Восхищённые крики зрителей, аплодисменты, затмевающие остальные звуки, присутствующие на съёмочной площадке, яркие прожектора, светящие прямо в глаза и выписывающие целые мёртвые петли, в попытке осветить каждую удаляющуюся со сцены фигуру. Всё это нервирует, перемешивается в голове, вызывая противное головокружение и дрожь, пробегающую по всему чертовски холодному и потному телу. Пока профессиональная команда подготавливает кадр, приводя в порядок помещение и очередного гостя, актёры разбегаются кто куда, с абсолютно одинаковым желанием — отдохнуть и расслабиться.
— Опять курить? — с неким упрёком отмечает Дима, оглядывая двухметровую шпалу, поспешно накидывающую на себя чёрный пуховик, — Наконец нашёл соула и решил, что здоровье можно дальше портить, да? — хмыкает, продолжая придираться и в какой-то степени обвинять легкомысленного парнишку.
— Поз, вот чё ты прицепился? Ей-то что будет? Правильно, теперь ничего, — Антон пожимает плечами, пряча руки в карманы и стремясь покинуть помещение, мечтая как можно скорее получить личную дозу никотина, до сих пор приносящую ему спокойствие и необычайное наслаждение. Как будто запрещёнку курил или самокрутки делал, но результат получал крышесносный от обычных покупных, что действительно продолжало волновать Позова по сей день.
Дима во всей этой теме с соулмейтами варился уже не первый год, прямого отношения к всему этому, благо, особо не имея, но изучая каждую появляющуюся в сети статью или книгу. Благодарить за столь нездоровый интерес надо только закадычного друга, удачно попавшего в сети судьбы-разлучницы, а точнее будет сказать наоборот, какой-нибудь «случницы». Первый раз ему пришлось столкнуться с этим явлением, когда они только запускали новый проект, продвигая тот в массы и выводя на новый уровень, прямой дорогой пробиваясь в телек. Сердце сжималось от вида скрутившегося на диванчике Тохи, из зелёных глаз которого не прекращаясь катились слёзы, разливаясь ручейками по горящим от ярости и боли щекам, приземляясь на тёмные куски ткани и оставаясь на одежде влажными пятнышками. Руки паренька сомкнулись на шее, а тонкие пальцы царапали кожу, проявляя красные пульсирующие полосы, охлаждавшие лишь металл многочисленных колец. Это был первый и последний раз. Позову тогда на всю жизнь хватило. Шастуну, кстати говоря, тоже.
Но обеспокоенность воронежца, не уберегла юного товарища от попытки выйти на волю и всё-таки затянуться. Антон лишь довольно хмыкнул, занося ногу за порог гримёрки, и скрылся в коридоре, устремляясь выйти прочь, сделать глоток свежего воздуха вперемешку с опьяняющим никотином, проникавшим в каждую клеточку лёгких, оседая на дне жизненно важных органов тонким слоем ошибок прошлого.
— Шастун, блять… — выдыхает Дмитрий, процеживая ругательства прямо сквозь крепко сжатые зубы и закрывая лицо ладонями, потому что он, мать его, уже устал от всего этого. Потому что на душе неспокойно. Потому что у двухметрового актёра не должно было остаться этой отвратительной потребности после того, как он нашёл свою половину.
А может всё-таки не нашёл?
Мужчина уже не первый год мучается данным вопросом, ибо табачная зависимость Шаста всегда казалась ему весьма подозрительной, а отмашки парня в стиле «Значит я особенный» или «Учёные твои херню сплошную пишут» давно перестали на него действовать. Но Позову осталось лишь недовольно качнуть головой, отгоняя противные думы, и позволить другу покинуть помещение.
Сплошные коридоры-лабиринты, в которых не раз терялся парнишка в первые месяцы работы, стали совсем родными и теперь не вселяли в него ни капельки страха, ведь запомнить стандартную дорогу от сцены до крыльца — легче, чем могло показаться на первый взгляд. А антоновское рвение выкурить парочку сигарет во время каждого перерыва несомненно облегчило зубрёжку извилистого маршрута.
Долгожданный щелчок кремния, вспыхнувший слабый огонёчек желтоватого цвета, который Шастун заботливо пытался сохранить, прикрыв малыша своей широкой ладонью от январского ветра, и поднесённая к пламени сигарета, разгорающаяся от первой затяжки. По телу разливается приятная волна наслаждения, будоражащая до самых кончиков покрасневших от мороза ушей, расслабляющая, пронизывающая каждую клеточку этого тонкого тела, закутанного в огромный чёрный пуховик, напоминавший скорее какой-нибудь спальный мешок, но никак не верхнюю одежду. Дышать становится легче, несмотря на то, что лёгкие до краёв наполнены вредным никотином, кажется, уже давно заменившим прежде алую кровь на густую тёмную смесь, передвигающуюся по сосудам и окрасившую самый важный орган — сердце — в чёрный цвет, сделав его в конец испорченным.
Последняя затяжка всегда даётся юноше нелегко. От осознания, что губы обхватывают сожжённый фильтр сигареты, а на языке чувствуется просто отвратительная горечь, Антона тотчас передёргивает. Он опять увлёкся и не смог вовремя остановиться. Ему всегда мало, чертовски мало. Была бы возможность — скурил полностью всю пачку, чтобы просто забыться, спрятаться, раствориться в прокуренном воздухе, но остатки совести не позволяют. Никогда не позволяли. Особенно тогда, когда повстречал заплаканную Иру сразу после того, как расправился с очередной сигаретой, кинув окурок в мусорное ведро подле скамейки, на которой расположилась сломленная девушка. В сердце тогда что-то больно кольнуло.
Ёкнуло один единственный раз за всю жизнь.
Внутри скопился какой-то противный осадок, который импровизатор всячески старался игнорировать, вот только этот комок неприятного предчувствия не сдавался, давил на него с новой силой, вынуждая чувствовать постоянную тревогу и вину. За что? Шастун искренне не понимал. У него есть всё: работа, друзья, вторая половинка. Разве есть повод трепать себе нервы из-за какого-то дурацкого ощущения? Нет, конечно нет. Актёр, внушив себе, что повода для волнения у него никакого нет, отбрасывает сгоревший бычок в мусорку и плетётся внутрь громадного здания, петляя между разнообразными студиями, офисами и площадками.
— Точно всё в порядке? — взволнованно спрашивает кого-то Матвиенко, прижавшись вплотную к дверце служебного туалета, — Блять, ответь ты уже нормально.
— Серёг, что случилось? — явно заинтересовался Антон обеспокоенностью коллеги, наблюдая за тем, как тот только крепче дёргает ручку уборной, чуть ли не отрывая её с концами, и оборачивается к появившемуся собеседнику, прожигая своими встревоженными карими глазами.
— Арсу херово стало, — поясняет мужчина, говоря чуть тише, чтобы его не услышал никто кроме Шастуна, — С места сорвался, сказал, съел на утро просрочку, но, блять, сейчас мне не отвечает даже… Я реально начинаю переживать, — голос слегка дрожит, когда высоченный парень делает шаг в сторону двери, упираясь в деревянный барьер ладонью.
— Арс, открой дверь, — начинает Шаст, прислоняясь ближе к дверной щели, — Мы поможем, только тебе надо впустить нас внутрь, — не сдаётся, спокойно напирая на обессиленного Попова.
Сейчас Антон готов был поклясться, что чётко почувствовал, как чужая рука также касается двери именно в том месте, где находилась и его раскрытая ладонь. Почувствовал не физически, нет, на каком-то подсознательном, ментальном уровне ощутил тепло, передающееся волной заряда, как будто его только что током ударили невидимыми шокерами.
По ту сторону Арсений действительно приложил к двери руку, в добавок глухо ударившись лбом о деревянную перегородку на петлях и тяжело выдохнув, вновь втягивая губами воздух. Разгоряченная ладонь медленно сползает вниз по двери, обжигаясь о ледяную плитку, и мужчина вздрагивает от резкой перемены температур, прижимая обе руки ближе к груди, скрещивая, после вовсе обхватывая себя, прижимаясь ближе к сомкнутым ногам. Больно. И физически, и морально. Арс сглатывает ком крови, застрявший где-то в глотке, пересиливая огромное желание сплюнуть его прямо на белый пол, и пытается открыть рот, пошевелить языком, чтобы хоть как-то ответить друзьям.
— Не нужно, — собирается актёр, выдавая совершенно привычный по звучанию голос, — Я в норме, — по щеке вновь катятся слёзы от этой чёртовой боли. Попов правда пытался отыгрывать свою роль, раздражая и так порезанное изнутри горло, причиняя себе ещё больше режущего дискомфорта, — Оставьте.
Серёжа грозно смотрит на остолбеневшего Шастуна, ведь кто, как не лучший друг актёра знает его куда больше, а потому и сверлит рослого юношу взглядом, прекрасно понимая, что когда Арс чётко говорит «оставь меня в покое», то его, блять, реально лучше оставить в покое. Антон мигом улавливает настроение армянина и протяжно вздыхает, засовывая руки в карманы куртки и лишь пожимая плечами, скрывается за первым поворотом. Матвиенко также не дежурит под дверью, позволяя Попову остаться наедине со своими мыслями, и, повторяя за двухметровым коллегой, бредёт в сторону общей гримёрки.
Арсению сейчас херово, очень херово… Да даже можно сказать — хуёво. Мужчина еле-еле смог подняться на ватных, ужасно дрожащих ногах и вцепиться мёртвой хваткой в раковину, уставившись красными глазами в отражение напротив. Импровизатор сам ужасается, замечая в нём обезображенное лицо, полностью отёкшее за несколько минут нескончаемых пыток, а лопнувшие капилляры на фоне побелевшей кожи только дополняют отвратительную картину. Интересно, каким образом справятся гримёры, а в первую очередь Попов, который никак не мог себе позволить появиться на людях в подобном виде, как будто его здесь не рвало, а выворачивало наизнанку, причём буквально. Хотя, если подумать, так оно и было.
Пару раз обдав помятое лицо ледяной водой, театрал надевает на себя очередную маску, натягивает фирменную улыбку и покидает пределы комнаты-спасителя, в которой он так привык прятаться ото всех во время перерывов. Вот только в этот раз зрителем такого сольного концерта Арса стал Матвиенко, внезапно попавшийся на пути приятеля, спешившего со сцены в место, где его точно никто не тронет, а Серёга, будто нарочно, решил устроиться на вип-местах спектакля, проследовав за мужчиной до самого служебного помещения, а потом ещё и подцепив откуда-то Шаста. Поэтому пришлось врать. Врать близкому человеку. Снова. Арсений отравился своими же словами и сейчас, правда, готов был пойти блевать, лишь бы сплюнуть всю эту ложь, боль, проклятого соулмейта. Вычеркнуть из жизни раз и навсегда, да вот только подобных операций в 21-м веке до сих пор не изобрели, а жаль. Потому что хранить столько в себе — невозможно.
— Сходил бы ты к врачу, — не успевает Попов толком зайти в гримёрку, как Серёжа сразу же набрасывается на него со своим строгим замечанием, — Пиздец ты бледный, — мужчина отставляет банку открытого энергетика и вскакивает с кожаного дивана, моментально подлетая к другу, внимательно оглядывая отрешённое лицо напротив, — Последнюю программу выдержишь?
— Спрашиваешь ещё, — слабо усмехается Арс, которому далеко не в первой врываться на сцену с сумасшедшими шутками после подобных игр на выживание, падая на ближайший стул, — Справлюсь.
Друг недоверчиво хмыкает, окидывая взором истощённого импровизатора. Не нравится ему всё это, ой блять, как не нравится, но сделать с этим Матвиенко уже ничего не может. Никто не может кроме самого Попова, уткнувшегося в мобильный, пытаясь хоть как-то отвлечься от текущего состояния ответами на забавные комментарии под его новым постом. На удивление, это немного помогает расслабиться и настроиться на нужную волну перед очередными, последними на сегодняшний день съёмками.
Голос Шеминова разносится эхом по помещению, призывая актёров занять свои рабочие места, огласив готовность в каких-то пять минут. Послушная четвёрка артистов сразу же появляется за кулисами в ожидании финальной команды от продюсера, совершенно безучастно уткнувшись в свои смартфоны.
— Арс, — знакомый голос заставляет мужчину оторваться от яркого экрана, даже вздрогнуть на миллисекунду от лёгкого испуга, пробежавшего волной мелких мурашек по коже, и, устремляя взгляд голубых на высокого парнишку, задать немой вопрос, сразу же получив ответный, будто пародируя старое доброе «Вопросом на вопрос», — Ты как?
— М-м? — не улавливая или просто строя дурака, переспрашивает Арсений, резко округляя глаза, — А… Нормально, — снова врёт, захлёбываясь в своей сладкой лжи, — Траванулся чем-то.
— Так сильно? — Шастун явно заподозрил что-то странное во всех этих детских отговорках, теперь же стараясь вывести Попова на чистую воду. Ему всегда казалось, что петербуржский коллега может и скрытный, но достаточно честный по своей натуре, а потому подобная отмазка звучала из его уст не особо правдоподобно, хоть и часто срабатывала с остальными.
Арсений отводит взгляд в сторону, предпочитая оставить данный вопрос без единого ответа, а громкое объявление Стаса лишь помогает ему отвязаться от любопытного Антона простым предлогом о том, что пора выходить на площадку и включаться в работу.
Оглушающие визги наблюдателей превращаются в ровную нить однородного шума, а ритмичные хлопки и лучи ослепляющих прожекторов, раздражают куда больше прежнего, начиная давить на виски так, будто голову перетянули какой-то тугой повязкой для спорта, вызывая ужасный дискомфорт. Вновь головокружение и дрожь. Вновь частое сердцебиение, отдававшееся чёткой пульсацией в горле. Вновь ледяные кончики пальцев, обжигавшие кожу при любом прикосновении. Тревога и желание сбежать, закрыться в той служебной комнатушке, свернуться калачиком, выплюнуть вместе со своими чёрными лёгкими этот вкус никотина, бесчувственно поедавшего органы, освободиться от этой блядской боли и полностью отдаться зрителю, впервые за долгое время испытав истинные эмоции, скинув улыбчивую маску, каждый кусок которой давно пропитался желчью и обманом.
— Здравствуйте, вы смотрите ТНТ, это программа «Импровизация» и мы начинаем!
***
Тонкая полоса жёлтого фонарного света осторожно ложится на светлый ламинат, плавно перетекает на ковёр и, огибая домашние тапки хозяев квартиры, продолжает падать на постель, осветив высунутую из-под одеяла мужскую пятку. Парня, кажется, начинает мучать жуткая бессонница, а может всё это — глупые проделки грызущей совести и проснувшегося чувства вины, внезапно вызвавшего такую ночную тревогу. Что-то точно было не так, но что именно — Антон понять не мог, хоть ты тресни.
Неожиданный и громкий стон от ранее мирно спавшей девушки выводит из колеи, а в голове мигом сиреной завывает сигнал «SOS», мерцая красным светом перед глазами. Шастун не понимает ничего, а точнее — нихуя. Быть такого просто не может… Это какая-то ошибка!
Она — твоя главная ошибка.
— Анто-он, — выпаливает Ира, прижимая ноги ближе к груди, обхватив их настолько сильно, что на коже точно проявятся красные отпечатки рук, — То-ош, — голос настолько слабый, что она переходит на шёпот, граничащий со сдавленными всхлипами.
Импровизатор не может и с места сдвинуться. Внутри него весь мир переворачивается с ног на голову, а мыслей настолько много, что они давят на черепную коробку, будто вот-вот раздавят мозг к чертям собачьим. Ира — то, что не даёт свихнуться, взорваться прямо здесь и сейчас. Воронежец подскакивает, прижимая бедную девчушку ближе к себе, пытаясь успокоить в крепких объятиях и чётко осознавая, что этим никак не облегчит её состояние.
Как
он мог так ошибиться? Как
они могли так ошибиться? Если Кузнецова —
не его соулмейт, то кто?
Кто, чёрт возьми?!
2:04
Антон: Это не Ира
Антон: Она не мой соул
2:06
Позов:
Не понял. Что у вас случилось?
2:06
Антон: Дим, её скрутило всю, пока я лежал рядом.
Антон: Я не понимаю
Антон: Нихуя, Поз
2:07
Позов:
Тут очевидно одно — вы с ней не соулы.
Позов:
Пойми только, если останетесь вместе — будет хуёво не только вам двоим, но и вашим половинам.
Дрожащие пальцы обхватывают сигарету, поднося её ближе к обветренным, слегка приоткрытым губам, не поджигая, просто жуя сухой табак, завёрнутый в папиросную бумагу. Шастун стоит на балконе босиком, опираясь локтями о узкий подоконник и наблюдая за редкими машинами, проезжающими под окнами многоэтажки.
2:10
Антон: Подожди, соулы же чувствуют друг друга, так?
2:11
Позов:
Да.
Позов:
Касания через всякие преграды, эмоции и состояние. Дичайшее взаимопонимание ещё. Такое, что можно без каких-либо слов понять человека.
Молодого импровизатора резко швыряет от одного воспоминания к другому, главной фигурой которых оказывается Арсений. Антон, конечно, ловил себя на мысли о некой невидимой связи, но каждый раз списывал всё на то, что они всего-навсего слишком удачно сработались и искать в этом другой причины совершенно не стоит. Сейчас же всё вставало на места со стремительной, сносящей с ног, бешеной скоростью.
2:14
Позов:
Тох, всё нормально?
2:20
Позов:
Бля, Шаст, ответь.
Позов:
Мудаком не будь, я же не усну.
2:22
Позов:
Шастун, мать твою!
2:22
Антон: Я разобрался, Дим, потом объясню
***
По опустевшей ночной трассе М-11 мчит чёрный джип, явно превышающий разрешённую скорость в 130 км/ч, за рулём которого сидит обезумевший водитель, быстро хватающийся за обжигающее горло. Нестерпимая горечь в горле вынуждает затормозить у обочины и вцепиться ногтями в кожу, раздирая её до кровяных полос, тянущихся от самого подбородка до ключиц. Шастун тяжело вдыхает воздух, прогоняя тот по обгоревшей носоглотке, судорожно выискивая заветный номер в телефонной книжке, записанный довольно простовато — «Арс».
Гудок… Второй… Ещё один… Снова…
— Бля-я, — хрипит Антон, когда слышит в трубке стандартное «Абонент временно недоступен…», вываливаясь из салона автомобиля, жадно глотая куски уличной прохлады. Лёгкие будто прожигают изнутри, выворачивая наизнанку и оставляя тёмные метки тлеющим окурком, выписав на обратной стороне всей дыхательной системы проклятое имя.
В жилистых руках зажата пачка старых сигарет, провалявшаяся в ящике прикроватной тумбочки почти пять лет, с единственной отсутствующей сигареткой и ужасающей надписью «Рак лёгкого», да и, если честно, не менее отвратительной картинкой. Попов давно не позволял себе даже прикоснуться к упаковке, боясь пугающих последствий резкого желания выкурить хотя бы одну никотиновую палочку. А сейчас все предрассудки разом дали заднюю, не оставляя в голове Арсения ни одной крупицы здравого смысла.
Ему хочется попробовать, чертовски хочется, ведь связанные руки наконец освобождены, чешутся, сами тянутся за табаком, зажимая сигарету между губ, будто он какой-то маленький ребёнок, пихающий любую найденную гадость сразу себе в рот. Мутный взгляд смотрит куда-то вдаль, а дрожащие пальцы нащупывают кнопку пластиковой зажигалки, вмиг поджигающей папиросный кончик отравы, разлагающийся от оранжевого пламени. Арсений, кажется, совсем забывается, ведь в таком же пламени сейчас сгорает Антон, стоявший на четвереньках посреди тёмной дороги и сплёвывавший комки крови прямо на мокрый асфальт.
В голове Шастуна сейчас оглушающий звон, вперемешку с самыми ужасными мыслями: о том, что он сдохнет прямо на этой трассе; о том, как же много он курил за эти три дня, прошедшие с последних съёмок и о том, как же больно, невыносимо больно, было Арсу. Потому что парень забыл каково это — задыхаться, блевать кровью, чувствовать глубокие порезы внутри или не чувствовать ничего, теряя сознание. А Попов совершенно забыл, как это — курить.
Он правда успел забыть, что сигареты действовали покруче любого алкоголя или каких-то там наркотиков. Они были всем и сразу, закрывая душевные раны, да и внутренние, оставившие столько следов в лёгких, отчего с каждым днём дышать становилось труднее, а есть или пить с таким порезанным горлом — нестерпимо.
Но в данный момент импровизатор снова смог почувствовать любимый запах ночной прохлады, вдохнуть морозный воздух полной грудью и прогнать его через всё тело вместе с заглушающим чувства никотином. Арсений судорожно делает вторую затяжку, пока его небесные глаза постепенно заливаются солёными слезами, наполненными отчаянием и бесконечным страданием. Всего этого его лишил один единственный человек — любимый, близкий, родной… Всего этого его лишил именно Антон. Антон… Его соулмейт.
Каждый вечер он умирал. И каждый вечер возрождался вновь. Из мертвых.
Имя парня будоражит рассудок, возвращает затерявшуюся трезвость ума на своё место, заставляя выбросить сигарету прямо в раскрытое настежь окно и шелохнуться прочь, покинуть балкон с мерзким послевкусием своей же слабости. Такую же слабость всё это время испытывал и молодой парнишка, винить которого Арсений отныне не в праве. Он понимает его до глубины души, а потому тянется к телефону, ужасаясь от вида пропущенных звонков. Что же он, блять, наделал.
Однотипные гудки пугали, а ещё больше пугало ожидание грубого ответа или абсолютной тишины. Ни то, ни другое точно не сможет успокоить петербуржца, нервно плутавшего змейкой по комнате, искусывая губы до крови и оставляя на них пульсирующие ранки.
— Бля-яяя, — в трубке слышится протяжное ругательство, отчего по спине бездумного курильщика пробегает волна мурашек. Арс стоит как вкопанный не в силах сказать ни слова или даже пошевелиться. Лишь губа, на которой до сих пор присутствовал едкий вкус табака, предательски дрожала, просясь двинуться и озвучить только одну короткую фразу.
— Прости меня, — хриплый голос мужчины ставит Шаста в тупик. Он сводит брови ближе к переносице, крепко сжимая подушечками пальцев уголки слезящихся глаз, и тяжело вздыхает, понимая, что данные слова должен был сказать именно он сам, но никак не Арсений. Извиняться тут должен был только Антон и никто иной, по крайней мере, так думал сам Шастун.
— Прошу, дождись, — с такими словами юноша сбрасывает вызов, откашливаясь, отходя от убывающей боли. Это всё на что его хватило. Мог, конечно, напомнить ему о сигаретах, но всё же понадеялся на благоразумность своего соулмейта. Он-то у него не дурак, а вот Антон тот ещё придурок, не догадавшийся о существующей смертной связи раньше, намного, блять, раньше.
Попов, правда, не дурак, да и связь соулмейтов явно давала о себе знать, потому что актёр в ту же секунду швырнул пачку никотиновых палочек в мусорное ведро, в которое он уже давным давно выкинул все свои истинные эмоции. Теперь же в него отправляется и коллекция всевозможных масок, наконец освобождая настоящее лицо, яркий блеск в глазах и естественную улыбку, осветившую весь Санкт-Петербург этой тёмной ночью.
***
— Арс! — парень всем телом наваливается на хозяина квартиры, стоит входной двери лишь приоткрыться на пару сантиметров, запустив в прихожую слабый лучик подъездной лампы и примчавшегося Шастуна, для которого семь часов пути стали самой адской пыткой.
Парнишка не сдерживает слёз, совсем не двигается и, кажется, не дышит, прижимая Арсения ближе к себе, обхватывая руками ещё крепче, будто желает стать единым целым. Мужчина сам не может остановить горькие слёзы и утыкается в холодное плечо, громко хлюпая носом, запачкав толстовку Антона маленькими мокрыми пятнышками, пропитывавшими тёмные хлопковые волокна.
— Арс, Арс-с, — молодой импровизатор пытался поймать лицо Попова, хватая его впалые щёки своими ледяными ладонями, успокаивая, выравнивая сердцебиение, — Посмотри на меня, — настойчивый шёпот вынуждает сдаться, поднять голубые глаза, устремить воспалённый взгляд прямо на зовущего, — Прости меня.
Теперь всё правильно. Теперь это фраза прозвучала из нужных уст.
— Знаю, одних слов недостаточно… Я ведь представить не мог, что ты испытывал всё это время, пока я тебя мучал, издевался и убивал, а ты всё терпел. Терпел, блять, терпел и держал в себе. Спасибо! Слышишь, Арс? Спасибо за эту сигарету, я смог вновь вспомнить каково это… Я…
— Молчи, молчи, молчи, — Арс перехватывает замёрзшие руки Шаста, обхватывая их своими горящими ладонями, и смотрит таким ласковым, по-настоящему заботливым взглядом, что юноше аж становится некомфортно оттого, что его не ненавидят или тут же не прописывают по лицу несколько ударов, которые он бы точно принял, потому что заслужил. Потому что дурак…
А Арсений давно уже принял. Принял, простил, понял, свыкнулся и отступил. Дал ему возможность жить спокойной, счастливой жизнью, а сам подыхал каждый день чётко по расписанию. Попов тоже далеко не герой. Давно надо было поговорить, распахнуть зелёные глаза на достаточно серьёзную проблему. Проблему, сука, стоящую ему здоровьем и жизнью.
— Я же курил из-за всяких нервяков, понимаешь? Меня грузили отношения, пиздец как грузили, а после сигарет отпускало от всех нависших проблем. От этих съёмок, негатива, сложностей, домашних ссор, непонимания. Знаешь что? Нахуй. Пошло оно нахуй, — Антон швыряет ненавистную пачку табака, спрятанную в одном из задних карманах джинс, прямо в угол этого тесного коридора. Пластиковая упаковка с характерным звуком ударяется о ламинат, а затем и светлый плинтус, отчего в помещении воцаряется глухая тишина, выдавшая звук бешенного сердцебиения сердец обоих парней.
Глаза нервно бегают, не зная за что уцепиться, а дыхание спирает, как будто бы каждый из них сейчас затягивался, причиняя боль другому. Первый шаг достаётся Шастуну, который несколько секунд ошеломившим взглядом смотрит в синюю глубину напротив, а затем нервно сглатывает, решаясь разрушить эту сплошную стену между ними.
Он тянется к дрожащим губам, прикрывая глаза, и напористо, смело целует уже не в силах оторваться от родной половины. Обволакивая чужие алые, Антон только углубляет поцелуй, страстно, но нежно впивается, ведя языком, изучая, сплетаясь воедино. А Арс тихо мычит в поцелуй, пропуская эту приятную волну, растекающуюся сладкой патокой счастья по телу, наконец осознавая, что все его раны затянулись, не оставив ни единого шрама.
Паренёк отстраняется, мигом заливаясь звонким смехом, заполнившим каждый сантиметр уютной квартирки Попова, который в свою очередь забавно тупит взгляд, непонимающе глядит на импровизатора и ждёт хоть каких-то объяснений.
— Я мятные обычно курил, а от тебя мятой так и несёт, — лыбится Шаст, поясняя свою яркую реакцию, оголив белые клыки, вновь приближаясь к Арсению и утягивая того в очередной поцелуй, принадлежащий лишь им одним.
