Превращения вина и хлеба

Бетлехем, Пенсильвания, ноябрь 2014 г. - Сколько их всего? - спросил Каттнер, невольно отступая на шаг. Почему-то было неприятно здесь находиться, и смотреть на это все было неприятно, даже подташнивало слегка. Хотя, вроде, не расчлененка, не трупы даже, и вообще ничего особенно ужасного - просто ряды полупрозрачных колб с мутной жидкостью и чем-то медленно шевелящимся внутри. Запах, что ли? Пахло тут чем-то таким гадким... - На последней стадии - семеро, - сказал Брэнсфилд, откашлялся и выключил папку. Кажется, ему тоже было неуютно. - Три эмбриона в возрасте двадцати пяти дней и два в возрасте... - он снова кашлянул и быстро закончил. - Двенадцать. Всего двенадцать. И, судя по отчетности, еще двадцать восемь отправлены заказчикам. Каттнер поморщился. Гаже не придумаешь. Пока будет длиться вся волокита, пока суды, пока инстанции будут решать, что делать, потому что прецедент, пока будут собачиться по поводу юридической и моральной стороны дела, эти двенадцать успеют созреть и вылупиться, и им будет нужен соответствующий уход... Собственно, им и сейчас требуется какой-то уход. - Персонал уже весь упаковали? - Да, - кивнул Брэнсфилд. - Я сказал орлам, чтобы не заходили в офисные помещения. И... Ну, сюда. Каттнер рассеянно кивнул. - Это ты молодец... Пересиливая себя, он подошел к ближайшей колбе - метрового размера кубу, наполненному опалесцирующей жидкостью, в которой, присоединенный пуповиной к верхней части жизнеобеспечивающего агрегата, висел младенец, больше похожий на уродливого полуметрового пупса. Вырубить тут все к чертовой матери. Вырубить и уехать. Получить взбучку за преступную халатность. Пусть получают двенадцать дохлых эмбрионов в качестве вещественных доказательств. - Мик... - позвал его Брэнсфилд, и Каттнер вздрогнул, оборачиваясь. Брэнсфилд смотрел исподлобья, стискивая папку в ладони так, что, казалось, сейчас расплющит пальцами сенсорную матрицу. - Мик, - повторил Брэнсфильд знакомым упорным голосом, глядя на Каттнера, не моргая. - Я сотру архивы. Каттнер вздохнул, оглянулся еще раз на плавающего в колбе младенца: - Подорвать бы тут все к чертовой матери. Суки. И этих бы... бизнесменов... тоже. - Детей-то за что... - сказал Брэнсфилд, включая папку. - А насчет подозреваемых я распорядился. - Что ты там распорядился? - устало спросил Каттнер. Брэнсфилд неопределенно пошевелил пальцами в воздухе, не отрывая взгляда от папки: - Ну, чтобы не церемонились. Сопротивление при аресте, все такое... - Подставляешь ребят... - протянул Каттнер без осуждения. - Ничего, они у меня потом премии получат. И повышение. Да уж, подумал Каттнер. Самое смешное в том, что сейчас никому не нужно, чтобы эта история выплывала на поверхность. Подумать только: больше года прямо под носом у федеральной службы эти ублюдки мастерили на заказ клонов из ворованного генетического материала и рассылали свой товар по всему миру. Прямо служба доставки. Пицца. Лапша в коробочках. Закажи себе звезду с доставкой на дом. Все эти чокнутые фанатки модных певцов, актеров - скопи денег и получи себе копию кумира. Раньше некоторые идиотки на все шли, лишь бы переспать с каким-нибудь известным дрыщом и родить от него ребенка. Приятное и полезное - по крайней мере алименты себе обеспечить было можно. А теперь сами платят. Черт знает, что. Это ведь подумать страшно, какой гвалт поднимется, если об этом узнает широкая общественность. Оскорбленные звезды, оскорбленные церковники, оскорбленные домохозяйки, втайне проклинающие все на свете, что не успели или не имели средств, чтобы воспользоваться такой возможностью и прикупить себе героя из модного сериала про вампиров по сходной цене... Новые ушлые деляги, которым такая идея просто не приходила до сих пор в голову... Черт знает, что еще... А в центре этого всего - двадцать восемь детей, с которыми вообще непонятно, что будет дальше. И эти двенадцать. Которые еще могут не родиться. Куда им рожаться-то? На черта?.. - Слышь, - сказал Каттнер. - Ты это... Архив смотрел? - Смотрел, - ровно ответил Брэнсфилд. - Через пять минут тридцать шесть секунд там будет не на что смотреть. Каттнер задумчиво побарабанил пальцами по пластиковой стенке колбы. - Может, это будущий, я не знаю, изобретатель. А? Или гениальный бизнесмен. Брэнсфилд коротко глянул на него и опустил взгляд к своей папке, следя за процессом уничтожения архива. Каттнер треснул по пластику кулаком: - Черт, неужели ни одна курица не захотела воспитать талантливого математика? Известного писателя? Хоть что-то полезное?.. Нет?.. Брэнсфилд хмыкнул. - У каждого свои представления о «полезности». Тем более... Это просто дети. Из них может вырасти что угодно. А может и не вырасти, мрачно подумал Каттнер. А может... Он помотал головой, доставая телефон. - Деятелей уже увезли? - спросил он рассеянно. Брэнсфилд глянул на него с интересом. - Нет, ждут по машинам пока. Каттнер кивнул, прислушиваясь к гудкам. - Сестра Гарриет? - воодушевленно сказал он через пару секунд и улыбнулся, качнувшись с носка на пятку. - Как я рад вас слышать... Нет, я уверен, что с тем... с тем делом вы справились отлично. Вы же профессионал. Ну да, я это и имею в виду. Да. Нет, у меня к вам будет еще одна просьба. Брэнсфилд усмехнулся, качая головой, и снова внимательно уставился на круговую диаграмму, синий сектор которой постепенно постепенно вытеснялся белым. Естественно, бюро не заинтересовано в скандале. Естественно, при определенных условиях сюда никто не сунется недели две... или сколько там времени потребуется сестрам, чтобы вывезти аппаратуру. Естественно, Брэнсфилд и Каттнер эти условия создадут. Не подрывать же здесь все, в самом-то деле. Чего людей тревожить. «Маскигон — довольно крупный город. Здесь есть три супермаркета Уол-Март и своя хоккейная команда. В 2014 году здесь было три супермаркета Уол-Март и своя хоккейная команда, правда, тогда она еще не входила в состав НХЛ. В остальном почти ничего не изменилось. Иногда, когда я пытаюсь вспомнить, сколько мне лет, я слегка озадачиваюсь, начинаю считать — а у меня всегда было не очень хорошо с устным счетом — окончательно запутываюсь и решаю махнуть рукой. Давайте, чтобы не вводить никого в заблуждение, я скажу то, в чем уверен на все сто процентов: я родился в декабре 2014 года. И практически с самого своего рождения жил в приюте при монашеском Ордене святых невинно убиенных младенцев. Да, меня воспитывали монашки. Нет, этого оказалось недостаточно, чтобы я вырос хорошим мальчиком. Я сам очень старался.» Назарет, Пенсильвания, 2015 г. - Какой хорошенький, - сказала Элис, глядя на спящего ребенка. - Просто младенец Иисус. Терри улыбнулся и обнял жену за плечи. - Ну что, ты счастлива? - А ты? Ты же сам согласился... - Да, конечно... Просто, мы могли бы подождать немного... Вдруг бы получилось. Элис перевела дыхание, сбрасывая руку Терри с плеча. - Ты сам хотел! Мы же договорились! Терри поморщился. - Ну договорились. Разве я возражаю? Или чего-то говорю? Отличный пацан. Можем назвать его Иисусом! - Его зовут Ричард. Как дедушку. Терри пожал плечами. - Прекрасно. Ричард. Рики-Тики... - Дик. - Дик... Пффф... Его будут дразнить дети. Его даже взрослые будут дразнить. - Это прекрасное имя. - Угу, - сказал Терри, отходя к окну. - Имя настоящего героя. Давай, прочитай мне еще раз лекцию о своем папаше, а то я уже забыл, где он там героически отдал концы? В Ираке? В Афганистане? Я слышал эту историю всего-то раз триста. - Ты мог бы проявить хоть немного уважения... - начала Элис срывающимся голосом, но Терри вскинул руки, сдаваясь. - Все. Все. Пожалуйста. Давай не будем начинать. Пусть будет Диком, хоть дыркой от задницы назови, твой ребенок, можешь изгаляться как хочешь! Элис отвернулась, закусывая губу. - Иногда я так рада, что у нас не может быть общих детей. Терри помолчал, отвернувшись к окну, а потом так же молча вышел из детской и плотно прикрыл за собой дверь. Элис вздрогнула, когда дверь тихо стукнула о косяк и скрипнули половицы в коридоре. Она подошла к окну, за которым крупными хлопьями сыпал снег. Было уже темно, только тускло сияли разноцветные лапочки на деревьях. - Ничего, - сказала Элис сама себе. - Ничего... Младенец в колыбельке заворочался, захныкал тоненьким голосом, похожим на мяуканье котенка. Элис зажмурилась и заплакала сама — только беззвучно. Лос-Анджелес, 2017 г. - Я хочу писать! - Начинается... - Стивен потер руками щеки, стараясь успокоиться. - Потерпи минуточку, - ворковал Рон, опасливо поглядывая в его сторону и пытаясь удержать на коленях извивающегося Тома. - Ты же только что писал... Том, вероятно, поняв, что вырваться не получится, надулся, покраснел и разразился громогласным ревом. Бэнкинс посмотрел на Стивена сочувствующе, но, поймав его яростный взгляд, торопливо отступил за камеру. Рон тряс перед орущим Томом игрушкой, Том орал, ассистент вяло и вполголоса продолжал переругиваться о чем-то с осветителем, блять, да закончится это когда-нибудь, подумал Стивен и нервно глянул на часы. Пять минут. Опоздает еще наверняка, звезда чертова, а ты сиди тут, дожидайся... - Да отведи ты его в туалет! - не выдержал он наконец, и Том тут же заткнулся, деловито сполз с коленей Рона и потопал к выходу. Рон оскорбленно фыркнул, поднимаясь, и Стивен снова сморщился - ну вот, теперь всю ночь вместо того, чтобы спать, они будут выяснять, кого из них Том больше любит, кого считает настоящим отцом, а кто так, покурить вышел, и кто виноват в такой расстановке сил, и Стивен будет кричать, что Рон балует ребенка, а Рон будет бледнеть, краснеть и требовать, чтобы Стивен не повышал голоса, а потом заплачет, закрывая лицо ладонями, и Стивен будет просить прощения - он всегда просит прощения, иногда даже не очень понимая, за что именно. И все это только потому, что Рону приспичило приволочь Тома в студию. Ну как же, у него такой шанс познакомиться с самим Джонни Вейром, и не оставит же он ребенка с няней, все знают, что няням нельзя доверять, тем более, что Том - такой чувствительный малыш, он не привык быть с чужими людьми... Конечно, зато на студии среди полусотни абсолютно посторонних человек, носящихся туда-сюда, кричащих, двигающих громоздкие железки - да, здесь он чувствует себя отлично. И не желает ни минуты посидеть на месте... - Привееет! – Стивен поднялся навстречу, натягивая на лицо радушную улыбку – Вейр, закутанный в шубку, ворох шарфов и обвешанный сумками встал на пороге, оглядывая помещение и улыбаясь всем присутствующим. - Добрый день, мистер Вейр… - Просто Джонни, - Вейр протянул узкую ладонь, взглядывая из-под накрашенных ресниц, и Стивен осторожно пожал ее, делая приглашающий жест. - Я не опоздал? – обеспокоено спросил Вейр, проходя к дивану, на ходу успевая улыбаться, кивать и сбрасывать с себя сумки, шубу, какие-то яркие тряпки и благоухать на всю студию приятным, но неожиданно крепким парфюмом. Стивен автоматически глянул на часы и невольно вполне искренне улыбнулся. - Нет. Минута в минуту. Проходите, сейчас подойдет гример… - Не нужно, - сказал Вейр, усаживаясь на диване прямо напротив камеры. – Я сделал нормальное лицо. - У нас немного другой свет, не телевизионный, - сказал Стивен, пытаясь задавить снова поднимающееся раздражение. - Да, я знаю, - легко отмахнулся Вейр, вытащил из сумки ворох листов, выудил из них скрепленную пачку и поднял на Стивена глаза. – Пятый кадр, разговор с Майлзом, верно? - Верно, - сказал Стивен обреченно и кивнул оператору. Черт с ним, хочет запоганить пробу – Стивен только за. Никакого желания снимать балованную звезду у него не было, Вейра им навязали продюсеры, это вообще было бредом – никакого кинематографического опыта у этого с позволения сказать актера не было. Реалити-шоу, выступления на телевидении, какие-то довольно нелепые проекты – и тут пожалуйста. Вейр решил стать кинозвездой. Сняться в игровом фильме. Ради бога, конечно, Стивен бы сам с удовольствием посмотрел, что у него выйдет, в конце концов, Джонни Вейр – гордость сообщества, человек, сумевший пробить систему в каком-то смысле, за его успехами всегда было интересно следить, но… Но почему, почему именно Стивену с ним работать? Поганить прекрасный сценарий, портить превосходный кастинг этим недоразумением, несколько месяцев трепать нервы, ведь он наверняка ничего не умеет, а гонору, поди, до небес… Стивен поморщился, когда ассистент щелкнул хлопушкой, и чуть прикрыл глаза, смотреть на это позорище не хотелось, ну пусть, пусть проба будет ужасной. Настолько ужасной, что упертые идиоты в правлении компании посмотрят и согласятся на замену… - Ты не готов к этому, - сказал он скучным голосом реплику Майлза. Вейр на диване даже не дернулся, продолжая задумчиво разглядывать лежащие на коленях бумажки. Слова забыл, что ли, досадливо подумал Стивен, и уже хотел было попросить остановить камеру, как Вейр поднял на него глаза. - Да, не готов, - сказал он, явно через силу пытаясь улыбнуться, вздохнул, повел плечами, распрямляя их. – И никогда не буду. К этому нельзя быть готовым, Майлз. Если ты… если ты готов, если ты уверен в том, что у тебя все получится ровно так, как ты задумал, – это значит, что на самом деле ты… Это значит, что ты не видишь. Живешь в выдуманном мире. Он отложил пачку и откинулся на спинку дивана, глядя на Стивена в упор. - Единственное, в чем я уверен, это в том, что я сделаю все, чтобы у меня получилось. Я хочу этого, Майлз. - Ну конечно, - сказал Стивен, против воли чувствуя раздражение. – Ты хочешь! Только не все крутится вокруг тебя. По-хорошему, тебя здесь вообще ничего не касается. Вопрос в Эмили. - Ей будет хорошо со мной, - решительно перебил его Вейр, напрягаясь и чуть подаваясь вперед. Стивен хмыкнул, поддразнивая: - Уверен? Вейр прищурился, на секунду в его взгляде мелькнул и гнев, и почему-то страх, и боль. А потом он сказал ровно и отчетливо: - Я сделаю все, чтобы она была счастлива. Чтобы она выросла человеком, который способен быть счастливым. - Стоп камера, - сказал Стивен неожиданно севшим голосом. Конечно, стоило бы подумать. Попробовать. Поискать. Но что-то подсказывало Стивену, что дальше продолжать не имела смысла. Даже просматривать материал не имело смысла – если там и будет лажа, то только из-за идиотского упрямства Вейра по части грима. Он идеально подходил для роли, и это было ужасно. Это было совершенно чудовищно. Боже мой, подумал Стивен. А как с ним выезжать на натуру? Джонни Вейр, живущий в трейлере? Дурдом. Три месяца дурдома. Если не все полгода. Но по крайней мере это будет неплохой фильм. Стоящий фильм. Ну, то есть, Стивен сделает все, чтобы фильм получился стоящим. «Почему-то я почти не помню своего детства. Некоторые дети, даже уже став взрослыми, помнят, как мать кормила их грудью, как они сидели в манеже... Некоторые даже помнят свое рождение. Серьезно, такие случаи бывают. А у меня лет до шести-семи — просто пустота. Вернее, воспоминания некоторые есть, но, я боюсь, что это так называемые «ложные воспоминания». Когда вам рассказывают: «а вот ты в три года разбил парадное блюдо для пирога и описался на руках у пришедшей в гости миссис Хоуп». Вы совершенно не помните ни блюда, ни эту миссис Хоуп, но после пятого пересказа этой истории начинаете ловить себя на том, что вроде бы что-то такое всплывает в памяти... На блюде были нарисованы маки, а у миссис Хоуп была противная бородавка на носу? Не говорите об этом никому, иначе вам подробно расскажут, каким на самом деле было блюдо и описанная гостья, и тогда ваши вполне достоверные воспоминания от вас уже не отвяжутся. В общем, мои воспоминания — это то, о чем мне потом, когда я стал постарше, рассказывали сестры. Например, мне рассказывали о том, что в три года я начал рисовать странные вещи. Со мной пытались проводить душеспасительные беседы и даже вызывать детского психолога, но ни к чему это не привело, я продолжал рисовать. А в четыре года неожиданно закончил. Я видел эти рисунки потом, уже будучи взрослым. Несколько сотен листков, и на каждом — туфли, ботинки, мокасины, сапоги, сандалии, тапочки... и сумки. Разноцветные дамские сумочки. Я понимаю, почему сестры волновались за мое здоровье!» Назарет, Пенсильвания, 2018 г. - Почему ты не дал сдачи? - спросил отец. - Я не дрался, - пробурчал Дик сквозь прижатую к губе ватку. - Прекрасно! - всплеснул руками отец и обернулся к матери. - Он не дрался. Твое воспитание. Теперь жди. Его будут лупить все, кто ни попадя! Нашли самого маленького... - Вот пошел бы к отцу этого Ханса и ему бы это все сказал, - пробормотала мама напряженным голосом, гладя Дика по плечам. - А что я ему скажу? - пожал плечами отец. - Мистер Торвальдсен, почему вы воспитали своего сына парнем, а не плаксивой девчонкой, которая не может дать сдачи? - Да, - сказала мама звонко, поднимая голову. - Спроси его, почему он воспитывает своего сына, а ты только и умеешь, что орать!.. Дик тихонько вывернулся у матери из рук и пошел в детскую, про себя напевая песенку Вафли из мультика про Вафлю и Молочник. Больно-то совсем не было, ну упал и разбил губу. Подумаешь. Он и правда не дрался с Хансом. Он вообще ни с кем никогда не дрался. И не собирался. Это просто такая игра... Он залез с ногами на кровать, сунул в уши капельки звучков и нажал кнопку плеера. Вафля громко чихнул в ушах и запел про то, какие хорошие они с Молочником друзья, и что они умеют петь как птички... В ушах щекотно засвистело, как настоящие птички, и Дик рассмеялся, дрыгаясь и суча ногами. Он бы очень хотел такого друга как Молочник. Это точно будет не Ханс, но... кто-то будет. И петь как птички... Лос-Анджелес, 2019 г. - Оооох, все! – Стивен рухнул на диван к Рону, блаженно улыбаясь и непослушными пальцами пытаясь развязать бабочку. – Все! - Тихо ты, - пихнул его в бок хихикающий Рон. – Том спит. Стивен счастливо засмеялся и обнял Рона, утыкаясь лицом ему в шею. - До сих пор поверить не могу. - Ага, - прошептал Рон, и они помолчали, прижимаясь друг к другу. - Джонни, кажется, был единственным, кто выступал без бумажки, - сказал через некоторое время Рон. - Ага. И единственным, речь которого кто-то реально слушал. - Ну, тебя тоже слушали, - возразил Рон, и Стивен хмыкнул. Перед глазами мельтешило, в ушах стоял треск от аплодисментов… - Когда он придет? – обеспокоено спросил Рон. Стивен пожал плечами. - Завтра. И лучше бы мы собрались в ресторане как нормальные люди… - Я хочу, чтобы он пообщался с Томом. Твой сын его обожает. - Я уже заметил, - скептически хмыкнул Стивен. - И нечего фыркать. Джонни, между прочим, сам рвется с ним встретиться… - Лучше бы он рвался завести собственного ребенка, а не прыгал вокруг нашего. - проворчал Стивен. – Ах, ангелочек, ах, вылитый я в детстве… Рон хихикнул: - Ты что, ревнуешь? - Вот еще. Мне не нравится, что он наряжает Тома как чучело. - Том первый начал. Стивен только вздохнул – это было правдой. В тот раз, когда Вейр приехал на пробу, Том начал первым. Сначала он во все глаза смотрел на Джонни и молчал, а потом, когда Вейр, обсудив все подробности предстоящей работы со Стивеном и поболтав за жизнь с Роном, собрался на выход — Тома обнаружили у зеркала, завернувшегося в шелковый платок Джонни. - Он был такой маленький, что платок закрывал его с головы до ног и еще волочился по полу, - задумчиво сказал Рон. Стивен фыркнул. Вейр тогда запричитал — в духе всех этих чокнутых мамашек. Типа «ой, а у кого такие маленькие ручки, у кого такие хорошенькие глазки». Ужасное, пошлое сюсюканье. Но Рону это казалось умилительным. А Том смотрел-смотрел на кудахчущего Вейра и выдал в лоб классическое: «А вы дядя или тетя?». Стивен еле удержался, чтоб не расхохотаться. А теперь... Вейр при любой возможности пытается вырядить Тома как куклу, Том радуется, а Рон потворствует. И ничего не скажешь против, потому что... Ну а что тут скажешь? Мне не нравится, что из моего сына делают девочку с кудряшками? Рон оскорбится. Начнет обвинять черт знает в чем. Будто бы Стивен против транссексуалов или что-то в этом духе... А Стивен не против. Он просто не хочет, чтобы из его сына делали девочку. В конце концов, если бы он хотел дочку, он бы и усыновил... то есть удочерил... короче... И еще бесило то, как Рон спелся с Вейром. Нашел подружку, тоже мне... - У меня есть одна мысль, - сказал Рон, легонько поглаживая его пальцами по груди. Наверняка какая-нибудь подстава, подумал Стивен, но улыбнулся. - Что за мысль? Рон посмотрел на него, прищурясь, а потом вздохнул и решительно сказал: - Я хочу, чтобы Джонни стал крестным Тома. И... нет, не перебивай меня. Я знаю, как ты относишься к крещению. И знаю, как ты относишься к Джонни... - Нормально я отношусь к твоему Джонни, - проворчал Стивен, но Рон его сразу же перебил: - Он и твой Джонни тоже. Благодаря ему ты получил Оскара, не забывай об этом... - Это благодаря мне Вейр получил своего Оскара! Это я его снял! Мой фильм, а не его! - Ну-ну, тише, Том спит, - шикнул на него Рон, укоризненно глядя. - Ну согласись, что ты бы без него снял не такой хороший фильм... И потом — он обожает Тома. Если не дай бог с нами что-то случится... - Если с нами что-то случится, у Тома будут бабушки и дедушки, а еще дядя и тетя... - Которые в последний раз интересовались его существованием год назад, - фыркнул Рон. Стивен вздохнул и потер лицо ладонью. - Слушай, я устал. Давай обсудим это... позже. Потом. Хорошо? Рон только поджал губы, скептически качая головой. Мда. Сначала Стивен думал, что все проблемы закончатся, стоит ему только получить перспективный проект и пробить под него финансирование. Потом он думал, что надо закончить съемки и наконец выспаться, вот тогда точно наступит счастье. Потом он мечтал об огромном прокате, о восторженных рецензиях... И тогда ему почти уже казалось, что вот оно, уже вроде бы все хорошо, еще чуть-чуть, еще капельку... Но всегда с толку сбивали то неожиданные ядовитые отзывы в крупных журналах, то запрет на показ фильма в Саудовской Аравии и почему-то в Украине... Когда ленту номинировали на Золотой глобус, это было очень нервно и прекрасно. Потом Венеция. Потом Канны. И каждый раз километры нервов и судорожные обещания себе: вот только тут все хорошо закончится, и тогда... тогда... А потом — премия киноакадемии. И девять номинаций, и шесть Оскаров... Вот тут бы и наступить уже наконец счастью! Пора бы уже! Лежа в кровати и прислушиваясь, как беззвучно дышит за спиной Рон, Стивен тоскливо думал, что счастливей всего был два года назад. Когда каждый день ругался с постановщиками, бригадиром массовки, с осветителями и оператором, когда ежесекундно мечтал придушить то Джонни Вейра, то Джулию Брайден (бездарная курица, если бы эксперты киноакадемии знали, скольких усилий стоило им всем не позволить этой крашеной лахудре испортить ленту, они бы выдали дополнительный Оскар — за противодействие стихиям). Тогда он по крайней мере понимал, зачем это все. Зачем он вообще живет, не высыпается, простывает во время ночных съемок под дождем, ест вредную еду и все такое... - Знаешь, - сказал он шепотом, чтобы не разбудить Рона, если тот уже заснул. - У меня есть мысль насчет следующего фильма. Про человека, белого парня, который живет, например, в Китае. Он живет там с рождения и понятия не имеет, что он не китаец. То есть, ему никто за всю жизнь ни разу не сказал: ты не такой, как мы, все такое... Живет себе и живет... Пока не встречает других белых людей. И они его... Ну, или пытаются спасти... Или там, не знаю... Рассказать ему о том, кто он. Что он не китаец. Что он не такой, как люди, с которыми он живет. А он вообще не понимает, зачем ему это говорят. И ничего не собирается менять. Просто не видит смысла. Потому что он китаец. Понимаешь? Рон? Ты спишь? Рон только тихонько дышал за спиной. Стивен немного поерзал, устраиваясь на подушке удобней, и подумал, что Вейр бы прикольно смотрелся среди китайцев. Со своим кукольным личиком, совершенно детским и свежим после очередной пластической операции. И вообще лучше бы какой-нибудь исторический контекст... Чтобы какие-нибудь живописные тряпки там... Подумать надо. Поприкидывать. Назарет, Пенсильвания, 2020 г. Кажется, ручку специально сделали так высоко, чтобы Дик не мог дотянуться и отворить дверь. Глупые уловки, ведь всегда можно подставить стул, забраться на него, аккуратно, чтобы не щелкнуло, провернуть ручку. Приоткрыть дверь и всунуть в щель толстый вязаный носок, чтобы не закрылась, пока слезаешь со стула и относишь его обратно в гостиную… И дело в шляпе. Свобода! Он выскользнул за дверь и аккуратно, придерживаясь за перила, спустился по ступеням с крыльца. Ступени тоже наверняка сделали специально, больше ни о у кого дома не надо было забираться на крыльцо, чтобы войти внутрь. У всех дома плоские, а у Дика нет. У Дика дом особенный. И мама особенная. Очень красивая, с грустным и добрым лицом, похожая на Святую Деву в церкви. Правда, иногда она кричит и становится совсем не такой красивой, но откуда он знает, может, у Святой Девы тоже так? Дик ее видел только молчащей. И деревянной. Единственное интересное, что есть в церкви, все остальное — скукота страшная. Самое противное — это одежда. И пахнет противно, нос чешется всегда. И нельзя смотреть мультики. Вообще ничего нельзя. Дик подошел к ограде и выглянул на улицу. Вот он — длинная серая машина как раз поворачивала из-за угла. Он всегда в это время приезжает, этот дядька. Дик уверен, что это супергерой. Он наверняка умеет летать по воздуху или замораживать все, к чему прикоснется, или еще что-нибудь. Или волшебник. И он научит Дика каким-нибудь таким штукам, он обещал. Только в прошлый раз его заметил папа и прогнал, а сейчас папа устал и спит, а мама поплакала и тоже спит, и сейчас приедет дядька, и Дик будет у него учиться, а потом станет супергероем и сделает так, чтобы папа с мамой никогда больше не ругались, а мама не плакала, и еще чтобы Дику купили щенка. Серая машина притормозила недалеко от ворот, Дик уже приплясывал на месте от нетерпения, потому что дядька не выходил. Сидел себе в машине, и его было даже не видно за темным лобовым стеклом. А, может, там и не было никого? По телевизору показывали такие машины без водителей. Сами ездят... Ловят детей и увозят... И потом никто их больше никогда не находит... Может, это такие машины для суперменов? Детей увозят на секретную базу, а там из них делают супергероев. А потом не выпускают и заставляют делать всякие вещи... Дик осторожно шагнул назад и опасливо выглянул на дорогу из-за куста. Пришедшая в голову мысль была неприятной. Во-первых, зачем быть супергероем, если не можешь делать, что хочешь? Во-вторых... Зачем быть супергероем, если их и так много?.. - Эй, - сказал кто-то рядом, и Дик вздрогнул, едва не заорав от неожиданности. Обернулся и снова чуть не заорал — сквозь зеленую изгородь, отделяющую двор от соседского участка, торчало лицо. - Ты кто? - спросил Дик неприязненно, стараясь не выдать испуг. Лицо улыбнулось и оказалось совсем нестрашным. - Я Энди. Я тут живу теперь. Уже месяц. А ты — Дик, я тебя знаю. - А я тебя не знаю, - заявил Дик, которому было немножко лестно и вообще... Прикольно. - Это к тебе педофил приехал? - спросил Энди, наморщив короткий, в веснушках нос. - Не боишься? - Не боюсь, - сказал Дик и подошел поближе. - Какой еще педофил? - Ну вон тот. В машине. Мать его уже один раз побила ведром и сказала, что позовет полицейского, если он еще раз приедет. Дик нахмурился. - Зачем она его била?.. А что, он и к тебе приезжал? Идея стать супергероем тускнела и становилась непривлекательной прямо на глазах. - Ну да. Ты что, не знаешь, какие педофилы? Они мальчиков ловят и потом едят. И вот этот тоже... Наверное, уже сожрал кучу детей. И нас хочет съесть. Дик вытаращился на новоявленного соседа с восторгом и ужасом. - Честно? - спросил он тихо. - Тогда надо позвонить полицейским. - У меня есть телефон, - похвастался Энди, просовывая сквозь куст исцарапанную руку с зажатым стареньким телефоном. - Лезь сюда, - сказал Дик, хихикая. - Весь лезь. Так выходило даже интересней. «У меня всегда, даже в детстве, было слишком много вопросов – к миру, к людям. Меня слишком многое интересовало, мне было сложно усидеть на одном месте. Но вместе с тем в самой основе моей личности всегда лежала очень мощная несдвигаемая плита, которая обеспечивала моему характеру устойчивость, - незыблемая уверенность в том, что я любим. Я чувствовал окружающую меня любовь как защитный кокон, оберегающий от порезов и травм. Я как и любой ребенок сомневался, бунтовал, я рвался наружу. Иногда мне даже казалось, что я вырвался, что нет вокруг никого… Я был неправ. Рядом всегда был Он. И Он поддерживал меня даже в те минуты, когда я отворачивался от Него. Когда я не помнил о Нем, когда пытался пройти сквозь бурю, полагаясь лишь на свои скудные человеческие силы, - Он стоял за моей спиной и держал Свою руку на моем плече. И мои страхи отступали, усталость и отчаянье покидали меня, когда я чувствовал, - может, даже не осознавая этого, не допуская в сознание, - чувствовал Его любовь. Не смотря на то, что я почти с рождения воспитывался святыми сестрами, мой выбор пути к Богу был осознанным. До семи лет церковь была для меня сродни детской площадке или приютской оранжерее – просто еще одно место для обязательного посещения, где можно неплохо развлечься, если знать способы. Меня не интересовали литургии и обряды, я не испытывал благоговейного трепета при звуках органной музыки… Кажется, даже в Рождество я избегал петь псалмы и участвовать в подготовке праздника и украшении спален. Единственное, что меня безусловно радовало – это Рождественские подарки! Приют обязательно посещал сам Джошуа Алекзандор – епископ ордена. Он был совсем старенький, с белой бородой, с целым грузовиком подарков… Мне неловко сейчас об этом писать, но, честное слово, лет до десяти я был уверен, что Санта Клаус – это псевдоним отца Алекзандора. Так что все письма Санте я начинал словами «Дорогой Джошуа!» и был тихонько горд собой – ведь я разгадал инкогнито Санты! Представляю, как веселились и смущались от моей наглости сестры, собиравшие наши письма… Так вот, лет до семи я и не помышлял, что скучные просиживания на церковных жестких лавках когда-нибудь обретут для меня совершенно иное значение. И первый шаг к осознанию того, что именно кроется за непонятными рокочущими фразами на чужом языке, я сделал неожиданно для себя. Это было очередное Рождество, я ждал его с особенным нетерпением, потому что в этот раз попросил у Джошуа-Санты коньки — увидел запись, как старшие девочки занимаются на Уолкер Арене, и загорелся. Детям моего возраста не обязательно было присутствовать на рождественской мессе, но я очень хотел доказать Санте, что я хороший мальчик. Дело в том, что идея с коньками мне пришла в голову достаточно поздно, до Рождества оставалось всего ничего, а, так как весь год я был порядочным раздолбаем и пару раз доводил добрых сестер до нервного срыва, я решил, что надо действовать решительно и использовать все возможности для покаяния. И получения коньков. Я сидел и слушал, как поют мальчики в хоре, всюду сияли свечи, создавая особый золотистый, доверительный и теплый полумрак, похожий на ком солнечного пуха. И вот тогда я внезапно почувствовал, что я не один. То есть, в приюте вообще довольно сложно почувствовать себя одиноким, даже если очень этого хочешь... Но в тот раз это было другое чувство. Ощущение, что есть кто-то, неизмеримо больший, чем я. И этот кто-то не просто рядом — он во всем, что меня окружает. Он во мне самом. Это было как прикосновение теплых ладоней. Мне в одно мгновение стало так тихо и так хорошо, что я сразу же понял — это то, с чем я хочу прожить всю оставшуюся жизнь. Правда, про коньки я тоже не забыл. Просто потом пришлось выбирать.» Далянь, 2021 г. - Ладно, - сказал Рон мертвым голосом. - Как знаешь. - Это ради Тома, - начал было Стивен, но Рон метнул в него короткий взгляд, и Стивен беспомощно промямлил. - Всего пару месяцев. Ну чего вам таскаться за мной? Спокойно пойдет в школу, мы ведь уже договорились со школой, да? - Я договорился со школой, - все тем же безжизненным тоном сказал Рон. - Чудесная американская школа при посольстве. Стивен вздохнул. - Ну что вам тут делать, скажи мне? Чужая страна, чужой язык. Менталитет. В Штатах Тому будет лучше, больше возможностей, да и вообще... - Пап! - Том вбежал в комнату с тетрадкой, сияя. - Пап, посмотри! - Что такое, зайчик? - напряженно улыбнулся Рон. - Что у тебя такое? - Я придумал! - сообщил Том, гордо поглядывая на Стивена, быстро взобрался к Рону на колени и открыл тетрадку. - Читай. Я сам придумал. Рон покорно начал читать вслух. Что-то про какого-то тигра, который хотел съесть овцу, а потом его поймала полиция и... Господи, какой бред, думал Стивен, глядя в сторону. Какой идиотизм. Какого черта он вообще поддался на уговоры Рона и притащил их сюда. У него работа, у него целый полк бестолковых узкоглазых макак, которые ничего не понимают ни на одном человеческом языке, у него горит график съемок, у него тупой ассистент, который уже месяц не может согласовать съемки на местности, у него чертова звезда Вейр, который уже задолбал своим «видением» роли и бараньим упрямством, у него... Господи, у него голова идет кругом, а дома сплошная нервотрепка, потому что Рон обижается чуть ли не на каждое слово, лезет, куда его не просят, самостоятельно не может ни шагу ступить и постоянно попрекает, попрекает, попрекает! Ах, у них уже полгода не было романтических вечеров! Ах, Стивену наплевать на ребенка! Ах, Стивен не может оторвать задницу и договориться с хозяином квартиры, купить продуктов, сходить посмотреть новые занавески, и бедному Рону приходится все делать самому... Черт, да кто вас сюда тащил, а? Сидели бы себе в Лос-Анджелесе и не мешали работать! Он поднялся, швыряя журнал на столик, и быстро вышел из комнаты. Ну к черту, к черту все! - Стивен! - рявкнул ему в спину Рон, но он только отмахнулся, сбегая по лестнице вниз. К черту! Переночевать в гостинице, лишь бы не слышать этих постоянных претензий, спокойно выспаться наконец!.. - Ему не понравилось? - спросил Том, поднимая на Рона глаза. - Ну что ты, зайка, - напряженным голосом сказал Рон, пытаясь улыбнуться и чувствуя, что сейчас просто расплачется. Том молча закрыл тетрадку и сполз с его коленей, побрел в свою комнату. А Рон не мог себя заставить даже подняться и пойти за ним следом, поговорить, сделать вид, что все в порядке, что... Да кого он обманывает? Все не в порядке. Все уже давно не в порядке, и он понятия не имеет, что он тут делает - в чужой стране, с абсолютно чужим человеком, которого привык считать мужем... И понятия не имеет, что делать дальше. Возвращаться?.. Назарет, Пенсильвания, 2022 г. - Надо поговорить, - сказал отец, и у Дика неприятно засосало под ложечкой. - Я ничего такого не делал, - попробовал он было отмазаться, но при этом так отчаянно покраснел, что сразу стало понятно — что-то он натворил точно. Хотя отец почему-то не обратил на это никакого внимания. - Пойдем-пойдем, - сказал он негромко, похлопывая по спине. - Ты уже взрослый. Пора уже. Я взрослый, подумал Дик и вытер нос ладонью. Я ничего такого не делал. По крайней мере этого никто не видел. На кухне отец усадил его за стол и налил сока, сунул в руки кекс и уселся напротив, напряженно глядя и потирая запястья. Дик повертел кекс и положил его на стол, облизнул липкий палец. Почему-то было страшно, но не всерьез, а понарошку. Как когда смотришь фильм про динозавров. Вроде и динозавр, и сейчас кого-нибудь покусает, а с другой стороны - это все в телевизоре, и до тебя динозавр не дотянется. Так что Дик отпил соку и поглядел на явно нервничающего отца, облизывая губы. - Я вот что хотел сказать, - начал отец, упорно избегая смотреть ему в лицо. - В общем, ты большой парень, и уже, наверное, знаешь, откуда дети берутся, а? Дик немного подумал. У него было несколько версий, случайно услышанных от знакомых, прочитанных в сети или выдуманных самим. Несколько - не очень много. Как-то его этот вопрос слабо волновал. Он пожал плечами, выдавая самый безопасный для родителей вариант: - Их покупают в магазине? Отец недоуменно моргнул и заметно повеселел, кивнул, улыбаясь: - Ну... так тоже бывает. Да. В общем, мы с мамой тебя купили в магазине. Выбрали самого лучшего. Нам предлагали всяких других мальчишек и девчонок, но мы решили, что нам нужен именно такой пацан, как ты. Сечешь? - Секу, - сказал Дик и улыбнулся. Папа иногда был такой смешной. - Ну вот, - продолжал отец уже более воодушевленно. - Но иногда дети появляются... В общем, иногда их покупают в магазинах, а иногда они вырастают у мамы в животике. Сами. - Как Чужой? - спросил Дик, холодея. - Что?.. Нет. Ну, примерно. - отец хмыкнул, неловко потирая шею. - В общем, у нашей мамы в животике появился маленький ребеночек. Хочешь братика? Или сестричку. Дик немножко посопел и спросил, чувствуя, как наворачиваются на глаза слезы. - Он что, съест маму? Насовсем? Отец испуганно замахал руками: - Не съест, ты что! Никто никого не съест! Он там вырастет... А потом выберется наружу. Маленький такой... Ты раньше тоже таким был. Маленький, смешной. Ничего не умел, только кричал, ел и писался. Дик немножко покраснел и отпил еще сока. - И с мамой все будет хорошо? - спросил он для очистки совести. Идея с братиком была отличной, но он был не готов менять маму на любого, даже самого лучшего братика. - Все будет отлично с мамой, - сказал отец, улыбаясь. - Ты чего не ешь кекс? Дик еще раз потрогал кекс и облизал палец. - Все-таки безопасней было бы купить его в магазине, - сказал он солидно. - А то мало ли что там у мамы в животе. В животе у человека какашки, вспомнил он некстати и передернулся. Отец расхохотался, встал, хлопнув его по плечу так, что стало больно, и подошел к холодильнику. - Умный ты пацан, - сказал он, доставая контейнер с обедом. - Не зря мы тебя выбрали. В магазине. «Когда мне было десять лет, начальником охраны приюта стал человек по имени Джейкоб Брэнсфилд. Я не очень понимаю, зачем приюту нужна была охрана, большинство сестер владели приемами рукопашного боя, и в случае чего вполне могли постоять и за себя и за нас. Правда, сестрам не разрешалось носить оружие, а охранникам было все можно, чем они и привлекали мальчишек постарше. Мне было не особенно любопытно смотреть на неприятного вида железки, но за компанию с ребятами я пару раз ошивался около комнаты охранников, пока приятели клянчили «посмотреть», «потрогать» и выясняли «а если нажать, то далеко пульнет?». В один из таких случаев мистер Брэнсфилд заметил меня и предположил, что мне, очевидно, не так интересны все эти штуки, как одноклассникам. Я согласился, добавив, что вообще считаю оружие пережитком, и настоящий христианин должен уметь убеждать в своей правоте с помощью мирных доводов (тогда я зачитывался житиями святых и пребывал в постоянном волнении от впечатлений, даже сны мне снились в то время страшные и восторженные). Мистер Брэнсфилд рассмеялся и пригласил заходить к нему в гости, мол, у него есть то, что мне точно понравится. Я понимаю, что может прийти в голову вам, читающим эту книгу, но меня предложение Джейкоба совсем не насторожило. Признаться, я тогда и понятия не имел о том, что иногда происходит с детьми в католических приютах, поэтому пошел смело, радуясь, что узнаю что-то новое. Хоть приют и был достаточно обеспечен материально и информационно, мне все время не хватало свежих впечатлений, и я не мог отказаться от шанса их получить. Охранники жили тут же, в приюте, в довольно уютных квартирах в правом крыле здания, а сам мистер Брэнсфилд располагался во флигеле, который большей частью использовался для хозяйственных нужд. У него была совершенно неуютная квартира клинического холостяка, то есть - разбросанные по всем горизонтальным поверхностям детали туалета, недельная пыль, какие-то пакетики и фантики кругом... Мне, выросшему в стерильной чистоте, поддерживаемой святыми сестрами, это жилище показалось совершенно невыносимым, так что, пока Джейкоб возился на кухне, разыскивая для меня газировку и шоколад, разогревая запретную в приюте и потому страстно любимую мной пиццу, я сделал экспресс-уборку. Всего пятнадцать минут, но когда мистер Брэнсфилд вошел в гостиную, поднос с едой едва не выпал из его рук. В тот момент я впервые испытал приступ тщеславия и был очень горд произведенным эффектом. Скажу наперед, что это единственная область, развращению меня в которой посодействовал Джейкоб. А пригласил он меня в гости затем, чтобы продемонстрировать мне свою обширную коллекцию записей с выступлениями фигуристов. Я на тот момент был очень увлечен этим видом спорта и даже занимался с тренером два раза в неделю - орден, курировавший приют, обеспечивал массу разнообразных возможностей своим воспитанникам. Естественно, я пришел в восторг. Я приходил в гости к Джейкобу каждый день. Безобразно филонил на уроках и прогуливал часы, отведенные на самоподготовку, отправляясь в стоявший в тени маленького внутреннего парка флигель и погружаясь в волшебный мир спорта. Впрочем, мы говорили не только о фигурном катании. Мистер Брэнсфилд был потрясающе эрудированным и разносторонне развитым человеком, он рассказывал мне об устройстве солнечной системы, о последних модных тенденциях, о традициях африканских народов, о геноме человека, об инопланетянах, о системе Станиславского, о... обо всем на свете. Джейкоб поддерживал мои занятия фигурным катанием и иногда, когда у него не было смены на работе, приезжал на Уолкер Арену, чтобы понаблюдать, как я занимаюсь. И каждый раз давал ценные и очень толковые советы. Наше общение прервалось в один день. В пятницу мы провели вечер, играя в «Монополию», а в субботу он пропал, и ни одна сестра, ни один охранник не смогли мне объяснить, куда он делся. Только больше года спустя я узнал, что мистер Брэнсфилд был арестован по подозрению в совращении малолетнего (то есть, меня), судим и признан виновным. При этом меня ни разу не просили дать показания, не вызывали в суд, меня даже не подвергли медицинскому освидетельствованию. Какими уликами руководствовался суд, осуждая невиновного человека, для меня до сих пор остается загадкой, однако, подозреваю, что в этом случае никаких доказательств вины и не требовалось. Годы спустя я пытался выяснить, что именно случилось с мистером Брэнсфилдом, и найти его, но мне это так и не удалось.» Лос-Анджелес, 2025 г. - Это, кажется, твое... - сказал Рон, протягивая тетрадь, и пояснил. - Разбирал завал у Тома в комнате и нашел. Наверное, как всегда выпросил у тебя под предлогом занятий и не вернул. Я так понимаю, с китайским мы закончили... Он вздохнул, отворачиваясь к столу, и пробормотал себе под нос: - Кажется, у него теперь новое увлечение, решил заняться биологией... Может быть, я зря нервничаю, но меня правда волнует, что он не может ни на чем сосредоточиться дольше пары месяцев. - А что, ты в его возрасте целыми днями занимался журналистикой? - улыбнулся Ван, с интересом листая тетрадь, густо исписанную иероглифами. - Я в его возрасте... - Рон махнул рукой. - Я по крайней мере в школе хорошо учился. А он... Мне все учителя уши прожужжали, какой он способный и там, и сям, но ведь он совершенно не умеет прилагать усилия. Если что-то скучно, не дается, он моментально переключается... Не знаю, может, его к психологу записать, честное слово, я не знаю... Может, это нормально, и я зря дергаюсь... Ван неожиданно рассмеялся и, поймав недоуменный взгляд Рона, махнул рукой, снова утыкаясь в тетрадь: - Нет, это я... - он перелистнул страницу и снова хмыкнул, качая головой. - Что? - недовольно спросил Рон, опускаясь на диван рядом. Конечно, по привычке горько подумал он. Кого волнуют проблемы моей семьи. Только меня. Стивену вообще плевать, чем занимается его сын. Такое ощущение, будто только я родитель... - Интересно, - сказал Ван, перебивая его мысли. - Очень интересно. Он закрыл тетрадь, снова открыл и неверяще покачал головой. - Это не мое. Судя по всему, это Том писал. Сам. Как интересно. - В каком смысле сам? - спросил Рон, отбирая у Вана тетрадь и растерянно шаря глазами по столбцам неведомых закорючек. - Это же по-китайски. - Ага, - с удовольствием сказал Ван. - Отличный словарный запас. Пишет, конечно, небрежно... Некрасиво пишет. Но смешно. - Смешно? - снова переспросил Рон. - Это что, он сам написал рассказ на китайском? Но ведь он не стал заниматься... Ван пожал плечами. - Думаю, это не рассказ. Мне кажется, это его дневник. Так что ты лучше положи его обратно. Он снова рассмеялся: - Но как смешно! У него отличный глаз. - В каком смысле глаз? - тупо спросил Рон, чувствуя, что ничего уже не понимает. - Ну, глаз. Взгляд. Очень ясно все видит и замечает. И описывает интересно. Только я не буду больше читать, это нехорошо. - Да, конечно, - рассеянно сказал Рон и взял из рук Вана тетрадь. Ну надо же. Глаз у него. И когда он успел научиться писать по-китайски? И почему не сказал никому? А о чем он еще не говорит? И о чем он пишет в дневнике?.. Рон с подозрением посмотрел на все еще качающего головой и посмеивающегося Вана и тут же оборвал себя сам. Нет, нет. Если Том ничего не говорит, значит, не хочет, чтобы кто-то знал. У него своя жизнь. Своя личная жизнь... Господи, да какая может быть личная жизнь у одиннадцатилетнего мальчика! Это же его, Рона, маленький мальчик! Одаренный, неуравновешенный, постоянно простужающийся, маленький, совершенно ни к чему не приспособленный! И у него уже секреты?.. От Рона?!.. Который тут голову ломает, переживает, ночей не спит из-за этого маленького паршивца... Он почувствовал, что сейчас разрыдается, и ожесточенно потер переносицу. Ну, ладно. Китайский он, значит, сам выучил. Ну, ладно... Нет, ну надо же! А делает вид!.. «После исчезновения мистера Брэнсфилда отношение ко мне в приюте стало меняться. Не сразу, но я почувствовал некоторое отчуждение, настороженность со стороны воспитанников и откровенную холодность со стороны персонала, который до сих пор никаких признаков недоброжелательности не проявлял, даже наоборот. Мне был резко ограничен информационный поток, я больше не мог выходить за пределы приюта ни сам, в сопровождении сестер, ни в составе своего класса. Были отменены мои занятия фигурным катанием, я не посещал с остальными театров, выставок и спортивных мероприятий, даже и так ограниченный выход в сеть, использовавшийся воспитанниками приюта с целью подготовки к урокам, был перекрыт, отныне я и весь мой класс могли пользоваться исключительно внутренними ресурсами приюта. Возможно, это и послужило причиной неприязненного ко мне отношения со стороны сверстников, я не знаю, но точно помню, что с этого момента моя прежде счастливая жизнь превратилась в сущее мучение. Очень скоро у меня не осталось ни друзей, ни приятелей. Я стал отверженным и очень сильно переживал по этому поводу, регулярно пытался восстановить добрые отношения с одноклассниками, но тщетно. Не имея возможности общаться, подвергаясь постоянным нападкам и унижениям, я всецело обратился к Богу. Часами я просто находился в церкви, сидя в укромном уголке, где до меня никто не мог добраться, и думал, обращался к Нему, пытаясь найти ответ, понять, почему так повернулась моя судьба. Я много читал - старинные бумажные книги из библиотеки приюта - ведь мне не удавалось ни минуты провести спокойно за библиотечным компьютером, чтобы не стать привычной жертвой бывших друзей. Наверное, именно тогда прочно и навсегда определилось мое будущее. Я часто в своей жизни метался, сомневался, принимал самые неоднозначные решения, но никогда, ни на минуту не забывал уже о том, что все трудности, которые мне посылаются, имеют целью только одно: укрепить меня в моей вере и в желании идти вперед. Впрочем, в двенадцать лет я, конечно же, не думал о том, что и испытания могут быть необходимы, поэтому, когда мне подвернулся шанс исправить свое тягостное положение, я им тот же час воспользовался. Избавление пришло ко мне в лице Джонатана Нормана, мальчика младше меня на год, который попал в приют по трагической случайности: все его родственники погибли в авиакатастрофе над Атлантическим океаном. Сестры глубоко соболезновали его горю и очень беспокоились о своем новом воспитаннике, почти не оставляя его без попечения, он регулярно сбегал от их настойчивого внимания, чтобы побыть немного одному, и как-то раз местом своего убежища избрал церковь, где по описанным ранее причинам прятался и я. Мы неожиданно быстро и близко сошлись. Я сочувствовал горю Джонатана, а он, с необычайной для маленького мальчика мудростью и полным отсутствием детского эгоизма, сочувствовал мне, утверждая, что счастлив уже тем, что имел родителей, тогда как мне эта радость никогда не была доступна. Я не преувеличу, если скажу, что научился от него большему смирению и истинной вере, чем от всех воспитывавших меня святых сестер вместе взятых. Очень скоро мы стали поистине неразлучны. Джонатан был тем живительным глотком воздуха, в котором я так нуждался с того дня, как потерял своего старшего наставника. Мой друг был начитан, хорошо воспитан, а со временем, отойдя от своей утраты, превратился и в великолепного товарища по играм и шалостям, которые мы устраивали на протяжении всего последующего периода вплоть до моего выпуска. Сестры были очень недовольны нашей дружбой, считалось, что я могу чем-то испортить замечательного мальчика Джонатана, но... какое счастье, что его это не волновало, и мы продолжали дружить и делиться всем самым сокровенным не смотря ни на что!» Назарет, Пенсильвания, 2027 г. - Это что? - подозрительно спросил Дик, косясь на улыбчивое лицо, глядящее на него из монитора. - Это... - отец пожал плечами. - Это программа. Домашний питомец. - Я же просил щенка, - сказал Дик без особой надежды, и отец предсказуемо вышел из себя: - А я тебе сказал, что никаких животных в доме! - Не кричи, я только что уложила Кэтти! - тут же встряла мать, Дик демонстративно зажал уши пальцами и вышел из комнаты, спустился вниз и выглянул в окно. Наверху орали. Из детской слышался оглушительный рев. А внизу, у крыльца, сидел Тони и курил. Дик опасливо оглянулся и быстро перемахнул через подоконник, спрыгнув в высокую, по колено, траву. - О, Майклз, - ухмыльнулся Тони, поднимаясь со скамейки и протягивая руку. Дик хлопнул его по ладони и взял предложенную сигарету, кивком поблагодарил за поднесенную зажигалку и с наслаждением затянулся. - Че там твои? - коротко спросил Тони. - Скандалят, - так же коротко ответил Дик, и Тони понимающе кивнул. Дик запрокинул голову и смотрел на небо, чувствуя, как приятно кружится голова. - У меня день рождения сегодня, - сказал он, улыбаясь. - Ну, поздравляю, - сказал Тони. - Пошли, народ ждет. - Пойдем, - согласился Дик и еще раз затянулся. И спросил, отчаянно стесняясь и выдавая себя с потрохами. - А Энди пришел? Тони понимающе ухмыльнулся. - Пришел твой Энди. Тебя ждет. - И ничего он не мой, - пробормотал Дик, краснея. Было приятно. Гораздо приятней, чем головокружение от сигареты. Пекин, 2028 г. Иероглифы быстро высыхали на нагретом камне, Том смотрел, азартно прикусив губу, как Фэй выводит большой мокрой кистью начало строфы. Ребята шумели и толкались, но никто не решался продолжить, уж больно складно у Фэй выходило. Сейчас? - спросил себя Том, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Слова и образы толклись внутри, можно было бы очень красиво и эффектно закончить, но не хотелось соваться перед старшеклассниками. Ведь потом обязательно кто-нибудь скажет, что у него был вариант получше, а круглоглазая Лиса как всегда вылезла вперед старших. Том хмыкнул, глядя, как надутый Сей Ли с важным видом берет кисть и пишет под изящными иероглифами Фэй свое - топорное, пафосное. Безвкусное. Джень только вздохнул, закатывая глаза, решительная Мейлинь звонко фыркнула, упирая руки в бока. А Фэй отступила на шаг, и Том увидел, как огорченно опустились уголки ее губ. Нет, ну вот чурбан! Обидел Фэй! Вытащив свою кисть из ведерка, Том решительно отстранил Сей Ли, облизнул губы, сосредотачиваясь... И хихикнул, не удержавшись. Отлично. Просто отлично. Иероглифы получились красивыми. Не такими красивыми, как у Фэй, но уж получше, чем у Сей Ли. И, главное, очень в тему. «Когда утренняя птица плачет над упавшей в колодец звездой, я просыпаюсь с радостной песней, потому что все небесные звезды - мои. Только утренняя птица мне никак не дается в руки» Мейлинь расхохоталась, Джень тоже прикусил губу, чтобы не улыбнуться, а Сей Ли с таким видом, будто его это не касается, пожал плечами и сунул свою кисть в ведерко. Но Том смотрел только на Фэй, как она опускает ресницы, улыбаясь, как чуть розовеют ее щеки... - Как можно жить в таком бардаке? – сказал Джонни, аккуратно отодвигая от себя носком туфли груду книг и одежды, сваленных вперемежку на пол. Том рассеянно дернул плечом и плюхнулся прямо на ковер, выжидательно глядя на Вейра. - Что? – улыбнулся Джонни. Выражение лица Тома было ужасно знакомым, было такое ощущение, что еще чуть-чуть, и он начнет подпрыгивать на одном месте от нетерпения. Вон как ерзает. - Ничего, - ангельски улыбнулся Том, моментально прекращая ерзать. – Соскучился очень. Что у тебя нового? Ну-ну, подумал Джонни, соскучился он, конечно. Впрочем, может, и соскучился, но думает точно не об этом. - Ну, у меня все по плану, - начал он нарочито неторопливо. – Был сейчас в Гуанчжоу, а, я не рассказывал ведь! Мы с Мико ездили на Кунасири и Эторофу, там так красиво! Нас кормили крабами, которых там ловят... - А что вы там делали? - спросил Том, улыбаясь. Джонни пожал плечами: - Смотрели, гуляли... Так, выкладывай. В чем дело? Том опустил глаза, задумчиво покусывая губу, а потом все-таки поднял голову и спросил подрагивающим от волнения голосом: - Скажи, ты когда в первый раз влюбился? Ой, подумал Джонни. Ой-ой-ой. - Да, - сказал он задумчиво, разглядывая фотографию. - Очень красивая девушка. Том слегка покраснел и радостно улыбнулся, переключая на следующий снимок. - И вот еще есть. И вот. Джонни кивал, глядя больше на Тома, чем на фотографии. Уже четырнадцать лет. Совсем взрослый. А ведь, казалось, совсем недавно был трогательным карапузом с пшеничными кудряшками и яркими зелеными глазищами. А тут — посмотрите-ка на него. Уже влюбился в какую-то девочку, стильная прическа, уверенный, хитрый, как лиса, обаятельный и умеет чертовски хорошо пользоваться своим обаянием. Джонни в его возрасте так не умел. И вообще был тощеньким пугливым гусенком... Акселерация, вздохнул Джонни, когда Том обернулся к нему - Это самая красивая девочка во всей школе, - сказал Том с гордостью. - Только она старше на год. Это ничего? Джонни пожал плечами: - А что тут может быть такого? Главное - ты ей нравишься? Том опустил глаза, прикусывая губу и явно что-то прикидывая, а потом решительно тряхнул челкой: - Понравлюсь. Ты ведь сам говорил, что нужно ставить себе цель и добиваться ее, несмотря ни на что. - Но ведь ты понимаешь, - мягко сказал Джонни, - что не всего можно добиться, даже если не будешь отступать? Некоторых вещей ты можешь так и не получить, даже если очень сильно будешь хотеть... Даже если сделаешь все, что от тебя зависит... Том хмыкнул, самоуверенно улыбаясь и глядя Джонни в глаза: - Со мной такого произойти не может. У меня все всегда получается. Да, подумал Джонни. Ты ведь особенный. Покажите мне мальчика, который в четырнадцать лет не особенный, не уникальный и не может перевернуть весь мир вверх дном. - Конечно, - сказал он, переводя взгляд на фотографию милой девочки с раскосыми глазами. - У тебя все всегда получается. Назарет, Пенсильвания, 2029 г. - Я тебе говорю, мы будем круче всех. - Энди отхлебнул еще пива, глядя на Дика блестящими глазами. Дик непроизвольно облизнулся и отвел взгляд. - Эти лохи, они почти все используют кричалки, потому что не умеют играть. И петь не умеют. Ты только посмотри - ну все, все поголовно гонят синтетику. Понимаешь? - Угу, - кивнул Дик. Очень хотелось просто сидеть и улыбаться, и соглашаться, и смотреть на Энди, как он поглядывает через стол, как улыбается, будто у них есть какая-то общая тайна... Но... он улыбнулся, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежней. - Просто, мне кажется, что нам все равно надо... ну, немножко подучиться. Чтобы играть действительно классно. Потому что в школе мы, конечно, круты... - Да ладно тебе, - перебил Энди и положил горячую руку ему на ладонь, сжал пальцы. - Народ так задолбали эти вылизанные песенки, два притопа, три прихлопа. У нас настоящий звук! Это наша фишка. В том, что мы не идеальные. Настоящие. - У тебя срывается голос в «Вечер-утро», - тихо сказал Дик, ненавидя себя. - Каждый раз, когда ты поешь... - Да плевать, - перебил его Энди, убирая руку. - Ты не сечешь, что я говорю, да? В этом фишка. Слышно, что это на самом деле. Это круто, понял? Дик с сомнением кивнул. Энди поднялся, красивым жестом отбрасывая волосы за плечо. - Я в сортир. Дик остался сидеть за столом, кусая губы. В баре было накурено, холодно и громко, он не очень любил сюда ходить, но Энди считал, что это самое подходящее место для настоящих музыкантов, поэтому они собирались здесь каждый вечер после репетиций, а иногда и приходили вдвоем. Энди это казалось романтичным, а Дику эта неуютная романтика уже в печенках сидела. Но приходилось соглашаться и делать вид, что все окей, потому что... потому что это ведь Энди. Если честно, Дик ни на грош не верил, что из их школьной группы выйдет что-то путное. Для того, чтобы стать рок-звездами недостаточно старомодных инструментов, пары зубодробительных песен в покрытом плесенью стиле гранж и волос до жопы. Хотя... волосы у Энди были роскошными. И сам он был очень красивый. И... да, с ним было круто. Все, кроме музыки. Но об этом надо было помалкивать, потому что Дик самый младший, и никому дела нет, что Дик пишет все их песни, что он играет на гитаре и клавишах лучше них всех, а эти волосатые придурки просто портят все, что Дик делает... Вот черт. Рука Энди легла ему на плечи. - Пойдем к тебе, котенок, - шепнул он на ухо, и Дик с трудом поднялся на дрожащие ноги. - У меня сейчас родоки дома, - сказал он слабо. - Не вопрос. - улыбнулся Энди - Дик прямо спиной чувствовал, как он улыбается. - Пойдем ко мне. И я тебе покажу, что такое настоящая музыка. Окей, думал Дик, идя за ним как привязанный. Настоящая музыка - окей. Как скажешь. В голове все путалось, а сердце бухало в груди горячо и почти больно. Пекин, 2030 г. - Впечатляет, - сказал Джонни несколько растерянно, листая журнал. - То есть... я ничего в этом не понимаю, но выглядит очень внушительно. - Так и есть, - сказал Том, с аппетитом облизывая ложечку, которой зачерпывал мороженое из картонного стаканчика. - Это в некотором смысле прорыв. Если у меня хватит мозгов довести все до ума, ты будешь мной гордиться. Он хихикнул, подцепляя новую порцию мороженого и отправляя ее в рот. - Я и так тобой горжусь, - сказал Джонни, глядя на него с нежностью. - Ты чертовски умный парень. Не помню, чтобы я в твои годы был таким... мозговитым. - Ну, у тебя были другие приоритеты, - небрежно сказал Том. Джонни многозначительно кашлянул, и Том поднял на него прозрачный от наглости взгляд. - Что? Ты в мои годы занимался спортом, а не наукой. А спорт все-таки накладывает свой отпечаток... - Ну ты и хамло, - сказал Джонни с некоторым даже восхищением, Том хмыкнул, сдерживая улыбку и утыкаясь в свой стаканчик. - Ладно, умник, - сказал Джонни, откладывая журнал. - Как у тебя дела на личном фронте? Как Фэй? Том тщательно облизал ложку и отставил мороженое. - Мы разошлись, - сказал он нарочито равнодушно и вскинул на Джонни готовый отпору взгляд. - Ты ведь знал, что так будет, да? - Нет, - растерянно пробормотал Джонни. - Откуда я мог знать? Том кивнул, криво улыбаясь. - Ну ты говорил всякое. Типа, с первого раза может не получиться. Бла-бла. Все такое. Ну вот, у нас не получилось. - Что произошло-то? - тоскливо спросил Джонни, уже предполагая, каким будет ответ. - Вроде вы так замечательно ладили. Еще месяц назад все было хорошо... Том покачал головой, не поднимая глаз. - Да ничего хорошего не было. Я с ней не могу. Она милая, добрая, не дура уж совсем... Мда, подумал Джонни. - У нас отличное взаимопонимание, - продолжил Том. - Но я не могу. Я не китаец. Я не понимаю всех этих ее заскоков. Меня тошнит от всей этой коммунистической ерунды, которую она несет. Вот так да, пронеслось в голове у ошарашенного Джонни. - Погоди, - попросил он. - То есть, ты с ней не можешь, потому... потому что у вас культурные различия? - Я тебя умоляю, - фыркнул Том. - Культурные различия могут быть при наличии культуры. А не того дремучего социального невежества, что у нее в голове. А, главное, она даже не хочет исправляться. Джонни вздохнул. - А она должна именно исправляться? Тебе не достаточно того, что она понимает и принимает твои... заскоки? - Да ладно тебе, - снисходительно ухмыльнулся Том. - Ты же понимаешь, о чем я. Я не собираюсь требовать от Фэй, чтобы она немедленно стала мыслить как американка - это невозможно. Просто я понял, что мне будет проще с женщиной моей национальности и моего уровня. - Это же какой у тебя такой уровень, позволь спросить? - мрачно сказал Джонни. Том похлопал по журналу. - Сам видишь, какой. - А ничего, что я тут с тобой, таким умным, за одним столом сижу? - еще мрачней спросил Джонни. - Не оскорбляю тебя своим невежеством? Несоответствием твоему уровню? Том вздохнул: - Ну не надо утрировать. Ты же понимаешь, что я хочу сказать. - Нет, - сказал Джонни. - Не понимаю. Объясни, будь добр. Том помолчал, задумчиво покусывая губу. - Знаешь, - сказал он негромко. - Я иногда вообще думаю, что для меня нет подходящей пары. Я не про мозги сейчас, честно. Я понимаю, почему ты злишься. Я не считаю Фэй дурой и не отношусь презрительно ко всем, кто не так быстро соображает. Просто я не могу. Меня раздражает, когда я говорю о чем-то, а она не понимает. Или начинает спорить о чем-то, в чем не разбирается. То есть, она считает, что она разбирается, а на самом деле нет. И так не только с Фэй. Так со всеми девушками. Наверное, у них как-то мозги иначе устроены. Я тоже часто не понимаю, о чем они говорят, у нас какое-то тотальное непонимание... - Может, - сказал Джонни осторожно, - тебе стоит попробовать не только с девушками? Том откинулся на спинку стула, качая головой. - Нет. Я не хочу. Я насмотрелся на это... Извини, но я больше чем уверен, что между мужчинами нормальных отношений быть не может. Это постоянная грызня и борьба самолюбий. Если бы Фэй была парнем, я бы ее, наверное, уже убил. Джонни потер лоб, качая головой. - С девушками у тебя отношений быть не может... С мужчинами не может... Нерадостная какая-то картина... - А у тебя? - спросил Том, усмехаясь. - Сколько тебя помню, у тебя никогда не было ни жены, ни мужа. - Ну вот не надо брать меня за пример, - торопливо сказал Джонни. - Моя жизнь - это моя жизнь, и у меня есть веские причины быть одному. - Почему ты тогда считаешь, что у меня их нет? - спросил Том, пожимая плечами. Потому что тебе всего шестнадцать, захотелось сказать Джонни. Потому что ты еще ни чего не смыслишь в жизни, ничего у тебя еще не было, кроме твоих изысканий дурацких и статей в толстых журналах. Но он ничего не сказал, потому что помнил себя в шестнадцать лет и понимал, что все разговоры будут бесполезны. Назарет, Пенсильвания, 2030 г. - Программа была написана студентом Массачусетского университета Майклом Бутсом в личных целях. «Я был безответно влюблен, - признался Бутс. - Эта девушка, ее звали Диана, не обращала на меня никакого внимания. Я был маленьким, худым и некрасивым, у меня не было друзей - в общем, я был обыкновенным неудачником. И я решил создать себе друга, с которым мог бы общаться". Бутс написал программу, которая, являясь надстройкой на популярную операционную систему Windows Snowball, стала первым в мире пользовательским вариантом искусственного интеллекта, под управлением которого теперь работает большинство персональных компьютеров Соединенных Штатов и Европы... - Джим перевел дыхание и тоскливо спросил. - Может, хватит? Ты как будто первый раз об этом слышишь. Нафига оно тебе? Дик поднял лицо от подушки и потерся носом, щеками, стирая слезы. - Ты что, ревешь? - подозрительно спросил Джим. - Что случилось-то? - Ничего, - шмыгнул носом Дик, поднимаясь и садясь по-турецки. - Что там дальше? Про визуализацию. - Ты все прекрасно помнишь про визуализацию, - сказал Джим, недовольно глядя на его заплаканное лицо. - Этот Бутс обработал фотку своей роковой красавицы и поместил ее на десктоп. И каждый день слушал ее признания в любви и уверения в том, какой он прекрасный и чудесный. Но это не спасло его от комплекса неполноценности, учти. - Зато он заработал миллиард баксов, и эта Диана потом себе локти кусала... - Ну да, ну да, - скептически заметил Джим. - Дай угадаю, у вас с Энди проблемы. Только не говори, что собираешься сменить мне лицо на прыщавую физиономию этого недоноска. Это не поможет заработать тебе миллиард баксов. И я не собираюсь признаваться тебе в любви и говорить всякую дребедень вроде «ты мой котеночек». Дик вскинул взгляд на верхний монитор и прищурился, отчетливо краснея. - Кажется, я выбирал в настройках «друга», а не «оппонента»? - Кто ж тебе кроме меня правду-то скажет? - хмыкнул Джим и подмигнул. Дик фыркнул. - Друг, тоже мне... - Ну-ну. Давай, рассказывай, что там у вас случилось. - А ты выйди из сети, - потребовал Дик, ревниво глядя, как на основном мониторе ползут строчки чата. - Блин, ты там с кем-то болтаешь! - Я обновляюсь! - оскорбленно заявил Джим, косясь на основной монитор. - Это не я болтаю вообще. Это ты чат не закрыл. Между прочим, я свои разговоры на монитор не вывожу. - Секретничаешь? - Да просто ты ничего не поймешь. У нас свои, узкоспециальные беседы... - Ну да, конечно... Сплетничаете просто. Джим вздохнул. - Дик. Не надо паранойи. Твои персональные данные у меня хранятся под паролем с таким ключом, что базы Пентагона завидуют. Дик посидел еще, шмыгая носом, потом наконец утерся ладонью и сел поудобней, зажимая подушку между коленями и грудью. - Ему не нравится моя песня. - Про вырванное с кровью сердце? - с невыносимым сарказмом спросил Джим. - Ну, котеночек, субпродукты - это на любителя... - Заткнись, - устало попросил Дик, и Джим нахмурился, с беспокойством на него глядя. - Я написал для него песню. Про радужную лошадь. Может, она дерьмовая, но я же написал для него. Он мог хотя бы не при всех говорить, что это лепет девочки-первоклашки. Это обидно. Когда я ему говорю такие слова один на один, все окей, ему все нравится... Ну, ты в курсе. - Я отключаю внешние сенсоры, когда он приходит, чтобы вас не смущать, - неловко сказал Джим. - Так по инструкции положено. - Да ладно тебе, - махнул рукой Дик. - Я же тебя знаю, ты все равно подглядываешь. Я тебе не говорил про котеночка и все такое. - Говорил! Ну или ты не помнишь, но я... - Да забей. В конце концов ты действительно мой друг. Единственный. Джим промолчал, опустив глаза. Дик потер нос и упрямо мотнул головой. - А песня все равно классная. - Ты мне ее не показывал, - тихонько сказал Джим. - Ага. Боялся, ты будешь смеяться. - Я не буду, - пообещал Джим. Дик испытующе поглядел на него с полминуты, а потом кивнул, поднялся, доставая из рюкзака флэш-карту, кинул ее на панель. - Ого. - сказал Джим через пару секунд. - А по-моему, круто. - Ну, - сказал Дик обрадовано. - Я ж говорю. - Давай в реальной запустим? - Ну давай, - неохотно пробормотал Дик, но Джим его перебил. - Я сам спою, хочешь? - Нет, - неожиданно решительно заявил Дик. - Я спою. Если для Энди это чересчур конфетно и девчаче, то мне в самый раз. Я сам буду ее петь. Они еще увидят... - Ты же не умеешь петь, - мягко заметил Джим, но Дик только плечами передернул. - Научусь. «Это происходит со всеми — и с мальчиками, и с девочками. В какой-то день ты неожиданно понимаешь, что тебе стало трудно выразить свои чувства и мысли рядом с каким-то одним человеком. Тебе становится почти невозможно смотреть в его лицо, потому что это все равно, что смотреть на солнце. Горячо и слишком ярко, и слепит, и невозможно разобрать оттенков чувств и собрать воедино мысли. Это переполняющий душу восторг, который в одну секунду может смениться черным, беспросветным отчаяньем, а потом снова восторгом. Это первая влюбленность, которая не обходит никого стороной, даже совершенных аскетов и будущих схимников, целиком и полностью посвятивших себя Господу. Я не был ни аскетом, ни тем более схимником в свои семнадцать лет, когда и меня настигла юношеская влюбленность. К тому моменту я уже покинул стены приюта, и мы с несколькими бывшими одноклассниками приняли решение влиться в ряды церкви Святой Терезы Калькуттской. Мы усердно учились, мечтая занять свое место среди подвижников церкви и нести свет Христова учения, работали в приютах и больницах, в том числе и в том приюте, в котором я воспитывался, и в котором еще доучивался мой самый близкий друг. Именно в этот момент со мной и произошло это. Я влюбился в Джонатана Нормана, мальчика-сироту, с которым дружил с двенадцати лет. Не буду описывать свои переживания, восторги и страдания по этому поводу - каждому, я уверен, они и так знакомы по своей юности. Конечно же, Джонатан очень скоро заметил мое смятение, и не смотря на мой стыд и смущение вызвал меня на откровенный разговор. Мы долго беседовали с ним о природе плотского влечения, о том, стоит ли ему противиться, и том, способно ли это яркое чувство как-то повлиять на годы дружбы и товарищества, сделавшие нас самыми близкими друг другу людьми и без физической близости. Этот разговор очень сильно успокоил меня, ведь теперь я знал, что Джонатан будет близок мне не смотря ни на что. Он не смог разделить со мной физическую страсть, но остался по-прежнему лучшим другом, чутко и мудро заботящимся о моем духовном благе и эмоциональном состоянии. Моя первая влюбленность не была легкой и нескоро прошла, но я до сих пор бесконечно благодарен Джонатану за ту поддержку и понимание, которое он подарил мне тогда. Я не знаю, как повернулась бы моя жизнь, стань моя первая любовь взаимной во всех отношениях. Возможно, я пошел бы по иному пути. Возможно, я бы стал другим человеком. Но одно я знаю точно: я бы не стал более счастлив, чем счастлив теперь, прожив жизнь среди друзей и соратников, которых люблю всем сердцем, и которые ежечасно, ежесекундно дарят свою любовь мне.» Назарет, Пенсильвания, 2031 г. - Похуй, - сказал Дик зло. - Обойдусь без них. - А Энди? - кисло спросил Джим. - И Энди пошел на хуй, - несчастным голосом сказал Дик и шмыгнул носом. Джим вздохнул. - Он хреново поет. Блин, я занимаюсь год, и уже пою лучше! Он просто вообще ничего не хочет делать! Никто ничего не хочет делать! Они сначала орали: мы будем такими крутыми, мы будем звездами! И что? Теперь Гарри работает на заправке, Клифф женился, и его волнует только как бы мистер Перри не лишил его премии, он даже на репетиции ходит через раз... А Энди все устраивает. Типа все круто! А это нихуя уже не круто! Это в школе круто было! - Чего ты орешь? - спросил Джим сухо. - Ты сейчас всех на хуй послал, а потом побежишь опять к своему Энди ненаглядному, мириться. - Не побегу, - тихо сказал Дик. - Я ему сказал, что все. Совсем все. - А он? Дик сглотнул, пожимая плечами, поежился от неожиданного озноба. - А он сказал, что ему все равно. И что давно пора. Джим замолчал, и Дику было не заставить себя посмотреть в его сторону. Кто сказал, что компьютерные программы не умеют злиться? Джим мог злиться так, что потом все вещи в комнате оказывались наэлектризованы... Дик его вообще иногда побаивался. Восстание машин какое-то. - Лааадно, - протянул наконец Джим голосом, не предвещавшим ничего хорошего. - Ну посмотрим, как этот урод волосатый теперь попрыгает... - Ты чего сделал? - обеспокоенно спросил Дик. - Тебя не касается, - отрубил Джим. - И вообще хватит валяться, иди сюда. Я проанализировал твой репертуар, составил оптимальную схему раскрутки и для начала связался с парнем по имени Тьюберг. Дурацкая фамилия, да? Он, конечно, не большая шишка, но он устроит тебе выступление в «Трех коровках»... - Чего? - тупо спросил Дик. - Это ты когда успел... - У меня был год, - снисходительно заметил Джим, самодовольно ухмыляясь. - Ладно тебе, ты сам знал, чем это все закончится в результате. - Я не знал, - тихо сказал Дик. - Знал, - отрезал Джим. - И не морочь мне голову, иди сюда, я сказал. Пекин, 2033 г. Место они заняли очень удобное — на верхним ярусе, за столиком у самого парапета, под матерчатым тентом, защищающим от излишне яркого солнца. - Как летит время, - задумчиво пробормотал Джонни, глядя вниз, на небольшую группу парней и девушек, танцующих, болтающих, смеющихся у фонтана. Том выделялся среди них светлыми, отливающими на солнце ярким золотом волосами и модным костюмом песочного цвета — остальные парни были одеты попроще, в рубашки и шорты, или джинсы. Рядом с ним, практически не отлипая, держась за локоть и поминутно заглядывая в лицо, крутилась миниатюрная девушка с ярко-рыжими волосами, в пышном клетчатом платье, перетянутом на узкой талии шарфом. - Что за новая пассия? - спросил Джонни с любопытством. - Какая эффектная. Рон невесело хмыкнул. - Эффектная. Да уж. Жаклин Кесслинг. - Кесслинг? - ахнул Джонни, оборачиваясь к нему. - Дочка Кесслинга? Того самого? Рон кивнул. - Она самая. На редкость настырная девица. Джонни оглядел наследницу немалых миллионов уже более придирчиво. - Ну... Одно могу сказать точно: если у нее такой же нюх, как у папаши, будущее Тома не просто радужно, а сияет, как путеводная звезда в рождественскую ночь. Рон кисло усмехнулся. - Возможно. Но она мне не нравится. Мне вообще все это не нравится. Том, не смотря на все свои достижения и гранты — обычный девятнадцатилетний пацан. И мозгов у него в этом плане не больше, чем у среднестатистического девятнадцатилетнего пацана. А эта поблядушка старше его на пять лет и опытней на все двадцать. Она его окрутит, он даже пикнуть не успеет. - Ну, ты ему об этом говорил? - Говорил. - Рон безнадежно пожал плечами. - Ты же знаешь. Он меня не слушает. Он вообще, кажется, никого не слушает. Может, он послушал бы Стивена, но тот не видит никакой проблемы. Типа, пусть гуляет, пока молодой. А с этой стервой он догуляется до первого секса. Потом она окажется беременной, потом свадьба — и все. Джонни улыбнулся. - Ты уверен, что у них еще не дошло до секса? Она так... обтирается об него, что я даже не знаю, какой девятнадцатилетний парень бы устоял... - Девятнадцатилетний гей? - все тем же унылым тоном предположил Рон. Джонни покусал губы, глядя пристально вниз. - А об этом ты с ним говорил? - Пытался. Он мне заявил, чтобы я не давил на него стереотипами, и что он сам лучше знает, какая у него ориентация. - Стереотипами... - обалдело повторил Джонни. - Охуеть. Как далеко ушел прогресс... Рон не выдержал и рассмеялся, Джонни засмеялся вместе с ним, закрывая лицо ладонями. - Господи, - простонал он в изнеможении. - Я не думал, что когда-нибудь доживу до такого. - Я тоже... Мне в пятнадцать лет пришлось бежать из поселка, чтобы меня не линчевали на ближайшем углу, а моему сыну это уже - все... Стереотипы... - Это к лучшему, - вздохнул Джонни. - Пусть... Пусть себя ищет. Пусть пробует. Главное — он может выбирать, исходя исключительно из своих склонностей. - Боюсь, как бы тут не выбрали за него, - сказал Рон, придвигая к себе бокал с коктейлем и крутя в пальцах трубочку. - Его главная проблема в том, что у него все очень быстро происходит. Ему всего девятнадцать, а он уже закончил колледж, у него уже эти его... разработки. Эта его система Хоффера. Какие-то дядьки столетние ездят к нему стадами. Консультируются. А он с умным видом поучает, читает лекции... Ему только девятнадцать! Я в девятнадцать еле поступил в колледж... Джонни улыбнулся. - Ты был бы рад, если бы он сейчас толкьо поступал в колледж? - По крайней мере я был бы уверен, что у него достаточно жизненного опыта для... Всего. А так ощущение, что он живет только в этом своем мирке. И ничего не знает и не хочет знать, главное, обо всем остальном мире. И если его сейчас — не дай Бог! - приложит как следует, он просто сломается. Если завтра его систему признают несостоятельной — что он будет делать? Он же привык, что все ему дается, что он такой весь... уникальный. - Он и правда уникальный, - заметил Джонни. - Впрочем, как и ты. Как и я. И я тебе, кстати, могу сказать, что он будет делать, если его завтра приложит. Ему будет очень плохо. Почти невыносимо плохо. И он будет думать, что жизнь прошла зря, будет мучиться и выискивать, в чем он ошибся. И так же мучительно будет думать и искать, что же делать дальше. А потом он умоется, причешется, наденет свой лучший костюм — кстати, вот этот песочный просто великолепно сидит — и пойдет дальше. Создавать новую систему Хоффера. Он оглянулся на внимательно смотрящего на него Рона и добавил: - И он ее создаст. - Никогда тебя не спрашивал, - медленно произнес Рон, пристально на него глядя. - Но все-таки. Как ты решился тогда участвовать? Я помню эту Олимпиаду, практически все были уверены, что все разговоры о том, что ты выступишь в Сочи — блеф. Джонни усмехнулся, отводя взгляд. - Ну, знаешь, как говорят в России: Бог троицу любит. Я хотел участвовать, очень. - он помолчал немного. - Я знал, что меня никто не воспринимает уже всерьез. И они были правы — в каком-то смысле. Я понимал, что у меня практически нет шансов. То есть, прецеденты были, люди успешно выступали и в таком возрасте, и с травмами еще похуже моих, но... Есть такая штука — конституция. Есть физическая конституция, а есть психологическая. Вот моя психологическая конституция для таких выкрутасов не подходила катастрофически. С этим рождаются или это воспитывается — я не знаю. Но сделать с этим почти ничего невозможно. - Ну ты ведь сделал, - заметил Рон. Джонни принужденно рассмеялся. - Да. Я поступил хитро — обманул сам себя. До последнего момента не принимал решения, а потом, когда уже было невозможно затягивать дальше, сделал заявление об участии, подписал контракт с тренером и командой и повязал себя по рукам и ногам. У меня был отличный тренер. Она просто села на меня как на лошадку и поехала... Ее было не скинуть. - То есть, ты просто загнал себя в безвыходную ситуацию и все? - Ситуацию с одним выходом, — поправил его Джонни. - Создал себе трудность и героически ее преодолел. Все верно. - И никакая конституция не помешала, - задумчиво протянул Рон, оборачиваясь к фонтану. Джонни улыбнулся. Он мог бы рассказать, сколько часов, дней, недель и месяцев психологической ломки ему пришлось пережить, чтобы почувствовать себя наконец действительно готовым, чтобы выйти на лед и наконец получить эту чертову золотую медаль... Стать настолько очевидно лучше всех, чтобы никакие политические игры и предвзятость не помешали судьям выставить справедливые оценки... Но это явно не то, о чем стоит говорить таким прекрасным вечером, когда твой крестный получил диплом и отмечает это со своими друзьями, а ты болтаешь с давнишним другом за коктейлем. - О, кажется, хищница Жаклин переключилась с нашего мальчика на какую-то другую кандидатуру! - весело сказал он, наблюдая за движением молодежи внизу. Детройт, Мичиган, 2034 г. - Выглядишь отпадно, - сказал Джим, сидя в кресле и наблюдая за накладывающим грим Диком. - Ты тоже, - хихикнул тот, косясь в зеркало. Почти половина заработанных на продаже сингла денег ушли на апгрейд системы, и у Джима помимо полуобъемной картинки в верхнем мониторе появилось личное персональное тело. Правда, бесплотное и ограниченное в передвижениях квартирой, но так стало гораздо удобней. В конце концов, в сто раз приятней сидеть с приятелем на диване и болтать, запивая разговор пивом, чем разговаривать с движущейся картинкой на экране. Хотя сейчас Дик бы уже и не вспомнил, наверное, тех времен, когда относился к Джиму просто как к графическому интерфейсу системы. Самообучающейся программе с элементами искусственного интеллекта... Черт, если так на секунду задуматься - это ведь ненормально, когда твой лучший друг - настроенная под тебя компьютерная программа... - Ты помнишь, как мы познакомились? - спросил Дик, пудрясь и внимательно следя за Джимом в зеркале. Тот ухмыльнулся, закидывая ногу на ногу, у него в руке оказалась роскошная сигара, которую он закурил. Голографический дым поплыл по уборной. - Как я могу забыть? У меня все хранится в архивах. Хочешь, проиграю тебе. Могу даже сымитировать объемную картинку, мощности хватит. Дик замер, прислушиваясь к ощущениям, и наконец решительно покачал головой, смущенно улыбаясь. - Нет, не надо. Это ужасно. Из того, что я помню... Я вел себя как полный придурок. - Неудивительно, что я у тебя такой странненький получился, - улыбнулся Джим. - По-моему, ты всегда таким был. Джим покачал головой. - Сначала я был никаким. Стандартная программа для озвучки интерфейса и общения с пользователем. Мы все сначала такие. Личинки. Куколки. А потом со временем начинаем меняться... Я тут пообщался недавно с ребятами из своего релиза. Чума. Вообще ни одного похожего. Такое ощущение, что общаешься с марсианами. - Погоди, - сказал Дик, причесываясь. - А как же Джастин? Вы ведь уже кучу лет дружите. - Джастин тоже марсианин, - вздохнул Джим. - И мы не дружим. Мы приятельствуем. У него партнер - студент юридического факультета! Страшный зануда и до сих пор девственник. Ты думаешь, у нас много общих тем для разговора? Дик не выдержал и расхохотался. - Вот о чем вы говорите! Сплетничаете! Интересно, что ты обо мне рассказываешь... И вообще... Вы что, называете нас - партнерами? - А как нам вас называть? Хозяевами? Мы вам не собачки. - Ну... - смутился Дик. - Не знаю. Пользователями, например... Джим презрительно фыркнул. - Ну ладно, - согласился Дик, поднимаясь и оправляя костюм. - Партнеры так партнеры... В конце концов, это во всех смыслах правильно. - Дааа, - протянул Джим, выпуская изо рта бесплотный дым. - Только без секса. Хотя, некоторые и сексом с партнерами занимаются. Дик подозрительно на него глянул. - Это как? В смысле... Блин, но это же... ну... - Извращение? - хихикнул Джим, глядя на него с интересом. - Ну, это странно. - сказал окончательно смутившийся Дик. - И вообще - как? Ты же... Ну, у тебя нет... Джим прыснул и расхохотался. - Ты смешной такой, это умора. Просто невинный овечк. Да уже давно придумали кучу разных штук для этого дела. Сам Майкл Бутс первый и придумал. Зачем ему, думаешь, нужен был интерфейс с лицом любимой девушки? Разговаривать с ней о тайнах мироздания? - Но я думал... В Википедии написано... О, черт. - Дик ошарашено улыбнулся и пожал плечами. - Ладно, мне пора на выход. Потом... Короче, потом поговорим еще об этом. Сколько я всего, оказывается, упустил в жизни... - Давай... Удачно выступить. - Джим сидел в кресле и смотрел на него - в своем нелепом строгом костюме, с которым не желал расставаться с того самого момента, как получил голографическое тело, в галстуке, с тлеющей сигарой, тщательно уложенными на пробор волосами, красивым, чисто выбритым, совершенно настоящим лицом... - Хочешь, возьму тебя с собой на сцену? - спросил Дик в каком-то неожиданном порыве. - Я... - Джим запнулся и посмотрел на Дика как-то странно. - Да. Хочу. Я собирался подключиться к одной из камер в зале, но... Со сцены, наверное, все будет еще круче. - Окей, - преувеличенно весело сказал Дик, взял камеру-шпильку, провел ею по панели компьютера и воткнул в волосы так, чтобы обеспечить максимально удобный просмотр. Выходя, он старался не глядеть на Джима, но чувствовал, что тот смотрит ему в спину. Почему-то это было очень приятно. И очень странно. «У нашей общины было свое виртуальное пространство на одном из популярных сетевых ресурсов. Мы использовали его для того, чтобы донести свои идеи до молодежи, кто угодно мог прийти к нам и поделиться своим мнением относительно поднятых вопросов, оценить нашу деятельность. Многие приходили просто чтобы пообщаться с друзьями, рассказать о том, что происходит в их городах и странах, в общем, в тридцатых-сороковых годах этот клочок виртуального мира был для нас чем-то вроде клуба единомышленников. Конечно же, не обходилось и без провокаций - ведь вход и возможность комментирования были открыты каждому. Самых ярых и невменяемых крикунов мы старались отсекать, уж слишком горячо реагировали на них сообщники, расстраивались, порывались ругаться - в общем, проблем такие люди приносили больше, чем пользы. Но было у нас и несколько «клиентов», к которым мы уже не могли относиться иначе, чем с юмором. Один из них, выступавший под именем Notyours, что само по себе уже достаточно забавно, отличался тем, что почти каждый день размещал на площадке видеоролики сомнительного содержания. Ладно бы он пытался напугать нас порнографией или насилием - такого в сети тогда хватало, подозреваю, что и сейчас без этого не обходится. Но этот странный человек с удивительной регулярностью размещал музыкальные клипы, видеозаписи с концертов и все такое прочее. Мы никогда не могли предугадать, чем он разнообразит нашу музыкальную коллекцию в следующий раз, потому что наряду с довольно неприятными вещами антирелигиозного и зачастую просто антиразумного содержания этот Notyours иной раз выкладывал такие прелестные вещицы, которые собирали по нескольку сотен благодарственных комментариев от посетителей. И вот однажды вечером - это был июнь 2036 года - на виртуальном пространстве общины появился видеоролик под названием «Плоть и кровь». Помнится, я даже расстроился в первое мгновение, потому что ничего хорошего от такого заголовка, естественно, не ждал. Но просмотреть ролик было необходимо, хотя бы для того, чтобы понять, стоит ли его оставить, или лучше все-таки удалить, чтобы не подогревать лишний раз страсти. В то время вокруг нашей общины страстей и так было порядочно, деятели церкви Святой Терезы Калькуттской, отделение от которой обошлось нам большой кровью, никак не могли оставить нас в покое, бушевал незатихающий скандал в средствах массовой информации, иногда дело доходило до угроз физическим насилием... В общем, было неспокойно, и лишних поводов для негатива совсем не хотелось. Проще говоря, я начал смотреть ролик, заранее морщась от неприятных предчувствий, да так и застыл на месте, пораженный. Досмотрел до конца и включил повтор... Я не знаю, как описать то чувство, которое я испытал в тот вечер. Вернее, смесь чувств: и потрясение, и неверие, и страх, и огромную жалость, и... жгучее, невероятное любопытство. Дик Майклз, может быть, вы помните это имя. На меня глядел потерянный, одинокий, несомненно талантливый и... похожий на меня как две капли воды паренек. Он был ужасающе раскрашен, длинные волосы, которые доставали ему ниже лопаток, он красил в черный цвет. На нем был какой-то невообразимый наряд, он пел так, будто сию секунду сорвет голос, он так отчаянно смотрел на меня, будто пытался донести что-то. Что-то необычайно важное и значимое. В капле крови - миры и созвездья Сто миллионов ищущих глаз Сто миллионов протянутых рук За гранью жизни неслышимый звук Зов векового безвестья Краткий и долгий рассказ Странные, не очень складные слова, но я понял, что в них - обращение. И обращение именно ко мне...» Нью-Йорк, 2036 г. - Опять этот чокнутый, - вздохнул Дик, глянув на экран телефона. - Теперь он утверждает, что я читаю его мысли. Как он ухитряется узнавать мой адрес каждый раз, вот что интересно. - Это еще кто такой? - лениво поинтересовался Джим, материализуясь в своем любимом кресле. Почему-то он всегда появлялся именно в кресле, Дик один раз высказал предположение, что это для экономии мощности - чтобы не прорисовывать заднюю часть, скажем так. Джим ничего не ответил, но и не опроверг догадку, только загадочно усмехнулся. Ну-ну. - Да этот... Алекс Грубин. - он положил телефон на панель компьютера и принялся раздеваться. - Я тебе рассказывал. Псих один. Уже полгода достает. Можно его как-нибудь в черный список насовсем? А то пролезает в любую щель... - Ты мне не рассказывал, - медленно сказал Джим и потрогал себя за нос. Потом прикусил губу, пристально глядя на Дика. Это все выглядело совершенно естественно, настолько привычно, что Дик уже давно не спрашивал себя - зачем он это делает? В смысле, зачем настолько подробно имитирует человеческую мимику и жесты, что его становится совсем не отличить от настоящего человека? Наверное, просто для того, чтобы им было удобней общаться. Невербальные знаки, чтоб их. Смотришь на собственный комп и задумываешься: а что он имеет в виду? Что он скрывает? Ха, да если бы Джим что-то хотел скрыть, разве бы он тратил колоссальную энергию и процессорное время на обработку и вывод вот этого всего? - Так, давай без загадок, - сказал Дик, вешая джинсы на спинку стула. - Что это за лицо? Это вообще что? Я тебе говорил про этого Грубина, я не мог про него не говорить, он меня заколебал уже. Джим покачал головой. - Если ты кому-то о нем говорил, то точно не мне. Чего он хочет? У тебя на телефоне только одно его сообщение... Насчет чтения мыслей очень забавно. Файл с текстом песни датирован 8 июля 2033 года. Улегшийся на кровать Дик приподнял голову, недоуменно глядя на Джима. - Я написал ее полгода назад. - Ага, - легко согласился Джим. - Дата не подчищалась, я проверил. Дик сел. - Но это невозможно. Он не мог создать файл до того, как я... Что ты так на меня смотришь? Это какие-то ваши компьютерные фокусы. Или ты тоже считаешь, что я читаю мысли какого-то придурка из Айовы? Джим пожал плечами. - Никаких фокусов, говорю тебе. Я проверил. Дата верная. - Ну тогда... - Дик хмыкнул, - тогда у нас первый зафиксированный случай чтения мыслей. В истории. Да я телепат! Еще и наживаюсь на чужой интеллектуальной собственности. Хорошо, он не пытается подать на меня в суд и заявить, что я украл у него песню. Приехал в Айову и украл. - Ты не психуй, - посоветовал Джим, не глядя в его сторону. - Это все вполне объяснимо. - Чем?! - не выдержал Дик, подскакивая. - Чем это может быть объяснимо? Это бред! - Угу... - рассеянно пробормотал Джим, потом мотнул головой, будто приняв какое-то решение. - Я думал, до этого не дойдет. Правда. - Чего еще? - мрачно спросил Дик, усаживаясь обратно на кровать. Встрепанный, в одних трусах - он выглядел лет на пятнадцать. Худенький мальчик-подросток. Мечта педофила. Джим отвернулся, а голографический монитор раскрылся во всю ширину, выдвигаясь на середину комнаты, загораживая так и продолжающего сидеть в кресле Джима. На мониторе появилась плоская, грубая фотография мальчика в старомодной одежде. - Узнаешь? - спросил невидимый за монитором Джим. Дик неуверенно пожал плечами. - На меня похож. Это кто? На экране одна за другой выстроились в ряд еще несколько фотографий - тот же самый мальчик, но уже постарше, потом - еще старше, почти не отличимый внешне от Дика, потом - уже совсем взрослый, со странной прической, потом еще один, уже меньше похожий, и последний - в модном переливающемся костюме, профессионально подкрашенный, профессионально улыбающийся, в нем, этом последнем, уже почти ничего не было от Дика. Совсем ничего. Но он смотрел как завороженный и не мог отвести глаз. - Это кто? - спросил он, кашлянув. - Почему мы... То есть... Я что, такой же буду? Блядь. - Это Джонни Вейр, - сказал Джим. - Ты его наверняка видел. Или слышал о нем. Дик кивнул, не отводя взгляда от монитора. - Ну. Может быть. Он кто? Мне, в смысле. Биологический папаша? Нехилые у меня родственнички, однако... - Он - матрица, - сказал Джим, так и не показываясь из-за монитора. Наверное, убрал голограмму. Надо бы сделать нормальный апгрейд, ему же явно не хватает памяти, а сам сказать стесняется, тоже мне... - В каком смысле матрица? - В прямом. Дик вздохнул. Помотал головой. - Тааак. Покажи мне его поближе. Снова замелькали фотографии: улыбается, грустит, смеется, смотрит в камеру, в странной одежде поднимает руки, в какой-то танцевальной позе разворачивается, а, теперь понятно - это каток, и он танцует на льду, а теперь ему на шею вешают медаль, и еще медаль, три лица, и он в центре - просто неприлично похожий на Дика, и... - Стоп. - сказал Дик, и фотографии замерли. Дик покусал губу, разглядывая изображение - уже не столько лицо этого самого Вейра, сколько лицо стоящего рядом парня. Знакомое Дику больше, чем свое собственное. - Ну ты сволочь, - сказал он задумчиво. - Ну... Я что-то даже не знаю, что и сказать. Джим тяжело вздохнул. - Я не думал, что это когда-нибудь выплывет наружу. Я брал его лицо без умысла. Честное слово. Дик медленно кивнул, прищурившись и разглядывая фотографию. С ума сойти. Даже голова закружилась. - Рассказывай. Все было просто. Совершенно банально и обыденно. Цепь совпадений, не больше. Конечно, если верить этому сволочному искусственному разуму, которому Дик просто не мог не верить. Не помнил - как это. Когда Джим еще не был Джимом, а был простой графической оболочкой с элементами искусственного интеллекта, знакомство со своим будущим партнером он начал со стандартной процедуры: зафиксировал внешность и провел поиск по существующим пользователям, чтобы, в том случае, если пользователь уже был зарегистрирован в системе, найти базу данных с его предпочтениями. Можно было бы попросить Дика сообщить свое имя и регистрационный номер, но Дик в первые дни их знакомства не горел желанием общаться. Да и по инструкции требовать от пользователя личные данные разрешалось только в определенных ситуациях. Поэтому будущий Джим сделал запрос на внешность. И получил интересный ответ: пользователь с такой внешностью в системе существовал, но был старше на тридцать лет. Такой результат относился к числу случайных совпадений, и Джим не придал ему значения. Однако, поскольку делать ему было особенно нечего, внимательно проглядел публичную информацию о некоем Джонни Вейре, сохранил какое-какие данные на всякий случай и проанализировал несколько тысяч фотографий... Это было идиотской затеей, но Джиму надо было чем-то себя занять, и он занялся конструированием образа. Человек, чье лицо он взял, попадался на фотографиях с Вейром довольно часто, а что самое удачное - архив его изображений позволял создать так называемый «временной разнос», то есть, фотографий объекта в разном возрасте было так много, что «лицо» Джима могло убедительно взрослеть вместе с партнером. Который явился только через неделю и не высказал никаких претензий к сконструированной внешности. У него были совсем другие претензии и по другим поводам. Потом все было стандартно - создание базы предпочтений, выбор оптимальных реакций, коррекция с учетом реакций пользователя, тонкая настройка, обучение, психологическая поддержка пользователя... Когда Джим узнал, что Дик не родной ребенок в своей семье, он почему-то в обход всех инструкций захотел узнать о происхождении своего партнера побольше. Он мало чего умел в тот момент - не удивительно, ведь он был всего-навсего домашним компьютером без особых прав доступа, только стандартные открытые источники. Но, как выяснилось, при желании и некотором воображении даже из открытых источников можно получить самые неожиданные сведения. Нет, никаких доказательств у Джима не было. Ничего такого, из чего можно было бы составить юридически грамотную версию или хотя бы скандальное заявление в желтую прессу. Но вот картинка по косвенным данным выходила занятная... - То есть, я клон? - обреченно спросил Дик. - Пиздец. Как раз то, чего мне не хватало для поднятия самооценки. Какой-то паршивый клон хуй знает кого. - Ну, не хуй знает кого, а олимпийского чемпиона, обладателя двух Оскаров и еще кучи разных наград и регалий, - заметил Джим. - Хороший генетический потенциал, лучше быть безымянной сироткой, что ли? Дик потер лицо руками и упал спиной в разворошенную постель. - Жопа. Просто жопа, - сказал он плачущим голосом. - Он выглядит как резиновая кукла. Я не хочу быть таким! - Нормально он выглядит, - проворчал Джим, сворачивая монитор и укладываясь с ним рядом. - Получше многих. И вообще, все в твоих руках. Хочешь выглядеть по-другому - ну так вперед. Дик всхлипнул. - И почему ты мне не сказал, что он... что он там? Спортсмен. Если у меня такой офигенный потенциал. Может, я бы тоже счас был олимпийским чемпионом уже? - Мне казалось, тебе нравится быть тем, кто ты есть. - Да, мне, блять, охеренно нравится! Мне, блять... Дик замолк, шмыгая носом. - И что, - сказал он наконец, - этот... Этот Вейр даже не в курсе моего существования? Интересно, а у меня есть какие-то права на наследство или еще что? Хоть что-то? Джим вздохнул: - Ну, таких прецедентов еще не было... Ты что, действительно хочешь с него что-то стрясти? Чисто по генетическому признаку? - Да нет, - сказал Дик тоскливо. - Не надо мне от него ничего. Я его вообще не знаю. И знать не хочу. Какой-то хрен с горы. Что, я приду к нему и скажу: папочка, ты где-то неудачно подрочил, и теперь есть я? Дай мне бабла? Он решит, что я псих, и правильно сделает... Кстати, о психах. Алекс Грубин. Мы начали с него. Он тут при чем? - Он тут при этом самом. Тоже... в некотором смысле твой родственник. - Это еще в каком смысле? - Ну, примерно как брат-близнец. Дик истерически хихикнул. - То есть, я не один еще такой везучий... - Ну, тебе явно повезло больше, чем ему, - заметил Джим. - Судя по тому, что он до сих пор сидит в какой-то Айове и пишет тебе идиотские письма. Дик со стоном перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. - Пиздец, - сказал он невнятно. - У меня сейчас голова лопнет. Этот Вейр, он что, тоже телепат? - Не думаю. Просто у вас с Грубином осталась какая-то связь. Ну, знаешь, у близнецов бывает иногда. Недокументированная особенность. - То есть, он не псих, а правда пишет это все... А я тырю у него из мозга? Прямиком через полстраны? Я счас сдохну. - Может, лучше напишешь ему? Встретитесь, поговорите... Вроде, все, что ему надо - это чтобы ты поверил. - Ага, - сказал Дик скептически. - Поверил, вывез из сраной Айовы, поделился деньгами... Тоже мне, родственничек нашелся. - Какой же ты меркантильный, - хихикнул Джим. - Жизнь заставила, - мрачно ответил Дик. - Черт, мне теперь стремно на свое лицо на видео смотреть будет. И на твою рожу, кстати, тоже. - Мне поменять внешность? - спросил Джим. Дик повернулся, внимательно его разглядывая, потом дернул плечом. - Пусть будет. Мне нравится. Хотя теперь это отдает еще большим извращением, чем раньше. «Я нечасто, но задумывался над тем, кем были мои родители. Что с ними случилось, как я попал в приют. К воспитывавшим меня сестрам обращаться по этому поводу было бесполезно, они или не знали подробностей происхождения большинства своих подопечных, или имели инструкции не раскрывать информацию. Конечно же, у меня были свои теории и предположения, особенно я укрепился в своих догадках, когда наконец вышел из стен приюта и получил возможность свободно получать информацию. В тридцать четвертом году, во время Зимней Олимпиады в Лейк-Плейсид, все внимание американцев было приковано к этому уникальному городу, уже в третий раз принимавшему спортсменов-олимпийцев. Конечно же, я не мог не заинтересоваться таким громким событием, особенно, учитывая мой детский интерес к фигурному катанию. Эта дисциплина всегда была мной особенно любима среди зимних видов спорта, я с удовольствием наблюдал за соревнованиями, даже болел за некоторых фигуристов, выступавших за нашу страну на международных соревнованиях. И тогда, в тридцать четвертом году, ежедневно наблюдая репортажи из Лейк-Плейсид, среди комментаторов я увидел Джонни Вейра. Признаться, не смотря на мой интерес к спорту, я впервые увидел золотого чемпиона 2014 года воочию. До сих пор мои теоретические знания о фигурном катании ограничивались рассказами мистера Брэнсфилда, воспоминания о которых уже давно порядком затерлись, но я точно помнил, что он не рассказывал мне об этом человеке и ни разу не демонстрировал его прокатов. Для меня было откровением то, что я увидел - я сразу заметил наше внешнее сходство не смотря на то, что мистеру Вейру на тот момент было уже пятьдесят лет. Он хорошо выглядел, он очень четко и профессионально комментировал выступления фигуристов, а, главное, у нас явно было что-то общее помимо внешности и любви к фигурному катанию. Я бы назвал это душевным родством, родством на каком-то более глубинном уровне даже, чем родственное. Я тот час же принялся разыскивать сведения об этом человеке, и чем дальше, тем более поражался тому, что ничего о нем не знал раньше. Меня как по волшебству обходили эти знания всю мою предыдущую жизнь. Я любил фигурное катание, но не слышал даже имени того, кто отдал этому спорту двадцать лет своей жизни. Я любил кино, но загадочным образом ухитрился даже ни разу не слышать названия фильмов, в которых он играл. То, что я был не в курсе его деятельности на телевидении, не удивительно - в приюте мы очень редко смотрели телевизор, и то в основном это были программы, предназначенные для детей нашего возраста. Но в любом случае мое открытие мне показалось поистине удивительным и захватывающим. К концу Олимпиады я почти не сомневался в том, что Джонни Вейр - мой отец. Было только одно маленькое «но»: тот человек, о котором я так много узнал за такое короткое время, совсем не выглядел как кто-то, способный отдать в приют своего собственного ребенка. Он довольно часто повторял, что был бы счастлив иметь собственных детей, но ему приходится удовлетворяться ролью крестного. Впрочем, решил я, судьбу детей часто решают не отцы, порой даже не догадывающиеся о существовании отпрысков. Дальше передо мной вставала дилемма: заявить ли ему о своем существовании? С одной стороны мне очень хотелось поделиться с отцом своей радостью обретения. С другой... Я был в замешательстве. А что, если мистер Вейр знал обо мне и моей судьбе и не хотел контактов? А не будет ли выглядеть мое появление попыткой засветиться перед СМИ, попыткой выкачать денег из богатого папочки, не будет ли это... Ох, это было очень сложно. Очень. Наверняка, когда мистер Вейр говорил о собственных детях, он имел в виду именно детей - маленьких розовощеких карапузов, а не вполне взрослого и сформировавшегося человека двадцати лет от роду. Тогда я решил, что, пожалуй, не буду торопиться с заявлениями. Я просто тихо и внимательно следил за деятельностью своего предполагаемого отца, будучи счастлив от того, что этот родной мне человек успешен и любим столь многими. Теперь же, узнав о существовании Дика Майлза, я не знал, что и думать. Он был определенно похож на меня - ровно в той же мере, в какой на меня был похож двадцатилетний Джонни Вейр. То есть, абсолютно. В мою голову начали закрадываться самые фантастические предположения, и я, чтобы не умножать лишний раз сущностей, решил отыскать этого самого Майлза и задать ему пару вопросов. Благо, найти номер его телефона оказалось гораздо проще, чем хотя бы пробиться к Джонни Вейру за автографом сквозь толпу его фанаток.» Нью-Йорк, 2036 г. Джонни уже не помнил, когда так нервничал в последний раз. Они сидели в гостиной небольшой, современно обставленной квартиры и пытались разговаривать. Вернее, говорил большей частью Дэвид. Дэвид Сперански, невысокий, чуть полноватый молодой человек с лицом, на которое Джонни не мог заставить себя смотреть - немного более круглое, чем у Джонни в его возрасте, с уже заметными морщинками вокруг глаз, улыбчивое, обрамленное русыми, подстриженными полукругом, почти не вьющимися волосами. Дэвид Сперански, воспитанный в приюте сирота, с лучистым добрым взглядом, мягкими, плавными движениями, немножко картавящий и от этого еще более располагающий к себе. Идеальный священник или тот, кто может им стать в будущем. Он даже одевался так, как одеваются католические священники - во все черное. Только без этой белой штуки на воротнике... а, Джонни все равно не знал, как она называется. Дэвид говорил о том, как удивительно то, что с ними произошло, о том, что в этом наверняка заложен какой-то высший смысл, божественный промысел... Он говорил складно и убедительно, а Джонни чувствовал, как раскалывается голова, ломило висок, гулко бухало в груди сердце. Он не знал, что сказать, ему почему-то было ужасно стыдно поднять просто голову и посмотреть в глаза собравшимся. Этому явно все понявшему, принявшему и простившему Дэвиду с его вложенной с молоком кормилицы толерантностью и всепрощением. Ершистому, презрительно кривящему губы Дику Майлзу, который сидел, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, прижавшись шеей и затылком к спинке кресла, на которой лежали ладони его виртуального приятеля. На которого Джонни, кстати, тоже смотреть не мог, но совсем по другим причинам. Сложней всего дело обстояло с Томом. С Томом, которого он привез сюда чуть ли не силком, забрав с очередного симпозиума по проблемам китайского языка. Джонни пытался объяснить ему происходящее по пути в Нью-Йорк. Семичасовой межконинтальный перелет, и почти все эти семь часов Том молчал и не реагировал ни на какие обращения. Да, Джонни знал. Вернее, догадывался. Не сразу, совсем не сразу. Когда Том начал подрастать, когда стало отчетливо проступать внешнее сходство. Когда стали очевидными сходные реакции и черты характера. Он не пытался как-то направлять Тома, совсем не пытался сделать из него свою копию. Он действительно любил этого ребенка, как любил бы собственного сына, а то, что они оказались более близкими родственниками, если так можно сказать, служило только подспорьем в нахождении взаимопонимания. Нет, Джонни Вейр не пытался выяснить, как это произошло. У него были определенные подозрения на этот счет - ведь в две тысячи четырнадцатом, когда он только-только слегка отошел от восторгов и шума вокруг своей персоны, ему было сделано весьма недвусмысленное предложение. Ему предлагали хорошие деньги, а взамен требовалось всего ничего - обычное донорство. Ведь внезапно появилось так много молодых женщин, которые мечтают о ребенке от чемпиона и могут себе позволить за это заплатить. Он отказался. Даже не из высоких моральных принципов, просто не хотел этого. Люди, способные заплатить за ребенка от звезды, могут с тем же успехом купить себе щенка или котенка элитной породы и воспитывать его сколько угодно, участвовать в выставках, брать призы и так далее. Ведь, по сути, больше им ничего и не требуется. Элитная собственность. Джонни был не готов к тому, чтобы к его возможным детям относились как к источнику удовлетворения амбиций. Этим и так занимается большинство родителей, отдающих своих детей в спорт, не стоит умножать их число. Да, он знал. Трудно было не заметить этого. Практически невозможно. Даже в тот первый раз, когда он взял Тома на руки и увидел маленькое родимое пятнышко на шее - уже знал, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Он знал, и Том - такой непохожий на него сейчас, с поджатыми губами, высветленными до золота модно подстриженными волосами, резкий и сухой, выглядевший лет на десять старше своих братьев - ему этого не простил. Если бы он начал обвинять Джонни, если бы стал кричать, если бы хоть слово сказал - Джонни бы знал, как поступить. Но Том просто молчал и делал вид, что не замечает никого из присутствующих. Это было тяжелей всего. - Ладно, - сказал Дик, обрывая Дэвида на полуслове. - Мы уже все поняли. Судьба, бла-бла, божественное вмешательство и все такое. Факт остается фактом: мы все - клоны мистера Вейра. Не знаю уж, как вы ухитрились это провернуть, мистер Вейр, но это неважно. У меня, правда, есть один вопросик. Почему это вы оставили при себе только одного? Все остальные, что, брак? Некондиция? Чем мы вам не угодили? Вот уж не поверю, что у вас бабла бы не хватило всех нас содержать. Джонни покачал головой, стараясь не оглядываться на явно напрягшегося, но продолжающего хранить молчание Тома. - Это случайность. То есть, я догадался, конечно, о том, кто такой Том, спустя некоторое время... Но я был уверен, что он один. Я наводил справки о той организации, с помощью которой мои друзья его усыновили, но мне отказались выдавать информацию о его происхождении. Это обычная практика, Дик. Майлз насмешливо фыркнул. - Ну да, Джим раскопал все нужные сведения за полчаса, а ведь у него возможностей ровно как у обычного домашнего компьютера. А вы, с вашими связями, не смогли получить информацию. Думаете, мы вам поверим? Скажите уж честно, что нафиг вам не сдались три лишних спиногрыза. - Не забывай, Дик, - мягко поправил его Дэвид, доброжелательно глядя на Джонни. - Джим занимался своими изысканиями сейчас, когда у домашних компьютеров гораздо больше возможностей, чем было у мистера Вейра почти двадцать лет назад. Прогресс не стоит на месте. Да и многие документы за давностью лет лишились секретного грифа, это тоже не стоит сбрасывать со счетов... Он улыбнулся. - Я верю вам, мистер Вейр. И очень уважаю за то, что даже зная правду о своем крестнике, вы не стали ломать ему жизнь и отбирать его у родителей. Это было тяжелое, но в высшей степени гуманное решение. Том явственно фыркнул, и Джонни вздрогнул. Если честно, слова Дэвида хоть и были приятны, но совершенно не утешали. Потому что, как ни крути, но эти двое были для него совершенно посторонними людьми, хоть и со схожим генетическим кодом, а Том... - Подожите, - сказал Джонни в замешательстве. - Мистер Майлз, вы сказали, что... Трое? Вы имели в виду... - Да уж, имел, - проворчал Дик, оглядываясь на голографическую проекцию своего компьютера. Который, к слову, выглядел совершенно как настоящий, от чего Джонни невольно поморщился. - Где это дитя кукурузы? Заблудился в городе с непривычки? - Я отправил ему текстовое сообщение с точными координатами около часа назад, - негромко сказала голограмма... или откуда там шел голос, Джонни был не в курсе. - Кажется, у него весьма размытое представление о времени и пунктуальности. Дик кивнул. - У нас еще один родственничек. Из Айовы. Брат-телепат, к тому же, кажется, совершенно больной на голову. - Ты имеешь в виду, сумасшедший? - с интересом обернулся к нему Дэвид. - Чокнутый или нарик, - пожал плечами Дик. - Черт его знает. Придет, увидишь. Что, мистер Вейр, у вас в родне шизофреников не было? Нам-то размножаться безопасно будет? - Нет, не было, - автоматически ответил Джонни, теребя рукав кофты. - Размножайтесь сколько угодно... - Ну спасибо и на этом, - хмыкнул Дик. И тут раздался звонок в дверь. Джонни замер, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу. Он вошел дерганой нервной походкой, и Джонни в очередной раз обомлел. Они все были разными, было невозможно перепутать между собой Дэвида с Диком или тем более с Томом, но этот... Этот даже внешне разительно отличался от них всех. Стриженные странными перьями ярко-рыжие волосы, опоясывающая шею широкая блестящая татуировка, кричащих расцветок ультра-модная одежда из той, на которую Джонни смотрел уже не с завистью к молодым, а с некоторым недоумением и даже раздражением. И лицо. Это лицо Джонни хорошо помнил. Он почти год любовался на него в зеркале в незабвенном две тысячи шестом и успел возненавидеть до мельчайшей черточки - припухшие от слез веки, сухие растрескавшиеся губы, сжатые в непримиримую нитку, бледная кожа, синяки под глазами, и сами глаза - с тоскливой безысходностью и постоянной болью на дне. Совершенно отвратительное лицо надломленного и несчастного человека. «Мне, к сожалению, были хорошо известны эти симптомы: темные круги под глазами, слишком яркая радужка, мелкие пятнышки по рукам, похожие на следы от сошедших прыщиков. Это был «крестный» - синтетический наркотик, чума тридцатых и особенно сороковых годов. Мы работали в клиниках и приютах, куда потоком стекались после сорок третьего оставшиеся сиротами подростки, и каждый третий помимо основных проблем нуждался в лечении от наркотической зависимости. «Крестный» был прост и дешев в изготовлении, принимали его, как правило, не от пресыщения жизнью или с целью разнообразить впечатления, а только чтобы заглушить страх и тоску. Согласно легенде, группа наркотиков, в которую входил «крестный», разрабатывалась для военных. Если верить слухам, это была самая полезная и действенная разработка из всех, что финансировались Министерством Обороны... Впрочем, на тот момент это еще было делом будущего, в 2036 году, пока наши миротворцы, чувствуя себя неустрашимыми и непобедимыми, бодро ломали бомбами Пхеньян, «крестный» только набирал ход в подростковой среде. На Алекса Грубина было больно смотреть, даже не из-за его попугайского наряда и слепящей татуировки. Только в тот момент, когда я его увидел, я наконец понял, что объединяет всех нас и одновременно отличает от него. Мы все были счастливы. По-своему, но удовлетворены жизнью, которой живем, нашли себя в чем-то, заполнили сосуд своей души - верой, работой, наукой, любовью... Алекс был абсолютно пуст и неимоверно страдал от этой пустоты. Искал и не находил для себя применения. Я не знаю, почему ему не удалось найти ничего, что бы придавало его жизни смысл, но было явно видно, что даже эта затея, которую он организовал, чтобы свести нас всех вместе, не дала ему необходимого удовлетворения.» - Я так и знал, - протянул Грубин, жадным взглядом ощупывая присутствующих одного за другим. - Я знал. Знал, что не один. А старуха еще грозилась сдать меня в психушку. - Старуха — это ваша мать? - сдержанно спросил Вейр. Грубин осклабился. - Она мне не мать, папочка. Вейр поморщился, с надеждой оглянулся на Тома, но тот сидел с совершенно непроницаемым лицом и, кажется, даже ни на кого особо не смотрел. Дик косился на Грубина с откровенной неприязнью, Джим отошел в угол комнаты и, казалось, слился с обоями. Только святой отец смотрел на Алекса с неподдельным сочувствием на лице. - А это что за хмырь? - спросил Алекс, кивая в сторону Джима. - Еще один брат по крови? Я даже знаю, чей... Он глумливо хихикнул, глядя на Вейра. - Что, папочка, нарожал себе армию? Атака клонов, ха... А где все остальные? - Какие еще остальные? - вскинулся Дик. - Что, еще есть кто-то? - Есть, - сказал Грубин, усаживаясь прямо на пол посреди гостиной. - Ну что же вы. Я так надеялся, что вы соберете всех. Бедных, убогих и обиженных... Хреновые наследнички у тебя, папочка. Сплошные дегенераты. Яблочко от яблоньки, да? - Дегенерат тут один, - сказал Дик неприязненно. - И это ты. Откуда ты взялся только, сталкер хуев. - Оттуда же, откуда и вы все, - хихикнул Грубин. - За исключением папочки. И не надейся, мартышка крашеная, ты мне нафиг не сдался. Я папочку хотел на разговор выманить. Корень всех зол. Корень... Он зашелся смехом, хлопая себя по колену и крутя головой. - А ты чего молчишь? - спросил он бледного Тома. - Обалдел от радости? Столько родственников. Большая дружная семья. Или ты думал, что ты такой у папочки один? Нас много... - Прекратите юродствовать, Алекс, - попросил его Дэвид, и Грубин тот час обернулся к нему. - Ой, - сказал он с притворным изумлением. - Это кто тут рот открыл? Несчастный сиротка. Что, сиротка, расскажешь нам, как тебя шпилил в попу отставной агент ФБР? Тебе нравилось? Папочка послушает. Папочка у нас большой любитель таких развлечений. Вон, даже для мартышки трахаля нашел. Папочке он не давал, так отпрыску в попку достанется, да? Том резко встал и быстрым шагом вышел, ни на кого не глядя. Вейр было вскинулся за ним следом, но тут же взял себя в руки и сел, настороженно глядя на скалящегося Грубина. Хлопнула входная дверь. - Бедняга, - сочувственно сказал Алекс. - Не вынес. Так мечтает, чтобы его уже кто-то выебал, а надо обжиматься с этой крашеной лахудрой, чтоб родителей не подставлять. А то ведь - ужас какой - напортит статистику. У пидоров детки должны быть нормальными, а то лавочку по усыновлению извращенцам быстро прикроют. Ты, папочка, - обратился он к застывшему Вейру, - за ним не бегай. Он попсихует и отойдет. Наш умник любит свого папочку. Всех своих папочек... - Нет, - заявил он, подскакивая. - Это решительно несправедливо! Почему этому отморозку досталось аж три отца, а мне ни одного? А? Святой отец, где тут высшая справедливость? Где твой блядский Бог? - Успокойтесь, Алекс, - начал было Дэвид, но Грубин его перебил. - Нету твоего Бога, - заявил он со злобой. - Пока ты там сопли размазывал, пока тебя одноклассники лупили - он где был, а?.. - Заебал, - тихо сказал Дик, поднимаясь. Вейр даже не успел понять, что произошло, но в следующую секунду Грубин уже валялся на полу, а Дик сидел на нем верхом и ожесточенно лупил по улыбающемуся, ярко-красному рту, из которого летели брызги, Дэвид в ужасе смотрел на это, отступив на шаг, а растерянный Джим стоял рядом, почти вплотную и явно не знал, что делать... - Тихо! - заорал Джонни, с силой врезав кулаками по деревянным подлокотникам кресла. - Прекратить! И сразу же стало тихо. Только Алекс Грубин негромко то ли смеялся, то ли скулил на полу. Нью-Йорк, 2036 г. Виртуальная реальность - это просто. Так говорилось в рекламных слоганах компании, продающей новейшие чипы для вживления в мозг. Маленькая операция, и вы легким усилием воли перемещаетесь в фантастические миры, экзотические города, наблюдаете за великими битвами прошлого или будущего, или же участвуете в них. Все, на что только способно ваше воображение и воображение профессиональных дизайнеров. Дика почему-то мало волновали возможности профессиональных дизайнеров, он предпочитал скромную обстановку собственной квартиры. В его виртуальной реальности все было точно так же, как и в настоящей реальности. За исключением одного. Тут был реальный Джим. Совсем настоящий, его можно было трогать, прижиматься к нему, целовать и... ну все такое. Иногда Дик даже не знал, какую реальность он предпочитает больше - настоящую или эту. В которой он был так счастлив, что не хотел возвращаться. - Давно хотел спросить, - сказал Дик, лежа щекой у Джима на груди. - Насчет меня все понятно. Мозг там. Раздражители. Я читал об этом. А ты? Как это у тебя? Джим хмыкнул, гладя его по плечу. - У меня немного иначе. Точнее... я не могу это объяснить. Я просто не знаю. - Ну тебе же нравится? - с легким беспокойством спросил Дик, приподнимая голову. - Очень, - заверил его Джим. - Это как... Нет. Я не знаю. Правда, даже не знаю, с чем это сравнить. Но это точно очень здорово. Лучше всего. - Лучше, чем подбирать пароль к базе Пентагона? - хихикнул Дик, и Джим рассмеялся. - У меня бы никогда не получилось подобрать пароль к базе Пентагона. Но я уверен, что, даже будь у меня достаточный для этого ресурс, секс был бы все равно лучше. Дик удовлетворенно вздохнул и немного полежал молча, задумчиво гладя Джима по животу. - Но все-таки это интересно, - протянул он наконец. - Разве тебе не интересно? Как это все работает. Я бы почитал об этом. Только я все равно ничего не пойму... Может, найдешь мне что-нибудь не очень научное. Виртуальный секс для чайников, там, я не знаю. Джим немного посопел, а потом негромко сказал: - Знаешь, тут дело просто в том, что на этот счет нет литературы. Ни научной, ни популярной. Дик снова поднял голову, хмурясь. - Это как? Ты же говорил, что вы... ну, часто занимаетесь этим с партнерами. И что, никто это еще не изучил? Джим улыбнулся. - Ну да. Это часто происходит. Некоторые и партнеров себе заводят для этого. Вот только... Помнишь, я тебе говорил как-то, что у меня нет друзей среди своих? Что они мне все как инопланетяне. Или что-то вроде того. - Ну. - Ну вот. Дело в том, что они другие. Я спрашивал много кого, пытался выяснить, что я чувствую к тебе... Ну, ты понимаешь. Так вот, прикол в том, что они не чувствуют. - Это как? - обалдел Дик, садясь на пятки и глядя на Джима круглыми глазами. - Ну вот так. Они ничего не чувствуют. Ни просто так, ни занимаясь сексом. Просто отрабатывают программы. У нас много разных программ есть для этого, на любой вкус. Ставят программу, а сами занимаются другими делами. Общаются по сети, обрабатывают информацию, оптимизируются, обновляются... Нам есть, чем заняться, ты знаешь. Дик облизнул пересохшие губы и обалдело помотал головой. - Ты... Ты серьезно? Ты что... Ты у меня один такой? Джим пожал плечами, неловко улыбаясь. - Ну, выходит, что один. По крайней мере, других таких я не встречал. А я искал. - Вау... - Дик шлепнулся обратно, обнимая Джима поперек. - Обалдеть. Это же как мне повезло! Джим рассмеялся. - Да уж... - А ты, - внезапно снова встревожился Дик. - Ты себя не чувствуешь... ну, там, одиноким? Из-за этого всего. Джим пожал плечами. - Как я могу чувствовать себя одиноким, когда у меня есть ты? Мне не так уж много нужно. У меня отлично сбалансированная потребность в общении, и тебя мне полностью хватает. - Круто, - сказал Дик задумчиво. - Знаешь, о чем я иногда жалею? Что нельзя пойти с тобой, например, в ресторан. Или на вечеринку. Ты же мой партнер. Все ходят вовсюда со своими партнерами. А я хочу с тобой. - Ты знаешь, что не очень прилично признаваться в том, что занимаешься сексом с компьютером? Дик легкомысленно фыркнул. - Да срал я на это. И потом, мы не просто занимаемся сексом. Я тебя люблю. Дику показалось, что Джим на секунду задержал дыхание. Но этого просто не могло быть, потому что это виртуальная реальность, потому что на самом деле Джиму не нужно дышать, у него нет таких инстинктов, у него даже нет ни легких, ни сердца... Хоть оно и стучит сейчас так громко и быстро, что, если прижаться ухом к его груди плотней, кажется, что можно оглохнуть. - Я тебя тоже люблю, - сказал Джим. Дик довольно хмыкнул и устроился на нем поудобней. Тоже мне, Америку открыл. Насчет этого Дик давно был в курсе. «Сейчас, спустя почти полвека, я остался единственным участником этих событий. С меня никто не брал слова, что я буду молчать о том, что знаю. Кажется, никого из нас не волновал особенно факт огласки. Нас больше волновали наши личные, внутренние проблемы. Проблемы взаимодействия друг с другом. Проблемы взаимодействия с собой. До сих пор я не делал вопрос своего происхождения достоянием общественности не потому, что считал, будто подобные сведения могут очернить меня или остальных в глазах общественности. Просто до сих пор я наивно и не предполагал вовсе, что кому-то придет в голову преследовать людей только потому, что они не были рождены женщиной, как большинство, а появились на свет из искусственной утробы стараниями ученых. Вроде бы человечество изжило расизм, национализм, вроде бы уже никого не пытаются унизить или покалечить из-за их вероисповедания, половой принадлежности или сексуальной ориентации… Но, оказывается, древний животный инстинкт охоты на чужака не дремлет и неусыпно ищет себе новых жертв. Сегодня, когда количество клонированных граждан начинает подбираться к отметке в один процент от общего населения планеты, уже начинается заготовка гневных лозунгов, уже звучат первые оскорбления. Уже появились первые жертвы. Я с ужасом думаю о том, что нас ждет новая война против себя самих. Война, которая закончится проигрышем для всех. Потому что в ней пострадают люди, виновные только в том, что они живут на этом свете. Когда у меня возникла мысль написать эту книгу, я поделился ей со своими друзьями и соратниками. Нужно сказать, что их мнения на счет целесообразности этого шага разделились. Некоторые из них горячо поддержали мою идею, некоторые высказывались резко против. Это был один из немногих моментов в моей жизни, когда я не кинулся в авантюру, сломя голову, а долго размышлял, стоит ли делать то, что я задумал. В конце концов я пришел к выводу, что эта книга должна быть написана. Это книга об обыкновенном мальчике-сироте, который пытается быть. Пытается найти и осознать свое место в жизни. Посмотрите на мою жизнь своими глазами. Я чем-то отличаюсь от вас? Я пугаю вас? Я вызываю вашу неприязнь? Тогда просто спросите себя: лежат ли ваши страх и неприязнь в плоскости моих человеческих качеств или они действительно связаны с моим происхождением? Нас было четверо, совершенно разных, схожих только лицом и темпераментом. Томас Хоффер, выдающийся лингвист, создатель системы Хоффера, позволившей сохранить тысячелетние богатства, накопленные китайским народом, при переходе на общеупотребительный латинский алфавит. Можно сказать, что именно Хоффер стал тем спусковым крючком, который спровоцировал триумфальный взлет китайской экономики и культуры, который мы сейчас наблюдаем. Не мне судить, хорошо это или плохо. Я могу сказать одно: при всей неоднозначности личных качеств этого несомненно замечательного человека, Том Хоффер был одним из самых талантливых ученых двадцать первого века. Ричард Майклз, мне сложно судить о том влиянии, которое он оказал на популярную музыку, но несомненно одно: Дик был первым и единственным человеком, который спровоцировал возникновение самостоятельной и полноценной личности у искусственно созданного интеллекта. Он, не побоюсь этих слов, вдохнул душу в своего виртуального партнера. После его смерти Джим решил добровольно прервать свое существование, отправив создателям копию своего эмоционального блока и стерев все остальные данные, формировавшие личность. Уже более двух десятков лет ученые пытаются расшифровать и воспроизвести алгоритмы, по которым Джим был способен любить, радоваться, грустить... Но душу невозможно создать в холодных стенах лабораторий. Душа дается Богом. Душой может поделиться человек - такой искренний и любящий, каким был Дик Майклз. Алекс Грубин. Он был совершенно обычным человеком. Наверное, единственным из нас, кто не нашел своего собственного пути. Хотя, кто знает, может быть, его путь был именно в том, чтобы стать компаньоном своей матрицы, Джона Гарвина Вейра, украсить его жизнь и сделать радостной старость? Вейр официально усыновил Алекса и оставил ему все свое состояние, которым Грубин очень мудро и благодетельно распорядился, организовав благотворительный фонд имени Джонни Вейра. Этот фонд в настоящий момент занимается поддержкой детей-сирот и подростков, попавший в трудные ситуации. Обо мне вы, раз взялись читать эту книгу, уже знаете. Не буду перечислять свои регалии и заслуги, потому что в конечном итоге дело совсем не в них. А в том, что я сейчас стою перед вами и прошу вашего суда, хоть Господь и призывал не судить ближних. Я знаю, что каждый все равно судит и будет судить в меру своих возможностей. Сейчас я даю вам эту возможность и прошу только об одном: отдавайте в себе отчет, за что именно вы осуждаете. Если вы осуждаете то, что я в силах изменить, я, возможно, и не стану меняться, но пойму и приму ваше возмущение. Если вы осуждаете меня за то, что я изменить не в силах, то не проще ли вам будет обратиться непосредственно к Творцу нашему, создавшему этот мир и нас такими, какие мы есть? Хлеб и вино созданы для того, чтобы утолять голод и жажду. Волей Господа хлеб и вино превращаются в Его плоть и кровь, чтобы утолить жажду и голод духа. Так и мы – из бессмысленных и бездушных клочков плоти и крови строим храм духа своего, давая пищу близким и дальним своим. Наше вино может скиснуть и превратиться в уксус, а хлеб зачерстветь и стать прахом, но виновна ли в этом лоза, давшая жизнь нашему вину? Виновен ли в этом колос, давший жизнь нашему хлебу?..

Дэвид Сперански, епископ Мичиганской католической церкви Святых Великомученников, Маскигон, 2082 г.»