Faces in the mirror

Scorpions - Lonely Nights

Иногда отражение самого себя приводит в ярость, от него начинает лететь с катушек голова, а потом начинается самый сложный период в жизни. Все, что было дорого, все, что так много значило для кого-то, навсегда осталось в прошлом, потому что больше ничего нельзя изменить. Воспоминания бегут за человеком, давя на него, словно груз на плечах. Кто не станет в такие дни беспомощным котенком? Наверное, руки уже давно опущены, сердце разбито, память сожжена. Можно ли после этого начинать новую жизнь? Очередная бутылка из-под водки разбила последнее зеркало в квартире. Битое стекло валялось по всей комнате, мир сузился до кресла у окна, в которое мужчина продолжал смотреть каждое утро, когда начиналось похмелье. Под рукой лишь оставалась звенящая пустота — ни женского смеха, ни объятий, ни разговоров. Ничего не осталось. Даже голоса рассеялись в голове. Мужчина погряз во всем этом, медленно тонул и даже не хотел, чтобы ему кто-то протянул руку помощи, пока одно событие не перевернуло его жизнь с ног на голову опять. Он не помнил, сколько выпил в ту ночь, не считал бокалы, которые опустошал раз за разом, но ему нужно было забыться. Перед ним мелькали очертания фигур, и он пытался рукой их отогнать, однако они лишь ближе подходили к нему. Две женщины, две оставленные и похороненные в его памяти женщины, которых он не хотел отпускать ни на шаг от себя. И вот они, в конце пути вместе с ним. — Как думаешь, он может нас слышать? — шепотом спросила Мадлен у Веспер, когда они уселись по разные стороны кресла и выжидающе смотрели на бывшего агента. Веспер лишь молча кивнула, протягиваю свою невидимую ладонь к щеке мужчины. Они обе улыбались, и от этого становилось еще более мучительно, что это всего лишь его собственные галлюцинации, смешанные с воспоминаниями. — Почему вы здесь? — спросил он, прикрывая глаза от нереального прикосновения. — Потому что мы должны кое-что тебе показать, — Веспер привстала с подлокотника кресла и шагнула в сторону окна, где вот-вот появлялись первые лучи солнца. — Идем с нами. Мадлен последовала за ней, показывая на приближающийся рассвет рукой, а затем встала рядом, ожидая, пока мужчина подойдет к ним обеим. Снова стояла тишина, но никто не пытался заговорить первым. Сложно вообще-то разговаривать с собственными галлюцинациями… — Однажды посмотрев в это окно, тебе захочется перемен, — начала тихо Мадлен, продолжая улыбаться. — Мы всегда будем в твоей покалеченной голове, но не в таком виде. Станем всего лишь историями, о которых ты редко будешь вспоминать. — Ты заложник собственной печали, Джеймс, — Веспер обернулась к нему, кладя руку на плечо. — Но мы больше не нужны тебе. Отпусти нас, и ты поймешь, что жизнь продолжится в прежнем темпе. — Ты всегда это говоришь, — обиженно произносит Джеймс, всматриваясь в очередное зеркало, которое он умудрился разбить за последний месяц. — Вы всегда мне напоминаете… прошлое, но я не могу выкинуть его из головы. — Доказать тебе это будет легче, чем нас хотелось бы думать. Его щек коснулись холодные призрачные губы, оставляя невидимые следы от помады на лице. Комната начала меркнуть, границы между вымыслом и реальностью расплывались, пока он чувствовал во всем теле слабость. Стоило лишь моргнуть, и в комнате никого не оказалось. Ни Веспер, ни Мадлен. Темнота застила глаза, а в следующий миг резкий белый свет пронзил его глаза. Он не помнил, что с ним случилось, не помнил, почему он докатился до такого состояния, однако он лежал в больничной палате и ждал, пока кто-нибудь войдет. Наверное, у него случилось отравление от алкоголя, иначе он бы здесь не оказался. Голова до сих пор гудела, и мужчина уже по привычке хотел встретиться взглядом с одной из женщин, но комната по-прежнему оставалась пустой. Все прошло — его боль и одиночество, разочарование и даже совесть. Можно было бы начать жизнь с чистого листа, улететь с Ямайки и где-нибудь в Штатах найти себе работу, чтобы не сойти с ума от размеренного образа жизни, с которым он совершенно не справлялся. Бонд посмотрел в окно, и только теперь до него дошел смысл слов Мадлен. Ему нужно было покончить с тем, что он изводил себя собственными угрызениями, уехать из страны и начать новую жизнь, наконец приводя свои мысли в порядок. Чуть повернув голову вбок, он увидел на прикроватной тумбе записку и удивился, когда прочитал надпись «Поправляйтесь скорее и лечитесь от зависимости. Есть повод вернуться вам в Лондон. М». Прошло несколько месяцев, прежде чем Бонда выпустили из лечебницы. Ожидания сводили его с ума, однако он смотрел в зеркало и до сих пор видел их лица в отражения. Женщины, которая стала для него миром, и женщины, которая смогла вновь вдохнуть в него жизнь. Однако больше не было того странного укора в их взглядах. Они оставались всего лишь его памятью, как застывшие образы на фотографии или в книге. С таким облегчением он смог выйти из больницы, пока все снова не повторилось спустя больше полугода… После неудавшегося дела в МИ-6 он снова начал выпивать. Все начиналось с пару стаканов, потом переходило на бутылки. Мужчина чувствовал груз на своих плечах, слышал, как его провал обсуждали в организациях, но он просто устал. Ото лжи, от напряженной, опасной работы, от пустоты, которая всюду следовала за ним, от потерь, которое несло за собой дело. А он продолжал бежать, не оглядываясь, потому что позади оставались сожаления. Его действия несли за собой лишь только ущерб и зло, пока он отчаянно пытался выследить тех, кто организовывал теракты. — Иногда приходится выбирать, — прозвучал знакомый до боли голос на затворках сознания. — И выбор этот состоит лишь из плохих вариантов, но ты все равно должен делать это, потому что по-другому поступить нельзя. — Убирайся! — грозно прокричал он, всматриваясь в собственное выражение лица в зеркале. Время идет дальше, но призраки никогда не исчезают — они скрываются глубоко внутри, появляются в отражении зеркала, как напоминание о том, что невозможно перечеркнуть прошлое. Они никогда не уходили, лишь прятались в удаленных уголках собственного сознания, пока снова не напомнили о себе. Все это снова напоминало игру «помучить совесть», и с каждым разом становилось все тяжелее и тяжелее совладать с собой и сказать бутылке с крепким напитком «нет». Но кто сказал, что бывают бывшие наркоманы или алкоголики? У кого силен разум и дух, те могут оставить свое самое темное время позади, но тот, у кого покалеченные душа и тело, не могли с такой легкостью отказаться от накатывающего искушения попробовать все снова. То же самое произошло и с Джеймсом. Он снова начал пересекать тонкую грань между дозволенным и запретным, пока сам не понял, что он уничтожал себя, закрывшись от всего мира в собственной квартире в Лондоне. Они приходили к нему в бреду, а он не мог отвязаться от их настойчивых образов в своей голове, пока однажды он не решил сжечь все фотографии, книги, вещи — все, что принадлежало дамам его сердца. Бумага догорала в камине, а он смотрел, как последние воспоминания охватывали языки пламени, навеки поглощая их в вечную тьму. И Джеймс искренне надеялся, что это поможет ему в борьбе с собственной совестью, но ни Мадлен, ни Веспер никуда не исчезли. Тихие шаги слышались позади него, и он чувствовал, как чья-то невесомая ладонь легла на спину, пока он не увидел перед собой Мадлен. Она грустно улыбалась, однако ничего не говорила, лишь видела, как мужчине становится плохо на глазах, но ничем не могла ему помочь. Сколько он сегодня выпил? Пять, шесть бутылок виски? Может быть, и еще что-то к этому же списку? Его руки дрожали, а сердце безумно колотилось, однако он изо всех сил мотал головой, чтобы выкинуть из нее образ Мадлен? — Ты хоть слово выговорил за сегодня? — вдруг спросила она, не смотря на него. — А мне нужно было? — попытался он ответить, но ничего толком разобрать было нельзя. Еще несколько мгновений, и он окончательно бы свалился с ног. — Все мы порой хотим что-то рассказать, когда приходит время, — ее улыбка по-прежнему оставалась грустной, и он даже не мог сказать почему — на это не оставалось ответа. — Что значит «когда приходит время»? Она лишь пожала плечами, подходя к закрытому плотными шторами окну, и раздвинула занавески, чтобы в комнату пробивались ранние солнечные лучи. Светало, пока перед его глазами все темнело. Еле встав на ноги, он поплелся к Мадлен, вставая рядом с ней, как год тому назад, когда тот разговор помог ему встать на ноги. Перед глазами предстало самое красивое зрелище, которое он когда-либо видел. Над Лондоном появлялось солнце, что было так непривычно, а с приоткрытой форточки веяло свежестью и утренней прохладой. Солнце медленно опускало свои лучи на крыши домов, заливая все пространство светом, и от этого картина становилась еще прекраснее. — Когда-то я тебе сказала, что ты посмотришь в окно и в жизнь придут перемены. Тебе не кажется, что они уже происходят? — Это так… красиво, — прошептал он дрожащими пальцами указал он на рассвет. — Да, но ты никогда этого не ценил, Джеймс. Возможно, все приходит в первый и последний раз, — Мадлен отступила назад, скрываясь у него из виду, пока он продолжал смотреть в окно. Веки тяжелели, и он чувствовал, как слабость берет верх над ним. Колени дрожали, рукам не за что было ухватиться, а его сердце замедлило свое биение. И тут до него дошло, кем все это время были лица в отражении зеркала. Две любимые женщины пытались ему помочь отпустить себя. И как ни странно, у него это в итоге получилось, пускай и не так, как это бывает в сказках со словами «и жили они долго и счастливо». Жизнь не сказка, и никогда ей не будет, поэтому мы отдаем за нее такую большую цену. Пустота звенела в ушах, темнота расстелилась перед глазами, прежде чем они закрылись, сердце отбивало свои последние удары, а пальцы на полу вычерчивали слово «спасибо», прежде чем он понял, что все же свободен. Последние лица в отражении угасали, как и память, которой суждено было опуститься в мрак…