Потерянные стрелы

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       — Хёнджин-и, идём, мелкие разберутся. У тебя так редко бывает выходной, — шепчет на ухо Чанбин и как-то робко краснеет, отстраняясь от него.        Видеть бога войны таким доводится редко, потому Хёнджин уступает, напоследок грозно глянув на подчинённых. Те вытягиваются в струнку и по стойке смирно, не салютуют только, хотя руку Джисона останавливает Сынмин. Негодяи. Следовало бы наказывать почаще, совсем от рук отбились!        Сначала всё идёт прилично. Но только сначала.        Все выстрелы согласно плану, все строго выверены, потому что стрелы подотчётны и предназначены не для забав шалунишек-купидонов, как привыкли считать люди. А они вообще элитное подразделение с разрешением на ношение золотых стрел! Феликс, Сынмин и Джисон выполняют задание тщательно и уравновешено. Все по очереди берут круторогий лук Эрота и, прицелившись, делают выстрелы.        Так длится уже двадцать часов, и Джисон начинает откровенно скучать. Он пропускает очередь и частенько зевает, прикрывая рот тыльной стороной ладони. До зелёных чертей надоело. Этот день он ненавидит от всей души, потому что всегда работа сверх нормы, потому что сверхурочные не оплачиваются, а теперь ещё и Хёнджин решил свалить, оставив всё на них. Как он сам справляется вообще?        Каждые четыре часа у них небольшой перерыв на перекус и чай с кофе, кому чего хочется. Сидя на облаке и болтая ногами, Феликс с Сынмином хохочут и тычут пальцами вниз, обсуждая проходящих. В этот перерыв они сидят на облаке над Сеулом, который как и Нью-Йорк никогда не спит. Джисон вяло ковыряется в йогурте и раздражённо фыркает.        — Смотри, какой хороший, я его обожаю, — говорит Феликс и томно вздыхает, провожая взглядом тёмную фигуру, движущуюся среди простых смертных. Минхо иногда выходит на поверхность, чтобы подышать загазованным воздухом и в очередной раз убедиться, что делать в больших городах откровенно нечего.        — Вот его и подстрелим, — от уха до уха улыбается вмиг расцвёвший Джисон, он натягивает лук, прицеливаясь.        — Не смей! Ты совсем больной? Он же нас Церберу скормит! А Хёнджин за пропавшую стрелу тебе лично голову открутит, — шипит Сынмин, выхватывая из рук стрелу и лук. Джисон снова фыркает и показывает язык. — Он же страшнее Чанбина в гневе! Его даже Хёнджин боится!        — А мне он нравится, — тихо говорит Феликс.        — Что ты сказал?! Я его первым заметил! — вцепляется в него Джисон, размахивая зажатым в руке йогуртом.        — Ты нормальный? — зло интересуется Феликс. — Он бог, его нельзя первым заметить! Отвали, придурок, бесишь!        — Это ты бесишь!        Завязывается потасовка, Феликс отбивается от осатаневшего от работы и монотонности Джисона. Его можно понять. Джисон — личность творческая, обыденность его убивает. Но работу делать-то всё равно надо. Вопрос в том, что никаких тебе вывертов, никакого творчества, и у Джисона медленно, но верно каждый день святого Валентина едет кукуха. Сынмин пытается их разнять, и это наконец удаётся, но только вниз падает колчан, и стрелы разлетаются во все стороны.        — Хёнджин нас всех порешает, — сокрушённо вздыхает Сынмин и хватается за голову.        — С чего бы? — бурчит Феликс, стирая с лица остатки выплеснувшегося йогурта.        — А вон, стрелы посыпались, — слишком спокойно говорит Сынмин, что значит, что он на грани истерики и обморока.        — Вашу кашу-малашу, — стонет Джисон. — Что я наделал?!        — Сделал день менее томным, — выдыхает Феликс. — Что мы пальцем деланы? Отыщем все стрелы и делу конец. В основном просыпалось сюда, — Феликс показывает пальцем, очерчивая район.        Парни согласно кивают и спешно спускаются запутанными воздушными ступенями. Дети ветра над ними издеваются, мешают перемещаться, пока не огребают ребром лука один по рёбрам, второй по башке, третий под коленку, а четвёртый и вовсе шлепок по заднице. С Феликсом шутки плохи, он вам не тихий пай-мальчик, даже если таковым кажется в первые мгновения.        — Так их! — воинственно кричит Джисон, размахивая пустой коробочкой от йогурта. Сынмин молча вытирает брызги с очков, сжимая в руках лук.        — Сколько у нас было стрел?        — Так, согласно списку двести тридцать одна.        — Эм… ты уверен, что мы их найдём? — сомнения в голосе Джисона столько, что на Сеул хватит, чтобы пару лет ещё сомневаться по любому поводу.        — Есть одна штука, но только она под меня заточена, потому без моей помощи не справиться. Скажете кому, прикопаю в саду под теми самыми яблонями Гесперид, так что рот на замок!        С этими словами Феликс снимает выданные очки-сердечки, прячет их в карман и из-за пазухи извлекает другие. Тонкой работы причудливые очки, похожие на те, что они видели несколько часов назад на фестивале, посвящённом стимпанку. Выглядит он немного нелепо, но спустя несколько минут выдаёт все двести тридцать одну точку, где отсвечивает каждая упавшая стрела.        Сынмин старательно записывает всё, отмечая на карте. Феликс снимает очки и встряхивается попавшим в реку псом. Трёт глаза и устало выдыхает, будто не просто смотрел по сторонам, а силы души отдавал. Сынмин косо поглядывает на резко сделавшегося вялым Феликса, но не комментирует.        Наконец они спускаются вниз и начинают прочёсывать местность в поисках стрел. Те же коварно прикидываются чем угодно, и совершенно не выглядят как стрелы. Это потерянные перчатки, погремушки, скомканные письма, сломанные ручки, мячи, игрушки и прочая человеческая дребедень. За два часа они собирают целых двести двадцать шесть, остаётся ещё пять, а потом около сорока выстрелов.        Сынмин предлагает стрелять, пока другие ищут, и порядком уставшие парни соглашаются. Джисон подставляет плечо шатающемуся Феликсу, периодически спрашивая, что же за сила таится в тех очках, но Феликс отмалчивается и отмахивается, а когда запыханный Сынмин гордо сообщает, что «отстрелял» всех, становится на порядок легче и спокойнее. Пять стрел — это ерунда. Точнее уже четыре. Всего четыре.        — Айда, в эту чудную кофеенку. Надеюсь, стрела не окажется ложкой в чьём-то чае, иначе будет неловко. Не падай духом, Джисон-и, мы всё исправим, — Феликс улыбается тепло и ободряюще, словно не было этой дурацкой потасовки, смешавшей их планы.        К оказавшемуся среди посетителей кофейни Минхо, успевшему взять стрелу и заинтересованно осматривающему обычный бумажный самолётик в своих пальцах, они спешат изо всех сил. Первым успевает Феликс, но вздрагивает, прижимая руку к груди, когда самолётик проходит навылет, рассыпаясь золотистыми искрами, которые вспыхивают в глазах бога подземного царства и слишком ретивого купидона.        — Ну, приплыли, — шепчет Сынмин.        — Песец полный и арктический, — вздыхает Джисон и прячет лицо в ладонях. — Хана нам…        — У нас три стрелы, идём, тут мы бессильны.        Джисон оглядывается через плечо на совершенно зачарованных друг другом Феликса и Минхо, которые не видят и не замечают больше ничего вокруг кроме друг друга. Джисон бурчит что-то о кошатнике Минхо, который, похоже, нашёл нового кота в свой котогарем. Потому что Феликс трётся котом о протянутую ладонь и улыбается так светло, что внутри немного жжётся.        Одну стрелу они находят без проблем, но кидают жребий, кто подойдёт и вытащит из причёски старушки одну шпильку, в которую обратилась стрела. Джисон, на чью долю выпала эта сложная задача, почти не дышит, трещит при этом без умолку, отвлекая старушку сотней комплиментов, рассказом о бабушке, рецепте кимчи и прочем, что любит бабуля, а Сынмин лишь показывает поднятые вверх большие пальцы и подмигивает, намекая, что всё правильно.        Они вытирают пот и сверяются с картой. Осталось совсем чуть-чуть. Что значат две стрелы, когда они нашли двести двадцать девять? Тьху! Но поиск оказывается куда сложнее, чем казался на первый взгляд, и парням приходится пройти двенадцать этажей, чтобы увидеть золотой отблеск хитро замаскировавшейся стрелы в человеческих руках.        Сынмин на ускоренном просмотре проглядывает сведения о человеке, которого зовут Бан Чан. Гитарист, автор многих популярных песен, хороший человек, спортсмен ещё и волонтёр. Есть на что надавить. Джисон с сомнением смотрит на Сынмина, мол, как отбирать-то будем, но Сынмин морщит лоб и задумчиво качает головой. После двадцати трёх с половиной часов у него в голове уже такая каша, что он готов требовать увольнения.        Чан в коридоре, задумчиво смотрит в окно этажа, подбрасывая в ладони поблёскивающий золотом мячик. Вместе с мячиком взлетают и опускаются сердца купидонов. У них полчаса остаётся на две стрелы. Тем временем Чан кидает мячик в стену, тот пружинит и отскакивает. Чан его ловит и задумчиво шевелит губами, видимо, слова песни придумывает.        — Этого точняк не упустим.        — Ага. Обходи с фланга.        Мяч летит в сторону неожиданно появившегося с лестницы парня в домашней одежде и с лисьим взглядом, пролетает сквозь него, отбивается от стены рикошетом и летит снова сквозь него, прошивает и бросившего мяч Чана, пролетая к противоположной стене, пружинит от неё и проходит ещё раз навылет. Сынмин, извернувшись, ловит мяч лишь на обратном рикошете, когда тот летит обратно в незнакомого парня.        Джисон молча наблюдает за творящимся мракобесием, провожая взбесившуюся стрелу, сшивающую души не на одно перерождение вместе, а Сынмин недовольно пыхтит, когда мяч выскальзывает из рук, подпрыгивает в воздухе и взрывается ослепительным снопом золотых искр. Джисон обессиленно приваливается спиной к стене и сползает вниз.        — Из-за такого песца и тают льды.        — Хёнджин нас закопает.        — Не, хуже, Чанбину отдаст. Кто хоть этот парень?        — В деле указано, что какой-то Чхве Сан, владелец сети кофеен. Ты только на показатели глянь.        Под нос Джисону Сынмин суёт планшет, и Джисон даже забывает, как разговаривать. Хватает воздух открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба. Завороженные друг другом люди их тоже решительно не замечают, а значит, и маскироваться не нужно. Маскировка вообще очень выматывает, а этим двоим на них плевать. С такими показателями ещё жизней пять плевать будет точно.        Джисон, открыв рот следит за тем, как Чан, не глядя, берёт Сана за руку, цепляясь за чужие пальцы, словно утопающий за соломинку. Он гладит большим пальцем чужую ладонь и смотрит неотрывно. А потом притягивает к себе и целует, растворяя в поцелуе всё смущение и странность происходящего. Словно так было всегда и так привычно целоваться прямо в коридоре, не боясь неодобрения.        — Они хоть знакомы?        — Ты их показатели видел? Их бы свело вместе даже если бы были на разных планетах!        Происходящее слишком тактильно и чувствительно, волна от целующихся такая мощная, что невольно сбиваются с ритма и сердца купидонов. У Джисона от того, что происходит перед глазами дрожь по всему телу, коленки совсем ватные, а во рту пустыня. Сынмин тоже не может оторвать взгляда, но медленно бочком движется к Джисону и так же сползает по стене, пустым взглядом глядя перед собой.        — Мне кажется, что нас реально пустят в расход. Может, стоит самоубиться и не допустить глумления?        — Эта мысль не кажется такой уж бредовой. Осталась одна стрела. Ищем или сразу же думаем, какой смертью умереть? — без интереса спрашивает Сынмин. Он порядком вымахался и не уверен, что хочет продолжать.        — Ищем, — Джисон поднимается сам и помогает подняться сдувшемуся Сынмину. — Хотя бы закончим начатое. В любом случае, ты мне очень нравишься, ты отличный напарник, братан! Без тебя бы мы не справились. Прости, что из-за меня пострадаешь.        — Идём, вина тут общая. У нас двадцать две минуты в запасе. Ух ты… — Сынмин делает несколько шагов прочь, но видит у закрывшейся за Саном с Чаном двери что-то странное. Он поднимает и вертит в руках изорванную папку, которая на глазах превращается в потерянный колчан. Сынмин в него поспешно складывает все найденные стрелы, доставая трясущимися пальцами из рюкзака, куда их складывали по мере нахождения. — Не думал, что мы его вообще отыщем. Может, за две стрелы нам не так уж и прилетит, а?!        Они находят последнюю в истекающие минуты уходящего праздника. Она не таится, лежит реальной золотой стрелой прямо на газоне, вскрикнув, парни кидаются к ней, пока её не поднял старичок, хватаются за разные концы одновременно, и вздрагивают, когда стрела рассыпается в их пальцах золотым сиянием.        — И это наказание?! — фыркает Чанбин из-за спины Хёнджина, забирающего драгоценный колчан с золотыми стрелами из ослабевших пальцев Сынмина, орлиным оком замечая недостаток. Он смотрит в планшет Сынмина, и его брови ползут вверх, когда он видит, куда подевались две стрелы, и какие показатели новых пар. Чанбин же всё ещё ворчит: — Ты слишком добр к ним.        Хёнджин не спешит рассказывать, что золотые стрелы куются по особому заказу. Их магию невозможно отменить или оспорить. Это не обычные стрелы влюблённостей или влечений. Это золотые стрелы любви. Беззаветной, долгой, крепкой, неподкупной. Такие же золотые как та, что спустила с тетивы его мать, прошивая его с Чанбином насквозь. Хёнджин оборачивается к Чанбину и улыбается, склоняя голову к плечу:        — А кто меня таким мягким сделал, м?