(Про)любовь

      Ярик пожалел.       Пожалел о своих словах сразу, как вошел в подъезд новенькой многоэтажки вслед за Лукой.       Он не мог даже себе четко озвучить, зачем сюда приехал, но точно не планировал совместный ужин, задушевные разговоры и развитие отношений в перспективе. И уж тем более не собирался выкидывать белый флаг и выставлять обнаженную душу напоказ, признаваясь в собственной слабости.       Любовь — это слабость. Любовь не сделает тебя счастливым. Любовь изранит, искалечит, тупыми гвоздями сердце пробьет, оставив после себя незаживающие, ржавые дыры-раны. И тебе потом с ними жить. И всё ждать, когда же, сука, отпустит, когда же наступит то самое: «Время лечит». Вот это вот мудрое: «Всё проходит. И это тоже пройдет».       Не проходило. Не заживало. Болело.       Ярик физически чувствовал эти пустоты-пробоины в сердце, сквозь которые гулял холодный ветер, с мерзким свистом напоминая ему о том, как нелепо он влип.       Тогда. Когда впервые увидел Луку.       И как нелепо влип сейчас. Когда примчался сюда, к чужому дому, в незнакомый район новостроек, без единой адекватной причины. Просто услышав фразу: «Слышь, Ярка, тут тебя этот искал… Помнишь, кренделя с нашего двора, по которому ты сох? Лука. Он так и живет в Москве. Адрес мне свой дал и телефон. Надо?»       Нет, Тёмыч, не надо. Конечно, не надо! Зачем? Для чего? Как будто… мало было. Того прошлого. Как будто мало было. Тех мучительных попыток забыться и забыть. Как будто мало было. Того страха.       Что сейчас вернулся и вгрызся зубами голодного дикого зверя в позвоночник, утробно и сыто шепча издевательским тоном на ухо: «Ничего не получится. Посмотри на него. Посмотри! Ты думаешь, что в этот раз он выберет тебя? Серьезно? Ты ему веришь? Дурак».       Дурак.       Да, вот что еще делает любовь — превращает тебя в дурака.       Несмотря на голос в голове, несмотря на здравый смысл, несмотря на рассудочное и верное: «Чувак, прошлое надо оставлять в прошлом. Ты, блин, наконец-то живешь так, как тебе нравится» Ярик, выпросив ручку у официанта, дрожащей рукой криво, рвано записал адрес на салфетке. Долго на него смотрел. Отодвинул от себя тарелку с недоеденным блюдом. Встал. Кинул на стол деньги за ланч. И стремительно вышел из ресторана. На несколько вечных мгновений застыл возле собственной тачки, пытаясь найти ответ на вопрос: «Что я делаю? Что, твою мать, я делаю?!»       Не нашел.       Потому что честный ответ Ярика не радовал. В его новой жизни, той, что ему должна была нравиться, в той, где он больше не дворовый отброс с наследством в виде избивающего его отчима, пьющей матери и на лбу выбитым учителями и соседями клеймом: «Тихий, у тебя нет будущего», в той, где он сам диктовал условия, гонял на шустрой тачке, под завязку набитой новейшим фотооборудованием, жил в квартире, что обставлял лично и на свой вкус, трахался с моделями и звездными пизденышами третьего эшелона, получал за одну фотку столько денег, сколько за год не получал работая грузчиком в порту…       Так вот, в его новой жизни не должно оставаться место сомнениям. Потому что… Всё круто. У него реально всё круто. И ему не нужно никому и ничего доказывать. Он уже себе доказал, что может многое.       Только сомнения остались. Как и дыра в сердце.       «Где твой дом, Ярик?»       Противным голосом вопрошал липкий, едкий страх и кусал за загривок, пуская по венам отравляющий душу яд.       «Останешься на ночь?»       Так звучал человек, который пах домом. Выглядел родным. И не хотел его целовать.       Лука. Его зовут Лука. И рядом с ним Ярик не чувствовал себя одиноким.       Он и был домом.       У Ярика сейчас было всё, о чем он только мог мечтать, но не было главного — ощущения, что он не один и возвращается не просто в квартиру, обставленную так, как ему нравится… Что он возвращается домой. Поэтому возвращался он туда редко, ночуя где придется. У случайных любовников, в номерах отелей, в офисе редакции, в собственной тачке.       Смешно. Это правда смешно — намертво привязаться жалкой, слабой душонкой к парню, который так и не увидел тебя, не захотел увидеть, но которого увидел ты. Целиком. От и до. И влюбился. Влюбился так мощно, что едва себя не потерял.       Но, видимо, несмотря на злую обиду, на разочарование, на страх, Лука того стоил. Ведь ни с кем больше это ощущение — ощущение дома и неодиночества — так и не возникло.       Ярик так сильно хотел вернуться домой.       Вибрация в заднем кармане джинсов заставила очнуться. Сморгнуть и сообразить, что он все еще стоит на парковке возле ресторана. Ярик вытащил телефон и мимолетом глянул на экран. Сбросил звонок от редактора. Сбросил звонок от секретарши Тайки. Сбросил звонок от клиента. И отключил мобильный.       Просто сел в машину и поехал по указанному адресу, наперед зная, что Луки еще нет дома. Еще не прилетел. На автомате, следуя въевшейся привычке, Ярик перекинул через плечо ремень от кофра с камерой и вышел из тачки. Огляделся. Симпатичный район, симпатичный дом. Усмехнулся — да, что-то подобное он и ожидал увидеть. Нашел нужный подъезд и пристроился на лавке. Закурил.       Вечерело.       У Ярика имелась в запасе как минимум пара часов, чтобы подумать. Чтобы, к примеру, встать и уехать. Выкинуть салфетку с адресом, удалить номер с мобильного и наконец повзрослеть. В двадцать шесть лет пора бы уже это сделать. Это всего лишь первая любовь. Семь лет прошло. Он уже не пацан. У него всё еще будет. И человек, тот, с которым и в горе, и в радости, с которым общий дом и общая жизнь, тоже появится. Просто пока не повезло. Не всё сразу.       Может, потому и не появился, что Ярик не искал. За призраком гонялся. А сейчас — вот оно, самое время поставить точку и повзрослеть. Заштопать дыры, залатать раны, вытравить яд. И перестать верить в то, что та история… она просто… так и не началась. Потому что встретил он Луку в неподходящее время и в неподходящем месте. И что воспоминания его обманчивы, и…       Да, может, стоит как раз остаться и дождаться. Посмотреть в глаза Луки, осознать, что он хранит в памяти ошибочные данные, приукрашенные сильным первым чувством, и выдохнуть с облегчением. Может, трахнуться разок — этакий прощальный секс: у них его так и не случилось. И вернуться в свою новую жизнь очищенным и свободным.       — Я тебя люблю. Я тебя до сих пор люблю.       И все планы, вся бравада по пизде.       Стоило только вновь увидеть Луку. Близко. Прямо перед собой. Не издалека, как пару лет назад, когда у Ярика в какой-то момент совсем крышу подорвало, и он, словно завзятый сталкер, нашел его координаты и целый день следил за ним издалека. О да, в деле слежки Ярик мастер — этим зарабатывает: умением оставаться незамеченным, досконально фиксируя кадрами каждый шаг объекта. Лука жил тогда по другому адресу, не один, работал в крупной компании и выглядел счастливым.       Ярик потом пил. Неделю. Будучи уверенным, что Лука и имени его уже не помнит. А зачем, верно?       Оказывается, помнит.       Оказывается, не забыл.       Оказывается, для него история тоже так и не началась.       Такой же красивый — только лучше, такой же родной — только желаннее, такой же уверенный в себе — только честнее. Такой же цельный и объемный — только более отточенный гранями. И взгляд все тот же — упрямый, требовательный, а глаза… тепло-карие, лисьего разреза, лукавые, с мягким прищуром — контрастное, с ума сводящее сочетание. И голос тот же — бархатный, томно-певучий, играющий соблазнительными обертонами, от которого мурашки по коже, под сердцем поджимает, а низ живота сладко скручивает. И запах — тот же. Запах дома. Запах неодиночества. Запах родного человека.       — Останешься на ночь?       Сказал Лука этим своим особенным тоном, который звучал как колыбельная на ночь — успокаивающе. Как все те слова, что он никогда не слышал от матери — ласково. Как обещание, что Ярик не принял в прошлом, но очень хотел принять сейчас — обнадеживающе.       Потому что Лука на него так смотрел. Так, как не смотрел раньше. С улыбкой надежды.       И Ярик просто сказал то, что сказал.       А потом испугался. Вместе с надеждой вернулся самый сильный страх — что он опять недостоин. И ничего кроме этой ночи не будет. И он опять будет медленно умирать. День за днем.       Потому что любовь…       Любовь… Сожрет тебя и не подавится. Выплюнет и катком раскатает.       Любовь разорвет тебя на куски.       Ярик ясно помнил тот день, когда впервые заметил Луку. Точнее… Когда его припечатало этим парнем, словно кулаком по башке, а потом голову закружило, как от забористой травы. Знал не понаслышке — и первое, и второе: незабываемые ощущения.       Ярик в то время у Тёмыча дома ошивался — родичи опять в запой ушли, лишний раз на глаза им лучше не попадаться. Тёмкина мать, теть Таня, жалела его — с детского сада подкармливала-обстирывала, подкидывала одежду, даже на карманные расходы денежку подсовывала, мол, пирожок купишь в школе. Ярик с первого же гонорара ей и дяде Леше, ее мужу, подарков накупил и лично отвез. Родной город он ненавидел, родителей даже не навестил, а вот к тете Тане и дяде Леше приехал — чтобы поблагодарить. Может, ни хрена и не вышло бы у него в этой жизни, скурвился бы да спился, если б не тетя Таня, ее муж и их сын, его лучший друг, Тёмка. У Ярика хватало поводов обозлиться на суку-судьбу, но…       Не обозлился. Потому что доброту видел. Настоящую, бескорыстную. Он очень много времени в семье Спиридоновых проводил и знал. Знал, что и так бывает: когда можно жить небогато, без каких-то там излишеств, не иметь дач и дорогих машин, но жить дружно, весело, в чистоте, заботе, тепле. В любви. Спокойной, размеренной, годами выверенной.       Ярик так же хотел. Когда-нибудь. Вырасти, найти работу, неважно какую — любая сойдет, подкопить денег и сбежать из ненавистного дома. За мечтой. За удачей. За личным счастьем, в котором обязательно будет дом. Который он обязательно разделит с верным, хорошим, любящим его человеком. Но это попозже. Сначала надо встать на ноги.       Вот так просто и наивно. И даже осознание собственной бисексуальности мечту эту не изменило. Какая, собственно, разница? Если он такой есть — значит, найдется кто-то похожий на него. Девчонка это будет или парень — не имело значения. Зато, вроде как, больше шансов. Ярик в это верил. Верить больше не во что было. Только в себя.       Затем мечта оформилась в желание стать фоторепортером, именно стрингером, и обозначилась в конкретную цель. За удачей встало четкое осознание, что она не приходит к тому, кто сидит на жопе ровно. А значит — нужно действовать! Ярик бросил школу, устроился грузчиком в порт и с упрямством прущего танка копил деньги и учился фотографировать.       Иногда тусил с дворовыми пацанами, потому что… ну, как бы нормальный подросток: хотелось оттянуться, покурить-выпить, потрахаться — благо отбоя от желающих не было. К нему и девки липли, как мухи, и, случалось, пацаны в штаны лезли. По пьяни, конечно, втихую, в темном уголке, после хмельного-задушенного: «Пшли, поговорим». Трезвыми-то кишка тонка подкатить и так себя подставить. Ярику же было по фигу, кто и что там может про него подумать. Если же кто-то рисковал шибко громко думать… В общем, его не зря как-то «отбитым на всю голову» обозвали.       Да плевать. Ярику эта местная компания — так, на раз-другой. Большую часть времени он с Тёмычем зависал: с детсада дружили, поэтому все интересы, увлечения и занятия, считай, на двоих всегда были поделены. За его компом Ярик программы всякие нужные осваивал, обучающие ролики смотрел. Если что надо было — по дому помогал. Понимал, что в сыновья его приемные теть Таня не записывала. Хочет добротой ее пользоваться — должен быть в ответ полезным и благодарным.       Ярик слышал, что про его семью и про него лично соседи говорят. Знал, что выглядит в их глазах, как отброс без будущего, нищеброд-отстой, которого даже пожалеть стремно — а вдруг это заразно? Замечал все эти брезгливо-жалостливые взгляды, чувствовал, постоянно чувствовал чужое презрение. Словно он грязный. Прокаженный. Гнилой. Ярик за всю жизнь слова грубого никому из этих соседей не сказал, ничем не обидел, ничего плохого не сделал. Он здоровался с ними, а они… бурчали в ответ «Здравствуй» и отворачивались, словно один его вид мог повредить их благополучию. Его записали без суда и следствия в «наркоманы-хулиганы-неблагополучные» и шанса не оставили. Ни на что. Забавно, но даже дядьки в порту — грубые, зачастую спитые дядьки маргинального образа жизни — относились к нему человечнее, чем соседи.       Так что… Ярик действительно многим был обязан Тёмычу и его родителям. За то, что они ему этот шанс дали. За то, что он видел в своей дерьмовой жизни просветы — настолько яркие и ясные, что порой забывал о том, что он изгой, недоучка, конченный.       И вот в один из таких просветов Ярик забежал в продуктовую палатку за молоком и яйцами — теть Таня попросила: Артёмка еще из универа не приехал, а она затеяла пироги печь. Ярик обожал теть Танины пироги. Серьезно — в жизни ничего вкуснее не ел. Горячие — с пылу-с жару, пышные, во рту тающие и ароматно пахнущие. Теть Таня любила делать три вида: с капустой, яблоками и мясом. Еще домашнюю пиццу. В Москве Ярик потом часто скучал именно по этим пирогам и этому блаженному чувству сытости и умиротворения, которым накрывало сразу после затяжного чаепития. Непередаваемый кайф. Ярик всегда улыбался, когда вспоминал, как они потом с Тёмкой валялись на пушистом ковре в его комнате, сонно пялясь в телевизор. Заваливались спать там же, на полу, стащив с кровати подушки и одеяла, потому что лень было укладываться. Как же тогда сладко спалось!       У кассы столпилась небольшая очередь — Ярик кивнул знакомой продавщице и пристроился за светловолосым высоким парнем. От нечего делать принялся его разглядывать. Точнее, его затылок, спину и зад. Затылок и спина незнакомца не сильно впечатлили, а вот задница и стройные ноги смотрелись привлекательно. Даже в дрянного кроя, дешевых темно-синих брюках. У Ярика такие же были — в школу ходить. Отвратительно сидят, неприятно трутся синтетикой о кожу. Но на незнакомце они смотрелись как-то качественно, что ли — Ярик реально залип на его плотные, округлые… провокационно аппетитные ягодицы. Едва рукой не потянулся, чтобы потрогать. Ну и как следствие, у него слегка привстало. В голове промелькнуло, что не помешало бы вечером зависнуть с дворовыми — подснять кого-нибудь и быстро перепихнуться в подъезде. На пятом этаже. Надо презики купить.       В этот момент тетка впереди парня неловко повернулась, толкнула его — он сделал шаг назад, споткнулся и влетел спиной в Ярика. Тот на секунду, буквально на мгновение, обхватил незнакомца за талию, чтобы удержаться на ногах и не грохнуться вдвоем, и случайно всей грудью втянул воздух возле его шеи…       У Ярика аж в глазах потемнело от смеси щекочущих нервные окончания запахов, забивших собой все пространство вокруг. Парень пах сладко, уютно, по-домашнему — лучше, чем теть Танины пироги. Он пах так, что хотелось прижаться к нему телом, вылизать его шею, уткнуться носом в его волосы и заурчать от удовольствия, как кот под валерьянкой. Ярика словно после убойного ерша накрыло: резко выбило почву из-под ног, картинка поплыла, а в голове — звенящая пустота образовалась. И только дикое забилось в висках рваным пульсом: «Хочу».       Чего именно он хочет — Ярик не понял. Не успел. Но это точно не про секс. Не совсем. Это что-то большее. Большее, чем он мог осознать. Полностью дезориентированный и растерянный, Ярик с трудом расцепил пальцы, чтобы отпустить парня и не показаться ненормальным. Но тот… Тот словно ничего не заметил — рассеянно обернулся, заложил выпавшие пряди светлых волос за уши, быстро бросил: «Извините, пожалуйста» кому-то мимо Ярика, не глядя на него, пропустил неловкую тетю с авоськами и принялся диктовать продавщице список продуктов, записанных аккуратным почерком на бумажке.       И вот тогда Ярик понял, что влип.       Когда услышал его голос. Еще не успев толком разглядеть его лицо. Не успев увидеть его глаза.       Мягкий, тягучий и обволакивающий, как патока, с красивыми музыкальными модуляциями, ласкающий. Ярик физически почувствовал, как растворяется в этом голосе, как он оглаживает все его тело, окутывая в кокон приятного тепла.       Парень просто диктовал список продуктов — Ярик стоял рядом и плыл, не понимая, как такое может быть. Как у кого-то может быть настолько невероятный голос, при одном звучании которого хочется… Столько всего хочется! Жить хочется! И верить, что жизнь эта будет прекрасной, и всё у Ярика получится. Всё у него будет хорошо.       Только бы слышать этот голос. Постоянно. Всегда.       Ярик ревниво огляделся по сторонам, но как-то никто особенно не реагировал на потрясающий тембр этого парня. А у него волнами поднималось со дна души нечто горячее, солнечное, яркое. И вкупе с запахом этот голос творил с ним что-то совсем неадекватное — Ярик невольно подался вперед, принюхиваясь, вслушиваясь. Вбирая нутром.       Парень, видимо, ощутив дискомфорт из-за нарушенного личного пространства, опять обернулся и вновь рассеянно посмотрел куда-то сквозь Ярика.       Пиздец. Если коротко и по факту.       «У него лисьи глаза», — с отчаянием подумал Ярик.       И когда незнакомец с сосредоточенным и серьезным видом сложил продукты в пакет и вышел из магазина, Ярик с трудом удержался, чтобы не сорваться за ним.       А вечером догнало иррациональным, абсурдным озарением…       Влюбился.       И вот тогда впервые появился страх, рожденный принятием концентрированной правды: ничего хорошего из этой любви не выйдет — любви неудобной, ненужной, тревожной, беспокойно ворочающейся где-то в желудке. Ярик даже не знает, кто этот парень и чем живет. Просто образ, запечатлевшийся на корке сознания.       Глупо, нелепо, несвоевременно. Оставалось уповать только на то, что это случайное наваждение. Загадочное помутнение рассудка. Накрыло и схлынуло.       Нет. Не схлынуло.       А с каждым днем крепло и росло.       Теперь Ярик видел этого парня очень часто. Знал, в какой квартире он живет, где учится, когда возвращается из университета домой, что покупает в магазине.       Знал, что его зовут Лука. С ударением на первый слог. У него не так давно умерла мать, отец бросил его, но вроде помогает финансово, и парень тянет на себе всю бытовуху в одиночку. Знал, что соседи его жалеют. Но иначе. Не так, как Ярика.       Ярик — отброс, дворовый гопник, асоциальный элемент, отморозок без будущего, а Лука — звездный мальчик, умничка и отличник, целеустремленный и правильный. Скромный, вежливый, ответственный, тихий. Чистенький и гладенький, как салфетка. Ярик всегда ненавидел таких. Просто потому что. Социальная несправедливость, общественное мнение и все такое. Штампы и клише.       Но Луку ненавидеть не получалось.       Ярик не мог понять, можно ли назвать Луку красивым. Он знал, почему на него, Ярика, ведутся и западают. Ну да, вышел рожей, и телом уродился, так сказать. Лучше б в другом додали, честное слово. Но вот этот парень…       Лука кажется обычным. Господибоже, он выглядит таким обычным! Даже одет так себе — может, чуть получше, чем Ярик. Если уж придираться, да? Если уж попытаться понять, какого черта, да? Ну, за что обычно глаз цепляется, правда? Лицо, фигура, шмотки, энергетика. Что есть у этого парня? Запах, голос и симпатичная задница.       Ну, блять. Ну, нет.       Но у Ярика все настройки сбились, перестроившись на какую-то иную волну восприятия реальности, и этот парень… Он как-то слишком объемно и выпукло транслировался изображением через сетчатку глаза в мозг. Цельным образом. Как 3D-картинка, которую можно увидеть через специальные очки. И играло в этом образе все: и рост, и худощавость, и светлые волосы, неряшливо заложенные за уши, и тепло-карие глаза лисьего разреза, с томным прищуром, и бледная кожа, и по-девчачьи розовые, пошлые губы, и узкий подбородок, и тонкая шея. И голос, и запах. И даже его скучная одежда: светлый верх — темный низ.       И его манера двигаться, говорить, смотреть.       Каждая деталь, каждый нюанс — Ярика слепило от того, насколько полно он видит Луку. На всех уровнях: от внешнего явного до скрытого, глубоко эмоционального. Рационального объяснения этому у него не было. Да он его и не искал.       Ярик просто его уже знал.       И Лука просто был уже своим.       И это знание не делало счастливым: Лука словно зеркалил Ярика всей своей сутью — силой характера, упрямством, закрытостью, бескомпромиссностью. Непонятно даже, как к нему подступиться, ведь… Сколько бы Ярик ни смотрел на него, карауля во дворе и гипнотизируя взглядом, Лука по-прежнему его не замечал.       Но он выглядел, как человек, на которого Ярик мог смотреть вечно, лишь бы не упустить ни жеста, ни взгляда; которого хотел бы слушать постоянно, потому что его голос греет и умиротворяет; которого хотел бы обнимать крепко, потому что он пахнет…       Ярик вдруг понял.       Этот парень пахнет домом.       Которого у Ярика никогда не было, но в который ему так хотелось однажды вернуться.       Лука… У Ярика только от одного нежного перекатывания его имени на языке заходилось в приступе тахикардии сердце и потели ладони. И однажды…       Мимолетное касание его руки.       Лука опять проходил мимо.       И опять его не видел.       Ярик просто хотел, чтобы Лука его заметил. Просто посмотрел на него. Хотя бы раз. Прямо. Глаза в глаза.       Плохое желание. Неудачное решение.       Ярика окатило презрением, как ушатом ледяной воды. Знакомый взгляд. Брезгливо-надменный. Настороженный. Неодобряющий. И как защитная реакция — нахальное: «Нравлюсь?»       — Нет.       Железное «нет». Не терпящее сомнений. Прямое и открытое.       Сссука! Как же Ярик хотел в тот же момент вмазать со всей дури по этой роже!       Ты меня не знаешь! А уже осудил!       Но вместо этого цыкнул на дружков из компании, которым внезапно показалось, что будет забавным отпиздить этого уебищного задрота. Наверное, это и отрезвило.       Еще один штамп. Еще одно клише.       И он, и Лука жили каждый со своим клеймом.       И стало еще хуже. Ярик словно потерялся. Забыл о своих планах и целях. Тупо просиживал часами во дворе днем, лишь бы на пару коротких мгновений встретиться глазами с Лукой. И до следующей пары мгновений жить этими воспоминаниями.       Острыми, как лезвие ножа, обжигающими, как пламя огня.       В невозможных мечтах и желаниях.       Лука ощущался своим, но по факту — между ними стояла непреодолимым препятствием огромная и бездонная пропасть. От осознания, насколько они чужие друг другу, Ярик хирел и угасал. Ему вдруг стало плевать, где он и с кем. Все время торчал с компанией дворовых. По инерции ходил на работу. Почти ничего не фотографировал. И злился на Тёмкины сочувствующие взгляды. Злился на его: «Бля, Ярка… Ну ты серьезно? Там же смотреть не на что!»       Не на что.       А, может, и правда не на что?       Может… Ярик сам себе придумал любовь?       Может… Всё решается просто?       Это вышло спонтанно. Тема с ключами. Лука кривил губы. Смотрел свысока. Плевался желчью. И это раздражало. Выбешивало. Нагоняло нездоровый кураж. Заводило. До искр в глазах. Потому что Ярик чуял. Чуял его интерес. Видел желание. И одновременно отвращение. К нему. К себе.       Любовь?       Хуй там.       Просто поебаться не с кем. От этого и подгорает. У Луки. Ярику знаком и этот взгляд — мутный, течный, как у суки, пропитанный возбуждением. Ярик многим нравился. У Ярика не было проблем с «поебаться». Ему даже как-то одна почтенная мать семейства, пока муж был в отъезде, предлагала заглянуть на чаек. Одна из тех, кто за человека его не считал. Лука тоже его не считал за человека, а вот нагнуть явно был не против.       Круто, чо. И всё как всегда.       — Три тонны. И я тебя трахну. Так, что поскуливать будешь, как течная сучка.       — Есть рублей триста. И трахну тебя я.       Вот и вся любовь. Было б из-за чего…       Было. Твою мать, было!       Как бы Ярик ни пытался закрыться, как бы ни пытался убедить себя, что Тёмыч прав, и здравый смысл его прав, и все это — не более чем гормоны, случайное затмение и прочая хуйня, не работало.       Ярик пропал. Окончательно и бесповоротно. Как только переступил порог квартиры Луки. Все рецепторы завибрировали и застонали от удовольствия, стоило Ярику осторожно вдохнуть запах этого дома, насквозь пропитанного Лукой. Сознание поплыло, тело неожиданно расслабилось, а кончики пальцев закололо от невыносимого желания быстрее прикоснуться к Луке. Выглядящему уютно, по-домашнему.       Выглядящему уязвимо.       И все равно недоступно. И все равно смотрящему на Ярика, как на дерьмо собачье под ногами. Больно. Бесит.       — Деньги покажи.       Лови ответочку.       Только долго на кураже продержаться не удалось — Ярик дурел. С ума сходил. От близости Луки. От запаха его кожи. От лисьих глаз. От звука голоса. Его хотелось зацеловать, заласкать, исследуя губами каждый миллиметр кожи. Хотелось впаяться в него телом, задержать дыхание и захлебнуться воздухом.       Хотелось остаться с ним рядом.       Просто быть.       Просто знать.       Что такая тяга возникла неспроста.       Лука не разрешил себя поцеловать. Увернулся, неосознанно поморщившись.       Такая вот Ярику досталась первая любовь.       Тут бы гордости включиться, да? Послать бы этого уебка куда подальше. Оттрахать с оттягом — ну пусть уж кайфанет, девственник перезрелый, опустить ниже плинтуса и на хуй послать, в глотку ему запихав его сраные деньги.       Но Ярик сдался. Малодушно, слабовольно.       Не осталось у него гордости. А вот чувств разных набралось с перебором. Сложных, трудных, глубоких, настоящих. Непосильных. И именно в тот момент, когда…       …осторожно касался губами теплой кожи у шеи, когда скользил ладонями вдоль горячего тела, когда ловил мягкие придушенные стоны, ласкающие слух, когда ощущал чужую дрожь и податливость, утопая в непозволительной нежности. Когда напитывался этим с ума сводящим запахом.       Как волк, нашедший свою пару.       Звучит слюняво и сентиментально. Но Ярик недавно смотрел фильм про волков — по ощущениям похоже.       А еще по ощущениям похоже, что чувства эти Ярику придется, как тяжкое бремя, тащить одному — Лука откровенно не собирался пускать его на свою территорию.       Не считал достойным. И это не делало Луку плохим — вот в чем проблема.       Это просто делало его человеком. Со своими страхами и сомнениями. Со своей целью. Со своим планом на будущее. В который Ярик не вписывался.       Возможно, Ярик и правда был его недостоин. По большому счету, ему нечего было предложить. Пока. И не факт, найдется ли что предложить позже. Если вдуматься, если по-честному вдуматься в ситуацию… У таких историй не бывает хэппи-эндов.       Они слишком разные. И они слишком похожи.       Каждый со своей душевной травмой, каждый со своей личной трагедией, каждый со своим личным клеймом. И понял это Ярик не тогда — мозгов и жизненного опыта не хватило бы, а много позже, уже несколько лет проживая в Москве. Тогда же…       Ярик умирал от безответности чувств, топил водкой апатию и ждал смс от Луки. Чтобы хотя бы на пару часов заглушить этот низкочастотный, глубинный страх, навязчиво на репите нашептывающий: «Ничего не выйдет. Не надейся. Уйди». Чтобы хотя бы на несколько часов увидеть в тепло-карих глазах Луки нечто… нечто… невыразимое словами. Кажется, их тела были честнее. Кажется, циничными товарно-денежными отношениями не удалось скрыть фальшь ситуации.       Кажется, Лука тоже боялся.       И тоже влип.       Ярик понял это, когда Лука его впервые поцеловал. Тот же раз был и последним.       — Останешься на ночь?       Как же долго Ярик ждал этих слов! И этого поцелуя.       Как же долго…       Так долго, что ответ у него был только один:       — Нет.       Ярик позже много раз задавался вопросом: почему он не остался, когда мог получить то, что хотел? Он сам собирался рвать когти в Москву, у него даже имелись деньги на первое время, он знал, куда ехать, к кому обратиться, где найти работу… Прям идеальное совпадение, не так ли? Так почему?       И однажды Ярик честно себе ответил: он был влюблен, до одури, но не был готов к отношениям. Серьезным. Настоящим. Когда ответственность, обязательства и все такое. Все те дни, что он ошивался во дворе, ожидая Луку, он просто беспощадно проебывал бесценное время. И ни черта не делал. Любовь его обнулила. Этих чувств было слишком много. Слишком. Он в них терялся. Это пугало.       А еще: кто сказал, что если Лука его узнает ближе, ему понравится то, что он узнает? Пока он держал дистанцию, у Ярика всегда находилось оправдание безответным чувствам. А какое оправдание он найдет в этом случае? И как он будет с этим знанием жить?       Да, Лука не хотел его увидеть, не захотел его понять, но Ярик в какой-то момент признался сам себе, что… его это устраивало. Ведь он мог… Мог надавить на Луку, заявить на него права, проявить инициативу… Они ведь были! Эти моменты подлинной близости. Когда Ярик мог так сделать. Но не сделал.       Не напросился на чай, не позвал прогуляться, не предложил посмотреть вместе кино. Не заснул в посторгазменной неге, прижимая расслабленное тело Луки к своей груди. Он уходил. Всегда уходил.       Сбегал.       Потому что самый сильный страх прятался именно в этой правде… А что если убрав все барьеры, выяснится: его любовь — пустышка. И сам он — пустышка? Ярик долго не мог простить Луке тот его презрительный взгляд, то его высокомерное отношение, тот поворот головы, когда Ярик мазнул губами пустоту. Страстно, искренне желая поцеловать. Признаться тем поцелуем, как много Лука для него значил.       Долго не мог.       Но еще он не мог простить себя.       За то, что ушел. Оттолкнул. Позволил обиде, разочарованию, злости, страху, гадкому желанию отомстить, отвергнув — всей этой гамме накопившегося негатива — взять верх. Упустил момент.       А потом…       Когда решился, когда пришел, чтобы все исправить… Когда принес деньги с предложением уехать вместе…       — Заходи. Но денег у меня нет. Извини.       И отрешенный, равнодушный взгляд. Циничный тон. Отрезвляющая холодность.       Лука не жалел. Лука считал, что все правильно. Лука собирался уехать в Москву за новой жизнью, в которую по-прежнему не вписывался Ярик. Потому что тот все еще гопник со двора, бездельник, подрабатывающий грузчиком, недоучка, отброс. С ним можно потрахаться. На дорожку. Не более того.       Ибо… Не пара он отличнику, умничке и звездному мальчику, которого пригласили на шикарную работу в шикарную компанию. Так тому и быть.       А то что…       Всю ночь Ярик просидел, подпирая спиной дверь Луки на лестничной площадке, уткнувшись лицом в колени, издыхая от безумной надежды… А вдруг… А вдруг он сейчас выйдет, позовет, повторит: «Останешься на ночь?»       Глупо, глупо, глупо.       Лука уехал. Просто уехал.       И вот семь лет спустя решил его найти.       И Ярик прилетел по первому зову. То ли по роже дать и нахуй послать, то ли трахнуться и нахуй послать, то ли…       Просто снова признать — он безнадежен. И все так же влюблен. А Лука все так же вкусно пахнет домом, говорит все тем же бархатным, околдовывающим голосом, смотрит все теми же тепло-карими лисьими глазами, забавно щурясь… И похорошел до неприличия. Не за счет явно проработанного в спортзале тела или модных шмоток. Это что-то другое. Что-то в энергетике. Что-то в глазах. И жестах.       И, оказывается, умеет по-особенному улыбаться. Векторно. Ярикоцентрично.       «Какого черта я делаю?»       Страх, злость, застарелая обида, разочарование, острая ненависть — все это ураганом всколыхнулось со дна души, черным вихрем пронеслось в сознании и циничным отпечаталось в сердце: «Он пригласил меня только потому, что теперь я ему соответствую. Выгляжу таким же чистеньким и отглаженным, как салфетка».       Знакомство? Ужин? Приятная беседа? Шикарный секс на шелковых простынях? Сон в одной постели в обнимку? Утренние интимные ласки? И кофе на залитой солнцем кухне, как в гребаной рекламе?       Просто потому что он теперь выглядит как тот, кому можно подарить сраную романтику? А если бы Ярик так и остался в родном городе и продолжал работать грузчиком в порту? Тогда бы Лука захотел с ним встретиться? Оставил бы Тёмке свой адрес и телефон? Пригласил к себе?       На эти вопросы не нужны ответы.       Ярик их хорошо знал — жизнь научила правде.       — Проходи, — Лука, бросив Ярику улыбчивый, быстрый взгляд, открыл дверь, распахнул ее, вошел первым и щелкнул выключателем. Свет залил просторный холл, продуманный каждой деталью интерьера — сочетанием цветов, расположением стильной, практичной мебели, мягкой подсветкой, говорящим декором: забавные часы, винтажные картины и даже чертова кованая этажерка с живыми цветами.       Лука любил свою квартиру. Очевидно. И он здесь жил. Это было его пространство: оно пахло Лукой, оно выглядело, как Лука — как будто часть его сущности наполнила и пропитала собой эти стены, вещи. Вероятно, здесь поработал хороший дизайнер, может быть, он занимался обустройством квартиры сам, но Ярик не сомневался в том, что Лука с удовольствием сюда возвращается — возвращается в свой дом. И не ищет возможности переночевать на стороне, как Ярик, потому что его пространство ему не принадлежит. Оно все еще оставалось просто арендуемой квартирой с набором мебели, техники и вещей, которые ему нравились. Но жить там не хотелось.       Остаться хотелось здесь. И это желание, с силой ударив под дых мощной панической атакой, перекрыло прочие мысли.       Ярик застрял на пороге, схватившись непроизвольно за грудную клетку. Воздух застрял комом у горла, с глухим свистом разрывая легкие.       Ему просто нужно уйти.       Сбежать. Подальше от этой квартиры, от Луки.       От себя и своих глупых надежд.       У этой любви не было ни одного шанса тогда, нет и сейчас. И твою мать! Чертовы панические атаки — Ярику казалось, что они давно остались в прошлом. В том прошлом, в котором он прятался в своей комнате, за диваном, молясь всем богам, чтобы отчим его не нашел. Чтобы вообще не вспомнил про его существование. Иначе на следующий день все тело будет болеть, изукрашенное пятнами багрово-синих гематом.       Ярик отступил на шаг назад…        …и ошарашенно замер, когда понял, что путь к побегу отрезан. Лука развернулся к нему лицом, окинул его внимательно-пронзительным… понимающим… взглядом и подошел к нему вплотную. Протянул руку и захлопнул за ним дверь, продолжая напирать, не выпуская из-под прицела лисьих глаз. Ярик впечатался в твердую поверхность, поморщившись от ткнувшейся ему в бок дверной ручки, сухо сглотнул. И резко подался вперед — для голодного, грубого, грязного поцелуя. Ясно чувствуя, как ему в бедро упирается чужой стояк. А-а-атлична! И более правдоподобно, чем совместный ужин и «давай поговорим о музыке, которую ты любишь».       Хочешь, чтобы я остался на ночь?       Окей. Я останусь. Когда Ярик отказывался от секса? Не в этой жизни. В этой он узнал еще одну правду: секс вообще тебя ни к чему не обязывает. И абсолютно ничего не значит, если ты не хочешь, чтобы он значил. Просто удовольствие в чистом виде. Главное — пользоваться презервативами.       А еще ему очень хотелось стереть из реальности недавно прозвучавшее признание, повисшее в воздухе дебильным вопросительным знаком. Лука в ответ сказал... НИЧЕГО. Отделался ванильным поцелуем. Классно.       Лука все еще умнее Ярика. И осторожнее. Но секс — это необязательно про чувства и любовь. Ярик собирался это доказать. Чтобы потом уйти. И наконец поставить точку. Сейчас он на все сто был уверен в том, что сможет это сделать.       Нет уж. Дважды на те же грабли Ярик не наступит…       И дернулся, когда влажный, агрессивный поцелуй оборвался — вместо податливых, пошлых до взрыва мозга губ Луки Ярик почувствовал жесткие, сильные пальцы, прихватившие его за подбородок.       — Ты куда-то торопишься? — от мягкой вибрации голоса Луки по спине пробежала волнующая дрожь. Он осторожно гладил большим пальцем уголок его рта, вглядывался в лицо и едва заметно улыбался. Чуть лукаво, чуть смешливо. Той самой незнакомой улыбкой. Ярикоцентричной. С лисьей хитрецой в прищуренных глазах. И кутал тем самым знакомым запахом, от которого голова шла кругом. С пугающей легкостью отобрав у Ярика и инициативу, и уверенность в том, что он знает, что делает и чем все закончится.       Ярик судорожно вдохнул и отрицательно мотнул головой.       — Хорошо, — Лука бережно и деликатно коснулся его губ. Прихватил и сжал нижнюю, чуть куснув ее зубами, скользнул языком в рот, целуя неторопливо, тягуче-томно. Флиртуя, заигрывая. Балансируя на тонкой грани между нежностью и страстью. Прикрыв глаза от удовольствия. Кристально чистого удовольствия, едва заметным румянцем обозначившегося на его щеках.       «Ему нравится меня целовать», — проскочило у Ярика, все еще не догоняющего, как так получилось, что из ведущего он превратился в ведомого. Ярик утопал в неге тепла, разбежавшегося по телу шустрыми ручейками, с удивлением обнаружив, что от панической атаки не осталось и следа, дыхание выровнялось, а вся его злость куда-то испарилась, освободив место приятному, накатывающему волнами возбуждению, как сонный морской прибой, лениво облизывающий берег в безветренную погоду.       И это был тот первый поцелуй, которого с ними не случилось семь лет назад. Правильный, робко-чувственный, искренний.       Ярик прикрыл глаза и позволил себе расслабиться, отпустить себя, просто насладиться этим мгновением «здесь и сейчас».       — У тебя есть триста рублей? — оторвавшись от его губ, внезапно спросил Лука.       — Что? — Ярик растерянно сморгнул, пребывая в хмельной дымке послевкусия потрясающего поцелуя — губы покалывало, тело гудело от восторга, кончики пальцев вибрировали от желания.       — Собираюсь тебе отдрочить. Качественно, — с невозмутимым лицом произнес Лука, отыгрывая на свое поле фразу Ярика семилетней давности.       — Ч-что? — Ярик физически почувствовал, как у него вытянулось лицо от изумления. Поймал искорки веселья в глазах Луки, безуспешно пытающегося скрыть прорывающийся наружу смех. — Ты… думаешь, это смешно?       Лука чирканул губами по его щеке, провел носом по шее и мокро облизал мочку уха. Толкнулся бедрами, задев колом стоящий член Ярика, выбивая из него непроизвольный стон. И тихо хохотнул:       — Это на сто процентов смешно. У меня вообще бесподобное чувство юмора. Ты еще оценишь. Ну, так что? Есть?       — Черт… — Ярик окинул взглядом вульгарно прикусившего нижнюю губу Луку. Всерьез ожидающего от него ответа. — Наличкой нет, — хмыкнул он. — Могу перевести на карту.       — Договорились, — прошептал Лука, втягивая Ярика в затяжной поцелуй, уже лишенный невинности и трогательной трепетности. Его пальцы дернули за язычок молнии, скользнули под резинку трусов и со знанием дела, изучающе пробежались по стояку Ярика. Он от неожиданности всхлипнул, дернулся телом и подался навстречу быстрым, отточенным движениям.       Кажется, Лука весьма преуспел в некоторых навыках определенного характера. Дрочил он качественно, жестко, без сантиментов. Оглаживал большим пальцем головку, выбивая из Ярика хриплые стоны, умело скользил рукой по всей длине и вытрахивал из него остатки мозга через рот, целуя пьяно, шало, взахлеб. Но башню вконец сносило от другого — от запаха Луки. От осознания, что это именно Лука и эта странная химия между ними никуда не исчезла. На уровне тел звенело в унисон.       Ярик кончил с протяжным стоном, на выдохе заполошно повторив:       — Твоюматьтвоюматьтвоюмать… Боже!       — Круто, — Лука тяжело дышал ему в рот, глотая его стоны, вжимался в него пахом, обжигая пульсацией собственного возбуждения, и жадно всматривался в его лицо, что-то там выискивая. И, видимо, нашел, с удовлетворением улыбнувшись.       — Ну, теперь мы поужинаем? — легко спросил Лука, отстраняясь. Но не отпуская — та рука, что не была испачкана в белесой жидкости, дерзко пахнущей сексом, скользнула по левому боку Ярика, прошлась по предплечью и крепко обхватила его ладонь, переплетая их пальцы. В гармоничном жесте, будто это самая естественная вещь на свете — держаться за руки. Ярик сжал ответно ладонь Луки, с вялым удивлением еще не очнувшегося мозга отметив, что это… действительно естественно.       — А ты? — по-прежнему плавая в мареве посторгазменной слабости, спросил Ярик.       — А я рассчитываю на секс не на одну ночь, — многозначительно усмехнувшись, произнес Лука. — И мы поговорим. О прошлом. Честно, — уже серьезно.       — Я… не могу сейчас, — поджал губы Ярик, безуспешно анализируя математическую вероятность секса не на одну ночь. Как будто ее можно просчитать. Как будто это не константа, которую просто нужно принять как данность — как и Луку, который, судя по всему, был гораздо более уверен в том, чего хочет он. Точнее знал, чем все закончится. И однозначно не рефлексировал. Словно у него был план, стратегический верный и продуманный, и его цель — Ярик. Да, теперь этим планом и был сам Ярик.       Стоило ли ему довериться — Ярик не знал. У него не было ни одной причины ему доверять.       — Значит, мы поговорим позже, — пожал плечами Лука без малейшей тени недовольства. — Когда ты сможешь. Я подожду. Я упрямый. И ты знаешь это. А теперь, пожалуйста, прекрати так громко думать, — проницательно. Невероятно мягко и покладисто. Терпеливо. Отчего Ярик тут же размяк, как тряпка.       Это всё его голос — сообразил Ярик. Всё дело исключительно в голосе Луки. Интересно, он в курсе, что обладает оружием массового поражения? Или же только Ярик — его единственная зачарованная жертва. Загадка.       — Ты охренеть какой упрямый, — кивнул Ярик, ухмыляясь. — Всегда знал. Только и я…       — Тот еще говнюк, — закончил за него со смешком Лука. — Я понял. Думаю, будет непросто.       — Думаю, у нас ни хрена не получится, — Ярик бросил взгляд на до сих пор сцепленные ладони, приподнял их и… коснулся губами костяшек пальцев Луки. — Я терпеть не могу «Arctic Monkeys». Извини, — тихо и скорбно. Дурака валять и он может. С абсолютно невозмутимым лицом.       — Черт. Это большая проблема, — с наигранным беспокойством проговорил Лука. — Даже не знаю, как теперь с тобой разговаривать.       — Но мне нравится Йен Браун, — подмигнул Ярик. Притянул к себе Луку и жарко его поцеловал.       — Хм… — Лука подзавис с прикрытыми глазами, в этот раз с трудом отстранившись от Ярика. — Ты только что серьезно вырос в моих глазах… А теперь располагайся и чувствуй себя, как дома, а я в ванную. Хочу смыть твою сперму и слегка ополоснуться с дороги.       — Хочу отсосать тебе в душе, — низко, гортанно произнес Ярик, торжествующе наблюдая за тем, как расширились зрачки Луки, щеки полыхнули красным, а губы возбужденно приоткрылись.       Эта странная химия… Между ними…       Ее стало больше. Определенно.       — Да ладно… Серьезно? — Ярик насмешливо разглядывал ванную комнату Луки. Просторную, эргономичную, стильную, как с картинки модного журнала интерьеров. И там была не только душевая, но еще и ванна, а рядом с унитазом располагалось биде.       И какая-то ультра-навороченная стиральная машина.       — Тебя что-то смущает? — елейно и с приторной улыбочкой. А когда Лука, интересно, успел стать настолько… язвительным, ибо его вскинутая бровь и чудесный покерфейс явственно сигнализировали о том, что удержаться на позиции самого умного — тем, за кем остается последнее слово, у Ярика не выйдет.       — Биде? И ванна? Ты что здесь делаешь, извращенец? — фыркнул Ярик.       — Моюсь, — припечатал Лука. И демонстративно засунул руки под воду. Ярик поймал его отражение в зеркале, дернул подбородком и неожиданно для самого себя пробормотал:       — У меня дома все гораздо проще.       — Разрешаю тебе игнорировать аристократические излишества, — отозвался спокойно Лука. Стряхнул руки от воды, развернулся лицом к Ярику и спросил:       — Ты меня разденешь или я тебе помогу?       — Фак! — Ярик вдавил Луку в умывальник и приник к его губам. И, господи, как же классно с ним целоваться.       Лука очень красивый, когда стоит обнаженным под струей воды, каскадом разлетающейся и бьющей по стенкам душевой. В клубах пара. Прилипшие ко лбу и вискам пряди волос, подтянутое тело, стройные ноги, идеальная задница. Ровный бронзовый загар. Чистая кожа. Острые иглы мокрых ресниц.       Ярик водил ладонями по его телу и думал о том, что худощавость Луки при этом никуда не делась — он просто стал… оформившимся.       И его невозможно не целовать. И не трогать. В Ярике проснулся подзабытый тактильный голод — тот, что вызывал одним своим видом только Лука.       Роскошно влип. На всем ходу. На бешеной скорости.       Ярику нравилось делать минет. И Лука в этом плане был первым. Впрочем… Лука во многих планах у Ярика был первым. Все те безумства, что они творили в постели… Ничто не смогло перебить их по мощности и яркости ощущений. И Ярик точно знал, почему — никто из его любовников и любовниц не имел такого же вкуса и запаха.       — Ты опять делаешь это… — прошептал Лука, путаясь пальцами в его волосах. Он расслабленно сидел на бортике ванны и, сипло дыша, внимательно следил за Яриком из-под полуприкрытых век.       — Что именно? — Ярик возил носом у его паха, вдыхая терпкий, мускусный аромат тела Луки, смешанный с сандаловой отдушкой геля для душа. Размазывал пальцами сперму по его животу. Сцеловывал следом полупрозрачные дорожки с солоновато-специфичным привкусом. И нежился в дурмане предвкушения целой ночи. Ночи с Лукой.       Он хотел его. Немного попустило, да. Но желание только усилилось.       — Как будто… обнюхиваешь меня, — пояснил Лука. — Это ужасно заводит.       — Мне нравится твой запах. Всегда нравился.       — Ты меня сломал… Тогда, — неожиданно проговорил Лука. — Ты меня сломал, — повторил он. — Всех своих парней я сравнивал с тобой. И это был путь в никуда. Наверное, поэтому у меня ни с кем не сложилось. Мне все время чего-то не хватало. Особенно в постели. Как-то всё… пресно выходило.       — Мы всего лишь трахались, — прошептал Ярик, прижимаясь щекой к плоскому животу Луки. — Просто тебе не везло с любовниками.       — А тебе?       — Мне тоже. Не везло.       — Ладно. Значит, в одном мы точно уже сходимся и это не изменилось…       — М?       — Секс.       — Клево. Кстати, ты мне должен семьсот рублей. Я тебе только что отсосал.       — Не тысячу?       — Триста за дрочку я тебе торчу, забыл?       — А, да. Точно. Как думаешь, таким образом можно накопить на новую машину, к примеру?       — Хочешь проверить? — Ярик приподнял голову и глянул на Луку. Тот прикусывал губу, чтобы не лыбиться в тридцать два зуба. Получалось у него хреново, прямо скажем.— Тебе действительно нравятся эти шутки про деньги и секс! — с удивлением сообразил Ярик.       — Мы не можем изменить прошлое. Но можем… немного над ним поиронизировать. Угол зрения. Если на ситуацию поменять угол зрения и найти повод для самоиронии, то все сразу становится не таким уж паршивым. Так всегда говорила моя мама. Правда, понял я значение ее слов не так давно.       — Повод для иронии, значит? — Ярик мстительно прищурил глаза. — А помнишь тот огурец, который ты…       — Нет! — Лука подскочил с бортика. — Нет! Табу. Мы никогда и ни при каких обстоятельствах об этом не вспоминаем! — и кинув в Ярика полотенцем, схватил второе для себя, обмотался им и вылетел из ванной.       — Аахаха! — Ярик расхохотался до слез и, подобрав с пола свою одежду, двинулся за Лукой. И продолжал всхлипывать от смеха еще минут десять, стоило ему лишь взглянуть на старательно сердитого Луку. Которого одолевала схожая смехо-истерика. Потому что…       Да. Та история с огурцом, веревками и неудавшимся БДСМ-экспериментом правда очень смешная. Шикарный повод для самоиронии.       У Луки была мудрая мама. Это работало. Ярик внезапно ощутил себя полностью расслабленным и спокойным, готовым рискнуть своей новой крутой жизнью в одиночестве ради чего-то большего, нежели секс на одну ночь. Когда же он влез в домашние штаны и футболку Луки, насквозь пропитанные запахами этого дома, устроился на кухне, как-то сразу определившись с местом, где ему удобно, и, подобрав под себя ноги, откинулся на спинку стула, пришло тотальное умиротворение.       Ему здесь хорошо. Ему нравилось сидеть и смотреть, как Лука, в клетчатых фланелевых шароварах и мягкой даже на вид серой байке, с влажными взъерошенными волосами, готовит.       Готовит какую-то суперздоровую хрень. Из каких-то суперздоровых экологичных продуктов. Ловко управляясь с посудой, отработанными движениями нарезая овощи и мясо. Диетическое мясо.       — Ты фанат ЗОЖ? — насмешливо спросил Ярик.       — Я фанат вкусной и здоровой жизни, — бросил Лука, обернулся и подмигнул. — И сотри это глумливое выражение с лица. Сначала попробуй, а потом скажи, что тебе не понравилось.       Нет. Этого Ярик не сказал. Божественно вкусно. Божественно! Кажется, Ярик даже стонал, когда ел. Пирогам теть Тани пришлось пододвинуться на пьедестале.       Он сто лет не ел домашней пищи. Приготовленной для него. Обычно питался в кафе, ресторанах, а порой в дешевых забегаловках — по обстоятельствам. Если ночевал дома — заказывал готовую еду. Никто из его одноразовых пассий не готовил. Не принято. Есть же доставка. Его ритм и устройство жизни не предполагали кулинарных экспериментов на кухне. Не предполагали в принципе вот таких вечеров. Под тихую музыку, льющуюся из колонок, вкусный ужин и увлеченные разговоры о сногсшибательной фигне.       Лука — задрот, серьезно, потому что только задроты в тридцать лет коллекционируют комиксы (Пардон, мангу! А что, блин, есть разница? Молчу!), старые компьютерные игрушки («Марио Бразерс»? Чувак, это дно!) и фанатеют от черно-белых сопливых комедий (Сколько раз ты смотрел «В джазе только девушки»?). И чувство юмора у него отстойное, а не бесподобное — Ярик ржал безостановочно. А еще Лука крутой: занимается кайт-серфингом (Не ожидал, но звучит здорово), йогой (То есть ты на полном серьезе открываешь чакры в позе «Собака мордой вниз»? А в такой позе удобно трахаться?), тусит на музыкальных фестивалях (Я половину из этих звезд снимал во время концертов, но, увы, слушать их мне было некогда), ходит в клубы, чтобы потанцевать (Нет, я не танцую. Ни за что! Даже пьяным. И с тобой я тоже не буду танцевать!), то и дело переходит на ужасающую смесь правильного русского языка и профессионально-сленгового. Долбанный айтишник. (Окей, программист!) Ярик половину переставал в этот момент понимать. Кажется, Лука действительно очень умный. Действительно золотой мальчик. Образованный, начитанный, разносторонне развитый — высшая лига.       Но с ним легко. Ни одной натужной паузы или неловкой заминки в разговоре — Ярик не помнил, когда вообще в последний раз с кем-то вот так много и взахлеб говорил. Раньше настолько открытым он был только с Тёмкой, но сейчас они созванивались не так уж и часто — типа, взрослая жизнь.       С Лукой можно просто быть. Кем угодно. И даже собой. Потому что Лука жадно, с неподдельным интересом слушал истории Ярика, коих у него в запасе имелось вагон и маленькая тележка — профессия фоторепортера позволяла копить их с избытком. Он моментально и крайне деликатно ушел с темы любимых книг, ибо Ярику похвастать нечем. Его университеты — улица, бесконечные разъезды, камера в руках и общение с людьми. Разного толка, жанра и класса. Но за музыку они сцепились жестко — Лука даже топнул ногой от бессилия и огрел его кухонным полотенцем в запале спора. И это было так комично и мило, что Ярик свернул спор. Потому что с ним спорить бесполезно. Почти.       Как выяснилось, у Луки есть сокрушительный аргумент, способный заставить его заткнуться и согласиться — глубокий, жаркий, многообещающий поцелуй. Против правил. Такое надо запретить. Или не надо. Если уж Лука считает, что U2 круче, чем Depeche Mode… так тому и быть. (Нет! Ни за что! Никогда!) Но поцелуи… Да. Еще, пожалуйста.       Лука предложил выпить вина — его не смутило, что на часах уже час ночи. Завтра суббота, выходной, у него к тому же еще отпуск…       — У меня редко суббота и воскресенье бывают выходными, — заметил Ярик, тем не менее согласившись на вино. Белое, сухое, испанское, привезенное лично Лукой — он и в винах разбирался. Безусловно. — Как и любые другие дни. Я чаще всего живу на подрыве: звонок от заказчика — и на выезд. Порой могу работать сутками напролет, если намечается горячий эксклюзив.       — Тебе завтра куда-то нужно? — спросил Лука, выжидающе зависнув с бутылкой вина над его бокалом.       — Нет. Перед тем, как поехать к тебе, я отключил телефон. Иногда я так делаю, — пожал плечами Ярик. Лука кивнул, и шумно пахнущий виноградом напиток потек по стенкам стекла.       — Сам себе хозяин, — понятливо хмыкнул Лука. — У меня в этом плане все гораздо традиционнее: пятидневка, восьмичасовой рабочий день, отпуска и больничные по ТК. Хотя по факту… — он смешливо качнул головой, — я тоже могу торчать на работе сутками напролет. Дедлайны — страшная вещь. У нас в офисе есть душевые — это о многом говорит.       — Ну, мне тоже светит босс, строгие обязательства и график работы, если я подпишу контракт с крупной медиакомпанией, — добавил Ярик. — Но в любом случае, это не отменит спонтанные выезды и подрыв посреди ночи ради пары сенсационных фоток. Мало что изменится в целом, кроме того, что теперь я буду зависим. Но в этом есть и плюсы — официальный статус, гарантированные деньги на случай затишья, социальная и юридическая защита… Типа того. В общем, я пока еще в раздумьях. Просто… в целом моя работа не располагает к… — Ярик запнулся, не договорив «к отношениям». Потому что говорил не думая. А сейчас вдруг понял: еще одна причина, по которой он один — его профессия. Мало кому понравится жить с человеком, чье отсутствие дома — норма. С которым нельзя распланировать вечер, выходные, отпуск — Ярик сам не знал, что его может ждать в следующий час. Если он не отключит телефон. Но это редкая и крайняя мера — иногда он безумно уставал и хотел тупо отоспаться. Ну, или снять напряжение и с кем-нибудь потрахаться. С «кем-нибудь» — ключевое слово. И ему эта жизнь, на драйве, нравилась. — Думаю, ты должен знать, что…       — Я знаю, что ты хочешь сказать, — оборвал его Лука, вручая Ярику бокал с вином. И спокойно продолжил:       — Нам многое нужно узнать друг о друге. Хотя технически это не совсем верно — на самом деле мы уже многое знаем друг о друге. У нас уже есть… предыстория. Просто ее недостаточно, чтобы идти дальше, скажем так. Но мы можем никуда и не идти, — Лука посмотрел на Ярика в упор. — Если ты этого не хочешь… Что я пойму, так как… Я сейчас в заведомо проигрышной ситуации перед тобой… То… В общем, тогда лучше прямо скажи.       — Я не знаю, — Ярик ощутил, что Лука загнал его в ловушку — неприятное чувство. — Я… не решил. Все слишком… Неожиданно. Я слишком долго пытался тебя забыть. Не сильно в этом преуспел. А сейчас ты просто появляешься в моей жизни и говоришь: «Я хочу жить с тобой долго и счастливо», даже толком не зная, что я за человек.       — Мне достаточно того, что я узнал и что я вижу, чтобы решить.       — А что было бы, если бы ты нашел меня опустившимся неудачником? — больной вопрос, ага. Тот самый, что злил больше остальных. Но Лука… Последующий диалог с ним выглядел, как ожесточенный пинг-понг.       — Нет.       — Что «нет»?       — Такого не произошло бы. Я бы не влюбился в тебя. Если бы в тебе не было стержня.       — Ты и не был в меня влюблен. Тебе просто нравилось мое лицо и нравилось со мной трахаться.       — Безусловно. Именно поэтому ты приехал, как только узнал, что я тебя ищу. Потому что кроме секса между нами ничего не было. Кому ты врешь? И зачем? Особенно сейчас.       — А что тогда было?       — Два незрелых идиота. У которых было до хера загонов. И которые не умели разговаривать словами через рот.       — А сейчас ты умеешь?       — Да. Поэтому с моим последним парнем я расстался на позитивной ноте. Мы не подходили друг другу. И нормальный взрослый разговор решил эту проблему. Мы не друзья. И вряд ли будем поддерживать связь. Но мы расстались без обид.       — Это ты так думаешь.       — Я не думаю, я уверен.       — Ты раздражаешь. Вот этим вот. Своей уверенностью.       — Нет. Тебе нравится, что я именно такой.       — Блять!       — Да, Ярик, да-а-а. Ты просто тащишься от этого. Тебя это заводит. Уверен, у тебя уже стоит.       — Блять, Лука!       — Что? Я не дам тебе испортить то, что только начинается. Я до хуя уверен в себе, в своих чувствах и в тебе. Можешь выкобениваться, сколько влезет — я тебя не отпущу. Один раз проебался — хватит. Мы расстанемся только в том случае, если ты придешь и скажешь мне: «Я тебя не люблю. Я тебя больше не хочу». И я не услышу фальши. Потому что ты фальшивишь очень сильно, когда врешь.       — А если ты…       — Нет.       — Твою ж налево, как же ты бесишь! Почему ты так уверен, что сам не разлюбишь, к примеру? Что мы подходим друг другу? Что…       — Не уверен. Но я уверен в другом. Мы должны попробовать. И забыть про все сослагательные наклонения. Их уже было слишком много. Не имеет значения, кем ты стал, имеет значение, каким ты был и есть. Личностью. Я мог запасть на внешность. Может, я и запал на внешность. Но этого запала не хватило бы надолго, понимаешь? Меня бы не привлек всего лишь симпатичный фасад, за которым пусто. Но я тебя помнил. Все это время. И я запомнил все, что с тобой связано. Каждую гребаную мелочь. Когда ты не остался в ту ночь со мной — я думал, сдохну. Когда ты ушел, оставив деньги… И написал «Нет»… Я впервые за долгое время сидел и ревел. Сидел и, блять, сопли на кулак наматывал! Потому что, скажешь, не любил? Просто, блять, размяк слегка? Ты ни хрена не знаешь о том, что я чувствовал. Но считаешь, что знал. В этом твоя ошибка, Яр, в этом! Как тебе такое признание?       — Я сидел всю ночь под твоей дверью. И ждал, что ты позовешь меня. Как тебе такое признание?       — Дерьмовые признания. Оба. И твое. И мое. И я больше не хочу, чтобы нечто подобное повторилось. Поэтому мы сейчас сидим, пьем элитное вино и разговариваем.       — По-моему, мы ссоримся.       — Считаешь?       — Да.       — Тогда это наша первая ссора. За это точно надо выпить.       — Лука… Ты…       — У тебя невероятно красивые и выразительные глаза, Ярик. Ни у кого таких не видел — прозрачнее чистого, ясного неба. И твои глаза никогда не лгут. Тебя можно читать, как открытую книгу.       — Да? И? Поделись тем, что увидел.       — Человека, которому, как и мне, нужен якорь. Дом. Защита. Смысл. Ярик, не хорони ребенка, который еще даже не родился. Все будет хорошо. И плохо тоже. По-разному. Это, сука, жизнь. А страхи и сомнения — это нормально. Но если постоянно чего-то бояться — то лучше и не начинать. Но если начал — просто делай и делай хорошо, а там — будь, что будет.       — Ты сейчас об отношениях или о работе?       — Обо всем. И я не давлю. Просто хочу попросить об одной вещи: если ты решишь, что тебе все это на хер не нужно — скажи мне. Прямо.       — Ладно. Договорились. И давай уже выпьем, что ли…       Пауза. Лука, склонив голову набок, изучающе рассматривал Ярика. Ярик смотрел прямо на него в ответ.       — Давай, — нарушил молчание первым Лука. — И давай разбираться по мере поступления проблем. Пока их нет. Пока есть ты, я, эта кухня и первый тост.       — Тост? — выгнул бровь Ярик, качнув головой. Непробиваемая решительность Луки сбивала с толку и немного смущала. А еще его слова звучали разумно. Настолько разумно, что Ярик начинал раздражаться.       — За легализацию марихуаны! — с апломбом возвестил Лука и поднял бокал.       Ярик округлил глаза и несколько раз растерянно сморгнул.       — Ты куришь травку?       — У меня очень специфичное чувство юмора, — напомнил Лука, совсем не аристократично осушая бокал с вином залпом. Ярик пожал плечами и тоже влил в себя испанское винишко за пару глотков.       — А у тебя есть? — подъехал Ярик на кривой козе. Ну, а вдруг?       — Что? — Лука смотрел на него с двусмысленной медовой улыбкой.       — Покурить? — потому что Ярик был бы не против. А то как-то много для первой встречи… всего — мозг не помешало бы отправить в космос. Ярик склонялся к тому, что напиться, покурить и заняться горячим сексом — более удачный план на ночь, чем уходить в разговоры… за жизнь. Вот в чем Лука раздражающе прав: проблемы надо решать по мере их поступления. Сейчас у Ярика была одна проблема — домашний Лука, который умеет готовить домашнюю еду, умеет ярикоцентрично улыбаться и на которого дико стоит.       Лука загадочно улыбнулся и побарабанил пальцами по столу.       — А вечер-то перестает быть томным, — ухмыльнулся Ярик. — Где ты обычно делаешь ЭТО?       — На балконе. У меня там чилл-аут-зона, — сдал себя с потрохами Лука.       — А программисты все такие? Может, я не там себе парня искал? — фыркнул Ярик, вставая и прихватывая с собой бокалы и бутылку вина.       — Я уникальный, — отрезал Лука с самодовольным видом.       — Повезло мне, — бросил Ярик насмешливо.       — Тебе охуеть как повезло, — подтвердил Лука. — Ты понятия не имеешь, как сильно встрял.       — Не угрожай мне. Сегодня я все равно не уйду, пока не поимею тебя.       — Аахаха!       Лука — классный. Однозначно.       Они накурились и напились в дымину и в хлам, ушли в разнос. Без конца целовались. Снова болтали о фигне. Ржали до истерических всхлипов, когда нить разговора неожиданно терялась, и в воздухе повисали незаконченные фразы, лишенные смысла. Но смысл был. Просто в том, чтобы смотреть безотрывно друг другу в глаза и ловить кайф атмосферы.       Ярик вальяжно растекся в ротанговом кресле, широко расставив ноги, Лука по-хозяйски устроился на его коленях. Ловил его губы, ерзал, провоцируя, кусался, заливисто хохотал, откидывая голову назад. Пленял. С каждой проведенной вместе минутой.       — Ты офигенный, — пьяно признал Ярик, сжимая ягодицы Луки и прихватывая губами его кадык.       — Я не всегда был таким, — пробормотал Лука, подставляя шею. — Я учился. Учился жить. Все эти семь лет. Я приехал сюда после университета, пришел в первый день на работу и вдруг растерялся. Я привык быть один, привык запираться на сто замков, привык во всем себе отказывать и просто идти к намеченной цели. А тут вдруг понял, что вот она — цель. Передо мной. Я получил работу мечты. И почему-то на все сто был уверен, что справлюсь. Окей. Отлично. А дальше что? Что я должен делать, кроме работы? Ну, вот у меня теперь есть деньги, я могу себе позволить не экономить… А на что я их могу потратить? И все в таком духе. Плюс проблемы с коммуникацией. С доверием. Это было еще сложнее — научиться общаться с людьми. Научиться принимать их неидеальность. Слышать их. Видеть. Понимать. Я ломал себя. И знаешь, однажды я проснулся и поймал этот момент — чистого эйфорического счастья. Когда ясно понимаешь, что жизнь — это не только цели и планы. Это просто жизнь. В ней может быть много радости. Если ты этого захочешь. Я хотел.       — Ты молодец, — Ярик притянул Луку плотнее к себе и зарылся носом в его волосы. — У меня все сложнее. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Но я все еще не люблю людей. С доверием совсем плохо. Отдыхать я не умею. На что тратить деньги — тоже не понимаю. Они просто есть. И я не уверен, что они мне нужны в таком количестве. Иногда я чувствую, что просто болтаюсь по жизни, как дерьмо в проруби. И все, чего я добился, не нужно даже мне. Порой я хочу взять паузу и все обдумать. Но боюсь, что это окончится банальным запоем и грандиозным срывом. Мне очень одиноко. Моментами невыносимо. Ты прав — мне нужен якорь.       Лука ничего не сказал в ответ — он поцеловал. Без слов напоминая, что его предложение в силе — он готов попробовать стать этим якорем. Ярик понимал, что решение только за ним. И Лука не ждет, что это решение он примет прямо сейчас.       И это хорошо. Поцелуи — это тоже очень-очень хорошо…       — Я хочу тебя, — прошептал Ярик, накалившись стоваттной лампочкой до предела. Лука терся о него пахом, тихо постанывал в шею и влажно целовал, оставляя между ними ниточки слюны.       — Угмнрх… — пробормотал нечто невнятное Лука и потянулся к резинке штанов Ярика, намереваясь от них избавиться.       — Подожди… Давай в спальню, — рвано дыша, предложил Ярик.       Лука согласно промычал, с трудом оторвался от вылизывания шеи Ярика и привстал с его колен. Потянул за собой. На ходу стянул байку и отбросил ее куда-то в сторону.       — У тебя есть резинки? — спросил Ярик, следуя, как привязанный за Лукой, не имея сил оторваться взглядом от его взлохмаченного затылка, голой спины с ложбинкой и плотной задницы, которую так восхитительно облегала клетка фланели.       — М? — Лука затормозил и удивленно обернулся. — А они нам нужны? Я чист.       — Я… Нет… То есть, хорошо, я тоже, но… я… просто… привык. Одноразовые связи очень хорошо учат осторожности, — неловко закончил Ярик. Замолчал. И только затем осознал, что сказал. И как. И кому.       Лука как окаменел. Выражение лица стало нечитаемым.       Ярик мог найти массу оправданий этой фразе: да, раньше они с Лукой были тупыми малолетками и о защите не думали, да и денег лишних на нее не было. Окей, не так. Раньше Ярик просто не думал о защите, потому что это был Лука. И он был особенным. Черт! Он и сейчас особенный. Но выходило, что нет. Не особенный, а одноразовый. И это все еще могло быть одним из вариантов будущего. Потому что Ярик не врал, когда говорил про проблемы с доверием. Как бы ни было хорошо сейчас, не факт, что завтра утром очарование этим «сейчас» не исчезнет. Потому что они оба просто выпали из привычного течения жизни. Как в кроличью нору провалились. А завтра — это завтра. Вернутся в реальную жизнь, и через месяц-другой любовь закончится.       Потому что, твою мать, Лука был классным, офигенным, цельным и объемным. А Ярик… А у Ярика до хрена тараканов. И сейчас они снова активировались, пробудив и тот самый страх — а ты действительно думаешь, что соответствуешь ему? Уверен, что он не потеряет к тебе интерес в самое ближайшее время, как только поймет, что предложить тебе ему нечего. Господи, да ты последнюю книжку прочитал в восьмом классе! Хобби у тебя нет, увлечений нет. Ни хрена нет! Ему просто станет с тобой скучно!       А секс без презервативов — это как душу обнажить. Вынуть ее и вручить бесплатно. Словно признать, что уже доверяешь. Безгранично. Словно готов рискнуть. Тоже стать якорем. Словно такой же цельный и отточенный гранями.       И не развалишься на куски.       Без него.       Лука молчал. Смотрел куда-то мимо Ярика и молчал. Ярику тоже нечего было сказать.       Точнее…       Он не мог.       Приятный хмель и дурман испарились, температура вокруг обвалилась на десяток градусов, в воздухе возникло нефиговое такое напряжение. Ярик только что по-крупному облажался. Только что с разворота уебал Луке под дых. Ментально. Но мощно. Перечеркнул махом весь этот фантастически-шикарный вечер. Разрушил волшебную атмосферу. Свернул шею надежде.       И теперь просто не знал, где найти верные слова.       И как заставить себя дышать…       Здравствуй, новый приступ! Забавно, да? Семь лет у него не было панических атак, а тут две, за один вечер. И как же он жалок…       Нужно уйти. Нужно просто уйти.       — Я не одноразовая связь, — вдруг тихо и твердо проговорил Лука. — И ты для меня — не одноразовая связь, — он подошел вплотную к Ярику. Положил одну руку ему на грудь, второй — взял за подбородок. — А теперь дыши. Медленно. Вместе со мной. И смотри на меня. На раз-два. Поехали… Вдох — раз, выдох — два…       Ярик во все глаза смотрел на Луку. И дышал, как Лука того требовал. Им дышал. Под убаюкивающий, залечивающий раны бархатный голос.       — Как часто у тебя бывают приступы? — требовательно спросил Лука.       — Нечасто. Давно не было. Лет с шестнадцати, — признался Ярик, чувствуя, как дыхание приходит в норму.       — Есть какие-нибудь лекарства, которые мне надо держать дома на всякий пожарный? — деловито уточнил Лука.       — Н-нет, — сглотнул Ярик.       — Яр… Я очень хочу сказать, что люблю тебя. Но знаю, что ты мне не поверишь. Это будут просто слова. Потому что я их еще ничем и никак не доказал. Я в них еще сам не уверен. Это честно. Но чувство, очень сильно похожее на любовь, есть. Где-то во мне. И да, у меня есть резинки. Это не проблема, — закончил с невозмутимым видом Лука, будто только что не он признался Ярику в любви. А он констатировал факт. Спокойно и рассудительно.       — Хорошо.       — Пойдем… Просто полежим рядом, — Лука улыбнулся и большим пальцем разгладил складку на лбу Ярика. — Ты адски замороченный чел. И очень импульсивный. Эмоции через край, я прав?       — Есть такое.       — И первым шаги навстречу не делаешь, верно?       — Наверное… Да.       — Ну и по фигу. Я умею. Жизненный опыт и годы практики.       — Лука!       — М?       — Я увидел тебя впервые в магазине. Стоял за тобой в очереди. Я запал на твои задницу, запах и голос. Я очень долго не мог тебе простить, что ты тогда отвернулся и не захотел меня поцеловать. Я не остался той ночью у тебя потому, что тупо злился на тебя. Почти ненавидел. И боялся серьезных отношений точно так же, как и ты. Я пришел к тебе с деньгами, чтобы предложить уехать вместе. Но когда увидел твое лицо, понял, что опоздал. И я жалел. Жалел, что ни разу сам не пригласил тебя посмотреть вместе кино, не позвал погулять, не напросился на чай. Семь лет назад… Я признаю… Что тоже облажался по полной. Прости меня. Прости, что разбил тебе сердце.       Лука поджал губы. Сморгнул. Жалко улыбнулся. И просто кивнул.       А затем протянул руку.       Ярик сжал его ладонь, замерев взглядом на их переплетенных пальцах. Смотрелось все еще гармонично.       Полежать рядом не вышло. Шквал эмоций, перебор с впечатлениями, алкоголь в крови, дурман-трава в голове… Все это требовало выплеска, разрядки.       Ярик нависал над Лукой и осыпал его лицо истеричной россыпью поцелуев. Находил губы и захлебывался в терпко-кислом, винном дыхании Луки. Оглаживал ладонями его тело, отрывался от губ и скользил ниже, жаля поцелуями его шею, ключицы, грудь. Прикусывал, втягивал и дул на соски, с мстительным изумлением вспоминая, что Лука от такой ласки начинает умоляюще скулить и заполошно, со свистом дышать.       И да, на будущее: он обязательно как-нибудь продлит прелюдию на час-другой, выматывая Луку затяжными издевательскими ласками — его реакции потрясающие. И он их помнил. Вот оно, самое безумие — Ярик помнил, как отзывалось тело Луки на его прикосновения. И это то, чего ему не хватало с другими, одноразовыми — они не были Лукой. Как всё просто.       Но это потом. Сейчас же Ярик судорожно стаскивал с Луки штаны вместе с бельем, чтобы притереться к нему кожа к коже.       — Да… Да-дадада, — судорожно пробормотал Лука, когда Ярик обхватил ладонью их члены и крепко сжал, двинул кулаком. Его трясло от возбуждения, как эпилептика в припадке, выгибало и лихорадило, и от вида такого Луки, от знания, что ему хорошо, что он хочет Ярика не меньше, перед глазами темнело и мельтешили звездочки.       — Смазка… резинки… там… — приоткрыв безумные, мутные глаза, быстро проговорил Лука, неопределенно мотнув головой в сторону.       — Ага, — Ярик укусил Луку за губу, приподнялся на локтях и потянулся к прикроватной тумбочке. Вздрогнул, когда Лука привстал следом и втянул кожу у основания шеи. Останется засос. Хорошо. Ярику нужны были метки — чтобы в тот момент, когда он выйдет из квартиры Луки, твердо помнить о том, что этот вечер ему не приснился. Он одобрительно промычал и подставил другую сторону — Лука впился туда. Как вампир. Охуительно.       Ярик нащупал смазку и презервативы. Ровно одно короткое мгновение. Как вспышка озарения. И резинки остались в тумбочке.       Лука горел — насаживался на его пальцы, беспомощно хватался за простыни, дергал Ярика за волосы, смазанно, поверхностно дышал, приоткрыв рот, все его лицо полыхало, будто от высокой температуры.       — Яр… — на выдохе. В изнеможении.       Ярик подтянул к себе Луку, подложив ему под поясницу подушку, удобно устроился между его согнутых в коленях ног и навис сверху. Ему нужно было видеть лицо Луки. Детально. И в масштабе. Ярик на пробу толкнулся и неожиданно для самого себя издал какой-то странный, булькающий звук. Руки затряслись от напряжения, по ногам словно со всей дури битой ударили — Ярик обвалился на Луку: настолько оглушающие ощущения. Как в первый раз. И этот первый раз опять с Лукой. Который тут же обхватил его ногами за талию, притянул к себе и впился в его губы.       Ярик снова толкнулся. И еще раз. И, черт побери! Его коротило — по всему телу разряды электрического тока бегали бешеными вспышками удовольствия, в глазах фейерверки взрывались.       Остро, пряно, влажно, горячо.       Ярик больше не сдерживался — вбивал Луку в матрац, с порнографичными звуками шлепаясь бедрами о его ягодицы, вылизывал его рот и утробно, глухо стонал. Лука сжимал себя, глядя на Ярика потерянным, расфокусированным взглядом и жадно хватал сквозь поцелуи воздух.       — Я… лю… блю… те… бя… — толчками выплюнул Ярик те три слова, что всегда причиняли ему боль. Вырывая их из грудины вместе с кровоточащим сердцем. На! Бери! Всё твое!       Я твой.       И Лука жадно их проглотил, срываясь в оргазм. Ярик упал сверху буквально через пару мгновений. Мокрый от пота. Измазанный в сперме Луки. Пропитавшийся его запахом насквозь.       Пустой и легкий. Как воздушный шарик. Без единой мысли в голове.       — В душ? — прохрипел он, скатываясь с Луки.       — Не, — Лука достал из той же тумбочки влажные салфетки, наспех обтер их, подгреб Ярика под себя, вжался в него телом и прошептал, будучи уже, кажется, в полной отключке:       — Утром… Душ, завтрак и прочая говно-романтика. Кофе. Тебе понравится.       Ярик хмыкнул. И через секунду провалился в глубокий сон.       У Ярика не было ни одной причины довериться Луке, но сидя на следующее утро на его кухне, после плотного завтрака, сжимая в руках чашку с ароматно пахнущим кофе, купаясь в лучах полуденного солнца, как в гребаной рекламе, он очень хотел ему поверить.       Из-за долгожданного и необходимого…       Ярик смотрел на Луку и знал на уровне инстинктов — сейчас он дома.       Лука и есть дом. Это не просто первая любовь. И никогда не была просто первой любовью. Ярик уже тогда, в том прошлом, как зверь, которому не на что опираться, кроме как на свои инстинкты, четко среагировал на этого парня по единственно важной причине — почуял свое. И если пытаться найти этому объяснение — попросту облажаешься. Тут нет места рацио. Потому что все это…       Только и исключительно про любовь.       Десять месяцев. У Ярика заняло десять месяцев, чтобы снять защитные барьеры и довериться Луке.       Было сложно. По многим причинам. Они ругались. Часто. Поводов находилась масса. Куча точек расхождения, несовпадающие ритмы жизни, призраки прошлого, трудные характеры.       Ярик уходил. Срывался и сбегал. Умирал несколько дней, ловя один за другим приступы панической атаки. Затем возвращался. Или за ним приходил Лука. Ладно, чаще за ним приходил Лука. И черт его знает, как у него получалось вылавливать Ярика посреди бешеных гонок по городу. Вылавливать и в категоричной форме прекращать ссору.       Лука бесил. Раздражал. Вымораживал. Своей авторитарностью, непробиваемостью, совершенством. Но Ярик соврал бы, если бы не признал, что именно за это влюбился в Луку по-настоящему. Не в какой-то размытый образ из прошлого. А в живого человека.       Человека, который видел его недостатки, видел его несовершенство, но считал, что с этим можно жить. И вполне себе неплохо. Даже отлично. Потому что хороших дней у них накопилось на порядок больше, чем плохих.       Ярик догнал, что есть «вкусная и здоровая жизнь» в понимании Луки. И ему зашло. Ему нравилось наблюдать за тем, как Лука готовит, затем валяться с ним на диване и смотреть сериалы по Netflix, рубиться в старые игрушки на допотопной приставке. Нравилось выбираться в город просто для того, чтобы бесцельно поболтаться по магазинам, намотать километры пешком по Арбату, зависнуть до ночи в клевом баре. Нравилось подниматься ни свет ни заря в любую погоду на пробежку, таскаться вместе с Лукой в фитнес-центр ради гребаной йоги, хотя Ярик все еще чувствовал себя придурком, когда пробовал сложить ноги в позе лотоса или как это там называется — названия асан он предпочитал игнорировать. Нравилось, что у Луки есть трекнутые друзья-гики, которые бегают по городу и ловят покемонов, но с ними весело. Они дебилы, охренительно умные дебилы, честное слово, но с ними весело. Нравилось ходить с ним на концерты как зритель, а не как фоторепортер. Нравилось засыпать с Лукой в обнимку и просыпаться в одной постели. Нравилось ковыряться в его квартире, ремонтируя мелочевку — в этом плане у Луки руки из жопы росли. Нравилось возиться с его тачкой, потому что… «Какой нахер сервис, я сам починю», а у Луки руки из жопы, да.       Они даже съездили вместе в отпуск, к океану, и Лука учил его управлять кайтом. Заставил танцевать на пляжной вечеринке. Протащил по всем возможным экскурсиям. Ярик привез назад гигабайты фотографий.       На Новый год Лука подарил ему новый объектив. Дорогущий, как космический корабль. Правильной марки и точно необходимый Ярику. Как узнал — хз. Но это было приятно. Сам же Ярик вручил Луке подборку манги. Очень странной манги на японском, в которой рассказывалось, к примеру, про квантовую физику или основы бизнес-управления. Дичайшая дичь, по мнению Ярика, но Лука ее хотел и нигде не мог найти, чтобы заказать. Ярик нашел. Связи, да. Плюс его профессии.       И да, неравнозначно вышло по суммам затрат — Ярик попросту не ожидал ТАКОГО подарка от Луки. Но тот, распаковав заветные тома, расплылся в счастливой улыбке, как пятилетний ребенок, верящий в Деда Мороза. Ярик за такую улыбку ему и Луну с неба достал бы. Без шуток.       Ярик любил Луку. И это уже было другое чувство — зрелое и глубокое. Но ему потребовалось десять месяцев, чтобы наконец-то его признать.       Все это время он делал вид, что у него есть независимая от Луки жизнь — арендованная квартира, куда он может уйти, какие-то дела, друзья, работа, в конце концов. Еще у него был ключ. От квартиры Луки. Которым он не воспользовался ни разу. Это значило бы, что у них действительно все серьезно. Надолго. Они пара и в отношениях. А не просто встречаются и круто проводят вместе время, когда не ссорятся, выясняя, у кого характер говнистее.       А это трудно. Особенно когда ссоры и внезапно всё плохо. Когда один и загоняешься. Когда дурак, а сделать с этим ничего не можешь, потому что дурак. И все так же боишься. В глубине души все еще боишься. Что это закончится. Лука закончится. А так… Вроде как последняя степень защиты.       Сдался Ярик в один совершенно обычный день. Это случилось в феврале. В первых числах. Он бросил Луке смс, что сегодня приедет, но поздно. Лука отбил, что ему без разницы. Дождется.       Ярик приехал за полночь. Нашел светящиеся электричеством окна Луки. Помедлил. Вышел из машины. Достал пакеты с продуктами — Лука попросил кой-чего прикупить по мелочи. Поднялся на его этаж. Замер перед дверью. Но не позвонил. Достал ключ. Долго на него смотрел. И просто открыл им дверь.       — Лука! — позвал он. Но в ответ до него донеслись только мурлыкающие звуки и стремные завывания. Ясно — Лука опять в наушниках слушает музыку и хреново подпевает. Ярик скинул ботинки, закинул пакеты на кухню и заглянул в спальню. И завис от открывшейся ему картинки.       Ничего особенного — Лука сортировал чистое белье. Чистое, отглаженное им же белье. И одежду. Аккуратно раскладывал по стопкам. И среди всего этого пахнущего стиральной отдушкой барахла находилось огромное количество вещей Ярика. Но Лука их не отделял от своих. Он делил их по категориям: футболки, рубашки, брюки, джинсы, носки. Ярик растерянно огляделся и вдруг сообразил, что здесь, в этом доме полно не только его одежды. На прикроватной тумбочке валяется зарядка от его телефона, на комоде — какие-то мелочи, вроде парфюма, зажигалки, часов, капель для глаз. На журнальном столике — подборка нужных ему для работы журналов. И его ноутбук.       И этих вещей нет у него дома. Потому что он там не живет. Это не его дом. Он живет здесь. Уже десять месяцев он живет с Лукой. И возвращается в свой дом. А там… Просто какая-то квартира. И он даже не помнил, когда в последний раз там ночевал.       А с кухни ароматно пахнет мясом. И чаем с бергамотом и лимоном. На этой кухне его ждал ужин. Его. Лично. Ждал ужин. Приготовленный ему Лукой. И он сейчас повесит куртку на СВОЕ место в шкафу, ополоснется в душе, привычно ориентируясь в ванной, не спрашивая, где лежат, к примеру, полотенца, поест на СВОЕМ месте и ляжет в кровать со СВОЕЙ стороны.       В этот момент Лука вытащил любимую футболку Ярика, разложил ее на кровати и бережно провел по ней ладонями. Замер, задумчиво-мечтательно улыбнувшись. И снова ее погладил. У Ярика отчего-то дыхание перехватило и под сердцем защемило.       Слова. Сказать словами: «Я тебя люблю». Зачем? Ярик видел ее. Эту любовь. Все эти десять месяцев, что был рядом с Лукой. Он ему ее дарил. Каждый день. И Ярику пора ответить.       — Лука! — громко позвал Ярик.       Тот вздрогнул, обернулся и с виноватым видом вынул наушники.       — Извини! — фыркнул Лука и подошел к Ярику, чтобы тепло его поцеловать. — Чет увлекся. Пока тебя ждал. Пора убить фею домашнего очага. Который, кстати, час?       — Половина первого.       — О, блин! Смерть домашним феям. Однозначно. Ты как?       — Нормально. Лука… Я решил отказаться от аренды своей квартиры.       Пауза.       — Спасибо.       — М? — Ярик вопросительно вскинул брови.       Лука пожал плечами. Улыбнулся. И больше ничего не сказал.       Он поцеловал.       На следующий день Ярик поехал и купил кольца. Серебряные. И сделал на них гравировку.       «Love Will Tear Us Apart».       Фраза из любимой Яриком и Лукой песни Joy Division.       «Любовь разорвет нас на куски».       Так и будет. Так и должно быть.       Потому что в любви иначе не бывает.       Она разрывает тебя на куски.       Но без нее…       На куски ты себя разрываешь сам.       Это был обычный день. Девятое февраля.       Ярик надел на безымянный палец Луки кольцо. Не в ресторане при свечах. А дома, на кухне. За поздним ужином. И Лука ему сказал:       — Я тебя люблю.       — Я тебя тоже. Но мы выживем.       — Обязательно.