"Вернись со мной в Гу Су"
Зачем? Зачем Вэй Ину возвращаться туда, откуда он бежал? Как объяснить, что так прожигало душу Ванцзи едкими солёными каплями? Почему он просто не может сказать, что жаждет вовсе не его заточения в Облачных Глубинах, не наставлений и уроков дисциплины, заучивания правил, а возможности быть рядом, исцелить, видеть живым, защитить... Любить. Говорить всегда давалось ему трудно, тем более рядом с ним. Особенно рядом с ним. Все мысли вытекали из головы, когда он стоял напротив, даже мимолётные касания плечом выбивали из привычного равновесия. Сердце выпрыгивало из груди, когда Усянь оборачивался, чтобы сверкнуть озорством в ярких, улыбающихся ему глазах. Ванцзи все время боялся, что эти глаза читают его, как открытую книгу, знают все, о чем он думает, и в тайне насмехаются. Он сотни раз наказывал себя за эти мысли, но Вэй Ин никогда не выходил из его головы. Он сильно изменился. Даже Ванцзи теперь с трудом узнавал это лицо мужчины, стоявшего перед ним. Рядом с ним он чувствовал себя юношей, подростком. Словно Вэй Ин двигался дальше, а он так и застрял в возрасте пятнадцати лет, когда впервые почувствовал странно зародившееся в груди биение. Не только душа, но и внешность Вэй Ина потерпела изменения. Волосы, всегда завязанные игриво красной лентой в хвост, теперь запутанной копной висели за спиной, а лента стала грязной, серой, почти черной. Его лицо наоборот было мертвенно бледным, черты стали острее то ли от чрезмерной худобы, то ли от вероятного истощения золотого ядра темной энергией. Вены пугающе просвечивались сквозь прозрачную кожу. Он все больше напоминал ходячего мертвеца. "Когда ты в последний раз ел? Когда в последний раз поощрил себя любимым острым супом, мясом?" Брови Ванцзи вздрагивали. Он хотел прикоснуться к этим плечам, чтобы увидеть, как сильно на самом деле исхудал Вэй Ин, почувствовать выпирающие кости под ладонями, корить себя за то, что допустил это. И не желал видеть и признавать этого одновременно, ужасаясь, обвиняя в том себя и боясь этого чувства, теряясь в его противоречии. Так хотелось запоздало укрыть, смять в руках эти грязные тряпки, висящие на нем, заменить их дорогим шелком в конце концов. Но уже было поздно. Он и сам понимал это, не теша себя грезами о счастливом конце. "Что ты делаешь с собой, Вэй Ин?" Когда он пришел сюда впервые, Вэй Ин смотрел на него с едва уловимой в глубине покрасневших от недосыпа глаз надеждой, разрывая сердце Лань Чжаня. Может, он уже тогда знал свою судьбу. Мучают ли его кошмары по ночам? Ванцзи хотел знать, хотел спросить, но чьи-то холодные руки всегда сжимали ему глотку так, что говорить было невозможно, а когтистые пальцы кусали язык. Лишь немо шевелить губами. И каждый раз он узнавал в этой прохладе собственные пальцы, перекрывающие дыхание. И надежда пропадала в этих бездонных глазах, Усянь отводил взгляд, а Ванцзи не мог остановить его... Никогда не мог, а потом съедал самого себя, наказывал, но никакое наказание не облегчало ношу. Сорваться с места. Согреть. Он так хотел схватить его за тонкую руку и прижать ладонь к груди. "Вот оно, оно бьётся для тебя, посмотри" Но руки не двигались. А Вэй Ин все отдалялся. Дальше и дальше. Улыбка тускнела, потом и вовсе исчезала. Бесследно. Ее сменяла холодная усмешка. Нервная. Кричащая. Другая. Это не было улыбкой. Вероятно, Усянь тоже знал это, но отказывался признать. Или признал и смирился. Или ему уже было все равно теперь. С каждым днём в нем оставалось все меньше от того жизнерадостного мальчишки с ямочками на розовых щеках. Обсидианово-черными, но такими искренними, живыми глазами, что сердце бешено колотилось и хотелось улыбаться в ответ: вдруг понравится? Вдруг его улыбка станет ещё ярче? Ослепит, а Ванцзи не закроет глаза и продолжит смотреть на солнце — пусть оно выжжет их, непокорных. Но реальность разбивала на осколки цветные витражи в его фантазиях. Она била прямо под дых, прямо по больному, и болело нещадно. Теперь на впалых щеках больше не было ямочек. Его лицо болезненно исхудало. Глаза словно поменяли цвет, в них больше не было солнца, только кровавая луна. На него смотрел уже не Вэй Ин, а Старейшина Илина. И под его взглядом хотелось сжаться. Лань Чжань чувствал себя беспомощным, бесполезным. Он ничего не сделал. Перед ним, перед Вэй Ином, его титул, его статус и заслуги ничего не значили. Ведь до сих пор ничего не сделал. Не решился, не перешагнул, не попробовал хоть что-то, не сказал того, что хотел. Вэй Ин... Он мог только кричать его имя в своей голове и надеяться, что его услышат. От Вэй Ина осталось лишь тело, оболочка, а внутри было пусто. Тот мальчик ушел. На Ванцзи смотрели пустые, холодные глаза. "Ты виноват""Ты жалок"
"Ты ничего не можешь""Ты бесполезный"
"Ты трус""Ты предатель"
— Да... – тихо согласился Лань Чжань. Старейшина изогнул бровь. Орлиный взгляд теперь ещё более выделяющихся на худом лице глаз будто видел насквозь, нанизывал на ниточку. Ванцзи вдруг осознал, что этот беспомощный звук был его голосом. Вэй Ин стоял перед ним. Снова. Второй раз в этой тёмной пещере, но на этот раз никто не мешал им, потому что никого не осталось. Давящая тишина снаружи убивала изнутри, плевала кислотой на открытые раны. "Пойдем со мной. Вернись со мной. Не мучь себя. Ты не заслужил этого" Но в горле снова встал предательский ком. Только не в этот раз, не сегодня. Он не мог уйти так просто снова. Он больше не выдержит этого. На лице Ванцзи не отразилось ничего, только глаза стали стеклянными. — Да? Что значит «Да»? Впрочем, неважно. Зачем ты пришел, Ханьгуан-цзюнь? Я не ждал тебя. —"Ханьгуан-цзюнь", – пронеслось в его голове. Вэй Ин больше не называл его первым именем. Нет, он нарочно использовал более строгое обращение, чтобы показать, что он вовсе не рад встрече. Темное платье с языками красного пламени на рукавах шелохнулось: Старейшина поднял руку. Между его пальцев было зажато что-то густо дымящееся. Он вдыхал этот темный дым, пропуская ядом через лёгкие, медленно убивая себя. Брови Ванцзи нахмурились, он пристально следил за действиями Усяня. — Что это? – спросил он, желая услышать не тот ответ, который дал его здравый смысл. Усянь снова втянул в себя дым. Он медлил с ответом, с прищуром глядя на своего гостя, словно раздумывал о чем-то, но по его усмехающемуся лицу Ванцзи мог сказать, что он просто испытывал его терпение. — Помогает заглушить голод, – честно ответил Вэй Ин. Он не нуждался в жалости, скользнувшей во взгляде Ванцзи. Жалость оскорбляла его. — Возвращайся в Гу Су, Ванцзи, это не твоя игра, – холодно отрезал он, даже не глядя на Нефрита. Его взгляд, раздраженный, гулял по давно изученной пещере. Ванцзи все ещё молчал, пытаясь проглотить треклятый ком в горле. Теперь была его очередь смотреть с отчаянной надеждой. Вэй Ин из прошлого всегда говорил так много, что успевал за них двоих, и Ванцзи искал в глазах напротив этого болтливого надоедливого мальчика. – "Скажи что-нибудь. Не смотри так, не молчи". Усянь, похоже, нашел что-то забавное в этом незнакомом ему доселе выражении лица, дернувшемся кадыке. Глаза Ванцзи странно переливались, он будто просил, умолял взглядом, и Вэй Усянь прекрасно знал, о чем. Заточить его в Облачных Глубинах, вот чего он хотел. Да что эти высокомерные гордецы из Гу Су вообще о себе думают? Уголки губ приподнялись в усмешке. Лань Чжань вздрогнул под этим взглядом. Усянь выжидал, но тот все молчал. Разговоры никогда не были его сильной стороной, и, похоже, до сих пор ничего не изменилось. — Лань Чжань, подойди, – он поманил его рукой. Всего слово, и Ванцзи подавлял желание сорваться с места и побежать, противореча правилам о благопристойности мужей Ордена Гу Су Лань, медленными шагом приближаясь к темной фигуре. Как это выходило у него так легко? Как получалось, что имя Ванцзи перекатывалось на его языке особенно сладко, так, что хотелось слушать вечно? — Дай мне руку, Лань Чжань, – продолжал командовать Вэй Ин. Он знал, на какие места нужно давить. Нефрит послушно поднял руку, и он скользнул вниз по холодной коже, к запястью. Его руки все ещё были тёплыми по сравнению с морозом кожи Ланей. Ванцзи замер, следя за движением губ. — Ты не хочешь, чтобы я дышал этим, так? — Мгм. — Договорились, – улыбнулся Усянь. Он выпустил руку Лань Чжаня и тот едва ли не потянулся вслед уходящему теплу длинными пальцами. Однако оно вскоре вернулось. Зажжённая сигара обожгла ладонь. Вэй Ин прокрутил ее на белой коже с улыбкой, вглядываясь в выражение чужого лица, однако ни один мускул на нем не дрогнул. Нефрит сжал в руке окурок и бросил на пол, перевернув ладонь так, словно боли для него не существовало. Не знай он Лань Чжаня, решил бы, что это нисколько не задело его. Но Вэй Ин был удовлетворен этим. Благородный Лань и мусорит. Немудрено! Улыбка стала шире. — Так зачем ты пришел, Лань Чжань? Губы Ванцзи поджались в тонкую нить. — Ладно, я подтолкну тебя, – Старейшина не заставил его ждать, огладив изящную кисть. Тело Ванцзи напряглось, и это было заметно. Слишком явно, чтобы этого не понять. — Лань Чжань, Лань Чжань, – протянул Усянь. Ему снова хотелось увидеть едва заметные эмоции на этом лице. Он словно игрался с ребенком. Это было забавно. Лань Чжань сейчас как открытая книга. И как он раньше не замечал этого? Неужели было так сложно? Он подносил ладонь ближе к губам, почти вплотную. Слышал тот короткий вдох, который сделал его нежданный гость, когда лицо Вэй Ина оказалось совсем близко. Ванцзи больше не дышал. Усянь видел, как поджимаются его губы, напряжённые. Пальцы чуть подрагивают в его ладони – он нервничает. Так явно. Так понятно. Как он раньше не понимал язык этого тела? Все оказалось до обидного легко – просто он никогда и не смотрел. Такой наивный Лань Чжань. Он просто коснулся его руки. Лишь слегка припал сухими губами к прохладной коже, а Ванцзи дернулся так, словно обжёгся. Когда-то в юности их действительно сравнивали с огнем и льдом. Но были ли они таковыми сейчас? Вэй Ин уж точно уже не был огнем. Догорающим фитильком разве что. Не тем бесконечным потоком пламени. А Лань Чжань... Он до сих пор таял под ним, словно вчерашний мальчик, когда язык Усяня очертил круглый ожог, слизывая горький пепел. Так забавно. Ванцзи убрал руку за спину, губы задрожали. Очевидно, он пытался утаить это от глаз Усяня, отворачиваясь. Неужели думал, что он правда не замечает? Усмешка растянула губы, и они в конец растрескались, — он давно не улыбался так широко — кровь выступила на почти серой коже. Вэй Ин грубым движением сжал лицо Ванцзи, поворачивая к себе. Костяшки хрустнули: его тело стало слишком хрупким. Он чувствовал, как под кожей Нефрита заходили желваки, глаза выглядели будто испуганно, ошарашенно. Старейшина наслаждался этим выражением лица, щурясь хищно, как перед атакой. — Покажи мне, каким эмоциональным ты умеешь быть, Лань Чжань. Он дал ему немного времени проанализировать свои слова. Ванцзи было дернулся назад, но Усянь сжал сильнее, так, что ногти впились в белую кожу в тех местах, где они еще были. Он притянул ближе. Поцелуй был грязным, жадным, с привкусом крови и табака. Вэй Ин словно высасывал из него все, что мог, не ослабляя хватки, будто у него в самом деле было достаточно сил, чтобы удержать Лань Чжаня, если тот захочет вырваться. Он не закрывал глаза. Они горели алым пламенем, глядя прямо в глаза Ванцзи. Орлиный разрез делал их ещё более хитрыми, соблазнительно опасными. Он не сминал, только кусал его губы. И было не приятно — больно. Ни намека на нежность. Ванцзи был ошарашен, он слабо бился в чужих руках, не осознавая происходящего, но Вэй Ин не отпускал. Что он делал? Что Ванцзи должен был делать? Это совсем не то, чего он так хотел, чего так желал. Это было не так, как он желал, да и как это вообще могло быть... Но они оба понимали, что его порывы освободиться это лишь показательное выступление. Вэй Ин знал о его чувствах? С каких пор? Он целовал его. Он целовал его, но... Не так. Это не было взаимностью, это было игрой. Он понимал. Видел в искрящихся алых огоньках. Веки зажмурились, не вынося этого давления. Что теперь делать? В голове слишком много противоречивых чувств. Вэй Ин играл с ним, дразнил, совсем как в юности, но теперь по-взрослому. Это всегда было для него лишь игрой, но Лань Чжань тянется вперёд, прямо в огонь. Сминает чужие губы с нежностью в ответ на грубость. Он знал, что пламя причинит боль, растопит, но заботливо подставлял ему свои ладони, позволяя гореть чуть дольше, бережно укрывая собой. В конце концов, ведь именно этого он всегда и хотел — стать для него опорой, пусть даже хворостом. Пусть так. Пусть хоть как-то, лишь бы не заканчивалось. Усянь наконец получает ответ. Лань Чжань такой невинный. Неопытный. До смешного наивный. Совсем не изменился. Он неуверенно шагает навстречу, но Вэй Ин тут же отстраняется. Все, что у него было, это догадки. И лучше бы Ванцзи оттолкнул его, смерил холодным взглядом, как раньше. Так, чтобы он почувствовал сладостное отвращение к себе: все равно терять уже нечего. Пусть все ненавидят его, пусть желают смерти. Он с диким хохотом сотрёт весь мир в порошок. Всех до единого. Лань Чжань, Лань Чжань, зачем же смотреть с таким лицом? Эмоции на нем проявлялись через раз, и Вэй Ин хотел посмотреть подольше. Увидеть больше. Радость, смущение, боль. Что ещё он сможет уловить? — Почему же ты не пришел раньше, Лань Чжань? Мы бы столько успели сделать, – он клонит голову чуть вбок, и шея предательски хрустит. Глаза Лань Чжаня расширяются от ужаса, это забавляет Старайшину. Он отталкивает ладонь, норовящую обнять его щеку. – Ну? Как и ожидалось, Ванцзи замолкает. — Струсил, – отвечает за него Вэй Ин. Это не вопрос. Они оба знают, что да. Длинная пауза, а затем кивок. Вэй Ин снова улыбается широко. Лань Чжань получит по заслугам за это. Он такой же, как и все. Трус. Отвратительный трус. И он накажет его, как накажет всех, наградив лишь сладким пряником перед кнутом. За честность. Ванцзи прикусывает губу и отводит взгляд. Он чувствует вкус Вэй Ина на губах. Теперь совсем другой. Терпкий, с привкусом крови и горечью едкого дыма. Не такой, каким он был ещё недавно, когда Ванцзи тайком попробовал его, вкусил сладкий запретный плод, когда Усянь был беспомощен против него, слеп. Сейчас он не знал, чего хотел больше: чтобы Вэй Ин никогда не узнал, что это он, а не какая-то застенчивая девица, поцеловал его тогда, на ветке могучего дерева в самый разгар соревнований. Что это он, Ванцзи, проявил слабость к его беззаботному выражению лица под лучами солнца, играющими на персиковой коже, и самоуверенно повязанной на глаза ленте. Он не знал, хотел ли он, чтобы Вэй Ин понял, кто украл тогда у него этот анонимный поцелуй, после чьих губ его улыбка стала светить ярче. Поцелует ли ещё раз, если он раскается, признает свой самый страшный грех — трусость? И неважно, какой у него вкус: сладкий или горький, грязный, гнилостный или пряный, с пьянящими нотками вина. Это был его вкус. Ванцзи поднимает взгляд. Его лицо нечитаемо. Усянь не видит его эмоций насквозь, как Сичэнь, и сейчас это было как нельзя кстати. Не знай Вэй Ин Ванцзи, подумал бы, что ему все равно. Не вглядывайся он так внимательно, не увидел бы той лёгкой ряби в его глазах. — Тебе стыдно смотреть мне в глаза, Лань Чжань? Кивок. — Потому что ты предал меня? Бросил? Кивок. Вэй Усянь испускает который смешок. Какой же забавный этот второй Нефрит Гу Су Лань. — Так зачем ты пришел? Искупить грехи? Покаяться и отпустить? Тебя этому в Гу Су научили? – его голос сочится ядом. Это пытка. Самая страшная из всех. Лучше бы его заклеймили или избили палками. Лучше бы заставили стоять на руках — все, что угодно, только не это. Глаза обжигает вина. Он не может даже смотреть в это лицо, не имеет права. Как он смел думать о чем-то большем... — Я... — Говори! – Вэй Ин прикрикнул на него, и Ванцзи закрыл глаза в невозможности отвернуться. Он снова не может ничего ответить и бежит. Он не может даже прямо смотреть ему в глаза, стыдливо прячась за опущенными веками. Усянь холодно усмехнулся. Он ожидал этого. Ничего не изменилось. Ярость нахлынула стремительно, туманя разум. Ванцзи просто ещё один человек из толпы. По телу с током крови запульсировала темная энергия. Он давно перестал сопротивляться ее потокам. Уже все равно, что будет. Он знал, что однажды она убьет его, захлестнет и разобьет о скалы реальности, но смотрел на смерть как на спасение. У него и так уже ничего нет, не за что бороться, не за что жить. Лань Чжань, Лань Чжань. Если бы ты был чуточку лучше... Злая усмешка на губах подрагивает. Чего он пытается добиться, издеваясь над Лань Чжанем? Он всего лишь посторонний. Он не сделал ему ничего плохого. Он вообще ничего не сделал."Трус!"
"Ты мне никто!""Предатель..."
—" Убожество", – звучит в голове голос Ванцзи из прошлого, когда они были юны. Когда ещё ничего не случилось. Когда Лань Чжань, стоящий сейчас перед ним, отталкивал его, дарил разве что холодные взгляды. А сейчас... Виски раскалываются, словно кто-то бьет по ним тяжёлыми камнями, Усянь морщится и разворачивается. Без золотого ядра он стал злее, гнев слишком легко овладевал им. Довольно этого. Он хочет побыть один. Но неожиданно Ванцзи падает на колени. Он так крепко обнимает его ноги, что Усянь едва удерживает равновесие. Он чувствует мелкую дрожь, пробежавшую по телу Нефрита в его ногах. Лань Чжань зарывается в ткань его грязных одежд лицом, отчаянно сжимает. Когда поднимает взгляд, по щекам бегут прозрачные дорожки. Он смотрит на него в немой мольбе. Сердце ухает от мысли, что он, Старейшина Илина, которым каждая мама считает своим долгом запугать непослушных детей, ещё нужен кому-то. Но уже слишком поздно, и Усянь лишь громко скрипит зубами. — Где ты был раньше, Лань Чжань? Почему отсиживался в сторонке все это время? Ты мне больше не нужен. Мне больше никто не нужен! Губы Ванцзи задрожали. — Прости... – едва слышно выдавил он. — Где раньше была твоя забота? — распалялся Вэй Ин. — Прости... — Почему ты не пришел раньше? Почему оставил меня одного?! – он кричал. И от каждого истеричного всрика сердце Ванцзи сжималось сильнее, больнее. Дышать становилось тошно. — Прости! – он тоже повысил голос, крепче сжимая подол чужого платья. Глаза Усяня горели. Он опустился на пол и впился зубами в чужие губы, зажмурившись, чтобы потерять связь с этим чёртовым миром. Не потому, что горячо желал, а чтобы выместить эмоции, впервые предпочитая что-то другое холодным поцелуям верной подруги Чэньцин. Однако тревожный звук флейты будто сам по себе звучал в его голове, давил на виски. Он хотел почувствовать дурманящий вкус крови на языке, слизывая ее жадно, ещё и ещё. Хотел опьянеть, забыться. Ванцзи не сопротивлялся, лишь брови слегка подрагивали от боли. Но боль была отпущением для них обоих. Когда Вэй Ин оторвался от губ Лань Чжаня, тот уже не чувствовал их. Чужие руки скользнули под ханьфу, рваными движениями оголяя белую грудь. Зубы больно вонзились в гортань. Вэй Ин языком чувствовал, как нервно подпрыгнуло адамово яблоко на шее Нефрита от укуса. Он был обнажен перед ним, чей взгляд голодно блуждал по непорочному телу. Ванцзи по привычке отвернулся, смущаясь, но его тут же потянули обратно, заставляя смотреть. Мочки ушей и шея пылали. Вэй Ин широко прошёлся языком по ладони, и она уверенно скользнула вниз. Он коснулся чувствительной плоти, мгновенно затвердевшей под его теплой рукой. Усянь усмехнулся, ведя ею то вверх, то вниз. Скользя грубой, мозолистой от былых тренировок с мечом рукой по стволу. Да... Растлить невинного, дать свободу дьяволу, похоти и разврату, забрать себе эту непорочность. Загрязнить. Оставить свою подпись на этом чистом холсте. Так мерзко. Грязно и пошло. — "Секс с мужчиной? Отвратительно. Неправильно. Против природы. Против всех. То, что нужно", – подумал Вэй Ин. Его никогда не привлекал Лань Чжань, но то, каким податливым становилось это натренированное для сражений тело — вполне. С ним он чувствовал себя сильным, будто по телу все еще разливались щекочущие вены потоки светлой ци, будто он все еще мог как прежде сразиться с ним на равных, выбить меч из рук и с восторгом наблюдать свою победу, сбито дыша после трудного боя, от которого тело приятно ломило. Ванцзи не сдержался, уронив короткий стон. — Не сдерживайся. Кричи, если хорошо и стони, если плохо, – прищурился Усянь, когда его грязное, худое тело прижималось сзади к спине Ванцзи, чьи глаза были подернуты травоядным страхом. Вэй Ин видел, как он то и дело давит желание вырваться, когда смотрит вниз, сглатывая накопившуюся во рту слюну. «Да, Лань Чжань, да, бойся» Он уже забыл, что такое душ. Кожа стала тонкой и серой. Из-за чрезмерной худобы ее покрывали густые темные волосы, силясь согреть угасающее тело. По сравнению с ним Ванцзи был идеальным. Белый как снег, мышцы ровно очерчены, от пряной кожи, всегда скрытой под толстыми слоями одежд, исходил приятный запах сандала. Эталонный. Такой, что брала черная, точно копоть, зависть. Такой, что хотелось замарать эту чистоту. Испортить. Присвоить себе, и он мог это сделать. Сейчас это было в его силах. С тех пор, как Вэй Ин пошел по темному пути, им все чаще овладевали людские пороки, не знакомые доселе. Он потерял золотое ядро, стал обычным, уязвимым, порочным. Он стал человеком. Усянь толкнул его в поясницу, и Ванцзи подался вперёд — спина как-то туго, натяжно прогнулась под его касанием. Мышцы сжались и одеревенели от напряжённой борьбы с собой, своими идеалами и принципами. Старейшина жадно наблюдал, впитывал и запечатывал в остатках сознания это упоительное подчинение, когда Ванцзи настороженно нагибается вперёд, сияя открывшимися, но все ещё плотно сжатыми ягодицами. Интересно, что сказано по этому поводу в его правилах, которым он так добросовестно следует? Вэй Ин тянется алчными ручонками к этой святой невинности. Под его ногтями грязь, некоторые обломаны почти под корень, некоторые длинны и царапают нежную кожу на бедрах. Он с силой сжимает ягодицы, чувствует пьянящую власть, обладание, когда мышцы дрожат под ладонями, а бедра застыженно покачиваются, выскальзывая из рук. Но Усянь не отпускает, рывком тянет на себя, не давая Ванцзи уйти. Не получится, Лань Чжань, поздно одумался. Он до боли прижимается и трётся о покрасневшую от его внимания задницу и слышит победный стон безысходности из искусанных им уст. Лань Чжань несдержанно подмахивает ему бедрами. Вэй Ин с силой нажимает, и Нефрит податливо прогибается изящной линией, послушно вскидывает зад кверху, заставляя восторженную улыбку расползаться шире. Член скользит меж ягодиц, Старейшина глухо стонет, когда они сжимаются, стискивая плоть. Смазка стекает к пульсирующему от желания входу. Усянь облизывает губы и смотрит, мышцы под его руками потряхивает из-за безбожно долгой паузы. Лань Чжань так и просит, плотно сжимаясь девственно чистым розовым колечком мышц, когда теплая вязкая жидкость сочится по чувствительной коже вокруг. Он знает, что ожидание убивает его, и специально медлит. Он хочет видеть лицо Нефрита, хочет смотреть, как он смущается, как он порочит себя дикой страстью во взгляде, как черные зрачки заполняют собой почти всю золотую радужку в эйфории этого сладострастия. Похоть съедает, и Вэй Ин поддается: ему можно все. Лань Чжань позволит ему все.***
Ноги Ванцзи на его плечах дрожат. Спина изогнута, бедра приподняты над холодным полом пещеры, прижимаясь ягодицами к груди Усяня. Его язык ласкает податливый вход. Судорожные вдохи эхом отражаются от стен. Лань Чжань, такой правильный мальчик из Гу Су, рвано, будто неуверенно, двигается навстречу языку, тихо стонет и хмурится, дотягиваясь руками до колен Вэй Ина и царапая их длинными цепкими пальцами. Его лицо покрывается едва заметным румянцем, оставляя улики наслаждения на белых щеках. — Так хорошо, Лань Чжань? – издевательски шепчет Вэй Ин. – Что скажет твой дядя, если ты вернёшься с такими довольным лицом? Никогда не видел, как ты краснеешь. — Нет… – Ванцзи смущённо отводит взгляд, его брови страдальчески выгибаются, будто слова Усяня резали по чему-то больному. Но Старейшина не даёт ему отвернуться. Жилистая рука грубо хватает лицо Нефрита и резко, властно разворачивает к себе. В его взгляде улавливается злость со взрывной примесью возбуждения. Ванцзи напрягается всем телом, он это чувствует, и губы растягивает хищная улыбка. Да, это именно то, что видит жертва в глазах кобры. — Что «нет», Лань Чжань? У тебя не особо богатый лексикон, – улыбается он, зная, что эти слова врежутся под кожу ядовитыми иглами, но не может остановиться: ему слишком нравится. Ванцзи мог уйти с самого начала и не терпеть, не страдать от болезненных укусов пса, которого он тянулся погладить. Но он не отводил руки. — Я… – он выдыхает как-то странно, будто с облегчением, приводя Усяня в замешательство. Чужая прохладная ладонь накрывает его костлявую кисть, мягко и осторожно разжимая пальцы на своих скулах. Ванцзи целует эту перемазанную давно не свежей грязью руку, линию жизни, там, где изгиб большого пальца, где грязи больше прочего. Он притирается щекой, хоть при желании и мог разломать Вэй Ина пополам, взять его самолично, коли так хотел обладать этим телом. Но его взгляд глубокий и прямой, искренний, светлый. – Я не вернусь в Гу Су... Я буду... Я не повторю ошибку. Не оставлю тебя. Я буду с тобой, Вэй Ин. Лицо напротив озаряет улыбка. Такая яркая, что ее можно было бы принять за те, какими они были раньше: ослепительными. Но в этот раз она была отнюдь не солнечной, как в юности. Вэй Ин улыбался безумно. Его глаза пылали, но пылали лишь страстью сумасшедшего желания. Убийства ли, мести ли, его ли — Ванцзи не знал. Он сжал ладонь чуть крепче, словно пытался удержать чужой рассудок, сам того не замечая, и Старейшина издал тихий смешок. Его рука мягко, будто нежно погладила чужую щеку, и эта мимолетная нежность стала лучиком надежды понять мысли, роящиеся в этой когда-то светлой голове. Нет, даже сейчас он все ещё остаётся светом. В стеклянных глазах пусто отражался азарт, губы дрожали от напряжения, но улыбка не меркла. Это было похоже, словно маска на его лице трескалась и эмоции рвались наружу, но выстроенная плотина была слишком крепкой. В один момент, будто по щелчку пальца, напряжение пропало, дрожь исчезла, а тон вернул прежнюю коварную игривость. — Наконец-то ты понял это, Лань Чжань, – бесцветно ухмыльнулся он, облизывая губы.***
Его лопатки царапаются о неровную поверхность пещеры, саднят, но боль лишь придаёт яркости ощущениям. Рука Вэй Ина скользит по его члену, издевательски задевая головку ребром ладони. Он уже понял, что Ванцзи это нравится. Нефрит то и дело кусает губы, глуша стоны, но эхо не позволяет ему быть тихим. Усянь усмехается и стонет в ответ, передавая вибрацию по языку, чувствует, как пальцы Ванцзи поджимаются сильнее, а за спиной раздается хруст костяшек на ногах. Мурашки мелко пощипывают кожу. — Нравится? – смеётся он. Конечно, нравится, Вэй Ин и сам это видит. Но хочет слышать ответ. Пусть он признает, пусть скажет вслух, как хорошо ему с мужчиной. Пусть он признается в своих пороках. Усянь сжимает член в кулаке, выбивая из груди Нефрита громкий короткий стон. Его светлые глаза полуприоткрылись, Вэй Ин изогнул бровь: кто вообще разрешал ему закрывать глаза? Он сам этого хочет, так пусть смотрит. — М-мгм… Да, – у него заплетается язык. — Ты такой хорошенький, когда послушен, Лань Чжань, – Вэй Ин ведёт горячим языком вверх, дотрагивается до пульсирующей плоти, опасно вздернувшейся под касанием. — Нет! Что ты делаешь?.. – Лань Чжань цепляется за его волосы, и Усянь шипит, щурясь. — Мм. Так это тебе нравится больше? Ты уже представлял себе, Лань Чжань? Твой член у меня во рту? Или во мне? О чем ты грезил во снах? Ему даже не нужно было отвечать, чтобы Вэй Ин увидел ответ. Сколько всего он смог бы сделать с ним за все эти ночи, которые Ванцзи упустил, потому что не пришел раньше... Что ж, это было его наказанием. Назад уже не повернуть. Вэй Ин с рыком рванулся вперёд, натягивая кожу головы. Волосы в руках Ванцзи затрещали, и он испуганно разжал пальцы. Губы Усяня искривились в усмешке, он обхватил ими член, нажал языком на устье, не отводя прямого похотливого взгляда, которого Нефрит все время так старательно избегал. Рука Ванцзи снова взметнулась, но он не дал себя остановить, просовывая головку дальше, давясь и хмурясь. — Вэй Ин… – беспомощно выдохнул Лань, когда тот стал двигаться увереннее. – П-прекрати… Стой… А… МХ!! Он укусил его! Лишь слегка прижался зубами к нежной плоти — и по телу пробежался разряд, убивающий здравый смысл. Рука Ванцзи опустилась на пол пещеры, и эхо разнесло по ней оглушительный грохот, от которого волосы встали дыбом. От дымящейся ямы под его кулаком расползались трещины. Вэй Ин потерял дар речи, запоздало понимая, с кем имел дело, но и не думал отступать. Это ему и нравилось: обладание тем, кто сильнее физически, но слаб перед ним внутренне. И он этим пользовался. Ванцзи даже не успел понять, когда руки перестали слушаться, нажимая на затылок, а язык поворачивался просить ещё, взять глубже. Вэй Ин упивался этой раскрепощенностью и отдавал себя похоти без остатка. Все равно, в какой она форме. Он позволял Лань Чжаню вбиваться в свой рот, елозя по полу, стонать, и стонал в ответ, пока в глотку не ударил горячий поток. Он подавился, закашлялся и отстранился, сглатывая солоноватое семя. Голова Ванцзи с глухим стуком откинулась назад. Он все еще мелко дрожал, пальцы сжимали камень, уже превращенный в песок в его кулаке. На полу остались отпечатки его ладоней, дорожки от пальцев. Какая сила... Оставить отпечатки ладоней на камне. Вэй Ин с усмешкой на раскрасневшихся губах вытер влагу с глаз, подбородка, под носом. Слюна стекала по шее, а горло болело. — Так вот какой ты на самом деле, Лань Чжань, – хрипло подметил он, ведя пальцем по обмякшему члену больше от интереса, чем действительно рассчитывая, что тот снова затвердеет. – Такой ненасытный? Когда расфокусированный взгляд Лань Чжаня встретился со взглядом Вэй Ина, тот не выдержал: мысли забываются, когда желание до боли прижимается к животу возбужденной плотью. Он подхватывает Нефрита под бедра. Сейчас, когда Ванцзи контролировал себя с трудом, такие манипуляции, требовавшие от него самоконтроля, стали даваться сложнее. Но он почти сразу послушно последовал за чужими руками, не давая им почувствовать себя слабыми. Главное, что чувствует Вэй Ин. Главное, чтобы ему было лучше. И если для этого нужно стать слабым... Это даже не ложь, он всегда был слаб перед ним. Вэй Ин разворачивает его и жадно входит со звонким шлепком кожи о кожу, без прелюдий набирая темп. Тихие полустоны дают понять, что Ванцзи больно, кровь смешивается с потом и смазкой. Жжет, но это не останавливает даже самого Ванзци. Он то и дело сжимается, пальцы на руках подрагивают. Запах крови искажает разум, и Усянь дёргает на себя угольно-черные волосы, поясница выгибается, и после очередного мокрого шлепка Нефрит вскрикивает, тут же осекаясь на долгое мычание, походящее больше на скуление. Вэй Ин в экстазе наблюдает за тем, как бедра Ванцзи исступлённо двигаются навстречу. Он сам насаживается на член, а когда Усянь лишь на несколько секунд останавливается, нетерпеливо стонет, катая его имя на неслушающемся языке. Это был верный угол. Горящие огнем изнутри стенки лихорадочно сжимаются, чужое тело крупно дрожит, норовит обмякнуть без его поддержки. Такого податливого и бесстыдного Ванцзи ещё никто не видел, никто даже не представлял и никто не увидит. Кроме Вэй Ина. И он был рад со всей алчностью присвоить себе картину смущённо сидящего на нем, а потом прижатого к холодной темной стене пещеры, просящего, бесстыдного — такого разного Лань Чжаня. То, что нужно. Да, он был тем, что нужно, ведь скоро не останется ничего. Ни хорошего, ни плохого — всепоглощающая пустота.***
Вэй Ин просыпается рано. Раньше, чем Ванцзи. Он лежит на полу, опутанный чужими руками, и ему тепло, потому что Ванцзи укрыл его, чем только смог. От этого становится мерзко. Все тело болит и жжёт, словно от тысячи ожогов или ударов плетью. Оно стало слишком чувствительным даже к самой незначительной боли после потери ядра. Он смотрит на спящего Лань Чжаня с нечитаемым выражением лица и все помнит. Он кончил в него несчётное количество раз, все тело Ванцзи было грязным и потным, измазанным семенем, и этот запах витал везде. Волосы спутались, а лобной ленты нигде не было. Он был весь исцарапан и искусан, измучен. Неудивительно, что он не смог проснуться привычно рано. Вэй Ин сглатывает ком в горле, но тот отзывается тупой болью, воспроизводя в памяти, как шею больно сдавливали собственные руки, как в глотку упирался член; как он укусил его и как сильно Ванцзи сжал спутанные волосы на затылке, содрогнувшись. Усянь неосознанно потянулся рукой к затылку и застыл: волосы были убраны в хвост. Такой привычный, совсем как в юности, хвост. Дрожащими пальцами он провел по ленте из белого шелка в волосах, тихо вздохнул, прижавшись лбом к чужой груди. Рука Ванцзи крепче сжала талию, однако когда Вэй Ин поднял взгляд, Нефрит все ещё спал. Он аккуратно выбрался из объятий, накидывая на себя только свое старое грязное ханьфу, а всем остальным укрывая Ванцзи. Дурак. Лань Чжань не оставил себе ничего, все отдал ему, и был холодным как глыба. Он замёрз, а Вэй Ину отдал все тепло. Тепло, которое ему не было нужно: он его даже не чувствовал. Герой-любовник. Вэй Ин запахнулся и направился ко входу в пещеру, спотыкаясь: ноги не держали от усталости. Так, что в конечном счете пришлось ползти. Но он хотел на воздух, пока его не стошнило здесь от самого себя.***
Было раннее утро, около 9, когда Ванцзи проснулся. Вэй Ина в его руках уже не было. Он испугался. Тело не слушалось, и Лань Чжань с режущим уши стуком упал на колени после первых двух шагов. Он готов был двигаться на четвереньках, если не сможет встать, но сумел подняться, держась за стены и петляя ко входу в обитель Вэй Ина. Каждый шаг приходилось делать через боль. Он споткнулся, ещё раз, но когда увидел темную фигуру, сидящую на камне пещеры у входа, пошел лишь быстрее, коря себя, что не способен бежать. — Я отвратителен? – спросил Вэй Ин, даже не разворачиваясь. Не услышать Ванцзи было трудно. Ванцзи промолчал, и Вэй Ин хрипло засмеялся. — Ванцзи, я наигрался, – сказал он в никуда, стыдясь поворачиваться к Нефриту лицом. – Я... Все. Тебе нужно уходить. У меня здесь негде принять ванну, так что... Уходи. Просто уйди, ладно? Вернись… Домой. И смой с себя это, – он запинался, словно пытался подобрать слова. – И твоя лента. Усянь ещё недолго подержал в руках белый, с вышитыми не нем облаками шелк и положил его подальше от себя, насколько вытягивалась рука. Ванцзи окинул взглядом ленту и двинулся вперёд, заметив, как напряглись плечи Вэй Ина, когда он приблизился. Он подобрал ленту. Когда прохладные пальцы легли на его макушку, Усянь ошарашенно, возмущённо, с долей обиды за игнорирование его просьбы повернулся. — Лань... Ванцзи! Но Ванцзи не отвечал, вновь молча собирая чужие волосы в хвост своей лентой. Он снова рухнул на колени позади, – опускаться не было сил – и обнял Усяня до хруста крепко: — Я больше не уйду. Облегчение почти до слез нахлынуло на него, когда Вэй Ин откинул голову на его плечо. Глаза были закрыты, он водил носом по испещренной алыми следами коже на шее Нефрита. Ванцзи склонился, осторожно припадая губами к чужим, и Усянь послушно потянулся навстречу. Облегчение. Но сердце Ванцзи не успело пропустить удар: Вэй Ин резко вскочил, чуть было не ударившись лбом о чужой подбородок. Он споткнулся, почти упал, но устоял на ногах, отшатываясь от руки помощи, протянутой Лань Чжанем. Брови хмурились. Он хотел было развернуться и уйти, но на полпути передумал и медленно приблизился к Ванцзи со спины. Наступила тишина. Ванцзи уже хотел было обернуться через плечо, но на его голые плечи тяжело упало чёрное ханьфу, укрывая от утреннего промозглого ветра. — Возвращайся в Гу Су, Лань Чжань. По щеке скатилась одинокая слеза, смывая грязь с нефритово-белой кожи. Он сжал краешек черных одежд. — Вернись со мной…