держать себя в руках… – в ее глазах разгоралась ненависть
– А почему ты там оказалась? Почему ты не осталась дома?! Кто тебя гнал? Я? Твой отец? Братья? Кто?!
– Я сама ушла!
– В том-то и дело, что сама. А виноват оказался я…
– Если бы не ты, я бы не ушла!
– Если бы не ты, я бы не предал!
Они замолчали.
– Я понимаю всю твою боль, но, пока ты будешь искать виноватых, она не уйдет. Ты совершила глупость, поддавшись эмоциям, утонула в горе – это изменило твою судьбу, – он хотел ее прижать к себе, прикоснуться к волосам, вдохнуть ее изменившийся запах, но это было также невозможно, как всегда.
– Ты меня обманул! – Яга не сдавала консервативных позиций.
– Да, однажды я тебя обманул. Это мой грех, мне с ним быть, а ты себя обманываешь всю жизнь. Займись своими грехами, – громче, чем требовалось, ответил он, но привычно взял себя в руки и понизил тон. – Сейчас тебя ломает, оттого что твоя судьба опять меняется, неправильно сросшийся перелом нужно править, это больно. Ты можешь опять поддаться страхам и продолжить бегать по проклятому кругу. А можешь выбрать новую жизнь, полную смысла и созидания. Для этого ты вправе простить…
– Тебя? – Яга скептически посмотрела на него. Он встал, подошел к ней и положил свою ледяную руку ей на голову. Она подняла к нему лицо и посмотрела в глаза.
– Себя, – Директор улыбнулся и пошел к двери. – Через час прилетит вертолет с детьми. Если ты не придешь, я буду знать, что ты выбрала старый путь, и больше тебя не потревожу. Оставайся здесь. Тут безопаснее, – замолчал, что-то просчитывая. – Кстати, оденься понаряднее.
– А ты себя простил?
– Нет. – Он пропал, так и не дойдя до двери.
Глава 45. Иван
Проводив ошарашенных друзей, Иван поспешил к пункту сбора. В небольшую, давно мертвую деревеньку свозили со всей страны отобранных Кощеем детей. Когда Ваня прибыл, все уже были на месте. Ждали геликоптер. Ему выдали список, он устроил перекличку и сел в сторонке наблюдать, рассматривать ауры. Кого-то провожали родители, кого-то – опекуны, кого-то – санитары. Все они были примерно ровесники Гоги, не старше девяти-десяти лет, еще совсем дети. Было много чародеев, тех, чей Дар не слишком глубок, но обширен. Такие при хорошем обучении умели все понемногу: и взлететь невысоко, и заговорить не насмерть, и погадать не детально, и поджечь лучину, и набрать кружку воды. Они почти все были с родителями или другими родственниками. Обычно такой дар не досаждал окружающим, даже наоборот был полезен. Было несколько стихийных: слабенький воздушный, под ногами которого сновали маленькие вихри; двое огненных – мальчик и девочка, оба рыжие с хитрыми искорками в желтых глазах. Они не были знакомы, но поглядывали друг на друга с явным интересом. Их привезли какие-то форменные сотрудники; водный – малыш лет восьми – с родителями. Чувствуя защиту, он сделал из пальцев пистолет и прыскал слабой струей в огненных, те только отходили в сторону, пока. Но терпение их было очень коротким, и Иван решил контролировать парочку. Троих бледных оборотней, замотанных в смирительные рубашки, держали санитары, но те только ухмылялись, понимая, что их воля уже в пути. Плотной, темной кучкой стояли некроманты и телепаты. Эти сразу почуяли родственные души и общались, не открывая рта, наслаждаясь пониманием. Их сопровождающие, в основном гражданские, тоже стояли наособицу и вполне обычно, вслух, обменивались опытом. Но несколько детей были для Ивана загадкой. Один мальчонка был совсем один. Людей он дичился и в разговоры не вступал, глаза прятал. В нем был очень глубокий Дар, совсем не развитый. Иван не смог его определить, но видел сферу, переливающуюся всеми цветами. Цвета перемешивались в самые необыкновенные оттенки, и можно было смотреть на это бесконечно, как в калейдоскоп. Неподалеку стояла крупная рыхлая девочка, от которой исходило зеленое зарево, она была воплощением своего Дара. Ее мама, очень хорошо одетая, ухоженная и даже как будто знакомая, ласково ворковала над дочкой, та безмолвно кивала в ответ и крепко держала маму за руку. Когда девочка повернулась, повинуясь жесту матери, Иван увидел, что она даун. Он даже вспомнил, что ее мама – известная медийная дива. Еще один мальчик – полный, черноволосый и кудрявый, скромно, но аккуратно одетый мамой – стоял с обоими родителями. У его ног лежал объемный баул, обеими руками он прижимал к груди скрипку в потертом футляре. Тут не было никаких переливов – было семь ярких цветов радуги. Они не смешивались. И только ладони у него были белые. Мама – тучная активная женщина с такими же крутыми кудрями, как у сына – постоянно что-то ему объясняла, поправляла, оглаживала, отец – худощавый и невысокий, с печальными глазами и выдающимся носом – молча гладил сына по голове. Сначала Иван подумал, что мальчик – музыкант, но белые руки сюда не вязались. Вдруг кудрявый мальчик обернулся на крик малыша-водного, у которого задымились носочки, и Ваня увидел огромные глаза, печальные, как у отца, но беспомощно слепые.
Иван отвлекся на пожар, который малыш потушил сам, и теперь стоял в мокрых кроссовках, горько плакал, спрятавшись в мамино платье от обиды. Кто-то из чародеев достал ему леденец, и тот начал успокаиваться. Иван еще раз осмотрел группу и за основной толпой заметил парочку: древнюю цыганку в парадной шали и горбатую девочку – колясочницу с узкими, раскосыми, не цыганскими глазами в бесформенном балахоне. Цыганка поманила его к себе. Как только он подошел, та сразу кинулась в бой:
– Я ее одну не отпущу. Или я с ней, или она никуда не поедет, – безапелляционно выпалила старуха.
– А директор в курсе? – Иван растерялся, ему никаких указаний не давали. Но обе они были с Даром. Старуха – средненький телепат, а девочка сильный, неизвестно кто. Аура у нее была песочного цвета, плотная и неподвижная. Он не успел ни подумать, ни ответить – прилетел вертолет, все начали прощаться и усаживаться. Он бегал как савраска, рассаживая и пристегивая пассажиров. В конце концов остались только старуха и девочка-инвалидка. Они не тронулись с места, давая понять, что условие непреложно, а решение твердо.
– Ладно, давайте забирайтесь, – крикнул им Ваня, решая на свой страх и риск. И старуха с неожиданной легкостью, толкая коляску перед собой, направилась к вертолету. Он затаскивал коляску вместе с девочкой, вытащить которую не представлялось возможным: она вцепилась в нее мертвой хваткой, молчала и смотрела в глаза Ивану, отчего у него пробегал мороз по коже. Пока крепили, старуха рассыпалась в благодарностях, называла и яхонтовым, и золотым, обещала добрую невесту. Ваня только вздыхал. Закрутились винты, поднялся гул, но даже через него Иван услышал снаружи вой сирен. Выглянул один из пилотов:
– Там машина, – крикнул он, с трудом перекрывая шум двигателя. Едва Иван открыл дверь, как ему в руки впихнули неучтенного пацана, и захлопнули обратно. Тут же вертолет тряхнуло, и он оторвался от земли. Ваня потерял равновесие и упал на спину, больно ударившись головой, пацан упал на него.
– Ты кто? – спросил ошалевший Иван.
– Ваня, – дрожащим голосом ответил перепуганный ребенок.
– Привет, тезка, тоже в школу собрался?
– Ага, – тот охотно кивнул и лбом больно ударил Ивана в переносицу. Дети – это всегда больно.
«Началось», – подумал теперь уже навсегда Иван.
Глава 46. Вольга
Почти неделю после разговора с сестрой он не мог прийти в себя, найти привычный покой сильнейшего. Смех сумасшедшей сестры выбил его из привычного равновесия и привел в чувство. Он понял, что ситуация перестала быть управляемой. Наступал хаос, в котором он боялся жить. Что-то похожее было в тридцатых годах 20-го века, но тогда были хоть какие-то ориентиры. А сейчас обрушились любые нормы. Он давно жил и знал, что все вернется, но когда не знал. Костлявый опять смог сыграть на опережение, это вызывало досаду и злило. Однако было глупо рисковать собой и библиотекой из-за необоснованных амбиций и отказываться от приглашения. Задетое самолюбие утешалось тем, что его позвали. Кощей мог бы и не вспоминать о нем. Костлявый был самодостаточен, и богатырь ничего ему не мог предложить, но его позвали – значит, есть что-то важное у него, что-то уникальное. И эти выводы тоже ранили самолюбие - слабая, зависимая позиция была для Вольги непривычно унизительной. Он бы еще долго разрывался противоречиями, но случился эпизод, который заставил его быстренько собраться и хлопнуть в ладоши, презрев все сомнения.
К ним в библиотеку на практику пришла студентка. Он отправил ее инвентаризировать собрание Гегеля. Она пропала, и ему даже пришлось пойти ее искать, думая, что та заблудилась в лабиринте запасников. А нашел он ее в отделе нот. Девочка плакала навзрыд – она нашла Геллера, Генделя, двух Гебелей, Герля, а Гегеля не нашла. Она решила, что его украли и она останется виновата. Он не стал ее утешать, он пошел собирать вещи. Если студенты не знают Гегеля, скоро начнут жечь книги, а в этом он участвовать не желал.
Явиться к Кощею с протянутой рукой было выше сил его разума. И он решил сыграть в любимую игру: вы меня позвали – вы мне должны. Но Костлявый был сам не свой и играть не захотел. Не было ни упреков, ни благодарностей, все как-то обыденно и сухо. Пришлось делать, что сказано. Немного порадовал страх в глазах знакомой девушки в сером платье и смех изможденной красавицы.
Пока добрые молодцы и невидимая сила перетаскивали фолианты, свитки и книги в читальный зал, богатырь весь извелся, нервничая о сохранности коллекции. Наблюдающему за этим Коту контейнер показался бездонным. Вереница книг вдруг стала потоком. На пороге дома появился Кощей с ввалившимися щеками.
– Вольга, пойдем, ты мне нужен, – сухой, почти безжизненный голос Директора затолкал богатырю в горло готовую шутку. Они вышли на площадь. Там сидел Волк, переминавшийся от нетерпения. Увидев спускающихся с крыльца, он удивился. Таким Вольгу он никогда не видел, но это точно был он.
– Что, обниматься не будете? – как-то пусто сказал Директор. Разговор с ведьмой дался ему нелегко.
– Серый, ты что ли? – Вольга искренне обрадовался. Этот матерый Волчище совсем не походил на того подростка, которого он оставил в хижине. – Слышал о твоих приключениях, даже читал, – они обнялись. Кощей опять пропал. – Что ж ты молчишь?
– Не могу я говорить и обернуться не могу, – раздалось у него в голове. – Помоги, ты последняя надежда, – и он коротко рассказал, что с ним случилось.
– Да уж, – Вольга задумался, перебирая варианты решения проблемы, – тащи талисманы. Ничего не обещаю. Странно все как-то, – он действительно был озадачен, – так не бывает: или может обернуться, или нет. Но чтобы застрять в одном облике, такого на его веку еще не было. Правда, и оборотней, способных сто лет держаться в человеческом состоянии, он тоже не встречал. Тем временем вернулся Волк, держа в зубах ботинок и пряжку от ремня.
– Вот, – передал Серый, возбужденный от предстоящего счастья.
– Ботинок? Ты его на шею наденешь? – богатырь брезгливо поморщился.
– Там в каблуке бляшка с рунами, – пояснил Волк.
– И как мы ее достанем? Я в твоей обуви ковыряться не буду, – ему хотелось потянуть время, потомить Волка, наслаждаясь временной властью над ним.
– Я буду, – неожиданно раздался детский голосок. Маша подняла ботинок, вытащила стельку и начала выковыривать пальцами пробку.
– Это кто? – спросил Вольга Серого, но тот не успел ответить.
– Это друг Волка, а ты кто, дядя? Ты нам друг? – девочка даже не смотрела в его сторону, сосредоточенно ковыряя каблук.
«Да уж, если Кощей набрал таких зубастых деток, как бы не стать для них кормом», –подумал богатырь и поежился.
– Мы людей не едим. Баюн у нас людоед, и его мы можем попросить вспомнить былое, – вслух ответила Маша на его мысли.
– Ты, девочка, совсем страх потеряла! – прикрикнул Вольга и начал выпускать когти, готовясь к трансформации.
– Не смей, колдун, – Волк зарычал, отринув все доводы рассудка.
– Если Он со мной, кого убоюся? – она впервые подняла глаза на былинного богатыря, и тот отшатнулся. Из ее глаз видный воочию полился свет. Лучи проникли в его душу, давно высушенную цинизмом и уступками пороку. Как вода, попавшая на Розу пустыни, они заставили ожить то, что спало давно и надежно в глубине богатырского сердца. Острыми иглами раскаяния зацвела совесть. Мужчина закрыл лицо руками и упал на колени, не в силах сдержать рыданий. Это страшное зрелище. А девочка стояла над ним, хотя даже на коленях он был выше ее, одной рукой она держала нелепый ботинок, а другой гладила Богатыря по плечу. Волк испугался:
– Ты кто? Ты кто? Ты кто? – как набат раздавалось у него в голове.
– Я Маша, Серый, – она улыбнулась ему как ни в чем не бывало. – Ты не рассказывай никому, не надо, лишнее это. Он пусть поплачет, ему легче будет, а вспомнить не сможет.
Серый был в тревожном недоумении и не успел среагировать, как к ним подошел Гога, в руках у него был большущий гвоздь. Мальчик молча забрал ботинок у Маши и сноровисто начал выковыривать пробку:
– Вы лучше не спрашивайте, – обратился он к Волку.
– Почему?
– Мне папа так говорил. Если не хочешь, чтобы тебе соврали, не спрашивай о том, о чем не хотят рассказывать, – буднично пояснил подросток.
«Они совсем другие, – думал Серый над поверженным учителем. – Чему мы можем их научить? Они всегда вместе. А мы даже не доверяем друг другу». Дети переглянулись, услышав его мысли. Серебряный кружок со звоном упал и покатился к Богатырю.
– Ну, мы пошли, вы уж тут сам как-нибудь, – Гога взял Машу за руку, и они отправились назад к дому.
47. Прибыли
Было тихо. Все уже было готово. Дом и его обитатели с волнением ожидали главного события – прибытия смысла.
Через полчаса во всех уголках дома раздался голос Директора:
– Готовность десять минут. Транспорт на подлете. Прошу всех заинтересованных лиц собраться на площади.
Директор уже стоял там. Под лучами солнца его мантия переливалась от черного к серебристо-серому, как отполированный гранит, сам он был сосредоточен и неподвижен, казалось, он врос в брусчатку площади или вырос из нее. Они подходили по одному и занимали свои места.
Первой подошла Хозяйка и встала по левую руку. Одета она была в свое традиционное серое платье с белоснежным кружевным воротничком. Рядом с ней встал большой рыжий Кот. Справа подошел Серый Волк, на его шее висели амулеты.
– Не получилось? – Директор спросил товарища, не отрывая глаз от неба.
– Я могу говорить, – ответил Волк, – и слышу поверхностные мысли. Вольга говорит, что могу обернуться самопроизвольно в любой момент.
– Уже хорошо, – Директор ободряюще потрепал Серого по загривку. – Время – лучший доктор для здоровых.
Из леса вышла Яга, натянутая как струна, в чистой домотканой хламиде с белым передником, на плечи была накинута выходная цветастая шаль. Директор шумно выдохнул, словно скинул с плеч тяжелую ношу. От облегчения он не смог сдержать улыбку. Ведьма заметила перемену и довольно ухмыльнулась. Все- таки ей удалось схватить покойника за яйца. Она встала рядом с Серым. За ней подошел Леший.
– Здравствуй, Хозяин Леса, – подчеркнуто вежливо поприветствовал его Директор. – Какими судьбами?
– Не справитесь без меня, – категорично заявил Леший.
Между Директором и Хозяйкой протиснулся Домовой в чистой одежке и расчесанный на пробор, отчего был похож на карикатурного купчишку.
– Мне тоже занимательно на чудо-машину посмотреть. Хозяюшка сказала, стрекоза по небу летает, а сама не живая – железная. Чудно.
Рядом с Хозяйкой встал Вольга, все еще притихший, но уже взявший себя в руки:
– Простите уж меня, Хозяюшка, я пошутил тогда в библиотеке. Не буду больше так шутить, – Хозяйка вздрогнула.
– Вам вообще лучше не шутить, у вас плохо получается, – она глянула на него снизу вверх, Богатырю она была по грудь.
– Попробую, обещать не могу.
Рядом с ним встала Оксана. Она сняла платок, и алмазные волосы рассыпались по плечам. Маша и Гога пришли вместе с Оксаной и встали рядом. Получился клин, на острие которого стоял Директор.
Раздался гул винтов. Вертолет приближался.
Глава 48. Эпилог
Мое любимое слово – справедливость. В этой стране постоянно ее ищут, ждут, надеются, и если бы не эти наивные люди, меня не существовало бы. Но я существую. Еще при Иване III мои кусочки ничего не могли сделать. Но Иван IV приложил все усилия, чтобы произошло мое оформление из разрозненных капелек в сгустки. К концу его правления я себя осознала. С тех пор здесь созданы все условия, вот и живу.
Мне хорошо там, где нет строгой нормы и закона. Там, где норма определяется правящей кучкой, а закон как дышло. Здесь уже с детства людям внушают понятие справедливости. А где есть вера в справедливость, там появляюсь и я. Больше всего я не люблю непреложные правила и честность. Они определяют место человека в обществе и не дают развиться обиде. А без обиды меня бы не было. Еще я люблю слово «равенство». Вера в равенство прекрасна. Она позволяет усмирять талантливых, особенных, критически мыслящих. Их всегда немного. Но когда побеждает равенство, их подгоняют под общую мерку. Они тоже люди, у них есть страхи, слабости, нереализованные желания. А для тех, кто окажется бесстрашен, силен и бескорыстен, большинство найдет психбольницы, тюрьмы и убийц. Главное, чтобы большинство было поражено идеей равенства и справедливости.
Гуманность сначала мне мешала. Гуманные люди не давали у других развиться обиде, рождали в них веру в человечество. Все это было губительно, мешало развиваться и расти. Но со временем мои носители смогли вывернуть это понятие наизнанку и использовать для моей пользы, объясняя гуманностью любую уравниловку, любую подлость, любое предательство. 20-ый век позволил мне захватить весь мир. Войны, революции, репрессии уничтожили всех, кто осмеливался поднять голову над толпой. Страх закрепился на генетическом уровне, а страх – это питательный бульон для меня.
Любые изобретения человечков сначала убивали меня: книгопечатанье, индустриальное изготовление предметов обихода и одежды, массовое строительство. Новшества, которые просвещали, согревали, давали кров и еду, получилось обернуть себе на пользу, доведя их до беспредела. Очень скоро расцвели голод потребления и зависть. Страх, что человечек одет хуже, чем сосед, в массе не привел к росту изобретательности, он привел к школьной форме – «чтобы было не обидно». Стало стыдно выделяться – это негуманно, можно задеть чувства бестолкового, глупого, бездарного. «Будь как все» мне помогло задвинуть в строй особенных. В Союзе после репрессий и ВОВ вся страна была ровная, серая, искренне довольная малым. Тут-то ошибка и закралась. Ученые в шарашках, без которых людишки обойтись уже не могли, городские интеллигентишки, мастеровые с золотыми руками шушукались между собой, выращивали детей, желающих большего. Их было так мало, казалось, они совсем не представляли опасности. Пусть себе ворчат, маргиналы. Но оказалось, что они очень токсичны и при первой возможности подняли голову, отравили всех своими беспочвенными сомнениями. Опять смута. Яркие, голодные и поверившие в чудо люди ходили по улицам городов. Все разные, все непохожие. Меня крючило от этого, выжигало из душ и сердец. Но верные стены древнего Кремля опять спасли, как при Петре. Получилось протолкнуть на верхушку своего человечка. Хитрого, напуганного, недальновидного, со своими представлениями о добре и зле. И потихоньку мне удалось вернуть свои позиции даже с лихвой. Выводы были сделаны: нельзя подавлять активных – пусть они себе активно потребляют, хвастают, рассказывают, как хорошо уметь быть гибким, приспособиться. Пусть громче поносят иных. Нельзя подавлять умных – пусть они пишут книги и снимают фильмы, рассказывают о высшей справедливости, о тщетности человеческих законов, о двуликости правды, о неопределенности добра, о гуманности к китам и ничтожестве людей, о беспомощности сообществ и малых делах. Они смогли вернуть мне всех. Их флейта так искусно играла, что тех, кто меня уничтожал, увели, как детей, на мою сторону. Чем тяжелее становилось жить, тем громче кричали активные, тем изощренней были умные. Учителя становились продавцами, историки – журналистами, филологи – энергетиками, математики – бизнес-тренерами. «Долой профессионализм! Все пути открыты, ты сам выбираешь судьбу. Хочешь быть художником? Будь им. Не умеешь рисовать? Ты творец, ты так видишь, не слушай критиканов». Крикуны и умники тебя поддержат, а остальные побоятся высовываться. Генетический страх всегда мне помогал. «Авторитеты устарели, ура новаторам – певцам новой жизни. Норм нет – все в тебе». И если ты хороший человек, а ты хороший, то не можешь совершить зла. Забудь о совести, она мешает наслаждаться жизнью. Отрицательный отбор привел к власти нужных людей. Теперь уж ученые не выступят, разбежались все по заграницам, а кто остался, сидят в своихЮтубах и не высовываются. Мастеровых уничтожили как класс вместе с желанием создавать. Остались интеллигентишки, с ними трудновато было всегда. У них совесть. Читали в детстве не то. Их мы посадим, уволим, не дадим выступать. Тех, кто выступает, затравим массой. Мы – сила, вы – маргиналы.
Дети. Их лучше отделить от взрослых, отделить от реальности, а еще лучше – от мышления и фантазии. Внушить им уверенность в их индивидуальной избранности, неповторимости, незаменимости, всесильности. Чтобы в крови было «Мое Мнение». Одно поколение у меня вышло совсем хорошее: хапают все, до чего дотягиваются, гибкие как лозы, туповаты, агрессивны, легковерны. Смеются и плачут по команде, одно слово «ату», и затравят любого. Следующее поколение, казалось, совсем замечательное: пассивные, ленивые, темные, одинаковые в своих желаниях. Но среди них вдруг стали появляться интеллектуальные звезды и дети с Даром. Откуда интеллект?! Все под контролем! Оказалось, виноваты домашние библиотеки и старомодные родители, предпочитающие книги смартфону. Пытались травить, но не вышло, они не заметили. Тогда пошли другим путем: звезд мы отправляем на международные конкурсы и олимпиады, где их и забирают от нас для огранки и обучения, а за детьми уезжают и их родители, вместе со своими ядовитыми библиотеками.
Как все стало хорошо, ровненько, стабильно, предсказуемо. Ошибки учтены, угрозы кастрированы. Все носят вроде разное, но глянешь в окно – такие они одинаковые – загляденье. Индивидуализм поощряется, но только у бездарей. А чтобы остальным неповадно было искру Божью в себе искать, почаще надо рассказывать, как плохо жил и кончил талантливый ученый, писатель, поэт, композитор, художник, портной.
Тут надо рассказать о телевидении и интернете. О, величайшие изобретения человечества!!! Как стало легко контролировать толпу.
Главное – внушить, какие все сволочи вокруг. Чтобы они даже не думали обратиться к соседу за солью, потому что в соседской соли – яд, а в головах – желание заполучить вашу жилплощадь. В каждом улыбнувшемся мужчине женщина должна видеть насильника, ребенок – педофила, мужчина – гомосексуалиста. Кругом враги, в семье тоже все враги. Дети – бессовестные потребители, муж-жена – животное, родители – провокаторы. Ты один, никому не верь, бойся, бей первым. Не сдавайся, добивайся своего, отними – ты имеешь права. Об обязанностях говорить не надо. Но нельзя поливать только негативом, они от этого вянут.
Поэтому разбавляем позитивом. Перед тобой открыты все возможности, какие именно конкретизировать не надо. Умей радоваться малому, счастье – это самоощущение. Ты сыт и в тепле, тебе поют песенки и показывают картинки, секс доступен – ты счастлив. Грустить тоже нормально, найти причину легко, а вот страдать человек не должен, это ненормально, иди к специалисту. Ты – хозяин своей жизни, делай с ней, что хочешь, можешь даже ее прервать. Что бы ты ни делал, это хорошо, всегда найдутся почитатели и лайкнут, а те, кому не нравится, тех вон из круга. Если ты что-то не понимаешь, это потому что плохо объясняют, сложно. Сложно – плохо, просто – хорошо. Не разбирайся в тонкостях, это не важно. Мир прост, понятен, и ты его центр, не хуже любого другого.
Выстроилось прекрасное, беспомощное, послушное, однородное общество, построенное на справедливости, равенстве и гуманности. Люди поработили себя сами.
Но тут обнаружились опасные метастазы совести и мысли среди детей. Анализ причин помог обнаружить, что физическое уничтожение незараженных привел не только к генетическому страху, но и к обратной мутации. Каждое третье поколение давало всплеск численности особей, устойчивых к заражению. Хотя каждый следующий всплеск был слабее в количественном отношении, но качественно они были все тверже. И вот неожиданно появилось алмазное поколение. Индивидуализм они сделали своей броней, защищающей от внешнего воздействия, недоверие к близким – критическим мышлением, гибкость – осторожностью хищника. Моя масса пока их не заметила, но, когда заметит, начнет кучковаться вокруг этих редких вкраплений, подчиняясь законам физики и диалектики. Есть такие законы, по которым приходится жить, даже если их не знаешь.
Их присутствие уже чувствовалось…
Но найти их в общей массе пока не удавалось.