Л — логика

Ло всегда очень любил, когда всё логично, объяснимо, последовательно и закономерно. А вот людей он любил, отрицающих это всё чуть ли не фактом своего существования. Его команда, например, как на подбор, состояла из сумасшедших, зато с очень жизнеутверждающими принципами, которые в глазах капитана с лихвой оправдывали их безумие. Бепо, как самого противоречивого, он назначил старпомом: это ведь было так логично — окружить себя постоянными напоминаниями о том, что мир, в котором они живут, шлёт логику нахуй! Ло находил в этом некоторые признаки мазохизма, но старательно игнорировал, утешая себя логичным объяснением: будь вокруг него люди, так же предпочитающие логику импровизации, стало бы слишком скучно. Да и небезопасно было бы привыкнуть к простым и понятным мотивам, а потом, в один прекрасный день, погореть на том, что противник нелогичен! Практика доказывала его правоту, а противники — собственную умственную неполноценность. Они поступали неправильно, слишком импульсивно, необдуманно, и это дорого им стоило. Ло же всегда старательно планировал всё, а потом его команда вдохновенно претворяла планы в жизнь, художественно интерпретируя эти самые планы так, как угодно их левой пятке. Схема работала, а Ло искренне считал, что во всём виноват Кора-сан, но он слишком его любил, чтобы в чём-то обвинять. В конце концов, в качестве ролевой модели у Ло были собственный отец (давно мёртвый, но успевший привить ему педантичность, прилежание и тягу к знаниям), Кора-сан (не менее мёртвый, чем отец, и показавший, что импровизация — это всё, и даже самую дурацкую способность можно использовать с пользой для дела) и Дофламинго (крах, а возможно, и смерть которого Ло планировал тринадцать лет, правда, с перерывами на сон, еду, контрабанду и безобразные трактирные драки). В конце концов, полученное им воспитание, чуть менее, чем полностью, состоявшее из взаимоисключающих параграфов, должно было проявить себя как-то нестандартно! Выражалось это обычно в том, что, всё тщательно обдумав, Ло бросался с головой в авантюры, прекрасно осознавая, что это пиздец, и так нельзя. Пиздец радостно скалился в ответ и подбадривал, утверждая, что, конечно же, можно, причём, только так и можно вообще, остальное — не в счёт. Ло любил книги: иллюстрированные справочники — скорее, произведения искусства, чем практические пособия. Ло вёл рабочие журналы, почерк в которых и сам не всегда мог разобрать, а его навигатор рисовал карты, достойные считаться апофеозом творчества трёхлетней девочки, уверенной в собственной гениальности. Ло восхищался ими каждый раз просто потому, что сам он нарисовал бы хуже. И это была только вершина айсберга, заключающего в себе борьбу логики с раздолбайством в его жизни. Мугивара-я должен был олицетворять собой апофеоз этого противостояния, должен был понравиться Ло не вопреки, а благодаря своей импульсивности и нелогичности. В общем-то, так и было, Ло готов был назвать его своим другом (не вслух и не при свидетелях, разумеется), но чего-то всё равно не хватало. Самой малости, которая взорвала бы его сознание, как вспышка сверхновой, и засияла бы, невыносимо-прекрасная. Проблема крылась в том, что Мугивара-я оказался логичен в своей нелогичности. Ло понимал, чем он руководствуется, принимая решения (пусть даже иногда для этого нужно было оглянуться назад и подумать, что ты такого сделал, чтобы над тобой так издевались?). Это понимание делало их дружбу прекрасной и эффективной, а на поле боя было и вовсе незаменимо, но в глубине души Ло чувствовал себя так, будто его обманули. А потом Ло встретил Сабо, который должен был являть собой всё то, что он так любил. Аккуратную педантичность, продуманность планов, безупречность внешнего вида, искреннюю доброжелательность. Не говоря уже о соответствии давно набившим оскомину канонам красоты: эти золотые кудри и голубые глаза могут принадлежать только прекрасному принцу! Что характерно, Кавендиш, который в действительности был принцем (ещё и на белом коне для полноты образа), и то больше походил на живого, настоящего человека: был невоздержанным на язык психопатом с раздвоением личности и ненавидел всё их Худшее Поколение просто потому, что ему нужно было кого-то ненавидеть. В общем, Сабо являл собой полную противоположность тем людям, которых Ло любил в сознательном возрасте (не будем про папу, мёртвые родители должны оставаться безупречны в памяти детей просто потому, что детям очень нужно хоть что-то безупречное). Когда же оказалось, что Ло всё не так понял, это осознание вспыхнуло в нём сверхновой, ослепительное в своём всеобъемлющем диссонансе. Сабо, тщательно собирающий информацию и расписывающий по пунктам план, лишь для того, чтобы сжечь его и сказать «а потом — по обстоятельствам». Сабо, сбрасывающий звонки на ден-ден муши, тем самым уподобляя координацию действий игре в жмурки. Сабо, чья идеальная внешность, как изысканным аксессуаром, дополнялась ожогом на лице (и наверняка не только на нём, Ло часто думал об этом бессонными ночами). Сорвиголова Сабо, которого нужно держать всемером, чтобы он что-нибудь не натворил, подставляя себя и всю операцию! В общем, с точки зрения Ло, он был идеален. Осталось только придумать, как ему об этом сказать, и не получить обрезком трубы между глаз.